Текст книги "Кровные Узы (ЛП)"
Автор книги: Карен Трэвисс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Звездные войны
ПРОЛОГ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
Звездные войны
Наследие Силы – 2
КРОВНЫЕ УЗЫ
Предисловие переводчика:
Если кто–нибудь заметит неточности перевода, буду благодарен за пояснения, присланные на ящик: [email protected].
Действующие лица
Барит Сайа; (кореллианец, мужчина)
Бен Скайуокер; (человек, мужчина)
Боба Фетт; Манд’алор и охотник за головами «почти в отставке» (человек, мужчина)
Кэл Омас; Глава государства, Галактический Альянс (человек, мужчина)
Ча Ниатхал; адмирал, Галактический Альянс (мон–каламари, женщина)
Горан Бевиин; мандалорец, солдат (человек, мужчина)
Г‘вли Г‘сил; сенатор от Корусканта, глава Совета Галактического Альянса по безопасности (человек, мужчина)
Хэн Соло; капитан «Тысячелетнего Сокола» (человек, мужчина)
Хеол Гирдан; капитан, Гвардия Галактического Альянса (человек, мужчина)
Джейсен Соло; рыцарь–джедай (человек, мужчина)
Джейна Соло; рыцарь–джедай (человек, женщина)
Лея Органа Соло; рыцарь–джедай, второй пилот «Тысячелетнего Сокола» (человек, женщина)
Джони Лекауф; капрал, Гвардия Галактического Альянса (человек, мужчина)
Лон Шеву; капитан, Гвардия Галактического альянса (человек, мужчина)
Люк Скайуокер; Гранд–мастер джедай (человек, мужчина)
Лумайя; темный джедай (человек, женщина)
Мара Джейд Скайуокер; мастер–джедай (человек, женщина)
Мирта Гев; охотница за головами (человек, женщина)
Таун Ве; ученый (каминоанка, женщина)
Тракен Сал–Соло; Глава государства, Кореллия (человек, мужчина)
ПРОЛОГ
Система Атзерри, десять стандартных лет после юужань–вонгской войны:
«Раб 1» преследует беглого заключенного Х’бука. Личные записи Бобы Фетта
«… – Фетт, сколько бы он не обещал тебе заплатить, я удвою сумму, – звучит из коммуникатора.
Они часто это говорят. Они просто не понимают суть контракта. На этот раз мишенью был атзеррийский торговец глиттерстимом по имени Х’бук, который перешел черту в отношениях с Лигой Торговцев на сумму в четыреста тысяч кредитов. Лига считает, что стоит заплатить мне пятьсот тысяч, для того, чтобы научить его – и всех остальных – платить свои долги.
В этом я абсолютно согласен с Лигой Торговцев.
– Контракт есть контракт, – говорю я ему. «Раб 1» висит на его хвосте так близко, что я могу разглядеть его визуально: клянусь, он летит на старом «Головорезе» Z–95. Без гиперпривода, или он бы уже ушел в прыжок. И ничего странного в том, что он удивлен. Древний корабль типа «Огненная пыль», вроде моего «Раба 1», не должен быть способен догнать его только на досветовом двигателе.
Вот только некоторое время назад я добавил кораблю некоторые дополнительные… возможности. Сейчас от первоначальной конструкции «Раба 1» в нем осталось только кресло, в котором я сижу.
– Моя лазерная пушка заряжена, – затаив дыхание, говорит Х’бук.
– Рад за тебя. – Хотелось бы мне знать, почему они все время хотят поговорить. Слушай, стреляй или заткнись; я знаю, что для того, чтобы прицелиться в меня из твоей пушки, ты должен повернуть, а за те секунды, которые тебе для этого потребуются, я в любом случае разнесу твои движки. – Галактика – опасное место.
«Головорез» делает четкий поворот налево, используя кормовые маневровые ускорители, и прицел лазерной пушки «Раба» фиксируется на сигнатуре его двигателя, отслеживая все повороты и петли без вмешательства с моей стороны. Двигатель Z–95 взрывается белой вспышкой. Истребитель начинает бесконтрольно вращаться и мне приходится выстрелить в него, чтобы иметь возможность зафиксировать луч захвата и подтянуть Х’бука к своему кораблю.
