Текст книги ""Фантастика" Фабрика Абсолюта. Война с саламандрами"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

Глава 3
Инцидент в проливе Ла-Манш

Спустя короткое время после вышеописанных событий бельгийский пассажирский пароход «Уденбург» направлялся из Остенде в Рамсгейт. Когда он находился на середине пролива Па-де-Кале, вахтенный офицер заметил, что в полумиле к югу от обычного курса «что-то происходит в воде». Поскольку он не мог разглядеть, не тонет ли там часом кто-нибудь, то приказал подплыть поближе к этому месту, где сильно бурлила вода. Около двухсот пассажиров с наветренного борта стали свидетелями удивительного зрелища: то здесь, то там из глубины моря вертикально вырывались фонтаны воды, то здесь, то там вода выбрасывала что-то похожее на черное тело; при этом поверхность моря в радиусе около трехсот метров дико бурлила и клокотала, а из глубины доносился сильный грохот или гул, «как будто бы под водой извергался небольшой вулкан». Когда «Уденбург», сбавив ход, подошел к этому месту, внезапно где-то в десяти метрах от его носа выросла огромная крутая волна и загремел ужасный взрыв. Пароход страшно бросило вверх, на палубу хлынула почти кипящая вода, а вместе с ней на носовую часть палубы рухнуло большое черное тело, извивающееся и полушипящее, полусвистящее от боли; это была саламандра, вся израненная и ошпаренная. Вахтенный офицер скомандовал задний ход, чтобы пароход не оказался прямо посередине этого извергающегося ада; но тут взрывы начались со всех сторон, так что поверхность моря покрылась частями тел разлетевшихся на куски саламандр. Наконец судно удалось повернуть, и «Уденбург» на всех парах устремился к северу. В этот момент примерно в шестистах метрах за его кормой прогремел ужасающий взрыв, и из моря вырвался гигантский, высотой метров сто, столб воды и пара. «Уденбург» направился к Гарвичу, рассылая во все стороны радиограмму: «Тревога, тревога, тревога! На линии Остенде – Рамсгейт большая опасность подводных взрывов. Мы не знаем, что это. Советуем всем судам обойти это место!» По-прежнему вокруг гудело и громыхало – как во время морских маневров; однако ничего нельзя было разглядеть из-за фонтанов воды и пара. Из Дувра и Кале к этому месту уже на всех парах спешили миноносцы и тральщики, мчались эскадрильи военных самолетов; но когда они туда прибыли, то нашли только морскую гладь, мутную от желтого ила и усеянную оглушенными рыбами и растерзанными телами саламандр.

Сперва говорили, что в проливе взорвались какие-то мины; но когда оба берега Па-де-Кале были оцеплены войсками и когда британский премьер – это был четвертый подобный случай в истории – прервал в субботу вечером свой уик-энд и стремительно вернулся в Лондон, то стали догадываться, что речь идет о событии весьма серьезного международного значения. Газеты распространяли самые пугающие слухи, однако на сей раз, как ни удивительно, далеко отстали в своих предположениях от того, что произошло в действительности: никто так и не догадался, что на протяжении нескольких кризисных дней Европа, а с ней и весь мир стояли на пороге военного столкновения. Лишь несколько лет спустя, после того как член тогдашнего британского кабинета сэр Томас Мэльберри проиграл выборы в парламент и вследствие этого опубликовал свои политические мемуары, появилась возможность узнать, что же происходило тогда на самом деле; однако в то время это уже никому не было интересно.

Если говорить коротко, то произошло вот что. Как Франция, так и Англия начали – каждая со своей стороны – сооружать в проливе Ла-Манш подводные саламандровые крепости, которые в случае войны могли бы закрыть для движения судов весь пролив; впоследствии обе державы, конечно, обвиняли друг друга в том, что начала этим заниматься другая сторона. Более правдоподобно, однако, что они обе приступили к фортификационным работам одновременно, опасаясь, что соседняя братская страна получит превосходство. Как бы то ни было, под гладью пролива Па-де-Кале вырастали друг против друга две огромные бетонные крепости, вооруженные тяжелыми орудиями, торпедными аппаратами, окруженные минными полями и вообще снабженные всеми наисовременными достижениями, до которых к тому времени дошел человеческий прогресс в области военного искусства. С английской стороны эта страшная глубинная крепость была занята двумя дивизиями тяжелых саламандр, к которым прилагалось около тридцати тысяч саламандр-рабочих; с французской стороны были дислоцированы три дивизии первоклассных военных саламандр.

