Текст книги "Сказки и веселые истории"
Автор книги: Карел Чапек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Только бы мы не опоздали! – волновался конопатый Винцек.
Шагали они – раз-два, раз-два по горам и лесам, раз-два, раз-два по лугам и болотам, раз-два, раз-два по холмам и долинам, пока конопатый Винцек не сказал:
– Ну, пан доктор, вот мы и пришли.
– Ваш покорный слуга, пан Магиаш, – сказал гроновский доктор. – Так где у нас болит?
Волшебник Магиаш вместо ответа только захрипел, засипел, засопел и показал себе на горло – мол, там застряло.
– Ага, горлышко болит, – сказал гроновский доктор. – Ну-ну, сейчас посмотрим… Откройте-ка как следует ротик, пан Магиаш, и скажите: «А-а-а».
Волшебник Магиаш раздвинул свои чёрные усы и разинул рот во всю ширь, но «а-а-а» сказать не мог, потому что ведь он вообще не мог издать ни звука.
– Ну-ну, скажите «а», – подбадривал его доктор. – Ведь это так просто!
Но ничего не вышло.
– Ай-ай-ай! – покачал головой доктор, который был, надо вам сказать, старый воробей, тёртый калач и вообще птица стреляная: котелок у него варил, и, как говорится, на чердаке у него была не одна солома. – Ай-ай-ай, пан Магиаш, значит, вам очень худо, если уж вы не можете «а» сказать! Гм, гм… худо, худо…
И начал он Магиаша осматривать и остукивать, пульс ему сосчитал, язык посмотрел, заглянул под веки, посветил ему в уши и в нос зеркальцем и при этом бурчал латинские слова.
Когда доктор покончил со всеми этими процедурами, он скорчил ужасно важную мину и сказал:
– Пан Магиаш, случай очень серьёзный. Тут ничто не поможет, кроме срочной и неотложной операции. Но я её не могу и не смею делать один, мне для этого потребуются ассистенты. Если вы согласны подвергнуться операции, то, ничего не попишешь, надо послать за моими коллегами-докторами в Упице, в Костельце и Горжички, а когда они прибудут, мы устроим с ними врачебный совет, или консилиум, и только после зрелого размышления сможем произвести необходимое медицинское вмешательство, или operatia operandi. Обдумайте это, пан Магиаш, и, если примете моё предложение, пошлите немедля гонца за моими высокоуважаемыми и учёными господами коллегами.
Что было Магиашу делать? Он кивнул конопатому Винцеку, а Винцек три раза притопнул, чтобы ему легче бежалось, и вон он уже летит вниз с Гейшовины! Первым делом в Горжички. Потом в Улице. А там в Костельце. Ну, пусть его пока побегает.
О сулейманской принцессе
Пока конопатый Винцек бегал в Горжички, и в Упице, и в Костельце за докторами, гроновский доктор сидел с волшебником Магиашем и посматривал, чтобы пациент не задохнулся. Чтобы время шло веселей, он вынул сигару Виргинию и стал молча покуривать.
Когда ему это дело стало надоедать, он для развлечения прокашлялся и продолжал дымить дальше. Потом, чтобы скоротать время, три раза зевнул и поморгал. Спустя ещё немного пробурчал:
– Ну-ну!
Ещё так через полчасика потянулся и сказал:
– Гм, гм…
А спустя ещё часик добавил:
– А что, если бы нам, пока суд да дело, перекинуться в картишки? У вас, пан Магиаш, найдётся, конечно, колода?
Волшебник Магиаш – он ведь не мог ничего сказать – только помотал головой, что, мол, карт нету.
– Нет? – протянул гроновский доктор. – Жаль, жаль… Хорош волшебник – и карт у него нет! Вот у нас в корчме давал представление один чародей… погодите, как его звали? Вроде Навратил, или Боско, или Магорелли… так он такие волшебные штуки с картами делал, что вы бы только глазами хлопали. Да, конечно, и кудесничать надо уметь!
Потом доктор зажёг новую сигару и сказал:
– Ну, раз уж у вас тут и карт нет, расскажу я вам сказочку о принцессе сулейманской, чтобы нам с вами время провести повеселее. Если вы случайно эту сказку знаете, только скажите мне, и я сразу перестану… Динь-динь-динь, сказка начинается!
