Текст книги "Ада из Ада (СИ)"

Автор книги: Карина Чепурная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Глава 1. Шизичка ==========

– Это Зайчик, – указательный палец ткнулся в пушистое облако, лениво плывущее по небу. – И он несёт… несёт полную корзинку вишен, чтобы угостить своего друга Ёжика.

Задумавшись, я привычно положила большой палец в рот. Вредная привычка, от которой меня, по словам Натальи Филипповны, давным-давно следовало отучить. Мама и отучивала как могла: мазала ногти противным на вкус лаком, который легко смывался водой, била по рукам, иногда – таскала за волосы. А ещё – кричала, что я её позорю.

«Тебе тринадцать лет, Ада!», захлёбываясь криком, повторяла она. «Тринадцать, а не пять, семь или десять! Почему?! Ну почему ты меня позоришь, ответь! Может, я наконец-то пойму!»

Я честно пыталась говорить, правда. Пыталась рассказать об облаках-зверях, о маленьких, но сильных цветочках, растущих рядом с домом и ведущих в даль белых полосках на асфальте. И каждый раз она отправляла меня к Наталье Филипповне, нашему школьному психологу.

Её я не любила. Она всегда вела себя так, словно и в самом деле тебя понимает, но стоит тебе отвернуться и…

«Проблемный ребёнок, сложная семейная ситуация, рождение младших брата и сестры, синдром дефицита внимания».

Одно и то же – каждый раз!..

Одноклассники тоже не понимали, но хотя бы не врали в лицо. Не притворялись, будто бы им есть дело до меня и моих небесных заек. Они просто подходили вплотную и орали «Шизичка», «Долбанутая», «Психованная», дёргали за волосы и с хохотом убегали. Но это мальчики.

Девочки просто сбивались в пёстрые стайки и шёпотом меня обсуждали. Я никогда не прислушивалась к тому, что они говорили. Ничего нового всё равно бы не узнала. Только старое, надоевшее: проблемный ребёнок, сложная ситуация. Погрубее – это да, но они ведь не психологи. Им незачем умничать.

– Ёжик был очень рад встрече с старым другом, – решительно продолжила нашёптывать себе сказку я. – Он давным-давно накрыл стол, замесил тесто… ему не хватало только вишен. Тех самых, что нёс в корзинке Заяц.

«Ты слишком много думаешь», презрительно говорила мне мама, однажды подслушавшая мою историю. «Причём всё не о том… Сказки ей подавай, видите ли! Тебе уже тринадцать лет, Ада. Вырасти! Стань как все и начни помогать матери! И вынь, наконец, изо рта палец! Смотреть тошно!»

Но что поделать, если маме становилось тошно не только от пальца во рту? Ей не нравилось то, как я смотрю, говорю, думаю… существую.

Да, существую – красивое слово, подходящее. Лучше, чем живу, во всяком случае.

Раньше… ну, когда у нас в семье был папа, мама смеялась, когда я говорила заумно. Теперь – беспокоится.

«Читать книги не зазорно, Аделаида, но употреблять книжные выражения – это чересчур», говорила мне наша библиотекарь, Елизавета Владимировна. «Ты же хочешь найти друзей, дорогая? Хочешь, я знаю. Просто постарайся быть как все и увидишь, одноклассники к тебе потянутся».

Бедная, бедная Елизавета Владимировна!..

Она старалась, честно старалась, как и я, когда рассказывала маме про облака. Только ничего не получилось и не могло получиться, потому что одноклассникам тоже не были интересны пробивавшиеся сквозь асфальт цветочки и стеснительные лучи солнышка, выглядывавшие из-за облаков.

Это не значит, что я не пыталась объяснить им что думаю и чувствую. Они не понимали или не хотели понимать, как мама, Наталья Филипповна… как и вы.

Я не могла всю перемену говорить о моде, айфонах и новой шляпке Ленки из параллельного. И я была недостаточно красива, чтобы покорять – ух, красиво звучит, да? – мальчишечьи сердца.

Мне… Как бы это сказать?.. Претило. Да, точно, претило.

Претило обычное, тянуло к таинственному и необычайному.

Не моя вина, что всё таинственное и необычайное происходило лишь в книгах.