Как представляется, в день начала кризиса на дне моря посреди пролива дружина британских рабочих саламандр встретилась с французскими саламандрами, и между ними произошло какое-то недоразумение. С французской стороны утверждалось, что их мирно работавшие саламандры подверглись нападению саламандр британских, которые хотели их прогнать; британские вооруженные саламандры при этом якобы пытались захватить нескольких французских, которые, естественно, стали сопротивляться. Тогда британские военные саламандры начали забрасывать французских рабочих саламандр ручными гранатами и палить по ним из минометов, так что французские саламандры были вынуждены применить огнестрельное оружие. Французское правительство считает себя вынужденным требовать от правительства его британского величества полного удовлетворения и оставления спорного подводного участка, а также гарантий, что подобные инциденты не будут повторяться.

В противоположность этому, британское правительство особой нотой уведомило правительство Французской республики, что французские милитаризованные саламандры проникли на английскую половину пролива, намереваясь установить там мины. Британские саламандры обратили их внимание на то, что они находятся на английской рабочей территории; вооруженные до зубов французские саламандры ответили на это ручными гранатами, причем несколько британских саламандр-рабочих были убиты. Кабинет его величества с сожалением констатирует, что вынужден требовать от правительства Французской республики полного удовлетворения и гарантий того, что впредь французские военные саламандры не будут вторгаться на английскую половину пролива.

Французское правительство в ответ на это заявило, что более не потерпит того, чтобы соседнее государство строило подводные крепости в непосредственной близости от берегов Франции. Что же касается недоразумения на дне пролива, то правительство республики предлагает, в соответствии с Лондонской конвенцией, передать спорный вопрос на рассмотрение в Гаагский арбитраж.

Британское правительство ответило, что не может и не намерено ставить безопасность британских городов в зависимость от решения какой-либо внешней инстанции. Как государство, подвергшееся агрессии, Британия требует – вновь и со всей настоятельностью – извинений, возмещения ущерба и гарантий на будущее. Одновременно с этим британский средиземноморский флот, стоявший у берегов Мальты, полным ходом двинулся на запад; атлантическая эскадра получила приказ сосредоточиться у Портсмута и Ярмута.

Французское правительство объявило мобилизацию военных моряков пяти призывных возрастов.

Казалось, что теперь уже ни одно из государств не может уступить; в конце концов, было очевидно, что речь идет не больше и не меньше как о господстве над всем проливом. В этот критический момент сэру Томасу Мэльберри удалось установить поразительный факт, а именно то, что с английской стороны никаких рабочих или военных саламандр вообще не существует (по крайней мере де-юре), поскольку на Британских островах до сих пор действует запрет, изданный еще при сэре Сэмюэле Мандевиле, в соответствии с которым ни одна саламандра не должна быть использована на британском побережье или в территориальных водах. Таким образом, британское правительство не могло официально утверждать, что французские саламандры напали на английских; весь инцидент, таким образом, свелся к вопросу о том, вступили ли французские саламандры на дно британских территориальных вод, и если да – то умышленно или же по недосмотру они это сделали. Французские власти пообещали расследовать это; английское правительство даже не стало предлагать, чтобы спор был рассмотрен Гаагским международным судом. Затем британское адмиралтейство договорилось с французским морским ведомством о том, что в проливе Ла-Манш будет создана пятикилометровая нейтральная зона между подводными укреплениями. Это соглашение в необычайной мере укрепило дружбу между обоими государствами.

Глава 4
Der Nordmolch

Спустя несколько лет после появления первых колоний саламандр в Северном и Балтийском морях немецкий исследователь д-р Ганс Тюринг установил, что балтийская саламандра – очевидно, под влиянием среды – демонстрирует некоторые телесные особенности, отличающие ее от других саламандр: она будто бы несколько светлее, ходит прямее, а замеры ее черепа свидетельствуют о том, что он более длинный и узкий, нежели головы прочих саламандр. Эта разновидность получила наименование der Nordmolch, или der Edelmolch (Andrias Scheuchzeri varietas nobilis erecta Thuring).