Как известно, за Галочьими горами и Саргассовым морем есть Даламанские острова, а за ними находится пустыня Шаривари, поросшая густым лесом, с главным цыганским городом Эльдорадо. И там-то, сразу за речкой, если перейти через мостик и взять по дорожке влево, за вербовым кустом и канавой с лопухами, раскинулось великое и могучее Султанство Сулейманское… Теперь вы уж там как дома, верно?
В Султанстве Сулейманском, как само название показывает, правил султан Сулейман. Была у того султана единственная дочь, по имени Зубейда. И вдруг эта принцесса Зубейда ни с того ни с сего начала чахнуть, хиреть и болеть. Она и кашляла, и хрипела, и бледнела, и вянула, и охала, и вздыхала – прямо одна жалость.
Само собой разумеется, султан к ней мигом созвал своих придворных чародеев и знахарей, волшебников, колдунов и вещуний, магов и астрологов, лекарей и аптекарей, цирюльников, банщиков и фельдшеров, но никто из них не мог принцессу вылечить.
Случись это у нас, я бы сразу определил, что девица страдает анемией, плевритом и бронхитом, но в Сулейманской земле ни медицина, ни цивилизация так далеко не зашли, чтобы там могли появляться болезни с латинскими названиями.
Можете себе представить, в каком отчаянии был старый султан.
«Монте-Кристо ты мой, – говорил он себе, – я-то так надеялся, что девчонка унаследует от меня цветущее султанство, а она тут, бедняжка, тает и вянет у меня на глазах, и я ничем ей не могу помочь!»
При дворе султана и во всей стране Сулейманской воцарилась великая скорбь.
В это время заявился туда один коммивояжёр из Яблонце, некий пан Люстиг, и, когда он услышал о болезни принцессы, он и говорит:
«Надо бы к ней пану султану вызвать доктора от нас – так сказать, из Европы, потому что у нас медицина более передовая. У вас тут одни знахари, колдуны и волшебники, а вот у нас, голубчики, есть настоящие учёные доктора».
Когда об этом узнал султан Сулейман, он позвал к себе пана Люстига, купил у него нитку искусственного жемчуга для принцессы Зубейды, а потом спросил его:
«Пан Люстиг, как у вас узнаю́т настоящего учёного доктора?»
«Очень просто, – сказал пан Люстиг. – Узнают его по тому, что у него перед фамилией две буквы: «д-р». Например, д-р Манн, или д-р Пелнар, и тому подобное. А если у него нет «д-р», то, значит, он не учёный доктор. Понятно?»
«А!» – сказал султан и богато одарил пана Люстига султанкой – это такая рыбка, знаете? – а потом отправил в Европу послов за учёным доктором.
«Но смотрите не забудьте, – сказал он им на прощание, – что настоящий и учёный доктор только тот, который начинается с «д-р». Других мне сюда не привозите, а то отрежу вам уши вместе с головой. Ну, отправляйтесь!»
Если б я стал рассказывать обо всём, что только пережили и чего только натерпелись сулейманские послы, пока добрались до Европы, была бы это, пан Магиаш, ужасно длинная сказка. Но после долгих и многих приключений всё же попали они в Европу и стали искать доктора для принцессы Зубейды.
Вот целый поезд сулейманских послов, этаких мамелюков с тюрбанами на головах и с толстыми и длинными, как конский хвост, усами, потянулся по дороге среди чёрного леса. Шли они, шли и встретили дядьку с пилой и топором на плечах.
«Доброго здоровьичка!» – поздоровался с ними дядька.
«Бог помочь, – сказали послы. – Кто вы, дяденька, будете?»
«Я, – сказал им дядька, – спасибо вам на добром слове, буду не кто иной, как дровосек».
Басурмане навострили уши и говорят:
«Ваше вашество, тогда дело другое! Если вы изволите быть д-р Овосёком, то мы вас должны пригласить, чтобы вы моментально, безотлагательно и немедленно, пре́сто, вива́че и удира́то пошли с нами в Сулейманскую землю. Пан султан Сулейман всемилостивейше повелеть соизволил пригласить вас к своему двору, но, если вы станете отказываться или, чего боже сохрани, противиться, мы вас доставим силой, а потому мы вам, ваша милость, и предлагаем с нами не спорить».
«Погодите, погодите, – удивился дровосек. – А зачем я пану султану понадобился?»