«Девочку нужно спустить с небес на землю, она слишком много читает и думает», нашёптывала маме на ухо Наталья Филипповна. «Видите, как она отдалилась от одноклассников? Отберите, наконец, у неё книги, они дурно на неё влияют! В прошлую среду она избила Егора только за то, что тот взял её книгу в руки!»

Всё было… не так.

Однако взрослым, этим вечно занятым существам, – Елизавета Владимировна бы не обрадовалась, что я опять говорю по-заумному, по-книжному – никогда нет настоящего дела до нас, детей.

Вот и сейчас им проще сказать «Ада избила», чем «Ада дала сдачи». Кому вообще нужны подробности? В конце концов, это у меня прозвище «шизичка», а не у Егора.

Дело было так: я сидела во дворе, на своём любимом месте, под Шепчущим Сказки Тополём. Наверняка он был просто Тополем, но мне хотелось верить в то, что он – Шепчущий и именно Сказки.

Вместе с ним мы готовились отправиться в Средние Века, про которые говорилось в учебнике истории. Нас ждали невинные девушки, осуждённые на сожжение как ведьмы, отважные крестоносцы в до блеска начищенных доспехах, прекрасные дамы и сэры, в шуршащих шёлком одеждах.

А вот кого мы точно не звали с собой, так это Егора, внезапно появившегося рядом с нами и выхватившего учебник по истории из моих рук.

– Стрём какой, – сказал он и внезапно ударил меня им по голове. – Дура ты, дура-а! Шизанутая… На уроке почитаешь!

Я пожала плечами, не желая встревать в эту… как её там… нежелательную конфронтацию. Егор считался «крутым мальчиком со связями» и лучше ему было не перечить. Я и не перечила. Никогда не разговаривала с ним, не подходила, но…

– Сидишь тут, одна, – продолжил он, перелистывая учебник. – Друзей – нет, рожи – нет, мозгов, похоже, тоже нет.

Егор выжидающе уставился на меня, но я отвернулась в сторону, демонстративно рассматривая школьный забор. Выкрашенный ядовито-зелёной краской и с шишечками наверху, он был самым настоящим вызовом, моему «не в меру развитому», по словам Натальи Филипповны, воображению.

И я каждый раз отважно с ним справлялась. Сейчас, например, этот забор был и не забором вовсе, а испытанием для будущих ниндзя. Каждый уважающий себя ниндзя перед окончанием «Школы Ниндзя» должен был преодолеть зловещие Тростниковые Заросли. Гладкие и склизкие стебли сложно ухватить, удержаться на них – ещё сложнее, если бы…

Если бы не шишечки.

– Эй, шизичка, ты меня вообще слушаешь? – Егор помахал учебником перед моим лицом. – Эй, я с тобой разговариваю!

Нет, я тебя не слышу, тебя здесь нет, нет, нет, есть только я – Наставница маленьких ниндзя и мои ниндзя-подопечные, ловко перескакивающие с шишечки на шишечку.

– Дебилка, – с выдохом сказал он, повторно опуская учебник на мою голову. – Самая настоящая.

Я не отреагировала.

Что мне, Великой Наставнице маленьких ниндзя, до какого-то учебника по истории?

Мой мир маленьких ниндзя сейчас был гораздо реальнее нашего пыльного школьного дворика, задиры Егоры и всей школы. Там были приключения, опасности, а чуть позже появятся и верные друзья, о заведении которых настаивала Наталья Филипповна.

– Дура-а! – очередной удар я снесла также терпеливо, как и предыдущие.

В конце концов, какая из меня Наставница, если я не в силах терпеть боль?..

И всё же даже у самой Великой из Наставниц имелись свои маленькие слабости. Для меня такой слабостью стал звук рвущейся бумаги. Моя милая «Школа Ниндзя» подёрнулась дымкой, и я вновь оказалась на нашем школьном дворе, под деревом. А рядом стоял Егор и яростно выдирал страницы из учебника по истории.

– Ты… – побледневшими губами прошептала я. – Ты… да как ты!.. Ей же больно!

– Что, очнулась? – довольно ухмыльнулся Егор, прекращая пытать книгу. – Ух ты! Что это на твоём лице? Неужели эмоции?

– Идиот, – я почувствовала, как за моей спиной молчаливыми рядами выстраиваются все вышколенные мной ниндзя и храбро повторилась: – Идиот. Ты за всё ответишь!

– Ой, напугала, – Егор поднял вверх обе руки и учебник шлёпнулся на землю. – Что ты мне сделаешь-то, шизичка?