Вслед за этим и германская печать начала активно интересоваться балтийской саламандрой. Особенное внимание придавалось тому, что именно под влиянием немецкой среды эта саламандра развилась в особый и при этом в высший расовый тип, безусловно призванный господствовать над всеми иными саламандрами. С презрением писали газеты о дегенеративных средиземноморских саламандрах, закосневших физически и духовно, о диких тропических саламандрах и вообще о низких, варварских и звероподобных саламандрах иных наций. От гигантской саламандры к немецкой сверхсаламандре – так звучал крылатый лозунг тех дней. Разве не немецкая земля была прародиной всех современных саламандр? Разве их колыбелью не был Энинген, где немецкий ученый д-р Иоганн Якоб Шейхцер нашел их благородный след еще в отложениях эпохи миоцена? Таким образом, нет никаких сомнений в том, что первичный Andrias Scheuchzeri зародился много геологических периодов назад именно на германской земле; если же он потом рассеялся по другим морям и географическим зонам, то расплатой за это было его движение вниз по эволюционной лестнице и дегенерация. Как только, однако, он вернулся на священную почву своей прародины, он снова обратился в того, кем был когда-то: в благородную нордическую Шейхцерову саламандру – светлую, прямоходящую, с удлиненным черепом. Следовательно, только на немецкой земле саламандры могут вернуться к своему чистому и наивысшему типу – тому, который и был обнаружен великим Иоганном Якобом Шейхцером на отпечатке в энингенских каменоломнях. Именно поэтому Германии нужна новая, более протяженная береговая линия, нужны колонии, нужен Мировой океан – чтобы повсюду в немецких водах могли бы развиваться новые поколения расово чистых, не тронутых деградацией немецких саламандр. Нам нужно новое жизненное пространство для наших саламандр, писали немецкие газеты. Для того чтобы германский народ никогда не забывал об этой цели, в Берлине был воздвигнут великолепный памятник Иоганну Якобу Шейхцеру. Великий ученый был изображен с толстым томом в руке, а у его ног, выпрямившись, сидела благородная нордическая саламандра, глядящая в даль, к необъятному побережью Мирового океана.

На открытии этого национального монумента были, конечно, произнесены торжественные речи, которые привлекли необычайное внимание мировой печати. «От Германии снова исходит угроза, – констатировали газеты (в особенности английские). – Мы, конечно, уже привыкли к такому тону, но когда на официальном торжестве нам заявляют, что Германия нуждается в течение ближайших трех лет в пяти тысячах километров новых морских побережий, мы вынуждены отвечать как можно более ясно: Давайте попробуйте! О британские берега вы обломаете себе зубы. Мы готовы – и будем готовы еще лучше через три года. Англия должна иметь столько военных кораблей, сколько имеют две крупнейшие державы континента, вместе взятые, – и она будет их иметь; это соотношение сил дано раз и навсегда и не может быть нарушено. Если же вы хотите развернуть безумную гонку морских вооружений, добро пожаловать, ни один британец не потерпит, чтобы мы отстали хотя бы на один шаг».

«Мы принимаем германский вызов, – заявил в парламенте от имени Кабинета первый лорд адмиралтейства сэр Фрэнсис Дрейк. – Тот, кто дерзнет посягнуть на какое-либо море, натолкнется на бронированный кулак наших кораблей. Великобритания достаточно сильна для того, чтобы отразить любое нападение на свои острова и на берега своих доминионов и колоний. Нападением мы будем считать и сооружение новых континентов, островов, крепостей и авиационных баз в любом из морей, воды которого омывают британское побережье – пусть даже самый ничтожный его участок. Это последнее предупреждение кому бы то ни было, кто хотел бы посягнуть хоть на один ярд наших морских берегов».