Буксировочные манипуляторы громко лязгнули, защелкиваясь на корпусе «Головореза», когда я закрепил истребитель на корпусе «Раба» как раз над пусковой торпедной установкой. Мне говорили, что когда этот звук проходит через корпус твоего корабля, он напоминает звук захлопывающейся двери камеры: это момент, когда заключенные теряют всякую надежду.
Забавно… меня это бы только заставило сражаться упорней.
Х’бук продолжает панически кричать и молить, чего в эти дни я практически не замечаю. Некоторые пленники не покоряются, но большинство поддается страху. В течение всего пути до Атзерри он делает мне предложения, обещая все, что угодно, чтобы выжить.
– Я могу заплатить тебе миллионы.
По контракту я должен доставить его живым. Это оговорено особо.
– И мои акции в «Космических верфях Куата».
Думаю, они так себя ведут из–за скрытой привычки, проявляющейся под конец жизни.
– Фетт, у меня красивая дочь…
Он не должен был этого говорить. Вот теперь я разозлился, а я не часто прихожу в ярость.
– Никогда не впутывай детей, дерьмо. Никогда.
Это первое, чему меня научил отец. Это должен делать любой отец. Не то, чтобы я чувствовал жалость – или что–то еще – к Х’буку, но теперь я убежден, что он заслуживает все, что Лига Торговцев собирается с ним сделать. Если бы я был способен испытывать сочувствие, я бы убил его. Но я не испытываю. А контракт гласит – доставить живым.
– Хотите обсудить сумму посадочного сбора? – запрашивает Служба контроля воздушного движения планеты Атзерри.
– Хочешь обсудить это с ионной пушкой?
– А… э… приношу извинения, господин Фетт, сэр…
Они всегда понимают мою точку зрения.
Когда к верхней части твоего корабля прицеплен поврежденный истребитель, приземлиться на Атзерри не так–то просто. Я сажаю «Раб 1» на посадочную полосу, плавно снижаясь на двигателях малой тяги, ощущая вибрацию нагруженной кормовой части. Кстати, у меня есть зрители.
Лига хочет показать, что они могут позволить себе нанимать лучших, чтобы выследить любого, кто осмелится их обмануть. Я оказываю им эту услугу. Частично – это шоу, частично – вопрос престижа; так же, как мандалорская броня, это позволяет подтвердить свою точку зрения без необходимости стрелять. Я иду вдоль корпуса «Раба», забираюсь на фюзеляж «Головореза» и открываю замок фонаря кабины, используя лазер, вмонтированный в крагу перчатки. Затем я бью Х’бука, сильнее, чем требуется, вытаскиваю его из кабины и, использовав вытяжной шнур, спускаюсь вместе с ним с десятиметровой высоты на землю.
Это вызывает боль в глубине моего желудка. Я никому ее не показываю.
Затем я укладываю пленника на посадочной полосе, перед людьми, которым он должен четыреста тысяч кредитов. Это производит впечатление. Мне это нравится. Половина боя – это демонстрация силы.
– Хочешь забрать истребитель? – спрашивает заказчик.
– Не в моем вкусе.
Подъезжает погрузчик космопорта, чтобы отсоединить корабль от «Раба». Я вытягиваю руку: хочу получить остальную часть оплаты.
Заказчик протягивает мне верифицированный чип на оставшиеся двести пятьдесят тысяч кредитов.
– Почему ты все еще этим занимаешься, Фетт?
– Потому, что меня все еще об этом просят.
Это хороший вопрос. Я размышляю над ним, когда устраиваюсь в кабине и слушаю финансовые новости по Голонету, пока «Раб 1» на автопилоте идет на Камино. Там меня ожидает мой врач. Он не любит долгих путешествий, но я плачу ему не за то, чтобы он был доволен.
А сейчас я вдруг понял, что думаю о дочери, Айлин, которую я не видел уже пятьдесят лет, и гадаю, жива ли она.
Понимаете ли, я болен. Думаю, я умираю.