– Зря ты отпустил заложника, – рявкнула я, набрасываясь на негодяя с кулаками. – Познай же мой гнев!

А также силу тысячи моих маленьких ниндзя, стоявших с сюрикенами наизготовку.

========== Глава 2. Взрослая умница ==========

Егор сказал, что я первой на него набросилась. А он всего-то хотел посмотреть мою книгу.

И ему поверили.

Я сказала, что он вырвал книгу у меня из рук и ударил по голове. А я всего-навсего самооборонялась.

И мне не поверили.

Был скандал. Жуткий, дикий и с участием нашей директрисы Милы Пантелеевны. Она, наверное, единственная, кто мог бы мне поверить, если бы… если бы не все остальные.

«Невменяемая», приехавший в школу отец Егора говорил так, будто лаял, коротко и отрывисто. «Кошка дикая! Чуть глаза моему сыну выцарапала! Да я всю вашу семейку засужу! У меня куча знакомых юристов! Без крыши над головой оставлю!»

Заслышав слово «крыша», Мила Пантелеевна испуганно ойкнула и, засеменив к отцу Егора на толстых ножках, принялась что-то нашёптывать ему на ухо. До меня долетали только обрывки: «сложное положение», «отец ушёл из семьи», «проблемный ребёнок».

Ну почему только я должна носить этот противный ярлычок «проблемный ребёнок»? Почему не Егор, показывающий мне язык, пока никто не видит?

Это он затеял драку. Не я!

Наверное, они о чём-то договорились, потому что отец Егора залепил мне пощёчину и ушёл. Вторую пощёчину я получила уже дома, от мамы. Она долго кричала, тряся меня за плечи:

«Вечно от тебя одни неприятности! Ну почему ты не можешь быть как все? Вся в своего непутёвого папашу, вся!»

Сзади неё заходились криком Миша и Настя, мои маленькие брат с сестрой, но мама считала, что воспитательный процесс прерывать нельзя:

«Ещё раз… ещё только раз…», её пальцы больно впились мне в плечи, глаза расширились. «В класс коррекции отправлю! Тебе там самое место, среди этих даунов».

Мне хотелось поправить маму, но я понимала, что она опять разозлится. Класс коррекции – он для слабоуспевающих, а я успевала нормально. Кое-где даже с пятёрками. Но разве маме докажешь?

«Просто не доставляй мне неприятностей, Ада. Ты же видишь, как маме тяжело», выдохнув, она отпустила мои плечи и повернулась к Мише с Настей, чьи личики давно покраснели от натуги. «Будь хорошей девочкой».

А сейчас я что, плохая?

Зазвонивший мобильник прервал мои размышления. Пожалуй, это и к лучшему, как говорят взрослые. Всё равно ничего не изменить.

Они продолжат считать меня невменяемой, шизанутой и больной, что бы я ни делала и ни говорила.

Я продолжу жить как жила, считая правой себя, а не окружающих. Потому что…

Быть странной – не стыдно. Стыдно не понимать, что все – разные. Я – такая. Они – такие. Нет лучших, нет худших, все просто разные.

– Алло? – я вдавила мобильник в ухо, так как знала привычку мамы отдаляться и отвлекаться. – Ты что-то хотела, мама?

– Как пойдёшь домой – купи хлеба и молока, – её слова были практически неразличимы из-за бесконечных рёвов Миши и Насти. – Деньги займёшь у Натальи Филипповны, скажешь, что отдашь завтра.

«Вот ещё! Стану я у неё что-то занимать!», возмущённо подумала я. «И вообще, хорошо, что я сегодня не обедала. Думаю, этих денег хватит и на хлеб, и на молоко. То-то мама обрадуется!..»

После того как папа, точнее, «непутёвый папаша», ушёл к другой женщине, красивой и бездетной, нам с мамой приходилось постоянно экономить. Причём на таких вещах, о которых я раньше никогда не задумывалась.

Скажем, я не могла просто пойти и купить шоколадку, как раньше. Шоколадка непременно образовывала дыру в семейном бюджете, большая часть которого уходила на всё тех же Мишу с Настей.

«Они маленькие, им много всего требуется», нервно говорила мама, покачивая кроватку. «Ты взрослая, Ада. Ты должна понять. Стать мне надёжной опорой и помощницей. Повзрослеть».

Повзрослеть.