«У него есть для вас работа», – отвечали послы.
«Тогда можно пойти, – согласился дровосек. – Я как раз, господа хорошие, ищу работу. Должен вам сказать, насчёт работы я буду не хуже другого».
Послы между собой перемигнулись и говорят:
«Это нам, ваша знаменитость, как раз и требуется».
«Постойте, – говорит дровосек. – Первым делом хотел бы я знать, сколько мне пан султан за мою работу заплатит. Я хоть и не буду драть, но, надеюсь, он встретит меня как друг».
Послы султана Сулеймана на это учтиво отвечали:
«Это не беда, что вы, ваше вашество, не будете д-р Ать, мы и д-р Овосеку очень рады. Что же касается нашего господина султана Сулеймана, то можете нам поверить, что он вовсе не д-р Уг, а самый обычный тиран и деспот».
«Тогда ладно, – сказал дровосек. – Но насчёт харчей вы учтите, что я за работой ем и пью, как дракон, понятно?»
«Всё сделаем, высокочтимый пан, – заверили его сулейманцы, – чтобы у нас было полное согласие».
Потом отвели с великой честью и почётом дровосека на корабль и поплыли с ним прямо в Сулейманское царство. Когда они приплыли, султан Сулейман мигом влез на трон и приказал привести их к себе. Послы упали перед ним на колени, и самый старший и самый усатый из них начал:
«Наш всемилостивейший господин и владыка, повелитель всех правоверных, пан султан Сулейман! По твоему высочайшему приказу отбыли мы на остров, именуемый Европой, дабы отыскать там знаменитейшего, учёнейшего и славнейшего доктора для принцессы Зубейды. Вот он тут и есть, пан султан. Это знаменитый, славный лекарь, д-р Овосек. Да будет вам известно, что доктор этот за работой не хуже д-р Угого, платить ему надо, как д-р Угу, ест и пьёт он как д-р Акон. А это, пан султан, всё учёные и знаменитые доктора, отсюда сразу видно, что мы напали на самого подходящего. Гм, гм… Вот теперь уже всё…»
«Приветствую вас, д-р Овосек, – сказал султан Сулейман. – Прошу вас пойти посмотреть мою дочь, принцессу Зубейду».
«Что ж, почему бы и не пойти?» – сказал себе дровосек.
И сам султан отвёл его в мрачную, затемнённую комнату, устланную самыми красивыми коврами, дорожками и подушками. Там лежала бледная, вся словно из воска, принцесса Зубейда и дремала.
«Ай-ай-ай, – сказал дровосек сочувственно, – пан султан, девочка-то ваша вроде вянет!»
«То-то и оно», – вздохнул султан.
«Сохнет, говорю, – продолжал дровосек. – Просто никуда не годится!»
«Так и есть, – подтвердил султан грустно. – Ничего она у нас не хочет кушать».
«Худая, как щепка, – сказал дровосек. – И в лице ни кровинки, пан султан. Я бы сказал, что она совсем хворая».
«Конечно, хворая, – уныло произнёс султан. – За тем я вас и пригласил, чтобы вы её вылечили, раз вы д-р Овосек».
«Я?! – удивился дровосек. – Батюшки-светы, как я могу её вылечить?»
«Это уж ваше дело, – сказал султан мрачным голосом. – За тем вы и приехали. Шутки в сторону. Имейте в виду: если вы её не вылечите, прикажу вам отрубить голову – и конец».
«Да ведь нельзя же так!» – хотел было возразить испуганный дровосек, но султан Сулейман ему даже и договорить не дал.
«Никаких отговорок! – строго сказал он. – И вообще, мне с вами некогда, надо идти царствовать. А вы беритесь-ка за работу и покажите своё уменье».
Он ушёл, сел на трон и начал царствовать.
«Весёленькая история! – сказал себе дровосек. – Ну и влип же я! Да как же это я могу вылечить какую-то принцессу? Когда я их лечил-то?.. Эх, ёлки-палки, что же мне делать? Если эту девчонку не вылечу, отрубят мне голову. Ну и дела! Если бы я был не в сказке, так я бы сказал, что уж это из рук вон – ни с того ни с сего головы рубить. И чёрт меня занёс в эту сказку! В жизни со мной ничего такого не могло случиться. Разрази меня гром на этом месте, мне самому интересно, как я из этой истории выкручусь!»