Если это так, есть дела, которые я должен сделать. Одно из них – выяснить, что случилось с Айлин. Другое – решить, кто будет Манд’алором, когда меня не станет.
А третье – это, разумеется, обмануть смерть.
У меня большой опыт это делать…».
Глава 1
«…Как долго мы собираемся прыгать из одного кризиса в следующий? Менее чем за сорок лет мы стоим перед лицом уже третьей галактической войны – причем настоящей гражданской войны. Сейчас это всего лишь стычка, но если Омас не примет более серьезных мер, чтобы справиться с расколом, ситуация выйдет из–под контроля. Нам нужен период стабильности, и я боюсь, что для того, чтобы добиться этого, нам придется принимать гораздо более решительные меры для вразумления…».
Адмирал Че Ниатхал, в приватном разговоре с сенаторами от Мон–Каламари
Приемная Главы государства, Сенатский Комплекс, Корускант,
шестнадцать дней после атаки на Балансирную станцию
В тринадцатилетнем возрасте лет хуже всего то, что в какой–то момент тебя считают взрослым, а в следующий – снова обращаются с тобой, как с ребенком.
Бен Скайуокер – тринадцати лет от роду и недоумевающий, зачем он здесь – сидел в приемной Главы государства Кэла Омаса в Сенатском Комплексе и пытался сохранить терпение, беря пример со своего двоюродного брата, Джейсена Соло. Само помещение явно было спроектировано так, чтобы создать у посетителей впечатление собственной незначительности: на площади между внешними дверями и стеной личного кабинета Омаса можно было уместить целую квартиру. Бен почти ожидал увидеть, как по чистому бледно–голубому ковру будут перекатываться спутанные клубки лозы мизуры, движимые далеким ветром. Он просто не мог понять, зачем нужно столько пустого места.
Однако Джейсен говорил, что Сенатский Комплекс был захвачен юужань–вонгами и изменен до неузнаваемости. Архитекторам, дизайнерам и целой армии строительных дроидов потребовались годы для того, чтобы убрать все следы вторжения пришельцев и восстановить прежний вид здания. Бен попытался прислушаться к Силе, услышать эхо пришельцев и их странной биотехнологии, и решил, что слышит какие–то непонятные звуки. Он вздрогнул и попытался занять себя голожурналами, стопка которых лежала на низком столике из дерева грилл.
Журналы оказались слегка устаревшими по датам еженедельниками, заполненными очень занудными статьями о текущих событиях и политическим анализом, однако на одном из них было изображение Джейсена. Бен поднял журнал и включил, улыбнувшись при виде изображения вращающейся Балансирной станции, которая, с тех пор, как он помог устроить на ней диверсию, выглядела в реальности не так аккуратно
Приятно чувствовать себя частью чего–то важного.
Голорепортаж содержал отрывки из кореллианских новостей, касающиеся рейда на «Балансир», хотя Бен в репортаже не упоминался, и он не знал, расстраивает его это или нет. Некоторое признание его заслуг было бы кстати; однако кореллианские источники, которые цитировались в репортаже, довольно грубо отзывались о Джейсене, называя его предателем и террористом. Голос журналиста, казалось, заполнял всю комнату, хотя регулятор громкости был поставлен на минимум, а ковер и гобелены на стенах поглощали звуки.
Репортаж был не очень–то вежлив и по отношению к дяде Хэну. Средних лет мужчина, незнакомый Бену, выкладывал свое мнение корреспонденту.
«-…Значит, он называет себя кореллианцем. Но забудьте про эти Кровавые полосы храбрости на его форменных штанах – с тем же успехом это могла быть и толстая желтая полоса трусости на спине, потому что Хэн Соло является просто марионеткой Галактического Альянса. Он предает Кореллию тем, что сидит на заднице и делает все, что ему прикажут его приятели из Альянса. И его сын не лучше…»
Джейсен казался смущенным. Возможно, он еще сильней расстроился из–за своего папы. Бен бы расстроился.
– Лучше используй наушники, чтобы слушать это одному, – сказал Джейсен.