В книжках пишут, что «юности беззаботной пора бывает в жизни только раз», а мама хочет лишить меня юности ради… ради чего?..

Мне всего тринадцать.

Я хочу приходить домой, заваливаться на кровать и читать свои любимые книжки.

Мне только тринадцать.

А начитавшись вдоволь – пробежаться по парку, наперегонки с листьями и ветром.

Однако…

Мне уже тринадцать.

И я достаточно взрослая, чтобы заботиться о Мише с Настей, рождённых от того же «непутёвого отца», что и я.

Вот только их никто не винил за это.

– Да, мама, – послушно произнесла я, зная, что от меня ждут именно этих слов.

– Будь умницей и не доставляй проблем Наталье Филипповне, – пропела мама. – И нигде не задерживайся, сразу домой.

– Хорошо, – я на автомате кивнула и отключилась.

Всем нужны лишь умники и умницы.

Интересно, есть ли тот, кому нужна просто Ада?

«Если и есть, то уж точно не в нашем мире», мрачно подумала я, засовывая мобильник в карман джинсов и вставая с насиженного места. «Ладно, пора на приём, не то меня исключат из «Списка умниц».

***

Я ходила к Наталье Филипповне дважды в неделю: по вторникам и четвергам. Сегодня был как раз четверг и мне следовало явиться в её кабинет, чтобы послушать о собственной неправильности, угрюмости и нелюдимости. А также необходимости сближения с другими людьми.

«Человек – существо социальное, Ада», строго говорила Наталья Филипповна. «Ты не можешь прожить всю жизнь в одиночку, вне социума. Поэтому тебе нужно поскорее научиться общаться с другими людьми, иначе в будущем тебя ожидают большие проблемы».

Как будто у меня сейчас нет никаких проблем.

Добравшись до пятого кабинета с табличкой «Осинова Наталья Филипповна, школьный психолог», я трижды постучала в дверь. Это был условный сигнал, говоривший о том, что я готова к беседе.

– Заходи, Ада, – приветливо донеслось из-за двери.

Наталья Филипповна всегда старалась вести себя приветливо, мило и дружелюбно с проблемными детьми. Она считала, что это помогает им раскрыться. Не знаю, как другие, но я раскрываться не пожелала. И я знала, что это огорчает Наталью Филипповну.

Невозможно раскрыться перед тем, кто приветлив, мил и дружелюбен лишь потому, что он – школьный психолог.

– Здравствуйте, Наталья Филипповна, – войдя, я осторожно прикрыла за собой дверь и села в кресло, стоявшее напротив стола. – Я готова.

– Знаю, – она кивнула и, вынув из стопки бумаг двойной листочек, пододвинула его ко мне. – Однако сегодня я хотела бы поговорить не о твоём поведении и даже не о Егоре. Догадываешься, о чём?

– Нет, – решительно произнесла я, глядя прямо в глаза, скрытые за толщей очков. – Я ничего никому не делала, Наталья Филипповна. Ни на кого не набрасывалась, никого не дразнила и ничьи вещи не портила. Даже если вы мне не верите!

– Спокойнее, Ада, спокойнее, – примирительно произнесла Наталья Филипповна. – Никто не собирается тебя обвинять. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.

Ага. А также на стороне всех-превсех проблемных детей этой школы. Да-да, я знаю.

– Тогда к чему такое вступление? – резко спросила я, скрещивая руки на груди. – Просто скажите в чём дело и как я могу это исправить.

– Ну-у, конкретно это уже ничем не исправишь, – она огорчённо покачала головой. – Учителя просмотрели твою конкурсную сказку, Ада. Они в ужасе. Понимаешь ли ты почему?

– Обычная сказка, – неуверенно пробормотала я. – Про господина Рыбу, Зайчика, Ёжика и… и прочих.

– Значит, не понимаешь, – с грустью констатировала Наталья Филипповна. – Ладно, тогда я зачитаю его вслух, и мы вместе разберёмся, что же в нём не так. Идёт?

Я напряжённо кивнула и уставилась в пол, не зная куда себя деть.

«Я же… Они сами предложили мне поучаствовать в конкурсе!», лихорадочно думала я, бессознательно поднося большой палец ко рту. «Я не… я не напрашивалась! И я старалась, честно старалась!»