С такими мрачными мыслями сидел бедняга дровосек на пороге султанского дворца и вздыхал.
«Эх, дрова-поленья, – сказал он сам себе, – бывает же такая напасть! Как я могу превратиться в доктора? Если бы велели срубить дерево – хоть вон то, хоть вон это, – я бы им уж показал, чего я стою, только щепки бы полетели! Вообще-то тут, как я посмотрю, всё кругом заросло, словно в диком лесу, им и солнышка не видать. Значит, у них во дворце сырость развелась, и плесень, и грибы, и мокрицы… Погодите-ка, я вам покажу, как наш брат работает!»
С этими словами он скинул куртку, поплевал на руки, схватил свой топор и пилу и начал валить деревья, что росли вокруг султанского дворца.
Конечно, росли там не какие-нибудь груши, или там яблони, или орехи, как у нас, а сплошные пальмы, и олеандры, и бананы, драцены, латании и фикусы, красное дерево, деревья, которые растут до неба, и прочая экзотическая флора. Вот бы вы посмотрели, пан Магиаш, как наш дровосек за них взялся! Когда пробило полдень, была уже вокруг дворца порядочная просека. Тут дровосек утёр рукавом пот со лба и, решив подкрепиться, вытащил из кармана чёрный хлеб с творогом, захваченный из дому.
Тем временем принцесса Зубейда всё спала в своей мрачной комнате, и спалось ей под шум и стук топора и пилы дровосека, как никогда в жизни. Разбудила её только тишина, наступившая, когда дровосек перестал валить деревья, устроился на куче поваленных стволов и принялся закусывать хлебом с творогом.
Вот тут-то принцесса открыла глаза и удивилась: отчего это в её комнате так светло? Впервые в жизни хлынуло туда солнце целым потоком и наполнило мрачную комнату сиянием и блеском. Принцессу этот поток света прямо ослепил, да к тому же в окно пахнуло свежесрубленным деревом так сильно и хорошо, что принцесса с наслаждением глубоко втянула в себя воздух. А к смолистому запаху примешался ещё какой-то другой, которого принцесса до сих пор никогда не слышала. Да что же это такое?
Она встала и подошла к окну. Смотрит: вместо чащи – просека, пламенеющая под полуденным солнцем, а там сидит громадный дядька и с большим аппетитом ест что-то чёрное с белым. Вот от этого-то и идёт такой приятный запах. Сами знаете, ведь всегда так: вкуснее всего пахнет то, что у другого на обед.
Принцесса не выдержала: аппетитный запах заставил её спуститься вниз, выйти на волю и тянул её всё ближе и ближе к обедающему дяденьке.
Надо же ей было хоть посмотреть, что это такое вкусное он ест!
«А, принцесса! – окликнул её дровосек с набитым ртом. – Может, хотите кусок хлеба с творогом?»
Принцесса покраснела и замялась: она стеснялась сказать, что ей бы ужасно хотелось попробовать.
«Так нате, – предложил дровосек и отхватил своим кривым ножом порядочный кусок краюшки. – Держите».
Принцесса оглянулась по сторонам, не видит ли кто.
«Спасибо, – поблагодарила она, вцепилась зубами в краюшку и сказала: – М-м-м… Ох, какая вкуснота!»
Сами понимаете, хлеба с творогом такая принцесса в жизни не едала!
В эту минуту выглянул из окна сам султан Сулейман. Выглянул и не поверил своим глазам: вместо заросли – светлая просека вся так и горит под полуденным солнцем, а на куче брёвен сидит принцесса с набитым ртом, от творога у неё белые усы от уха до уха, и уплетает она за обе щеки!
«Слава тебе господи! – вздохнул с облегчением султан Сулейман. – Стало быть, и впрямь достали мне для девчонки настоящего, учёного доктора».
И с этого времени, пан Магиаш, стала принцесса и вправду поправляться. На лице у неё заиграл румянец, а ела она, как молодой волчонок.
Всё это, да будет вам известно, влияние свежего воздуха и солнца. И вам я рассказал всё это потому, что вы вот тут живёте в пещере, куда и солнышко не заглядывает и ветерок не веет, а это, пан Магиаш, очень нездорово. Вот что я хотел бы сказать!