После этой речи парламент разрешил строительство новых военных кораблей, предварительно выделив на эти цели полмиллиарда фунтов стерлингов. Это был поистине убедительный ответ на дерзкое сооружение памятника Иоганну Якобу Шейхцеру в Берлине, особенно если учесть, что этот памятник обошелся всего в двенадцать тысяч марок.

Блестящий французский публицист маркиз де Сад, по своему обыкновению весьма осведомленный, ответил на все эти демонстрации следующим образом: «Британский лорд адмиралтейства заявил, что Великобритания готова к любым неожиданностям. Прекрасно; известно ли, однако, благородному лорду то обстоятельство, что Германия в лице своих балтийских саламандр располагает регулярной и до зубов вооруженной армией, насчитывающей сейчас пять миллионов боевых саламандр-профессионалов, которых она может в любую минуту отправить в бой – на воде или на суше! Добавим к этому еще что-то около семнадцати миллионов саламандр, предназначенных для тыловых и технических служб и готовых в любой момент сыграть роль резервной или оккупационной армии. Балтийская саламандра в наши дни – это самый лучший солдат на планете; психологически она в совершенстве обработана, видя в войне свое истинное и величайшее предназначение; она пойдет в любую битву с восторгом фанатика, с холодной изобретательностью инженера и с ужасающей дисциплиной истинно прусской саламандры.

Продолжим. Известно ли британскому лорду адмиралтейства, что Германия лихорадочно сооружает транспортные суда, каждое из которых сможет брать на борт одновременно целую бригаду военных саламандр? Известно ли ему о строительстве сотен и сотен малых подводных лодок с радиусом действия от трех до пяти тысяч километров, экипаж которых будет состоять исключительно из балтийских саламандр? Известно ли ему, что Германия в разных частях океана сооружает гигантские подводные резервуары для горючего? Итак, спросим еще раз: может ли британский подданный быть уверенным в том, что его великая страна действительно хорошо готова к любым неожиданностям?

Нетрудно себе представить, – продолжал маркиз де Сад, – какую важную роль в будущей войне будут играть саламандры, вооруженные подводными „бертами“, минометами и торпедами для блокады побережий; и, клянусь всем святым, впервые в мировой истории островному положению Англии никто не будет завидовать. Однако продолжим наши вопросы: известно ли британскому адмиралтейству также о том, что балтийские саламандры снабжены инструментом, который сейчас они используют, в общем-то, в мирных целях, а именно пневматическим сверлом? Это сверхсовременное сверло в течение часа врезается на глубину десяти метров и в самый твердый шведский гранит, а в английский известняк – на глубину от пятидесяти до шестидесяти метров (это доказали пробные буровые работы, которые немецкая техническая разведка секретно провела ночью 11, 12 и 13 числа прошлого месяца на побережье Англии между Хайтом и Фолкстоном, то есть прямо под носом у дуврской крепости). Мы рекомендуем своим друзьям на островах, чтобы они сами подсчитали, за сколько недель графство Кент или Эссекс могут быть просверлены под водой так, чтобы превратиться в подобие куска сыра. До сих пор житель Британских островов с тревогой смотрел на небо – единственное место, откуда, как он считал, могла грозить опасность его цветущим городам, его Банку Англии и мирным коттеджам, столь уютно обвитым вечнозеленым плющом. Теперь же ему следовало бы приложить ухо к земле, на которой играют его дети: не услышит ли он под ней уже сегодня или завтра, как скрипит, шаг за шагом все глубже вгрызаясь в нее, неустанный и страшный бурав саламандрового сверла, прорубающего дорогу для невиданных доселе взрывчатых веществ? Нет, не война в воздухе, война под водой и под землей – вот последнее слово нашего века. Мы слышали горделивые слова с капитанского мостика надменного Альбиона; да, сейчас это мощный ковчег, который вздымается на волнах и властвует над ними; однако однажды эти волны могут сомкнуться над судном, разбитым и идущим ко дну. Не лучше ли заблаговременно начать бороться с этой опасностью? Спустя три года уже будет слишком поздно!»