– Ада, вынь палец изо рта, – мягкие слова Натальи Филипповны заставили меня стыдливо спрятать руку за спину. – Помни, ты – взрослая. А теперь – к твоему сочинению.

Я нервно сглотнула и покосилась на двойной листочек, на котором значилось:

«Сказка ученицы восьмого «в» класса, Шишигиной Аделаиды Юрьевны «Похороны господина Рыбы»

========== Глава 3. Похороны господина Рыбы ==========

«Однажды Зайчик отправился в гости к своему лучшему другу Ёжику. День был жарким, поэтому Зайчик взял с собой покрывало, корзинку для пикника и бутылку с водой.

«Вот Ёжик обрадуется!», думал Зайчик, идя по лесным тропинкам. «Солнышко, лето, пикник… Что ещё нужно для счастья?»

И тут же сам себе ответил:

«Море! Конечно же, море! Рядом с нашим лесом как раз есть такое! Скажу Ёжику, пусть возьмёт с собой круг и ведёрко с лопаточкой! В море поплаваем, куличиков понаделаем!»

Наталья Филипповна прервала чтение и, поправив сползшие очки, уставилась на меня немигающим взглядом. Он был мне хорошо знаком.

«Ты где-то допустила ошибку, Ада. Подумай над тем, где и когда, чтобы мы вместе смогли всё исправить».

– Вы… вы считаете, что море не может быть рядом с лесом? – охрипшим голосом произнесла я, облизывая пересохшие губы. – А куличики – для детей, да? Или что Ёжик слишком взрослый для спасательного круга? Так он… он плавать не умел!

– Нет, дело не в том, умел или не умел, – Наталья Филипповна медленно покачала головой и коснулась маятника, стоявшего на столе. – Подумай ещё, Ада. Кстати, знаешь, как называется эта милая штучка?

– «Колыбель Ньютона», – мгновенно отозвалась я, продолжая лихорадочно думать над тем, что не так со мной и моей сказкой. – Или «Маятник Ньютона».

– Правильно, – лицо Натальи Филипповны отчего-то сделалось недовольным. – А знаешь ли ты принцип его работы, Ада?

– Знаю… – ноготь большого пальца всё-таки оказался во рту, и я принялась задумчиво его грызть. – Одна энергия становится другой… Кинетическая и потенциальная?

– Вот в этом и заключается твоя проблема, Ада, – Наталья Филипповна раздражённо вздохнула. – Умная, светлая головушка при полнейшей инфантильности. Убрала палец ото рта. Живо.

Вздрогнув, я вытерла палец об джинсы и подняла умоляющий взгляд на Наталью Филипповну. Но та уже на меня и не смотрела, поглощённая моей конкурсной сказкой.

«А вдруг море холодное?», спросил сам себя Зайчик. «Вдруг в нём плавать холодно? Надо сходить, проверить, лапкой водичку потрогать, а уж потом Ёжику предлагать купаться. Схожу-ка я сам!»

Решил так Зайчик, корзинку покрепче ухватил и поскакал к морю. Недолго скакал, с полчасика всего. Прискакал к морю, не синему, а какому-то тёмно-зелёному, поставил корзинку на песочек – и в воду. Лапкой трогать.

Зашёл по щиколотку – ничего не понять. Вроде бы тепло, а вроде бы и нет. Чуть дальше подался, по коленку – и опять распознать не может. Решил тогда по самые ушки, что на макушке нырнуть, чтоб попонятнее было.

Задержал дыхание, нырнул, а тут его что-то – хвать – и не отпускает. Рванулся Зайчик вверх, к небу синему, солнышку тёплому, замолотил лапками по дну морскому. Нет, не пускает его по-прежнему.

Наталья Филипповна с усилием потёрла виски, как если бы моя сказка вызвала у неё головную боль. Затем устало посмотрела на меня. Я тоже посмотрела на неё, но с сочувствием. Наверное, нелегко быть школьным психологом и каждый раз объяснять глупым детям, что и как они сделали не так.

Я вот себя глупой не считала, но всё равно ей была. Потому что только глупые дети не учатся на ошибках и продолжают совершать новые, расстраивая пап, мам, одноклассников, учителей, директоров и школьных психологов.

– Зайчик – глупый, да? – с дрожью в голосе предположила я. – Ему не следовало купаться одному, без взрослых. Или хотя бы без друга Ёжика.