– Но ты стал знаменитым. – Бен протянул ему голожурнал. – Хочешь взглянуть?
Джейсен поднял бровь, и стал, казалось, еще больше обеспокоен предстоящей встречей с Главой государства Омасом. – Замечательно, но я мог бы обойтись без того, чтобы Тракен Сал–Соло использовал меня, чтобы унизить моего отца перед Кореллией. Ты ведь понимаешь, что это он дал эту информацию прессе, не так ли?
– Да, конечно я понимаю. Но если нам нечего стыдиться этого, то какая разница? Мы действовали в интересах Галактического Альянса. Балансирная станция была угрозой для всех.
Джейсен очень медленно повернул голову с особой полуулыбкой, которая, как уже выяснил Бен, означала, что он впечатлен.
– Однако многие миры сейчас принимают сторону Кореллии. Так как ты считаешь, наносят или не наносят вред подобные репортажи?
Теперь Бен всегда мог определить, когда его проверяют. Он знал, что должен сказать именно то, что думал: было бессмысленно пытаться дать заумный ответ. Он хотел учиться у Джейсена так сильно, что это сжигало его.
– Некоторые миры всегда будут против Альянса. Поэтому мы хотя бы можем дать понять тем, кто на нашей стороне, что мы действуем. Это позволит им чувствовать себя в большей безопасности.
Джейсен одобрительно кивнул, и Бен ощутил где–то в своем разуме легкое касание Силы, похожее на поглаживание по голове. – Очень проницательно. Думаю, ты прав.
– В любом случае, все узнают, что мы делаем все возможное, чтобы остановить войну. – Бен положил журнал обратно на стол и мельком взглянул на обложки остальных. – Похоже, твоих голографий здесь больше, чем чьих бы то ни было.
На секунду улыбка Джейсена померкла, и он оглянулся на двери кабинета Омаса, выглядя так, словно хотел бы, чтобы глава Галактического Альянса быстрее завершил свои дела и вышел. Бен почувствовал то, что привлекло внимание его двоюродного брата; это было явное ощущение конфликта, спора людей, и это было почти так же ясно, как будто слышно ушами, конечно, если ты умеешь слушать Силу. Теперь Бен умел. Джейсен был хорошим учителем.
Бен пристально посмотрел на лицо Джейсена. С недавнего времени он выглядел намного старше. Иногда он выглядел почти таким же старым, как папа. – Что происходит?
– Большая политика, – чуть слышно сказал Джейсен.
Он поднес пальцы к губам, почти прикоснувшись, очень незаметным движением, которое не было понятным никому другому – в данном случае под «другим» понимался только референт Омаса, сидевший за столом рядом с огромной двустворчатой дверью, ведущей в кабинет – но Бен понял намек. «Помолчи».
Внезапно он забеспокоился, как бы не подвести Джейсена. Глава государства Омас не был чужим; он знал его отца, и Бен уже встречался с ним на праздновании годовщины создания государства. По большей части от этого мероприятия ему запомнилось ощущение своего маленького роста в толпе высоких людей, беседующих о вещах, которых он не понимал. Но Бен хотел, чтобы его воспринимали, как ученика Джейсена, а не как сына Люка Скайуокера, «наследника династии», как его тогда назвал один из гостей. Это очень трудно – быть сыном двух мастеров–джедаев, к которым все относятся как к «легендарным». Бен уже потерял счет случаям, когда он ощущал себя невидимкой.
– Глава государства Омас не задержит вас, джедай Соло, – сказал референт, слегка качнув головой в сторону закрытых дверей кабинета Омаса. – У него сейчас адмирал Ниатхал.
«Я снова невидим» – подумал Бен.
Он заставил себя успокоиться и уселся, положив руки на колени, скопировав позу Джейсена. Бен попытался сосчитать количество различных видов животных, изображенных на огромном гобелене, покрывавшем часть противоположной стены. То, что на первый взгляд казалось калейдоскопом различных цветов, на самом деле оказалось тысячами изображений самых невероятных животных со всех уголков галактики – со всего Галактического Альянса.
Наконец двери открылись, и наружу вышагнула Ниатхал, прямо–таки излучая раздражение. Позади нее в дверях появился Омас, и вымученно улыбнулся.
– А, Джейсен, – сказал он. – Извини, что заставил ждать. Зайдешь? И Бен. Рад, что ты тоже смог прийти.
Ниатхал мельком взглянула на Джейсена, как будто не узнавая. Он поприветствовал ее легким кивком.
– Адмирал, – улыбнувшись, сказал он. – Рад вас видеть.
Ниатхал слегка повернулась в сторону – для мон–каламари, расы с боковым расположением глаз, это было эквивалентно очень открытому взгляду – и внимательно посмотрела на них обоих.
– Вы прекрасно сработали на Балансирной станции, сэр. И ты, юноша.
«Мое имя Бен». Но он уже немного научился дипломатичности. – Благодарю вас, мэм.
Омас жестом пригласил Джейсена идти вперед, а Бен покорно последовал за ним. Омас не высказал уже надоевшего комментария о том, что Бен подрос с их последней встрече; не смотрел он и мимо него, обращаясь к Джейсену. Омас посмотрел ему в глаза. Ощущение оттого, что к тебе относятся как к взрослому, было одновременно и тревожным и захватывающим. Бен сосредоточился на том, что говорили собеседники.
Омас предпочел сесть не в кресло напротив них, а за свой рабочий стол, словно прячась за укрытиее. – Что же привело тебя сюда, Джейсен?
– У меня есть предложение.
– Излагай.
– Выведение из строя Балансирной станции всего лишь дало нам дополнительное время в отношении Кореллии. У нас есть максимум несколько месяцев, прежде чем она снова будет работоспособной, затем мы вернемся к тому, с чего начали, но теперь обиженная Кореллия пользуется большей поддержкой.
– Это экстраполяция того, что ты видишь в Силе, Джейсен?
– Нет, это просто очевидно до степени неизбежности.
Бен ощутил, как Омас сдерживает свою реакцию. Выглядело это тас, словно двое мужчин спорили, не выдавая это ни произносимыми словами или интонацией голосов.
– Продолжай, – сказал Омас.
– Сейчас – единственный момент, когда мы можем осуществить упреждающие действия, прежде чем оппозиция Галактическому Альянсу получит шанс организовать свои действия. Кореллия, Комменор и Чезин должны быть полностью переубеждены, переубеждены публично, чтобы доказать необходимость единства другим правительствам – а кроме того, должна быть полностью нейтрализована их способность вести войну. Должны быть уничтожены их космоверфи.
Бен был рад, что Джейсен сказал «уничтожены». Это был первый полученный им ключ к разгадке того, что подразумевалось под словом «переубеждены».
– Это, – медленно произнес Омас, – очень напоминает разговор, который у меня только что состоялся.
То, как он сказал слово «разговор», дало понять, о чем он спорил с Ниатхал. Значит, она, так же как и Джейсен, хотела активных действий.
– Мы «отшлепали» Кореллию, и сделали из нее мученика за идею, – сказал Джейсен. – Вооруженного мученика за вооруженную идею.
– Но Кореллия увидела, на что мы способны, и это заставит ее правительство подумать дважды.
– А мы увидели, на что способны они, – сказал Джейсен. – И я подумал дважды. Если вы отдадите под мое командование боевое соединение, я смогу уничтожить их главные верфи и положить конец этому конфликту прямо сейчас. Если мы сможем заставить повиноваться Кореллию, это будет сигналом для остальных о том, что ни одна планета не может иметь большее значение, чем Альянс в целом.
– Джейсен, ты просишь меня объявить войну, а Сенат на это никогда не согласится. И я знаю позицию Совета джедаев по этому вопросу.
– Война начнется в любом случае. Если мы направляем оружие на Кореллию, нам лучше быть готовыми использовать его. А мы направили оружие, когда вывели из строя «Балансир».
Омас хорошо скрыл свой страх, но Бен все же ощутил его. Чувствовалось, что Омас боялся не Джейсена; это был более неопределенный и бесформенный ужас, как будто эти события уже захлестывали его.
– Кстати о кореллианцах, разве подобное нападение не вобъет клин между тобой и твоим отцом?