Это предостережение блестящего французского публициста вызвало в Англии необычайное возбуждение; несмотря на все уверения властей, люди в разных частях Англии слышали подземный скрип саламандровых сверл. Немецкие официальные круги, конечно, решительно отвергли и опровергли все сказанное в вышеприведенной статье, назвав ее от начала и до конца злобной клеветой и вражеской пропагандой; при этом, однако, на Балтийском море шли большие комбинированные маневры германского военного флота, сухопутных сил и военных саламандр. В ходе этих маневров саперные роты саламандр на глазах у зарубежных военных атташе взорвали предварительно просверленный снизу участок песчаных дюн вблизи Рюгенвальде площадью в шесть квадратных километров. Говорят, это было потрясающее зрелище: земля, «словно ломающаяся льдина», приподнялась с грозным гулом – и превратилась в огромную стену из дыма, песка и камней; сделалось темно, почти как ночью, поднятый взрывом песок сыпался на землю в радиусе почти ста километров, и даже – спустя несколько дней – в виде песчаного дождя выпал над Варшавой. В атмосфере после этого великолепного взрыва осталось столько свободно парящего мелкого песка и пыли, что до самого конца того года закаты солнца по всей Европе были необычайно красивыми, кроваво-красными и огненными, какими не бывали никогда раньше.

Море, которое залило взорванный участок побережья, было названо морем Шейхцера и сделалось местом бесчисленных школьных экскурсий и походов немецкого юношества, которое пело популярный гимн саламандр:

¹ Таких успехов достигают лишь немецкие саламандры (нем.).

Глава 5
Вольф Мейнерт пишет свой труд

Возможно, именно вышеупомянутые прекрасные и трагические закаты вдохновили философа-отшельника из Кёнигсберга Вольфа Мейнерта на создание монументального труда «Untergang der Menschheit»[46]46
  «Закат человечества» (нем.).


[Закрыть]. Мы и сейчас видим его перед глазами как живого – бредущего по берегу моря, с непокрытой головой, в развевающемся плаще, и глядящего восторженными глазами на лавину огня и крови, заливающую больше половины небосвода. «Да, – шепчет он в благоговении, – да, пора уже писать послесловие к истории человеческого рода!» И он написал его.

«На сцене – пятый акт трагедии человечества, – так начал свой труд Вольф Мейнерт. – Не будем обманываться его лихорадочной предприимчивостью и технической вооруженностью; это лишь предсмертный румянец на лице организма, уже отмеченного печатью гибели. Никогда еще человечество не переживало столь благоприятной конъюнктуры для его существования; однако же – покажите мне хоть одного человека, который был бы счастлив, хоть один класс, который был бы доволен своим положением, или нацию, которая не ощущала бы угрозы для себя. Мы окружены всеми дарами цивилизации, поистине крезовым богатством духовных и материальных ценностей, – однако нас все больше и больше охватывает неотвратимое чувство неуверенности, беспокойства и надвигающейся беды». Немилосердно исследовал Вольф Мейнерт душевное состояние современного мира, с присущей ему смесью страха и ненависти, недоверия и гигантомании, цинизма и робости, после чего поставил короткий диагноз: отчаяние. Типичные признаки конца. Моральная агония.