*
Только что гроновский доктор досказал сказку о сулейманской принцессе, как примчался конопатый Винцек и привёл с собой доктора из Горжичек, доктора из Упице и доктора из Костельце.
– Веду, веду! – кричал он ещё издалека. – Ну и замучился я, братцы!
– Приветствую вас, коллеги, – сказал гроновский доктор. – Вот наш пациент, пан чернокнижник Магиаш. Как вы, конечно, видите, состояние его очень тяжёлое. Кажется, он проглотил сливу, или черносливину, или косточку. По моему скромному мнению, его болезнь можно назвать острым сливитом.
– Гм, гм… – сказал доктор из Горжичек. – Я бы предположил удушающий черносливит.
– Не хочу спорить с уважаемыми коллегами, – заявил костелецкий доктор, – но, на мой взгляд, в данном случае речь идёт о глоточном косточкосливите.
– Господа, – подал голос упицкий доктор, – я предлагаю согласиться на следующем диагнозе: у пана Магиаша наблюдается острый удушающий сливоглоточный косточкочерносливит.
– Ну-с, поздравляю вас, пан Магиаш! – сказал горжицкий доктор. – Это очень редкое и тяжёлое заболевание.
– Интересный случай, – пояснил доктор из Упице.
– Коллеги, – заговорил костелецкий доктор, – в моей практике неоднократно встречались интересные случаи. Слышали вы, например, как я вылечил Лешего с горы Кракорки? Если нет, так я вам расскажу.
Случай с лешим
Немало, скажу я вам, лет тому назад проживал в лесу на Кракорке Леший. А был он, надо вам знать, одним из противнейших страшилищ, какие только встречаются на свете.
Идёт человек ночью по лесу – и вдруг кто-то где-то загикает, завопит, заорёт, заскулит или страшно-страшно загогочет. Понятное дело, человек перепугается насмерть. Такой ужас на него нападёт, что он бежит, ног под собой не чуя – того и гляди, душу богу отдаст со страху.
Вот что вытворял на Кракорке из года в год Леший; и такого страху он нагнал, что люди боялись туда в сумерки и нос показать.
И вот однажды является ко мне в больницу странный человек – рот до ушей, хоть завязочки пришей, горло завязано какой-то тряпицей – и начинает сопеть, хрипеть, храпеть, шипеть, хрюкать и скрипеть. Ни единого слова не разберёшь!
«Так что у вас?» – спрашиваю.
«Пан доктор, – сипит этот молодец, – я, с вашего разрешения, вроде охрип».
«Это я вижу, – говорю. – А кто вы и откуда?»
Пациент, немного помявшись, признался:
«Я, с вашего разрешения, не кто иной, как Леший с горы Кракорки».
«А! – говорю. – Так это вы тот негодяй, тот бесстыдник, который пугает людей в лесу? Так вам и надо, чёрт возьми, что вы потеряли голос! И вы ещё думаете, я вам буду лечить ваши фари– и ларингиты или готары картани, то есть, я хотел сказать, катары гортани, чтобы вы могли и дальше вопить и орать в лесу и напускать на людей порчу? Нет-нет, хрипите и сипите себе на здоровье, по крайнёй мере покой дадите людям!»
И, представляете, тут этот Леший взмолился:
«Ради бога, пан доктор, умоляю вас, вылечите мне горло! Я буду себя хорошо вести, не буду людей пугать».
«Это я вам и советую, – говорю. – Вы себе надорвали горло своим криком, а потому и потеряли голос, ясно? Вам, любезный, пугать людей в лесу – самое неподходящее дело: в лесу холодно и сыро, а у вас слишком деликатные дыхательные пути. Не знаю, не знаю, что с вами и делать… Катар бы ещё можно вылечить, но вам пришлось бы навсегда перестать пугать людей и переселиться куда-нибудь подальше от леса, иначе вам ничто не поможет».
Леший мой смутился и почесал в затылке.
«Это дело трудное. А чем же я жить буду, если перестану пугать? Я ж никакого другого ремесла не знаю, кроме как вопить и кричать, и то пока я при голосе».
«Да, милейший вы мой, – говорю я ему, – с таким редкостным горлом, как у вас, я бы пошёл в оперу певцом, или торговцем на базар, или в цирк зазывалой. Просто жаль, что такой могучий, выдающийся голос пропадает в глуши. Вы об этом не думали? В городе бы вас, наверно, больше оценили».