– Очень может быть, – ответил Джейсен. – Но я джедай, а это именно тот вид личных мотивов, которые нас учили игнорировать.
– Я приму это предложение к рассмотрению.
– Я это понимаю, как отрицательный ответ, – голос Джейсена был идеально ровным. – Но с уверенностью, которую мне дает Сила, хочу вам сказать, что нежелание полностью избавиться от раскола сейчас приведет в ближайшие годы к смертям миллиардов. Сейчас мы – на поворотном пункте между хаосом и порядком.
Омас сцепил пальцы лежавших на столе рук, и пристально посмотрел на них.
– Я согласен с тем, что ситуация неустойчива. Да, сейчас поворотный момент. Но я считаю, что обострение боевых действий как раз и приведет нас к войне, а не удержит от нее. Я помню Империю, Джейсен. Я жил в то время. И я боюсь увидеть, как мы становимся схожим типом правительства.
Джейсен слегка кивнул Омасу и встал, чтобы покинуть кабинет. – Спасибо, что выслушали мои соображения.
Они долго шли по широкому коридору, вымощенному голубым и медово–золотым мрамором, к вестибюлю Сената, затем спустились на нижний уровень на турболифте, стены которого были отполированы так тщательно, что походили на янтарное зеркало.
– Политика всегда такая? – спросил Бен. – Почему бы вам обоим не сказать, что вы действительно имеете в виду.
Джейсен рассмеялся. – Тогда бы это не было политикой, правда?
– И почему все продолжают говорить: «О, я помню Империю…»? Дядя Хэн говорит, что тогда было плохо, то же самое утверждает Глава государства Омас. Если они оба боятся одного и того же, почему они по разные стороны?
Джейсен, казалось, нашел это очень смешным. Бен смутился.
– Я же просто спросил, Джейсен.
– Я смеюсь не над тобой. Просто очень приятно услышать кого–то, кто отбрасывает абсурдность ситуации, и задает реальные вопросы.
– Итак, что мы будем делать дальше?
Джейсен проверил свой коммуникатор. – Папа все еще не отвечает. Мне необходимо слегка прояснить отношения с ним. Он сердится из–за «Балансира».
– Я имел в виду ситуацию с Главой государства.
– Мы проявим терпение. Решение станет ясным – нам обоим.
– Тебе и Омасу.
– Нет, тебе и мне.
Бен был рад, что Джейсен всерьез принимает его мнение. Он сильнее, чем когда бы то ни было, настроился вести себя как мужчина, а не ребенок. Сейчас он знал, что больше никогда не будет играть.
Они прошли через колоннаду вестибюля Сената, и вышли наружу, на залитую солнечным светом площадь.
Выстроившись в неровную линию, перед зданием Сената собралась группа протестующих примерно в две сотни человек. Несколько десятков сотрудников Управления безопасности Корусканта построились в редкую цепь около здания, но все выглядело мирно. Раздающиеся время от времени выкрики: «Кореллия – не ваша колония!», давали понять, кем были эти протестующие. Корускант был домом для существ почти со всех планет в галактике, и даже перед возможным приближением войны они оставались здесь. Бен решил, что это… странно. Войны обычно предполагали линии фронта и затрагивали далекие планеты, а не людей, которые были во многом похожи на него и были практически соседями.
– Что–то мне подсказывает, что нам лучше не останавливаться для подписания автографов, – сказал Бен.
Джейсен остановился и оглянулся на митингующих. – Как ты думаешь, сколько кореллианцев живет в Галактическом Городе? – Один из митингующих спроецировал на стену здания Сената огромную голографию, гласившую: «КОРЕЛЛИЯ ИМЕЕТ ПРАВО НА САМООБОРОНУ». – Пять миллионов? Пять миллиардов?
– Ты думаешь, они представляют опасность?
– Я просто размышляю, какие сложности вызовет эта война для Корусканта, учитывая, сколько кореллианцев здесь живет.
– Но война не началась. Пока.
– Не в той степени, чтобы затронуть правительства, – согласился Джейсен. – Но попробуй ощутить, что происходит вокруг тебя.