– Зайчик – странный, – поправила меня Наталья Филипповна. – Зачем он нырнул, Ада? Температуру воды можно понять с первого прикосновения. В крайнем случае, Зайчик мог немного постоять в воде по щико… тьфу, по лапку.

– Это же сказка, – беспомощно пролепетала я, глядя в стёкла очков, где отражалась точно такая же беспомощная, бледная девочка с курносым носом, тонкими тёмными волосами и рассыпанными по щекам веснушками. – Это просто сказка, Наталья Филипповна!

– Даже в сказке должна присутствовать логика, – ответила Наталья Филипповна. – Но перейдём к наиболее обеспокоившей меня части. Заключительной.

Покорно кивнув, я уставилась на сцепленные в замок руки. Спрашивать, что именно Наталье Филипповне там не понравилось, я не стала. Зачем? Всё и так было понятно – господин Рыба. Точнее, его смерть с похоронами.

«Помогите! Спасите! Тону!», хотелось выкрикнуть бедному Зайчику, но он не мог и словечка вымолвить. «Умираю! Утопаю! Буль-буль-буль!»

Вдруг Зайчика отпустило, и он поплыл подальше от опасного места, подрагивая всем маленьким, пушистым тельцем и сопя розовым носиком. Доплыв до берега, он без сил повалился на тёплый песочек кверху брюшком и прикрыл глазки.

«Чудом смерти избежал!», думал Зайчик. «Ещё б немножко – совсем потонул. И ничего б тогда не было: ни пикника, ни солнышка, ни неба, ни даже друга моего, Ёжика!»

И тут слышит он смех жуткий, где-то с морской стороны. Открыл глаза, поднял ушастую голову, а там – господин Рыба. Злой, мокрый, чешуйчатый. Смеётся на зайчиковой бедой, заливается, плавником потыкивает.

– Дурак ты, серый, – сказал господин Рыба. – На земле твоё место, никак не в воде. А всё туда же – плавать. Чтоб больше я тебя в владениях своих не видел, понял? Не то в следующий раз отправишься на корм мне, прямиком на дно морское.

«Злой какой, недобрый», подумал Зайчик, хмурясь. «Море – не его владения, нет. Оно для всех, кто плавать может и прохлады в зной летний желает. Как бы мне его проучить?»

Смотрит он на господина Рыбу, а тот смеётся всё себе, ни о чём не думая. Смешно ему, что Зайчик едва в воде морское не захлебнулся.

– Может, и не место мне в воде вашей, – сказал наконец Зайчик. – Но разве вы, господин Рыба, никогда не хотели пройтись по песочку тёплому или по травке зелёной?

– Никогда, – отвечал господин Рыба, жабры важно раздувая. – Делать мне нечего, по травкам зелёным хаживать.

– А вы бы попробовали… – сказал на то Зайчик вкрадчиво. – В воде морской вы бывали не раз, а вот по травке не ступали прежде.

– Хм, – задумался господин Рыба. – И то правда. Ладно, Зайчик, твоя взяла. Прогуляюсь я, пожалуй, по бережку, а то и по лесу. Только ты меня из бутылочки своей поливать не забывай, мало ли что…

Выскочил господин Рыба из моря и зашагал по песку. Губы – врастопырку, глаза – навыкате, жабры – раздуваются. Красавец!..

Зайчик следом поспешает, корзинку с покрывальцем прихватив. Скачет рядышком, ухмылку спрятав, а у самого одна мыслишка в голове вертится – скорее бы жарко стало господину Рыбе, скорее бы водички у него, Зайчика, попросил.

Походил господин Рыба по бережку, только скучно ему. Бережок он и из воды видел, ничего интересного в нём не нашёл. Лес – другое дело. Далёкий, зелёный, непонятный. Зайчик рядом, опять же, случись что – водицы в губы оттопыренные плеснёт, в чувство приведёт.

Пошёл господин Рыба в лесную сторону. Зайчик – следом. Идут долго, идут молча. И вдруг…

– Воздуха мне! Воздуха! – взмолился господин Рыба, падая на травку зелёную и хвостом по той травке молотя. – Воды мне, Зайчик, воды! Скорее!..

Посмотрел на него Зайчик нехорошо, а потом взял бутылочку и опорожнил. Выкинул в кусты дальние, поглядел на бывшего мучителя презрительно и сказал:

– Не будет тебе воды, чешуйчатый. За то, что утопить меня в море зелёном надумал, за то, что насмехался из воды солёной… Поделом тебе, поделом!

