Текст книги "Мы не расстанемся"

Автор книги: Кара Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

13

– Сколько времени прошло, мамочка?

– Почти час, дорогуша, но на это всегда уходит время.

Она доехала до дома Эдды за три минуты. Старушка была в сознании, но испытывала сильную боль. Ее дыхание становилось все более прерывистым, как и ее пульс.

Набрав еще раз 911, Надя услышала, что «скорая» неисправна и вместо нее послана полицейская патрульная машина.

Пять минут спустя она готова была уже перенести Эдду в свой автомобиль и отвезти в больницу, когда с воем сирены подъехал Стив Маккензи.

Вдвоем они отнесли измученную болью женщину вниз и уложили на заднее сиденье патрульной машины. Стив ехал как мог быстро. Не успели они подъехать к больнице, как рядом с ними с визгом остановился «бронко» Алена.

Мужчины внесли Эдду в здание, а Надя попыталась успокоить дочь. В зале ожидания приемного покоя они сидели вместе со Стивом и Кристиной Хубен. Несколько минут назад прибыл доктор Стикс и сейчас за закрытыми дверями вместе с Аленом боролся за жизнь Эдды.

– Миртл уже привык к тому, что Ален совершает чудеса с помощью своего потрепанного саквояжа. Надеюсь, люди поймут, если на этот раз ему не удастся извлечь из него очередного чуда, – проговорила Кристина.

– Вы очень высокого мнения о нем? – спросила Надя.

– О да, и с профессиональной, и с человеческой точки зрения, – поколебавшись, пожилая сиделка добавила: – Правда, он нелегкий человек. Впервые увидев его, многие считают, что под его белым халатом скрывается камень, а не плоть и кровь. Но за тридцать лет работы медсестрой я встретила немногих врачей, которые так, как он, заботились бы о своих пациентах.

– Но одной заботы не всегда достаточно, да?

– Верно, и Ален знает это лучше, чем кто бы то ни было.

– И все же думаю, что Ален должен был отвезти Эдду к доктору Лейтону, – пробормотал Стив.

– Вы говорите о знаменитом кардиологе из Бостона? – уточнила Надя.

– Да, его считают одним из лучших. Так говорила сама Эдда…

В этот момент открылась дверь и послышались сердитые голоса мужчин. В проеме появились Ален и его помощник с горестными лицами.

– Проклятье, Ален. – Тщедушный доктор Стикс преградил путь Алену, остановив его. – Ты сделал для нее все, что мог. Не твоя вина, что ее сердце не выдержало.

– Убирайся, Стикс, или я перешагну через тебя.

– Подожди, Ален.

Ален развернулся и чуть не сбил с ног молодого врача. Не обратив внимания на сидевших в приемной, он направился к черному ходу.

Побледневший доктор Стикс повернулся к друзьям Эдды.

– Мы потеряли ее. Ален сделал все, что мог. Даже больше.

Стив выглядел совершенно убитым, потом пробормотал, что надо обзвонить людей. Кристина уронила голову на грудь и заплакала. Элли беспомощно вглядывалась в глаза матери.

– Мамочка, что? Миссис Кар умерла?

– Да, моя милая. – Надя обняла дочь, разрыдавшуюся от горя.

– Мамочка, это я виновата, что позвала миссис Кар к телефону?

Надя и доктор переглянулись.

– Что ты имеешь в виду, дорогая?

– Миссис Кар готовила завтрак, когда зазвонил телефон, и попросила меня взять трубку. Это был мужчина. Он потребовал позвать его мать. У него был очень неприятный голос.

– Адриан Карпентер! – Кристина презрительно скривила губы.

– Сын миссис Кар, – пояснила Надя Элли.