Но вот в чем вопрос: способен ли вообще человек сейчас быть счастливым? И был ли он на это способен в прошлом? Человек – безусловно, как и любое живое существо; а вот человечество – нет, никогда. Несчастье человека состоит в том, что он был вынужден превратиться в человечество, а может быть, в том, что стал им слишком поздно – когда людской род был уже непоправимо разделен на нации, расы, религии, сословия и классы, на богатых и бедных, образованных и необразованных, эксплуататоров и эксплуатируемых. Попробуйте-ка согнать в одно стадо лошадей, волков, овец и кошек, лисиц и оленей, медведей и коз, заприте их в одном загоне и заставьте жить этим неестественным коллективом, назвав его Общественным Порядком, и соблюдать общие для всех правила жизни. Все, чего вы добьетесь, – несчастного, недовольного и фатально разобщенного стада, в котором ни одна божья тварь не будет чувствовать себя на своем месте. А ведь это – точный портрет огромного, разнородного стада, которое называют человечеством и которое безнадежно. Нации, сословия, классы не могут вечно жить вместе, не притесняя друг друга и не мешая друг другу существовать, вплоть до полной невыносимости; они могут жить или в вечной изоляции друг от друга – но это было возможно только до тех пор, пока наш мир не стал слишком мал для этого, – или же в борьбе друг с другом не на жизнь, а на смерть. Для биологических человеческих групп, таких как раса, нация или класс, существует единственный путь для достижения однородного, ничем не нарушаемого счастья: расчистить пространство исключительно для себя и истребить всех остальных. Но именно это человечество вовремя и не успело сделать. А сегодня уже поздно. Мы уже обзавелись слишком большим количеством доктрин и обязательств, которыми оберегаем «других», вместо того чтобы избавиться от них. Мы придумали нравственный закон, права человека, договоры, законы, равенство, братство, гуманность и т. д. и т. п., – короче говоря, мы придумали «человечество», которое якобы объединяет нас и «других» в некоем воображаемом «высшем единстве». Какая роковая ошибка! Мы поставили этот «нравственный закон» выше законов биологии. Мы нарушили главную существующую в природе предпосылку для существования всякой общности: только однородное общество может быть счастливым! Это вполне достижимое благо мы принесли в жертву великой, но неосуществимой мечте: создать единое человечество и установить единый порядок для всех людей, наций, классов и уровней. Это была благородная глупость. В некотором смысле это была единственная заслуживавшая уважения попытка человека подняться выше себя самого. И теперь род людской расплачивается за этот свой безграничный идеализм распадом, остановить который невозможно.

Процесс, посредством которого человек пытается каким-то образом сотворить из самого себя человечество, так же стар, как и сама цивилизация, как первые законы и первые общины; если же в итоге, после стольких тысячелетий, результатом этого процесса стало лишь то, что пропасти между расами, нациями, классами и различными мировоззрениями стали такими широкими и бездонными, как мы это наблюдаем сегодня, то не стоит закрывать глаза и надо наконец честно признать, что злополучная историческая попытка создать из всех людей некое человечество потерпела окончательный и трагический крах. Мы, в конце концов, уже начинаем это осознавать: отсюда и все попытки и планы объединить человеческое общество на другой основе, так, чтобы радикально освободить место только для одной нации, одного класса или религии. Кто, однако, может быть уверенным в том, что бациллы неизлечимой болезни дифференцирования не проникли в наш организм слишком глубоко? Рано или поздно любое якобы однородное единство неизбежно распадется снова, превратившись в бесформенный клубок разнообразных групп по интересам, партий, сословий и так далее, которые будут или подавлять друг друга, или страдать от своего «мирного» сосуществования. Выхода нет. Мы движемся по заколдованному кругу; однако развитие не может вечно кружиться на одном месте. Поэтому сама природа позаботилась о том, чтобы создать на свете место для саламандр.

Ведь недаром, размышлял далее Вольф Мейнерт, саламандры пришли к успеху только тогда, когда хроническая болезнь человечества, дурно скроенного, постоянно распадающегося гигантского организма, начала переходить в агонию. Если не брать во внимание несущественных отклонений, саламандры представляют собой единое огромное и однородное целое. У них пока еще нет никакого заметного деления на племена, языки, нации, государства, религии, классы или касты; у них нет господ и рабов, свободных и несвободных, бедных и богатых; между ними, конечно, есть различия, предопределенные разделением труда, но сами по себе они являются однородной, монолитной массой, состоящей, так сказать, из одинаковых зерен. Эта масса во всех своих частях одинаково биологически примитивна, одинаково бедно наделенная природой какими-либо умениями, одинаково угнетенная и с одинаково низким уровнем жизни. Самый последний негр или эскимос живет в несравнимо лучших условиях, пользуется бесконечно большими культурными и материальными богатствами, чем миллиарды цивилизованных саламандр. И при этом нет никаких указаний на то, что саламандры страдают от такого положения дел. Напротив. Мы совершенно определенно видим, что они ничуть не нуждаются в тех вещах, в которых человек ищет убежища и утешения перед лицом метафизического ужаса и наполняющего жизнь страха; им не нужны философия, искусство и загробная жизнь; они не знают, что такое фантазия, юмор, мистика, игра или мечта; они реалисты до мозга костей. Они столь же далеки от нас, людей, как муравьи или сельдь, – и отличаются от этих существ только тем, что их средой обитания стала человеческая цивилизация. Они устроились в этой среде так же, как собаки в человеческих жилищах: без нее они не выживут, но в то же время, существуя в ней, они не перестают быть самими собой, а именно весьма примитивным и мало дифференцированным семейством животных. Им хватает того, что они живут и плодятся; надо полагать, что они вполне счастливы, поскольку их не тревожит чувство какого-либо неравенства между ними. Они однородны, и точка. Поэтому в один прекрасный день – да на самом деле в любой из дней, – без каких-либо проблем они могут осуществить то, что не удалось людям: свое видовое единство во всем мире, свое мировое сообщество, одним словом – всеобщий и универсальный мир саламандр. И именно этот день станет последним днем тысячелетней агонии человеческого рода. На нашей планете не хватит места для двух тенденций, каждая из которых стремится к мировому господству. Одна из них должна будет уступить. Мы уже знаем, какая именно.

Сегодня на нашей планете живет около двадцати миллиардов цивилизованных саламандр – то есть их примерно в десять раз больше, чем всех людей, вместе взятых. Из этого – по логике истории и закону биологической необходимости – следует, что саламандры, будучи сейчас угнетенными, должны будут освободиться; будучи гомогенными, они должны будут объединиться; а став, таким образом, самой могущественной силой, которая когда-либо существовала в мире, они должны будут взять власть над этим миром в свои руки. И что же, вы думаете, они настолько безумны, чтобы, захватив мировое господство, пощадить человека? Вы считаете, что они повторят историческую ошибку человека, которую он допускал с незапамятных времен, – покорять поверженные им нации и классы, вместо того чтобы их истреблять? Человек из чувства гордыни постоянно создавал новые различия между людьми, чтобы затем, обуянный великодушием и идеализмом, снова и снова пытаться их преодолеть. Нет, утверждал Вольф Мейнерт, такой исторической нелепицы саламандры не допустят, хотя бы потому, что ознакомятся с предостережением в моей книге! Они станут наследниками всей человеческой цивилизации; владельцами всего, что делали мы, чего мы стремились достичь, пытаясь покорить мир; но они стали бы врагами себе, если бы вместе со всем этим наследием они захотели бы оставить в живых и нас. Если саламандры хотят сохранить свою однородность, им необходимо избавиться от людей. Если они не сделают этого, рано или поздно мы распространим среди них свойственную нам разрушительную двойственность: способность создавать различия, а затем страдать от них. Но не стоит этого опасаться: сегодня очевидно, что ни одно существо, которое продолжит за человека его историю, не будет повторять его самоубийственных сумасбродств.

Нет сомнений, что мир саламандр будет счастливее, чем мир людей: он будет единым, гомогенным, подвластным единому духу. Саламандры не будут отличаться от других саламандр языком, убеждениями, религией или жизненными потребностями. Среди них не будет ни культурных, ни классовых различий, – только разделение труда. Не будет ни господ, ни рабов, поскольку все будут служить одной лишь Великой Общности Саламандр, которая и будет богом, царем и воинским начальником, не говоря уже о работодателе и духовном вожде. Один народ, один уровень. Да, этот мир будет лучше и совершеннее, чем был наш. Это единственно возможный Дивный Новый Мир. Эй, люди, давайте уступим ему место; ничего иного угасающее человечество уже совершить не может – только ускорить свой конец, трагически прекрасный, пока и это еще не слишком поздно…

Мы излагаем здесь взгляды Вольфа Мейнерта в насколько возможно доступной форме, осознавая, что они при этом теряют многое от силы своего воздействия и глубины, которые в свое время восхитили всю Европу, и в особенности молодежь, с восторгом обращавшуюся в веру в закат и неизбежный конец человечества. Германское правительство, правда, запретило учение Великого Пессимиста по определенным политическим причинам, так что Вольфу Мейнерту пришлось искать убежище в Швейцарии, однако весь образованный мир с удовлетворением высоко оценил теорию Мейнерта о гибели человечества. Его книга (в 632 страницы) была переведена на все языки и во многих миллионах экземпляров разошлась и среди саламандр.