«Я об этом иногда и сам подумывал, – признался Леший. – Ну что ж, попробуем где-нибудь в другом месте устроиться, только, конечно, когда голос вернётся!»
И вот я ему, коллеги, смазал гортань йодом, велел ему полоскать горло марганцовкой и хлористым кальцием и прописал стрептоцид внутрь и компресс на шею снаружи. С той поры Лешего на Кракорке не было слышно. Видимо, он и на самом деле перебрался в другое место и перестал пугать людей.
Случай с гавловицким водяным
– И у меня был один занятный медицинский случай, – отозвался упицкий доктор. – У нас в речке Упе, за гавловицким мостиком, под корнями ивняка и ольшаника жил старый водяной, по имени Иудал. Был он страшный нелюдим, брюзга, ворчун и страхолюд. Иногда он устраивал наводнение, а порой и детей топил, когда они купались. Словом, люди терпеть его не могли и не знали, как от него избавиться.
Однажды осенью является ко мне в приёмную старичишка: кафтан на нём зелёный, а на шее красный платок, и кашляет-то он, чихает, фыркает, сморкается, вздыхает и потягивается.
«Пан дохтур, либо я простыл, либо прозяб: здесь-то мне колет, там-то стреляет, поясницу разломило, в суставах тянет, кашель такой, что грудь разрывает, а насморк – как из ведра. Так, может, вы меня чем попользуете?»
Я его выслушал, простукал и говорю:
«Дедушка, это ревматизм. Я вам дам мазь, называется она, к вашему сведению, «линиментум». Но это ещё не всё. Вы должны находиться всё время в сухом и тёплом месте. Поняли?»
«Понял, – заворчал старикан. – Но насчёт сухого и тёплого места – тут, сударь мой, ничего не выйдет».
«Почему это не выйдет?» – спрашиваю его.
«Ну, – говорит дедка, – потому, что я, пан дохтур, гавловицкий водяной. Как это я себе в воде могу устроить сухое и тёплое место? Ведь я себе и нос вытираю водной гладью, в воде сплю и водой укрываюсь. Только вот теперь, на старости лет, стелю себе мягкую воду, а не жёсткую, чтобы помягче лежать было. Так что насчёт сухого и тёплого места – это, доложу я вам, трудновато!»
«Ничего не попишешь, папаша, – говорю, – в холодной воде ревматизм ваш только обострится. Сами знаете, старые кости любят тепло. Сколько вам, кстати, лет, пан водяной?»
«Охо-хо! – пробурчал водяной. – Я ведь тут, пан дохтур, ещё с языческих времён. Будет тому, пожалуй, с тысячу лет, а то и больше… М-да, годы, годы!..»
«Вот видите, – советую ему, – в вашем возрасте, дедушка, пора уже на печи сидеть. Постойте-ка, кажется, нашёл! Слыхали ли вы когда-нибудь о горячих ключах?»
«Слышать-то слышал, – бормочет старый водяной, – но тут вроде ни одного нет».
«Тут нет, – говорю, – зато есть в Теплице, и в Пиштьянах, и ещё кое-где, только там они глубоко под землёй. А эти горячие источники, да будет вам известно, прямо созданы для старых, ревматических водяных. Вы просто-напросто поселитесь в таком горячем ключе как тепловодный водяной и будете себе лечить свой ревматизм».
«Гм, гм… – раздумывал старикан. – А что, собственно, должен такой водяной делать?»
«Да немного, – говорю. – Он должен постоянно из глубины качать эту горячую воду наверх и следить, чтобы не остывала, а избыток тёплой воды пускать на поверхность. Вот и всё».
«Что ж, это можно, – бормочет гавловицкий водяной. – Так я пойду-ка подыщу себе какой-нибудь горячий ключ. Большое вам спасибо, пан дохтур!»
И исчез из приёмной – только лужица на полу после него осталась.
И знаете, коллеги, гавловицкий водяной оказался человеком разумным, послушался моего совета, поселился в Словакии, в горячем источнике, и теперь выкачивает из глубины земли столько горячей воды, что на том месте стал бить ключ. И в этом горячем источнике купаются люди и лечат ревматизм. Очень помогает – со всего света туда ездят курортники. Берите с них пример, пан Магиаш, и во всём слушайтесь докторов.