Способности Бена ощущать Силу были лишь долей способностей Джейсена, отточенные немногим больше, чем усиление физических навыков и изучение основ настоящей медитации. Он закрыл глаза и ощутил неясное покалывание в задней стенке горла, признак чего–то опасного, находящегося далеко. Легкий ветерок, прошелестевший по площади, принес с собой запах листвы. Митинг протеста продолжился, уже немного погромче, но все еще мирно.
– Я чувствую опасность, но она далеко. – Бен открыл глаза, беспокоясь, что ответил не на тот вопрос. – Ощущение похоже на то, что приближается очень сильная бура. Ничего больше.
– Именно, – подтвердил Джейсен. – Миллиарды беспокойных, недовольных людей, готовых сражаться. Людей, которые хотят, чтобы все наладилось. Которые хотят мира.
– Это ведь наша работа, так?
– Да, – ответил Джейсен. – Это наша работа.
– И я буду тебе помогать.
Бен хотел быть уверенным. Он уже получил первый урок того, что Джейсен называл «рациональностью». Несколько недель назад он был диверсантом, героем, настоящим солдатом, который помог устроить диверсию на Балансирной станции, и вызвал ярость правительства Кореллии. Теперь же ему приходится вести себя тихо и говорить только тогда, когда его спросят. Ему было нужно знать точно, собирался ли Джейсен обращаться с ним как с взрослым только тогда, когда ему было удобно, как это делал его отец.
На некоторых планетах подростки в тринадцать лет уже считались мужчинами и все тут; назад дороги нет, и не нужно волноваться о том, что скажут твои родители. На Мандалоре мальчишки становились воинами в тринадцать лет после испытаний, под руководством своих отцов. Джедаи тоже тренировались с самого детства, но испытания проводились намного позже. Бен знал, что он не станет рыцарем–джедаем, пока ему не исполнится как минимум двадцать лет.
Казалось, что до этого еще целая жизнь. Внезапно он почувствовал зависть к никогда не виденным им мандалорским мальчишкам.
– Да, – наконец ответил Джейсен. – Конечно, будешь. Это не всегда будет просто, но ты справишься. Я знаю, ты сможешь. Некоторые вещи, о которых мы будем разговаривать должны остаться между нами, но с военными вопросами всегда так. Ты готов на это?
Можно подумать, он обсуждает свою жизнь с отцом. С недавнего времени он даже с матерью не очень охотно обсуждал некоторые вопросы.
– Вроде адмирала Ниатхал?
Джейсен улыбнулся. Бен снова сделал верную догадку. – Да, вроде адмирала, и я думаю, она будет нашим союзником.
– Я понимаю, Джейсен. Я знаю – это серьезно.
– Хорошо. Именно это я и должен был знать.
Бен просто светился от похвалы, хотя знал, что не очень правильно радоваться, поскольку они говорили о войне. Сейчас он очень хорошо понимал огромную разницу между тренировкой со световым мечом – что воспринималось как игра – и реальным боем. Люди уже погибали. В будущем погибнуть еще многие. Когда возбуждение от битвы прошло, он много об этом думал.
Сейчас ему хотелось знать, что действительно случилось с Брайшей, странной женщиной, которая не понравилась ему с первого взгляда, и с джедаем по имени Нилани, с которой они путешествовали. Джейсен сказал только то, что их убили – без подробностей и объяснений – но ничего из произошедшего Бен не помнил, хотя он был уверен, что был где–то вместе с ними.
«Неужели Джейсен сказал только папе, а не мне?»
Это угнетало его. Он терпеть не мог забывать то, что считал важным, а это событие действительно было серьезным и стоило того, чтобы его помнить.
– Что–то тебя беспокоит, – сказал Джейсен, когда они пошли прочь, оставив митинг позади.
«Да: Брайша и Нилани». Но Бен решил, что частью взросления является умение подчиняться приказам не как ребенок, который не знает, как лучше, а как солдат, который понимает, что иногда есть вещи, которые тебе знать не следует.
– Ничего важного, – ответил он. – Совсем ничего.
Кабинет министра Коа Не, комплекс клонирования, город Типока,
Камино, десять стандартных лет после юужань–вонгской войны
– Вы умираете, – сказал врач.
Боба Фетт видел в его отражение в огромном, во всю стену листе из транспаристали, пока пристально смотрел на неспокойную поверхность моря. Светло–бежевый пиджак, белые волосы, бледное лицо: должно быть, он гадал, почему Фетт для проведения дополнительных обследований вызвал его сюда.
«Потому, что я считаю, что мне необходима особая экспертная оценка каминоанцев, а не только твоя. И я прав».
Город Типока представлял собой жалкие остатки того воплощения элегантности минимализма, каким он был во времена его отца, но его несколько поврежденных башен до сих пор были для Фетта в большей степени «безопасной гаванью», чем когда–либо мог стать Корускант. Он сосредоточился на темной поверхности моря, и на несколько секунд задержал взгляд, пытаясь увидеть, не собираются ли айвы в стаи снова, затем зафиксировал и обдумал слова врача.
Они имели знакомый вкус неизбежности, но все же вызвали холод внутри. Он заставил свои лицевые мышцы неподвижно застыть и повернулся к доктору с выражением лица не менее непроницаемым, чем шлем его мандалорской брони.
Доктор Белюин был одним из немногих, кто когда–либо видел его без шлема. Доктора могут воспринимать уродства намного проще, чем большинство других.
– Разумеется, я умираю, – сказал Фетт. – Я плачу тебе, чтобы ты мог сказать, что я могу с этим сделать.
Белюин сделал паузу и Фетт увидел, как он обменялся быстрыми взглядами с Коа Не, каминоанским ученым, возглавлявшим этот клонный комплекс, который сейчас являлся лишь тенью своего прошлого. Возможно, Белюин боялся сообщить профессиональному убийце, что он незлечимо болен, а может быть это была пауза, которую делает добрый доктор, пытаясь как можно осторожнее сообщить пациенту плохие новости. Фетт отвернулся от огромного окна, и поднял исчерченные шрамами брови в безмолвном вопросе.
Белюин подал голос.
– Ничего.
«Ты быстро сдаешься, доктор».
– Как долго?
– У вас осталось один или два стандартных года, если не будете сильно напрягаться. Меньше, если будете.
– Без догадок. Я оперирую фактами.
Доктор нервно моргнул.
– Сэр, в прогнозе всегда присутствуют неопределенности. Но деградация тканей вашего организма ускоряется, даже в вашей трансплантированной ноге, у вас повторяющиеся опухоли, и препараты не могут больше поддерживать функционирование вашей печени. Это может быть связано… с необычной природой вашего происхождения.
– С тем, что я – клон, ты имеешь в виду.
– Да.
– Я понимаю это как «не знаю».
Белюин, вышколенный на Корусканте очень дорогой и первоклассный врач, выглядел так, как будто был готов бежать к двери. – Вполне понятно, если вы захотите услышать другое мнение.
– У меня уже есть одно, – сказал Фетт. – Мое. И мое мнение состоит в том, что я умру, когда сочту нужным.
– Я сожалею, что сообщил вам плохие новости.
– Я слышал и хуже.
– Если бы я имел доступ к исходным записям каминоанской лаборатории, тогда возможно…
– Мне нужно поговорить об этом с Коа Не. Проводите доктора к выходу.
Каминоанский политик, серокожее воплощение грации и вежливой бесчувстственности, показал на дверь, и доктор проскользнул между створками еще прежде, чем они полностью открылись. Он явно очень хотел уйти. Двери, зашипев, закрылись за ним.
– Итак, где данные? – спросил Фетт. – И Таун Ве?
– Таун Ве… покинула нас.
«Да уж, вот сюрприз». Фетт знал ее не хуже остальных – для человека, во всяком случае – и она всегда казалась верной соственной расе. Она приглядывала за ним в отсутствие его отца, когда он был ребенком. Она даже нравилась ему.
– Когда?
– Три недели назад.
– Были причины для ухода именно в этот момент?
– Возможно, нынешняя политическая нестабильность в галактике.