Сказал так – и ускакал к другу своему Ёжику, оставив господина Рыбу помирать под кустиком. Тот и помер быстренько, посреди моря зелёного, незнакомого, в назидание за дела свои гадкие. И никто его не похоронил.

Мораль сей сказки: не ройте другому яму не топите другого в море, иначе вам это припомнят, выведут на полянку зелёную да так там и оставят.

Несхороненного.

Конец».

– О художественной ценности твоей работы я скромно промолчу, – двойной листочек вернулся в стопку к другим бумагам. – А вот жестокость нужно проработать. Почему твой Зайчик оставил господина Рыбу умирать? И почему твоя сказка называется «Похороны господина Рыбы», хотя там никто никого не хоронит?

– Похороны должны были быть, – чистосердечно произнесла я. – Просто место кончилось. Зайчик – хороший, господин Рыба – плохой. Что тут непонятного?

– И полагаю, ты ассоциируешь себя с Зайчиком? – уточнила Наталья Филипповна.

– Да! – я просветлела лицом.

Неужели, неужели она поняла?..

– В таком случае разочарую тебя, Ада, – неожиданно жёстко произнесла та. – Потому что ты – господин Рыба.

========== Глава 4. Среда обитания ==========

«Почему это я – господин Рыба?»

Я положила в корзинку пакет молока и пошла к полочке с хлебом.

«Разве ты ещё не поняла, Ада? Ну же, соображай, ты ведь у нас такая умненькая…»

Пускай эти слова Натальи Филипповны и остались в прошлом, я всё равно вспыхнула.

Она издевалась, совершенно точно издевалась!

«Я… я не понимаю».

«Ах, не понимаешь? Какая жалость! Что ж, начнём по порядку. Как ты думаешь, в чём причина конфликта между Зайчиком и господином Рыбой?»

«Господин Рыба хотел утопить Зайчика».

«Нет, Ада, дело вовсе не в этом».

Я вспомнила как толстые губы Натальи Филипповны, накрашенные алой помадой, громко причмокнули от удовольствия. Ей нравилось разъяснять мои ошибки.

«Тогда в чём?»

«Зайчик живёт где? На земле. Господин Рыба живёт где? Под водой. Понимаешь, к чему я клоню, Ада? Они слишком разные. Прямо как ты и твои одноклассники, с которыми ты постоянно ссоришься».

«Я не ссорюсь!.. Они первые!.. Они сами!..»

Мне хотелось, чтобы Наталья Филипповна поверила мне, встала на мою сторону. Однако она покачала головой и продолжила развивать свою теорию, где я была злющим господином Рыбой, а мои одноклассники – невинными Зайчиками.

«Твои книги как вода в истории про господина Рыбу. Это твоя среда обитания, Ада. Ты плещешься в своём книжном море, никого не подпуская к себе, ведь тебе там хорошо и удобно. Твои одноклассники скачут на бережке реальной жизни, адекватно и правильно реагируя на окружающий мир».

Торжествующая пауза перед последним, унизительным ударом, показывающим, что права не я, но они.

Как и всегда.

«Однако стоит кому-нибудь из них приблизиться к тебе, попробовать наладить контакт, как ты тут же норовишь утянуть несчастного на дно своего книжного омута. Метафорически выражаясь, убить, утопить».

«Нет, нет, вы не правы!»

«Это то, что называется искаженным восприятием реальности, Ада. Ты считаешь, что всегда и во всём права только ты, когда в действительности совсем наоборот. Это нестрашно. Это поправимо».

Наталья Филипповна старалась говорить мягко, но я чувствовала её враждебность. Она засела где-то там, глубоко внутри вместе с пометкой о том, что я – дефектная, неуравновешенная, невоспитанная.

Застывшая над батоном рука слегка подрагивала от возмущения. Наталья Филипповна действительно решила, что я – господин Рыба и что сказка – про меня и моих одноклассников.

– Вот ещё, – пробормотала я, швыряя хлеб в корзинку. – Стала бы я про них писать. Злых, грубых, неотёсанных! Да, такое слово подойдёт.

Хотя Наталья Филипповна наверняка бы меня за него отругала.

Ведь это я плохая, я – господин Рыба и я мечтаю всех затащить в свою книжную лужу. Как-то так.

Она даже задержала меня на целых десять минут, чтобы написать записку моей маме.

О гадкой сказке, в которой я была главной злодейкой.

Я так расстроилась, что едва не забыла спросить о деньгах. Наталья Филипповна раздражённо вздохнула, но одолжила сто рублей. Я понимала почему она вздыхает: мама часто «забывала» вернуть долг. А может просто забывала, безо всяких кавычек.

Я не знаю, я же Рыба. Они ничегошеньки не знают, только булькают и топят всех подряд.

Остановившись рядом с полочкой, на которой были разложены шоколадки, я глубоко задумалась. Очень хотелось съесть шоколадку. Но мама каждый раз говорила, что у нас нет денег на такую роскошь.

«Ты – господин Рыба».

Нахмурившись, я взяла самую маленькую и дешёвую шоколадку и положила её рядом с хлебом и молоком.

«Мама поймёт меня. Должна понять», думала я, идя к кассе. «Ей бы тоже было неприятно, если бы какая-то Наталья Филипповна обозвала её рыбой-убийцей».

***

В нашей квартире было шумно, как и всегда. Миша с Настей кричали. Мама бегала между ними, стараясь утихомирить обоих сразу шипением «Тиш-ше, тиш-ше». При виде меня она облегчённо вздохнула, но тут же нахмурилась.

«Что я успела сделать не так?», в панике подумала я и тут же поняла: «Пакет… он прозрачный».

– Ада, мы же договаривались, – подхватив на руки орущего и выгибающегося Мишу, она направилась ко мне. – У нас нет денег на развлечения!

– Я… я понимаю, – нервно сглотнув, я стиснула ручки предательского пакета. – Но сегодня… сегодня кое-что произошло. Ой-й!

Продолжая удерживать Мишу одной рукой, мама выхватила у меня из рук пакет. Выудив оттуда шоколадку, она отбросила его прочь. Вывалившиеся из него батон с молоком оказались в разных углах комнаты.

Я невольно сделала шаг назад, но упёрлась в закрытую дверь.

«Не сбежать, не спастись…», лихорадочно подумала я.

– Подержи-ка, – она всучила мне брата, словно какую-нибудь сумку и принялась разворачивать шоколадку. – Бить или кричать на тебя бесполезно. Значит, поступим иначе.

Мама продолжила разворачивать шоколадку. Маленькие кусочки фольги блестящими снежинками опадали на пол, к её ногам. А потом она принялась есть её, внимательно глядя на меня.

Когда-то давно я читала похожую книгу. Там говорилось о королях и королевах, заставлявших подданных наблюдать за тем, как они едят. Не помню, зачем они это делали, правда, но я почувствовала себя как раз такой подданной.

– Это послужит тебе уроком, Ада, – мама брезгливо стряхнула с пальцев прилипшую обёртку. – Надеюсь, ты всё поняла и в следующий раз хотя бы подумаешь перед тем как тратить деньги на бесполезные вещи. Тебе всё ясно?

Перепачканные моей шоколадкой губы приблизились к моему лицу.

Шоколадкой, которой мне так и не досталось.

– Ада. Ты. Всё. Поняла? – губы угрожающе изогнулись.

– Да, мама, – послушно кивнув, я принялась укачивать заходящегося криком Мишу. – Мам… почему он постоянно кричит? Может, у него что-то болит? Нам бы в боль…

– На больницы у нас тоже нет денег, – отрезала мама, беря на руки Настю. – Вся эта медицина только на словах бесплатная, но на деле… Ах, о чём это я? Тебе всё равно не понять, какой бы ты умной ни была. Как уложишь Мишу спать, приберись в коридоре. Затем можешь поесть гречневой каши и живо за уроки.

– Хоро… – тут Миша как-то странно икнул и по моей блузке поползла жёлтая струйка. – Мам, Миша описал…

Шлёп.

От сильной пощёчины моя голова мотнулась, как у куклы, а на глаза навернулись слёзы.

«Это же Миша описался, причём здесь я?», хотелось выкрикнуть мне.

Хотелось. Но не выкрикнула. Побледневшей от ярости маме было бесполезно что-то доказывать. Прямо как Наталье Филипповне.

– Идиотка-а, – прошипела мама. – Тебе следовало сразу переодеться. Единственную приличную одежду – и ту испортила. Правильно Наташа говорит, ты – дефектное, испорченное, неблагодарное дитя!