– Сначала миссис Кар была счастлива, говорила о внуке, что она не может дождаться его приезда. Потом она замолчала, ну как будто слушала…

Надя кивнула, и Элли продолжала:

– Она вроде опечалилась, сказала, что все понимает, спросила, не смогут ли они приехать к Рождеству, говорила, что очень хочет повидать внука… – Элли заговорила умоляющим голосом. – Я же не знала, что этот мужчина будет говорить неприятные вещи миссис Кар, мам, клянусь! Но он сказал ей что-то плохое, потому что она сразу побледнела и стала совсем больная, когда положила трубку.

Надя обняла дочь.

– Послушай, Элли. Ты ни в чем не виновата. Обещай мне, что ты не будешь винить себя ни в чем, договорились?

– Твоя мать права, Эльвира, – вставила Кристина. – Если кто и виноват, так это отпрыск миссис Кар.

Стикс кивнул:

– Хорошо, что Ален не знает этого, – пробормотал он. – Если он узнает, то просто убьет Адриана.

– Мамочка, мы уже можем вернуться домой?

Надя было согласилась, потом взглянула вопросительно на Кристину и прошептала:

– Мне думается, я должна побыть с Аленом некоторое время.

Кристина кивнула.

– Я отвезу Элли домой. Мы с ней погрызем попкорн и поиграем в карты. Согласна, девочка?

– Я поеду, мамочка?

– Да, дорогуша. – Надя поцеловала дочку в нос. – Слушайся Кристину, а я приеду, как только смогу.

– Ты поговоришь с Аленом? – беспокойно спросила Элли.

– Да, а что?

У Элли задрожали губы.

– Спроси у него, когда он придет к нам.

«Бронко» Алена стоял на обычном месте. Надя оставила свою машину рядом и стала подниматься к дому, но, посмотрев на него, тут же остановилась в ужасе. Все окна на передней стене хижины были разбиты, стекла блестели на крыльце и на снегу. Дверь была сорвана с петель и валялась тут же. Изнутри доносились звон стекла и треск расщепляемого дерева.

Надя побежала на звук. Ален стоял в дальнем конце комнаты, и вид его был страшен. Волосы в щепках и осколках стекла, а в руках он держал топор. Глаза доктора расширились, а лицо было в крови от множества мелких порезов. Он еще раз взмахнул топором, и очередное окно вылетело наружу. Под ногами заскрипело битое стекло.

Острые осколки усыпали пол и вонзились в его обнаженные руки. Кровь стекала на кисти и испачкала рукоятку топора, но Ален не обращал на это внимания. Страдание раздирало его, как дикий зверь.

Увидев ее, он оскалился. Его рубашка тоже была забрызгана кровью.

– Здесь для тебя небезопасно, – свирепо проворчал он.

– Я не уйду. – Надя сделала шаг вперед, потом остановилась, увидев, что он окаменел. – До тех пор, пока ты не перестанешь сходить с ума и мы не поговорим.

– Слова – твой бизнес, не мой. Я лечу больных, помнишь? Пациентов, которые верят мне, как верила Эдда. Она сейчас в морге из-за меня. – Его лицо исказила гримаса.

– Ален, послушай меня…

– Нет, это ты послушай. Убирайся к черту из моего дома!

И он снова замахал топором, только щепки полетели вокруг.

Надя с ужасом наблюдала, как он крушит мебель. Вскоре нетронутыми остались лишь камин и винтовая лестница.

И тогда топор выпал из окровавленных рук. Тяжело дыша, Ален повернулся к ней.

– Вы удовлетворены, миссис Адам? Я бросил топор.

– Не удовлетворена и не уйду отсюда, пока не добьюсь своего.

Ален прищурился и пожал плечами.

– Как вам будет угодно.

Надя схватила его за руку, не давая отвернуться.

– Я не уйду, пока ты не перестанешь винить себя в смерти Эдды.

– Не обманывайся, я не из тех, кто винит себя в чем-либо.

– Не будь смешным, Ален. Все знают, Эдда была больна, и ты прилагал бездну усилий, чтобы сохранить ей жизнь.

– Да, прилагал. – Он усмехнулся. – Даже пытался уговорить ее проконсультироваться с моим отцом. – Ален фыркнул. – Мой отец – потрясающий хирург. – Ален махнул рукой, не давая ей возможности возразить. – Я мог даже связаться с ним по телефону, чтобы проконсультироваться насчет пациентки, и он бы узнал меня по голосу. Ты правильно заметила, что я так и не избавился от растягивания гласных, как это делают янки. Уж он отличил бы мой говор от гнусавого выговора настоящего Алена.

Он уставился в пол, вспоминая вытянутое худое лицо с веснушками и наивными голубыми глазами.

– Мой друг был хорошим доктором и хорошим человеком, – продолжил Ален низким голосом. – Лучше, чем я когда-нибудь смогу стать.

Надя боялась вдохнуть, пошевелиться.

– Так что случилось на самом деле? – тихо спросила она.

– Приблизительно то, что я тебе рассказал, но с другими лицами. Я действительно остался в мотеле, а он поехал выпить пива. С собой у него был мой бумажник, потому что поездку оплачивал я. Мы были с ним примерно одного роста и телосложения, с волосами и глазами того же цвета.

Были и отличия. Ален занимался бегом, и у него были длинные мускулы на ногах, а я – греблей и носил рубашки на два размера больше. Но эти отличия не имели значения для следователя, изучавшего то, что от Алена осталось.

Ошибка в опознании практически была неизбежной. Когда шериф известил меня о катастрофе, я не стал поправлять его. Вероятно, сначала был слишком ошеломлен. Потом я покинул мотель, сел на первый же попавшийся автобус, нашел свое убежище и надрался. Пил два дня. Когда протрезвел, моего отца уже известили, а газеты напечатали мой некролог.

Жутковатая усмешка искривила лицо Алена.

– Забавно, как смерть может все изменить. Репортеры почти сочувствовали мне, считая, что я врезался в мост преднамеренно.

– О мертвых только хорошее, – прошептала она.

– Да, пожалуй. Несколько репортеров даже предположили, что все случилось из-за порядков в той больнице: там были тридцатичасовые дежурства интернов и частенько платили приглашенным хирургам за операции, которые делали собственные врачи. Была и еще одна деталь. Когда молодые врачи засыпали на ходу, заведующий отделением предлагал им сильные транквилизаторы, похожие на наркотики.

– Значит, ты стал козлом отпущения?

– Нет, не в этом дело. Женщина погибла во время моей операции. Но я не хотел сидеть в тюрьме. – Память не отпускала его. – Ален собирался вернуться из Западной Вирджинии поездом, а я один на машине. Его чемоданы были перемешаны с моими. У меня были его билет, его бумаги, его одежда. Даже его водительские права и свидетельство о рождении, все то, что он считал нужным взять с собой.

Ален увидел понимание в ее глазах.

– Так что все получилось как бы само собой.

Надя улыбнулась, но в ее глазах стояли вопросы, на которые он не в состоянии был ответить.

– А как же твоя семья?

– Они были рады от меня избавиться. Что было бы с их генеалогическим деревом, угоди я в тюрьму? Моя младшая сестра Хетти и так потеряла из-за скандала своего жениха. У матери случился сердечный приступ через два дня после моего ареста, и она умерла через сорок восемь часов. Однако успела сказать мне, как ужасно я опозорил семью.

Ален так хотел, чтобы мать поняла его. Видя, что она умирает, он понимал, что убил ее так же верно, как убил и хорошенькую юную Анну Мартин и ее нерожденное дитя.

Надя дотронулась до его руки и прошептала:

– На похоронах была вся семья. Они горевали – я видела снимки. Одна из твоих сестер рыдала. Твой отец сразу постарел.

– Отец родился стариком, – проворчал Ален. – Всю жизнь он вдалбливал мне, что значит быть четвертым доктором Лейтоном.

Надя убрала прядь волос с его лба. Он вздрогнул, не поняв ее жеста, но не отстранился.

– Мы с Эддой говорили вчера о тебе. – Она заметила вспышку боли в его глазах. – Я не сказала ей о Георге Лейтоне. Но она знала о твоей тайне.

Надя коротко пересказала ему услышанное от Эдды.

Ален вздрогнул.

– Мы никогда не касались этой темы.

– Эдда любила тебя как сына. Она сама сказала мне об этом.

У него стеснило грудь.

– Хотелось бы верить в это.

Надя пригладила волосы доктора и стерла кровь со лба.

– Поверь. Я верю.

Ален нежно прикоснулся пальцами к ее щеке, потом приподнял ее подбородок.

– Обними меня, – прошептала она, почувствовав его желание. Его руки осторожно легли ей на плечи, словно он боялся причинить боль. – Не ты один горюешь по Эдде, – шепнула она. – Я тоже. Но жизнь продолжается. Любовь продолжается, вроде той, которую она питала к Николасу. И той, что я питаю к тебе.

Надя приподнялась на цыпочки и коснулась губами рта Алена. Он окаменел. Улыбаясь, она обвила руками его шею и стала поглаживать упрямый подбородок.

Ален отвечал поначалу сдержанно, словно неуверенный в ее побуждениях, но с каждым нежным поцелуем, с каждым нажимом пальцев на его затылок она постепенно лишала его контроля над собой.

Он сильно сжал ее руки.

– Милая моя, я такой грязный, – прохрипел он.

– Да, один из нас здорово пропотел.

Ален застонал, наклонил голову и поцеловал ее так нежно, как только мог, потом быстро отклонился.

– Душ еще работает, и у меня есть полотенца.

– От такого предложения не может отказаться ни одна здравая женщина.

Кривая усмешка появилась на его губах.

– Ни одна здравая женщина не осталась бы здесь.

Ален снова наклонил голову, опять коснулся ее губ, словно никак не мог насытиться.

– Ты нужна мне, родная, – прошептал он. – Это пугает меня, но еще больше меня пугает, что ты уйдешь.

– Где этот твой душ? – прошептала она и потерлась о него, как кошка, желающая, чтобы ее погладили. Неуверенными руками он снял с нее пальто и уронил на пол, его глаза зажглись желанием. Взяв Надю за руку, он повел ее к лестнице.

Наверху Надя потянулась к его рубашке, чтобы расстегнуть ее.

– Нет, я слишком грязен, – возразил он, мягко отстраняя ее. Через две секунды он снял рубашку и начал стягивать джинсы.

Следуя его примеру, Надя сняла туфли и начала раздеваться, но успела расстегнуть только первую пуговицу – его руки нежно спустили блузку с плеч, она слетела на пол и лежала там, как экзотическая бабочка.

Расстегивая застежку лифчика, он поцеловал сначала одно ее плечо, потом другое.

Когда ее груди высвободились, он поцеловал их по очереди, сосредоточившись на сосках…

Руки Нади легли на его плечи, а голова откинулась назад. Дрожь пробежала по телу.

– Я хочу тебя.

– Знаю. И я тебя.

– А что Элли?

– Она с Кристиной.

– Так ты можешь побыть со мной, здесь?

– Да, конечно.

Ален целовал ее медленно, нежно, потом отстранился. У нее было такое упругое и такое женственное тело, что он никак не мог понять, почему он предложил ей пойти сначала в душ, а не уложил прямо сейчас в постель.

– Знаешь, я буду выглядеть неуклюжим дураком, если попытаюсь стянуть эту штуку с тебя, – прошептал Ален ей на ухо, имея в виду колготки. – Может, ты сделаешь это сама?

– Терпение – вот что ты должен воспитывать в себе, – возразила она, аккуратно стряхивая с его волос и плеч щепки и осколки стекол. Прикосновения ее пальцев сделали желание еще более сильным.

Он сжал ее в своих объятиях и прямо в колготках понес в душ. Надя смеялась, прижимаясь к нему. Ален же хмурился и хрипловато дышал. Однако выражение муки исчезло из его глаз.

Он опустил ее на ноги перед душем, включил воду. Целуя друг друга, они освободились от последних предметов одежды.

Ален ступил под душ и привлек Надю к себе. Ее кремовая, будто атласная, кожа скользила под его пальцами, когда он втирал мыльную пену в ее спину. Вода превратила ее волосы в блестящий коричневый щелк и капала с густых ресниц.

Когда руки Алена скользнули по ее ногам, чтобы намылить их, Надя задрожала, изогнулась и прижалась к нему всем телом.

Аромат душистого мыла и пар обволакивали их, как кокон. Надя чувствовала себя необычно живой, ее тело было мягким и теплым, а кожу покалывало там, где руки Алена прикасались к ней, гладили, ласкали, омывали… Его руки были всюду, говоря ей о таких вещах, которые он никогда не выразил бы словами.

Понимая, принимая их, она прижалась губами к его шее, вдыхая горячий запах кожи. Почувствовав, что он начал вздрагивать, Надя провела языком по его плечу, потом по волосам.

Мускулы Алена напряглись, он прижал Надю к себе. Она провела рукой по его спине и, обвив его руками, прильнула к нему. И наконец они слились в едином порыве, и возгласы, понятные только им одним, заполнили маленькое пространство ванной комнаты. Волна наслаждения захлестнула их и увлекла в сказочный мир экстаза.

Когда все кончилось, Ален отнес ее – еще мокрую – на постель и мягко опустил на ту половину, которой никогда не пользовался. Вернувшись в ванную комнату, он смыл с себя мыло, взял полотенца и поспешил в спальню.

Он нежно вытер ее тело, приласкал ее грудь.

– Повернись на минутку, – прошептал он и улыбнулся, когда она сонно нахмурилась.

– Что?

– Повернись, лентяйка, – прошептал он и помог ей. Ее кожа была теплой, розовой и такой соблазнительной, что он снова почувствовал, как поднимается волна желания.

Он поцеловал ее раз, другой, сдерживая дрожь и стараясь успокоиться. Затем перебрался на противоположную сторону кровати, притянул Надю к себе и накрыл простынями.

– Теперь спи, – приказал он.

14

Надя проснулась от звука закрывшегося ящика комода. Все еще сонная и расслабленная, она лениво повернулась на звук.

Ален был уже одет и успел побриться. Он сложил свитер и сунул его в уже собранный чемодан, стоящий на стуле.

– Ты куда-то уезжаешь?

Ален повернулся на ее хриплый шепот.

– В Бостон.

– Когда?

Он пожал плечами. Ему следовало знать, что она задаст этот вопрос. Инстинкт репортера, подумал он, и вдруг понял, что не чувствует горечи, какую раньше вызывали у него репортеры и пресса.

– Завтра. Вернее, послезавтра. После похорон Эдды.

Надя резко села в постели, готовая к схватке.

– Думаю, мы можем кое-что сделать, – твердо заявила она. – Петиции, письма в окружную прокуратуру. Это не раз срабатывало.

– Никаких писем, никаких петиций. Какой в них смысл, если я собираюсь признаться в своей вине?

Окружной прокурор девять лет назад предложил ему сделку. Это может случиться и теперь. Признание вины в обмен на мягкий приговор. Год-два в тюрьме нестрогого режима. Если повезет, ему даже могут разрешить работать в лазарете.

Ален подавил внезапный приступ тоски. Какое бы наказание ему ни определили, он постарается принять его достойно.

– Поторапливайся, моя дорогая, – сказал он, прикоснувшись губами к ее виску. – Нам предстоит работа.

Надя удивилась.

– Работа?

– Да. Я должен убрать тонну осколков и щепок, а ты – написать репортаж. Может, даже заработаешь премию Пулитцера.

– Нет. Я не стану этого делать. Я не смогу быть объективной.

Ален приложил ладонь к ее щеке.

– Ты будешь объективной и честной.

Надя открыла было рот, чтобы возразить, но передумала под его стальным взглядом. Он принял решение, и ничто уже не может его изменить.

– Ладно, но я сохраняю за собой право на собственное мнение.

История Алена была напечатана в понедельник утром. Надя хотела подождать до похорон Эдды в среду, но Ален настоял на более раннем сроке.

– Я больше не прячусь, – объяснил он ей. – Решил так решил.

Как только газета вышла в свет, Ален позвонил окружному прокурору в Бостон и сказал шокированному помощнику, что сдастся властям через два дня. Переговорив со Стивом Маккензи, они согласились и обещали прислать полицейского для сопровождения Алена.

Надя объяснила Элли, почему Ален уезжает. Они поплакали, и в конце концов Элли стала утешать ее.

– Ален любит нас, – сказала она с уверенностью ребенка. – Когда он выйдет из тюрьмы, то женится на нас, и ты родишь ребенка.

Надя улыбнулась сквозь слезы, но ее печаль росла. Как она и ожидала, эта история стала сенсацией. Телефон буквально раскалялся от звонков из крупных газет и телекомпаний, жаждущих подробностей.

Ее удивила реакция городской общины – явное нежелание поддержать человека, которого знали и на которого полагались в городе без малого десять лет. Но Ален неожиданно обрадовался. Так ему было проще покинуть своих больных без угрызений совести.

Три последних дня он работал до глубокой ночи, оставляя хозяйство на Ника Стикса – своего партнера, подробно инструктируя его по каждому пациенту.

А последние часы в Миртле Ален проводил с Надей и Элли.

Когда после службы они выходили из церкви, Ален первым увидел мужчину в стандартном темном костюме. Надя тоже заметила детектива и с силой сжала руку Алена.

Ален мягко высвободил руку. Мужчина в темном костюме сделал к ним шаг. В одной руке у него был полицейский значок, в другой – наручники.

– Доктор Георг Лейтон?

Ален кивнул. Ему странно было откликаться на имя, которое он столько лет пытался забыть.

– Я уполномочен городом Бостоном, штат Массачусетс, взять вас под стражу как лицо, скрывающееся от правосудия, и вернуть вас по месту юрисдикции Верховного суда Бостона.

Наручник защелкнулся на кисти Алена, прежде чем он успел в последний раз обнять Надю. Она беспомощно смотрела на него полными слез глазами.

– Дайте нам минуту на прощание, – попросил Ален бостонского полицейского.

– Одну минуту, не больше. Нам предстоит долгий путь. – Полицейский вернулся на свое место у входа в церковь.

Ален опустился на корточки и взял маленькую ручку Элли.

– Я рад, что познакомился с тобой, игрунья, и никогда не забуду тебя. – Он поцеловал ее ручку и приложил ее к своей щеке, прежде чем отпустить.

– Конечно, не забудешь, – кивнула Элли с самым серьезным видом. – Обязательно приедешь обратно, женишься на моей маме и станешь моим отчимом, правда?

– Для меня это было бы большой честью, – тоже очень серьезно сказал Ален, – но я не могу вернуться. Когда-нибудь ты это поймешь. – Он быстро поднялся на ноги и повернулся к матери Элли.

– Обними меня, – прошептала Надя, едва не плача.

Ален поднял скованные руки, и она протиснулась под них. Он сильно прижал ее к себе. Ее руки обвились вокруг него так крепко, словно она готова была драться с самим дьяволом, лишь бы не отпустить своего любимого.

– Позволь мне приехать, Ален, – прошептала она. – Я кое-что могу сделать…

– Нет. Мы уже говорили об этом. Я иду на это один.

– Но я могу помочь.

– Видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться – это будет пытка. Обещай исполнить мое желание.

– Обещаю, – сказала она, а он поцеловал ее нежно и трепетно. – О Ален, – прошептала она, – как плохо, что ты будешь один.

Ален улыбнулся и прошептал:

– Как долго мне ни придется там пробыть, я буду жаждать встречи с тобой, твоих объятий, твоей любви.

Она разрыдалась.

– Береги себя… береги…

– Ты тоже.

Он поцеловал ее еще раз, потом поднял руки, давая ей выбраться, повернулся и вышел в сопровождении полицейского.

Поездка заняла девять часов. К моменту приезда в тюрьму Ален как бы оцепенел. Его толкали, допрашивали и провели через всю процедуру регистрации заключенного, призванную лишить человека достоинства и подавить его дух.

Он удивился, когда вместо камеры его провели в небольшую комнатку.

– Вас ждет адвокат, – объяснил ему сопровождающий.

– Кто?

– Ваш адвокат мистер Толливер. В вашем распоряжении двадцать минут.

Один из лучших и самых дорогих адвокатов Бостона Грэм Толливер был одноклассником его отца и близким другом семьи. Он уже сидел за маленьким столиком и приветствовал его холодной улыбкой.

– Добро пожаловать домой, Георг!

– Скажите мне только одно, – спросил Ален, когда охранник вышел. – Как быстро все это кончится?

– Это зависит от того, собираешься ли ты признавать свою вину?

– Да, я виновен.

– С твоим послужным списком за девять последних лет мне удалось бы, я полагаю, убедить присяжных признать тебя невиновным. При условии, если мы сумеем избрать присяжных, которые ценят все то, что Лейтоны сделали для этого города.

Ален скрыл свое удивление и проснувшуюся надежду.

– Не надо ни трюков с присяжными, ни освобождения под залог.

– Однако вы изменились, – произнес Толливер с уважением. – Думается, к лучшему. – Он поднялся и взглянул на свои золотые часы. – У нас есть еще немного времени. Желаете сказать мне еще что-нибудь?

– Я сказал все, что хотел.

– Я тоже. – Адвокат бросил взгляд на дверь. – Если вы не возражаете, ваш отец хотел бы поговорить с вами.

Алену было не по себе.

– Отец здесь?

– Уже несколько часов. Нам не сказали точного времени вашего прибытия.

Ошеломленный, Ален проследил, как Толливер постучал в дверь.

Появившемуся охраннику адвокат объяснил, что сейчас приведет из приемной отца клиента и вернется сам.

Ален стоял у окна, когда открылась дверь. Он думал, что самым трудным было расставание с Надей, но, увидев отца, понял, что наступил не менее тяжелый момент. Отец был бледнее, чем Ален его помнил, волосы его истончились, и весь гордый облик как-то поблек.

– Сэр. – Это было его обычное обращение к отцу, к которому его приучила мать еще до поступления в детский сад.

Отец обычно не демонстрировал своих чувств, не сделал этого и сейчас, но взгляд показался Алену мягче обычного.

– Ты хорошо выглядишь, Георг.

– Вы тоже, сэр.

– Я понял, что ты собираешься признать себя виновным. – Чисто гарвардское произношение отца вызвало у Алена пронзительную боль – воспоминание о том, как его поддразнивала Надя.

– Да, сэр.

– Ты понимаешь, что у Грэма есть основания полагать, что он может добиться оправдания, если ты передумаешь?

– Я не передумаю.

Старик внимательно присмотрелся к нему, потом достал конверт из внутреннего кармана пиджака.

– Может, это повлияет на тебя.

Ален взял конверт, открыл его и извлек листок.

Письмо, адресованное его отцу. Нацарапанная внизу подпись заставила учащенно забиться его сердце – доктор Лоуэлл Эмхерст – человек, дававший ему транквилизаторы и убеждавший принимать их. В устах заведующего отделением это звучало как приказ.

Быстро взглянув на отца, он заметил выражение боли в его глазах.

– Письмо пришло вскоре после твоих «похорон», – сказал он. – Лоуэлл знал, что умирает от рака, и перед смертью решил рассказать мне правду.

Ален медленно вдохнул.

– Доктор Эмхерст был отличным врачом и справедливым человеком. Жаль, что он умер.

Он сложил письмо и вложил его обратно в конверт.

– Спасибо, что дали его прочитать, – сказал Ален, протягивая письмо отцу, но тот покачал головой.

– Возьми его и воспользуйся им. Убежден, что ни один присяжный не осудит тебя, если оно будет зачитано в суде.

Инстинкт подсказывал Алену, что отец прав. Первое, что пришло ему в голову, было: Надя… Свобода! Он держал в руках собственную свободу.

Но потом вспомнил свою ложь и связанные с ней стыд и унижение. Со всем этим покончено. Он может снова дышать. Заниматься медициной под собственным именем. Жениться на женщине, которую любит, и баловать маленькую девочку, о которой уже начал думать как о своей дочери.

Судорожно вдохнув, он вспомнил, что не один.

– А вы, отец? Какой приговор вынесли бы вы?

– На основании всего того, что я знаю сейчас, проголосовал бы «невиновен».

Глядя в лицо отца, Ален видел знакомые черты, те же ирландские глаза, но сейчас отметил еще и силу характера, которой не хватало ему самому, и цельность.

Руками, твердыми как во время самой сложной операции, он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их на стол.

В глазах отца промелькнул ужас.

– Ты все еще намерен признать свою вину?

– Да.

– Бога ради, Георг, ты хочешь отправиться в тюрьму?

Ален жестко усмехнулся.

– Нет, сэр, не хочу, мне плохо при одной мысли о ней.

– Тогда почему?

– Есть одна маленькая девочка. Чудный ребенок, дочь моей подруги. Мы как-то говорили с ней о признании ошибок. Она думала, что ее мать могла бы воспользоваться своим влиянием, чтобы избавить ее от неприятностей. – Он пожал плечами. – Тот разговор стал одной из причин моего возвращения и решения ответить за содеянное.

Глаза отца смягчились.

– Ты так и не женился?

– Нет, сэр. На моей совести было достаточно грехов.

А ведь Надя ответила бы «да» на его предложение. И что тогда? Взяла бы имя покойника, даже не зная об этом? Любила бы мужчину, который постоянно обманывает ее?

Ален протянул руку отцу.

– Спасибо, что пришли, сэр. Приятно было встретиться.

Лицо отца вытянулось, руки он не подал, но Ален продолжал твердо глядеть на него.

– Очень сожалею, что подвел вас, сэр. Надеюсь, в один прекрасный день вы простите меня.

– При одном условии, – ответил отец, протягивая наконец ему руку, – что ты тоже простишь меня.

Ален помедлил, прежде чем ответить:

– Договорились.

Это было долгое рукопожатие. Оба мужчины улыбались. На глаза Георга Лейтона-третьего навернулись слезы.

Надя напечатала материал на первой полосе – историю окружного врача Смита. Рассказала о постоянной работе без отдыха и бесконечном поиске новых методов лечения таких пациентов, как Эдда и Морроу, о безмерной доброте, которую Ален умудрялся скрывать, об успехах, достигнутых в неимоверно трудных условиях. Надя даже раскопала, что он анонимно вложил половину своей зарплаты в качестве взносов в фонд «скорой помощи», что Ален лечил многих больных и выезжал по вызовам и вовсе бесплатно.

…Когда Алена ввели в зал суда, стол судьи ломился от писем с почтовым штемпелем Миртла, в которых люди умоляли о снисходительности. Известный во всем штате своей жестокостью судья зачитал некоторые из писем и для протокола упомянул о других.

Как и обещал окружной прокурор, судья дал ему год за непреднамеренное убийство, но отложил исполнение приговора. Однако появилось дополнительное обвинение – уклонение от судебного преследования. Окружной прокурор и Толливер долго спорили, но пришли к соглашению – два года условно.

Судья приговорил Алена к двум годам тюрьмы.