Случай с русалками
– Да, у меня тоже был один такой занятный случай, – проговорил доктор из Горжичек. – Сплю я себе как-то ночью, сплю как убитый, как вдруг кто-то стучит в окно и кричит:
«Доктор! Доктор!»
Я открываю окошко и спрашиваю:
«Ну, что там случилось? Понадобился я кому, что ли?»
«Да, – отвечает из темноты робкий и нежный голосок. – Иди скорее, нужна твоя помощь!»
«Кто это там? – спрашиваю. – Кто меня зовёт?»
«Я, голос ночи, – отвечают мне из тьмы. – Голос лунной ночи. Идём!»
«Иду, иду!» – говорю я словно во сне и быстро одеваюсь. Выхожу я на улицу, а там никого нет.
Стало мне, друзья, не по себе.
«Эй, – закричал я вполголоса, – есть тут кто-нибудь? Куда мне идти?»
«За мной, за мной!» – всхлипнул тот же нежный и незримый голос, и я пошёл в ту сторону, куда он звал меня, не разбирая дороги, по росистым лугам и чёрным лесам.
Светил месяц, и весь мир застыл в холодной красоте. Знаю я, коллеги, наш край как свои пять пальцев, но в ту лунную ночь казался он мне волшебным, как мечта. Бывает же порой так, что найдёшь целый новый мир у себя под самым носом!
Долго я уже шёл за этим голосом, наконец говорю себе: «Погоди-ка, это словно бы должна быть Ратиборжская долина…»
«Сюда, доктор, сюда!» – позвал меня голос.
Прозвучало это, словно в реке плеснула и блеснула волна, и глядь – я стою у самой реки Упы, на серебряном лугу, в лунном сиянии. Посреди полянки белеет какое-то пятнышко, то ли чьё-то тело, то ли просто туман. Слышу я не то тихий плач, не то просто шум воды.
«Ну-ну, – говорю успокоительно, – кто мы и что у нас болит?»
«Ах, доктор, – отозвалось дрожащим голоском светлое пятнышко на земле, – я просто ви́ла, маленькая русалочка! Мои сёстры плясали по лугу, и я танцевала вместе с ними, и вот, не знаю как – не то я споткнулась о лунный луч, не то я поскользнулась на том отблеске, что дрожит на капельках росы, – не знаю, доктор, что со мной случилось, а только вот я лежу и никак не могу встать, и ножка у меня болит и болит…»
«Ну, барышня, – говорю я ей, – у вас, вероятно, вывих или перелом. Мы это поправим… Так вы, значит, одна из тех русалок, которые тут танцуют на лугу? Вот как, вот как! И если вам попадётся какой-нибудь молодец из Жернова или из Слатины, вы его затанцуете насмерть, так? Гм, гм!.. А вы знаете, девочка, что это безобразие?.. То-то! Такие шалости вас до добра не доведут. Вот они, эти танцульки, чем кончаются!»
«Ах, доктор, – захныкало светлое пятнышко на поляне, – если бы вы знали, как у меня ножка болит!»
«Понятно, что болит, – говорю. – Перелом должен болеть».
И стал на колени возле русалочки, чтобы забинтовать ей ножку.
Коллеги, на веку мне довелось вылечить сотни и сотни переломов, но лечить русалок – горе, да и только! Ведь тело-то у неё и косточки из лунного света, в руки его взять нельзя, такое оно нежное, невесомое, словно ветерок или туман. Вот тут и попробуйте его вытянуть, направить и перевязать! Говорю вам, адский труд! Попробовал перевязать паутинкой, но русалка ноет:
«Ой, режет, как проволока!»
Хотел я укрепить сломанную ножку лепестком яблоневого цвета, а она расплакалась:
«Ах, ах, давит, как камень!»
Ну что тут делать будешь? И вот пришлось мне наконец счистить, как кожицу, самый блеск, знаете, такой металлический отлив, что бывает на крыльях стрекозы. Сделал я из него две шинки, а лунный луч в капельке росы разделил на семь цветов радуги и самым тоненьким – синим – лучиком привязал эти шинки к сломанной русалкиной ножке. Такая была каторжная работа, что я даже вспотел – лунный свет мне казался жарче августовского солнца!
А когда наконец всё было сделано, сел я возле русалки и говорю:
«Всё в порядке, барышня, теперь вам нужен покой. И ножкой этой не смейте шевелить, пока не срастётся. Но вот что: послушайте, миленькая, удивляюсь я вам и вашим сёстрам! Почему вы всё ещё тут? Ведь, вероятно, уже все вилы и русалки, сколько их было на свете, давным-давно нашли себе лучшее место…»
«Где?» – прошептала русалка.
«Ну, где же! – говорю. – Понятно, в кино, там, где ставят фильмы, знаете? Они играют и танцуют в кинокартинах, получают кучу денег, и весь мир на них потом любуется. Это же чудесное дело, барышня! Все русалки – и женщины и мужчины – давно уже там. Если бы вы видели туалеты и драгоценности этих русалок, – ого-го! Вы бы там никогда и не надели такого простого платьишка, какое на вас сейчас».
«Смотрите-ка! – возмутилась русалочка. – А ведь это платьице соткано из мерцания светлячков!»
«Ну вот, – говорю. – Таких уже давно не носят, и фасоны теперь совершенно другие».
«Со шлейфом?» – затрепетав, спросила русалочка.
«Не ручаюсь, – отвечаю, – я в этом не специалист. И мне уже пора идти, с минуты на минуту рассветёт, а, насколько мне известно, вы, русалки, можете появляться, только пока темно, верно?.. Так с богом, барышня, а насчёт кино вы поразмыслите».
Больше я этой русалки не видел. Вероятно, поломанная берцовая косточка у неё хорошо зажила. Но что вы думаете? С того времени русалки и вилы перестали показываться в Ратиборжской долине. А куда они делись? Ясное дело, ушли в кино. Впрочем, вы сами обратите внимание: в кино кажется, что на экране движутся барышни и дамы, а ведь тела у них никакого нет, дотронуться до них нельзя – всё там из одних лучей. Отсюда видно, что они не кто иные, как русалки. И потому в кино приходится гасить свет, чтобы было темно, – ведь русалки и прочая призрачная живность страшно боятся света и показываются только в темноте.
И ясное дело, что ни призраки, ни прочие сказочные создания в наши дни не проживут, если не найдут себе другого, более разумного занятия. Возможностей у них для этого сколько угодно.
*
Батюшки мои, а ведь мы, ребята, за всеми этими россказнями чуть не позабыли про волшебника Магната! Сам же он не мог ни пикнуть, ни подать знака – ведь у него всё ещё до этой самой минуты сидела в горле слива. Он мог только потеть от страха, вращать глазами и думать: «Когда же мне наконец эти четыре доктора помогут?!»
– Так, пан Магиаш, – сказал наконец доктор из Костельце, – теперь мы приступим к операции. Но надо нам вымыть руки, потому что в хирургии главное дело – чистота.
И начали все четыре доктора мыть руки – сначала тёплой водой, потом чистым спиртом, потом бензином, потом карболкой, затем облачились в белые халаты… Ой, батюшки-светы, ребята, сейчас начнётся операция! Кто боится на неё смотреть, пусть лучше зажмурит глаза.
– Винцек, – приказал доктор из Горжичек, – придержи-ка пациенту руки, чтобы он не шевелился.
– Вы готовы, пан Магиаш? – спросил торжественно доктор из Упице.
Магиаш только кивнул. Было ему так страшно, что душа у него ушла в пятки.
– Итак, начнём! – закричал гроновский доктор. – Раз… два… три…
В ту же минуту доктор из Костельце размахнулся и дал волшебнику Магнату в спину такого тычка или тумака, что:
раздался грохот, словно гром загремел, и люди в Находе, и в Стракоче, и даже в Смиржицах поглядели на небо – не началась ли вдруг гроза;
земля задрожала так, что в Сватоновицах обвалилась штольня в заброшенной шахте, а в Находе закачалась колокольня костёла;
во всей округе – до самого Трутнова и Полице, а пожалуй, и ещё подальше – взлетели с испугу все голуби, все собаки с перепугу залезли в конуру, а все кошки спрыгнули с печки;
а слива вылетела у Магиаша из горла с такой огромной силой и скоростью, что отлетела далеко за Пардубице, и только возле Пршолоуча упала на землю, причём убила на поле пару волов и зарылась в землю на три сажени, два локтя, полторы стопы, семь пальцев и четыре пяди.
Только успела слива вылететь из горла Магиаша, как вслед за ней вылетели слова:
