Текст книги "Мы не расстанемся"

Автор книги: Кара Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Разве не к этому должны мы все стремиться? – Ален посмотрел на шляпу в руках. – Хочу, чтобы вы знали, Надя: я тут наговорил всякий вздор, к вам он не имеет отношения…

Она встала и негромко проговорила:

– Я так и поняла. Но и у меня характер… Я тоже часто сожалею о своих словах.

Миссис Адам протянула руку, чем несказанно его удивила. Ален коснулся ее руки.

– Снова друзья? – спросил он чуть севшим голосом.

– Думаю, да.

В бессонные часы он занимался самоедством и клялся себе, что не поцелует ее снова, до тех пор, пока она не попросит его об этом. Но это было до того, как ее духи так раздразнили его. До того как он снова ее коснулся.

Чуть сильнее сжав Надину руку, Ален притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, а лишь придвинула мягкие соблазнительные губы, видение которых преследовало его дни напролет, и вздохнула.

– Надя…

– Да, Ален.

– Если есть милосердие в твоей душе, ты попросишь меня поцеловать тебя. Или вели мне убираться из твоего кабинета.

Его губы скривились в подобии улыбки. Зачарованная, она наблюдала, как его лицо приобретало необычную привлекательность.

– Убирайся из моего кабинета. – Ее голос походил на дуновение летнего бриза, а ее карие глаза светились совсем не гневом.

Ален провел своими губами по ее губам – легчайшее прикосновение – все, что он себе позволил. Потом убрал руку и отступил на шаг.

– Берегите себя… и свою очаровательную дочь. В один прекрасный день она станет блестящим врачом.

– Газетчицей.

– Боже упаси. Я уже почти полюбил ее.

Ален выскользнул в дверь, не дожидаясь, когда Надя швырнет в него горшок с цветком.

6

– Ну вот, пожалуй, и все, – закончила летучку Надя, и члены редколлегии разбежались как дети, отпущенные на переменку. Осталась одна Анна Берроуз.

– Нужна твоя помощь, – сказала она, когда Надя удивленно подняла на нее глаза.

– Давай посмотрим, что у тебя.

Анна усмехнулась.

– Насчет заметки о кампании по сбору средств на машину «скорой помощи». Никак не найду зацепку. – Она вздохнула. – Понятно, это очень важно для наших читателей. Но как завлечь их на ужин с лотереей, в которой главный приз – гончая?

Надя кивнула.

– Признаюсь, я покупала билеты в надежде, что не выиграю ее.

– Стив Маккензи заверяет, что эта гончая – чемпионка, настоящая чистокровка и так далее.

Надя размышляла некоторое время.

– О'кей. А что, если кратко изложить историю медицины с начала века и до кануна следующего? С помощью архивных фотографий можно показать, как внедрялись открытия и изобретения, как автомобиль пришел на смену конной повозке и соответственно менялась жизнь врача.

Анна заметно приободрилась.

– Мне это нравится! Обалденная возможность сравнительного анализа. От двухместной коляски до санитарных вертолетов и самолетов.

– Ален… э… доктор Смит упомянул своего предшественника, кажется, это доктор Сеннетт. Посмотри, что у нас на него есть, может, наткнешься на что-нибудь интересное.

– Великолепная идея! Я немедленно займусь этим.

Надя снова надела очки и встала.

– Ты могла бы попросить доктора Смита прокомментировать прошлое и настоящее медицины или рассказать какой-нибудь забавный случай из практики.

– Стоит попробовать. – Анна тоже поднялась, и они вместе направились к двери.

В коридоре на Надю налетела секретарша.

– О миссис Адам, как хорошо, что вы здесь! Телефон в вашем кабинете не отвечал, и я… – Она замолчала, пытаясь отдышаться. – Вы можете поговорить сейчас с миссис Бритл из школы? Это насчет вашей дочери, и срочно.

Надя торопливо вбежала по ступенькам крыльца старого уродливого здания, служившего домом и приемной старого доктора – предшественника Алена – всю его долгую жизнь.

Сейчас в нем размещались кабинеты двух врачей, а на втором этаже квартира, в которой уже два года жил доктор Стикс.

В приемной было полно народу. Надя узнала кое-кого из своих знакомых и обменялась с ними приветствиями. Она быстро подошла к регистратору Монике Паркер и требовательно спросила:

– Где Элли? Я так спешила!

– О, не волнуйтесь так, миссис Адам, – ответила Моника с ободряющей улыбкой. – У доктора Смита полно пациентов…

– С Элли все в порядке? – Надя подняла голову, стараясь заглянуть через высокую картотеку во внутреннее помещение. Моника встала и поманила ее за собой:

– Пойдемте, пока вы совсем не расклеились. Ничего страшного. Доктор как раз заканчивает.

Едва поспевая за пожилой женщиной по длинному узкому коридору, Надя с дрожью в голосе спросила:

– Что значит «заканчивает»?

– С вашей дочкой все будет хорошо, поверьте мне. Она уже крутит доктором, как хочет. – Моника усмехнулась, оглянувшись через плечо.

У последней двери справа она остановилась и постучала, прежде чем открыть.

– Пришла миссис Адам, – объявила она и отступила в сторону.

Надя увидела широкую спину Алена и бледное лицо дочери. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, она вошла в небольшую комнату.

Элли показалась ей совсем маленькой и хрупкой на смотровом столе с холодным компрессом на голове. Ее голая левая стопа явно распухла.

– Что случилось? Миссис Бритл сказала только, что произошел несчастный случай на игровой площадке.

– Возможно, легкое сотрясение и растяжение сустава.

– Это серьезно?

– Ничего страшного. День-два посидит дома и пока должна пользоваться костылями.

– Бедняжка, – прошептала Надя, ее голос выдавал волнение, которое она хотела бы скрыть. – Очень больно?

У Элли опустились уголки рта. Но не от боли, поняла Надя, а от ярости.

– Ужасно больно, и во всем виноват Джон Кристи.

– Что случилось? Неужели он ударил тебя?

– Нет. Но все равно он виноват. Выхвалялся перед Мартой Болен, изображая из себя звезду футбола, и врезался в меня.

– Это Джон, у которого мама похожа на Мадонну, или Джон, у которого отец разводит лошадей?

– Джон-тупица, – пробормотала Элли, – который доставляет твои газеты. – В ее взгляде промелькнуло коварство. – Если ты меня любишь, то уволишь его, – сказала она капризно-очаровательно-убедительным голосом, унаследованным от отца.

Надя подавила улыбку.

– Ты не можешь просить об этом.

Элли опять сверкнула глазами.

– Еще как могу. Я ненавижу этого слизняка.

– Может быть, но это ваше дело, меня не вмешивай.

– Ты издатель и владелец газеты, значит, ты босс. Ты можешь все, и никто ничего не скажет, боясь потерять работу.

– Элли, ты сама понимаешь, что было бы несправедливо наказывать Джона за случайное происшествие.

Эльвира надулась.

– Если бы папа был здесь, он заступился бы за меня.

– Могу сказать лишь о себе: я не намерена никого увольнять.

Из карих глаз Элли брызнули слезы.

– Ты любишь только свою дурацкую газету.

– Неправда, – запротестовала пораженная Надя. – Я люблю много чего другого и прежде всего тебя.

– Тогда отвези меня обратно в Лос-Анджелес к моим друзьям, в мою школу, ко всем тем красивым вещам, которые у меня были, пока мы жили там.

– Теперь наш дом здесь, Эл. Помнишь, как мы говорили о необходимости перемены места?

Элли заплакала вовсю.

– Я больше не хочу жить здесь. Здесь нет пляжа, у здешнего дурацкого телевидения только несколько каналов, а люди смотрят на меня как на чучело только потому, что я нездешняя.

Надя слышала уже похожие жалобы и не знала, как на них отвечать. Но ее дочери больно, а Ален наблюдал за ними со слишком большим интересом.

– Ну Эл… – Ее прервал новый, еще более бурный поток.

– Ненавижу Орегон! Он скучный, бестолковый и… и зеленый. И я ненавижу тебя за то, что ты привезла меня сюда.

Надя замерла, пораженная, но ею тут же овладел гнев. Элли зашла слишком далеко. Можно понять разницу во взглядах, но смириться с неуважением – никогда. И неважно, от кого оно исходит, – от бывшего мужа, от ее сотрудников или от собственной дочери. Но не успела она и слова сказать, как Ален буквально оттер ее в сторону.

– На-ка, детка. – Он вынул из кармана леденец на палочке и развернул его. – Пососи и не скандаль, пока я побеседую с твоей мамочкой в своем кабинете.

К изумлению Нади, Элли повиновалась. Но Ален не дал ей времени на удивление и притащил в свой кабинет, прежде чем она сообразила, что происходит.

– Садитесь, – приказал он, указывая на один из двух стульев перед большим письменным столом, а сам опустился на край стола, сложил могучие руки на груди и спокойно уставился на нее. – Послушайте, что я вам скажу. Физически ваша дочь в порядке. Не могу сказать того же о ее эмоциональном состоянии. Она была здорово расстроена, когда я привез ее сюда.

– Еще бы она не была расстроена! Ее сбил с ног парень вдвое крупнее ее.

– После того как она обозвала его тупой, уродливой крысой.

– Кто вам сказал?

– Миссис Бритл. Как я понял, Элли ни с кем здесь не дружит, и ей тяжело среди сверстников, ей бы не помешала помощь подруги.

Он-то знал, что это такое. Каково обнаружить, что твои друзья не желают тебя знать.

– Бэтти сказала мне, что у Элли довольно властный характер.

– Если вы имеете в виду, что она способна позаботиться о себе, это так. – Надя излучала гнев как тепловую волну.

– Я говорю о другом. У нее репутация задиры, злой на язык, не стесняющейся дать всем понять, как она не любит Орегон в целом и своих одноклассников в частности.

– Не смешите меня. В Элли нет ни капельки злобы.

Надя смутилась и, на его взгляд, стала намного симпатичнее, чем вчера. С медицинской точки зрения. Лично же он предпочел бы видеть ее облаченной в розовую фланель и взирающей на него из постели.

Когда кремовая кожа Нади, едва прикрытая красным шелком, начала оживать в памяти, Ален напомнил себе, что она пациентка, а сейчас еще и мать пациентки и, следовательно, запретный плод.

Чтобы не забывать об этом, он обошел стол и уселся в кресло. А чтобы его не настигал аромат ее духов, откинулся вместе со спинкой к стене.

– Я не говорю о злобности, – Ален спокойно встретил ее напряженный взгляд, – но Элли, явно трудно приспосабливаться к новой обстановке.

– На ваш взгляд.

– Да, на мой профессиональный взгляд.

– О, я и не подозревала, что вы еще и детский психиатр, – язвительно заметила Надя, чем едва не вызвала его улыбку.

– Сегодня мы называем себя семейными врачами.

– Ах извините меня.

– Извинение принято.

Надя постаралась проигнорировать сочувствие в его глазах, но не сдержала подергивания губ.

– А меня вы, конечно, считаете слишком пристрастной матерью?

Ален приподнял брови, словно давая понять, с каким вниманием отнесся к ее вопросу. И она сообразила, что ей в нем нравится.

– Пожалуй, есть немного, – задумчиво проговорил он. – Но мне понятен ход ваших мыслей. Эльвира может быть истинным наказанием, но она же умненькая и нежная девочка, и ее легко избаловать.

Надя громко вздохнула.

– Вы хотите сказать, что во всем виновата я? Так позвольте вам заметить, что воспитывать ребенка одной в наши дни – это вам не прогулка под луной. Но, как мне помнится, сами-то вы не очень стремились попробовать…

Ей не дал договорить смех, похожий на ворчание, немного застенчивый, но все же смех. Смеялся человек, отнюдь не склонный смеяться.

– Хватит, сдаюсь, сдаюсь! – С несвойственным его фигуре проворством он вскочил с кресла, обогнул стол, схватил ее за плечи и поднял со стула.

Застигнутая врасплох, она зацепилась каблуком за ножку стула и упала бы, если бы он не поддержал ее.

– Вы чувствуете себя хорошо?

– Прекрасно.

Ее пронизало ощущение испепеляющего жара, возникшего от их сближения. Нахмурившись, она скосила глаза на его большую руку, сжимавшую ее левое плечо.

– В самом деле, все прекрасно. Никаких осложнений. Я даже ухитрилась сама снять швы.

Он изменился в лице.

– Я же говорил вам непременно прийти ко мне.

– Да я бы пришла, если бы в том была нужда. Но я знаю, как вы заняты, и умею пользоваться ножницами. – Она улыбнулась. – Заверяю вас, все обошлось.

– Вы уверены? Никаких приступов резкой боли? Тошноты? – Он пристально вглядывался в ее глаза, и она, к своему удивлению, тоже не могла оторвать от него взгляда.

– Нет ничего, – прошептала она, видя, как углубилась складка между его бровями. – Я полагаю, Элли уже может пойти домой?

– И может, и не может.

– На редкость определенный ответ.

– У меня нет показаний не выпускать ее из больницы. Но она ни в коем случае не должна нагружать растянутую лодыжку, а это значит, что ей нужны костыли. Их вы можете взять напрокат в аптеке, если у вас дома не завалялась лишняя пара.

– Да нет, все вышли.

– А поскольку вам еще несколько недель нельзя будет поднимать ничего тяжелее книги, ей лучше остаться со мной, пока я не смогу привезти ее домой.

Лишая Надю возможности спорить, он распахнул дверь и добавил:

– Скорее всего около шести. – И ушел, прежде чем она обрела дар речи.

Ален сказал «в шесть». Было уже почти семь, когда Надя открыла дверь и увидела раскаяние в сине-стальных глазах.

– Вы в бешенстве, – бросил он, не дав ей и рта раскрыть.

– Как вы определили?

– Ваши брови сдвинуты над переносицей, а глаза мечут золотые дротики в мою голову.

Надя фыркнула.

– Вам следует поработать еще над искусством диагноза, доктор.

– Постараюсь.

Она пыталась не замечать, как быстро тает на его волосах снег, и сосредоточила все внимание на дочери.

– Ну как ты, маленькая?

– Есть хочу.

Прижатой к груди доктора, завернутой в одеяло в дополнение к парке, шарфу и варежкам, Элли было тепло и уютно. Одна маленькая ручка обвивала шею Алена, другая держала небольшой белый пакет, такой, в которых продают замороженные продукты.

– Тройное шоколадное, – объявила Элли в ответ на вопросительный взгляд матери. – Любимое мороженое доктора.

– Вы купили мороженое в разгар зимы?

– Оно дешевле роз, – объяснил Смит. – К тому же оно мое любимое.

Надя проигнорировала намек, наклонилась и поцеловала дочку в розовую щеку, потом отступила в сторону.

– Отнесите ее, пожалуйста, в гостиную – я приготовила для нее гнездышко в кресле.

Кивнув, он понес девочку в кресло, стараясь не задеть мать.

Надя последовала за ним с ощущением, что в ее уютную квартирку вторгся огромный, косматый и, несомненно, опасный медведь, слишком долго пробывший в зимней спячке.

Надя хлопотала вокруг дочери, пока доктор усаживал Элли в гнездо из подушек в кресле. Элли сидела в кресле, как принцесса на троне, страшно довольная суетой вокруг нее.

– Тебе удобно, дорогуша? – Надя поправила подушку под спиной дочери. – Хочешь чего-нибудь?

– Мороженого. – Элли с вожделением взглянула на пакет, лежащий на журнальном столике.

– На десерт.

– Я так и сказал ей, – проворчал Смит. – Только у вас, несомненно, больше веса, вы же мама.

Из своего кармана он вынул левую туфлю Элли и поставил ее рядом с креслом, потом выпрямился во весь рост и потянул воздух носом.

– Пахнет замечательно. Чем нас угостят?

– Спагетти, – сообщила Элли, не дав Наде шанса ответить. – С консервированным соусом.

– Лишь бы он был горячим.

Высокомерно подняв голову, Надя смерила его подозрительным взглядом.

– Что-то я не припоминаю, чтобы приглашала вас к обеду.

– Считайте это гонораром за починку ребенка.

Сарказм явно не действует на него, решила она.

– Ага, мамочка, ты же говорила, что мы его как-нибудь позовем.

Попав в ловушку, Надя попыталась улыбнуться.

– Элли права – соус из магазина.

– Я неприхотлив. Только накормите меня досыта, и я не стану жаловаться.

Доктор совершенно бесстрастно посмотрел на Надю. Поза и манера держаться говорили, что он проявляет лишь чисто профессиональное внимание. Интерес врача к пациенту. Все правильно. Вполне ответственно.

У нее нет оснований полагать, что она интересует его как женщина. Но именно об этом она думала, именно это чувствовала. И ощущение не было неприятным, скорее смущавшим.

– Ладно. – Она хлопнула в ладоши. – Обед на троих.

– Ура! – крикнула Элли, счастливая, как никогда за последние месяцы.

Надю охватило чувство вины. Ален сбросил свое пальто на спинку ближайшего стула, смахнул снег с волос.

– Я… вот… взяла напрокат костыли. – Надя бросила взгляд в угол у пианино, где поставила, костыли, принесенные из аптеки.

– Да, вижу.

Заметил он и быстрые, настороженные взгляды, которые она бросала на него, когда ей казалось, что он не смотрит в ее сторону. И то, что бледно-розовый цвет ее пушистого свитера придает свежесть лицу.

– Аптекарь заверил, что металлические костыли легче и с ними проще управляться.

– С бантами чудесно придумано. Их тоже аптекарь предложил?

– Нет, просто я подумала, что они придадут большую женственность этим жутким штукам.

Элли хихикнула, а Надя снова обрадовалась блеску ее глаз.

– Мамочка учит меня правильно сочетать цвета, чтобы, когда вырасту, я могла сама выбирать себе одежду.

Ален подумал об одежде Нади: фланелевая рубашечка с розовыми цветочками, широкие брюки, свитера слишком большого размера. Не очень-то это годится, чтобы привлечь мужчину, и все же он уже несколько дней думал только о ней.

Сегодня вечером она была в джинсах на пуговицах, из тех, что женщины позаимствовали у мужчин несколько лет назад. Скроенные в расчете на узкие мужские бедра, они обтягивают женские и вовсе обольстительно.

– А как там газета? – спросил Ален и внутренне содрогнулся. Человек с его образованием мог бы придумать вопрос пооригинальнее.

– Становится все интереснее, как мне говорят. – Надя засмущалась. – А как поживает доктор Стикс?

– Лентяй и бездельник, но с искрой божьей, той самой, которая, как не устает повторять Моника, необходима врачу.

– Забавно, но я подумала об этом в то утро, когда вы запретили мне вставать с постели.

– Точно, я настоящий тиран.

– Послушайте, вы же должны говорить обо мне, – подала голос Элли. – Вы, что ли, забыли, что пациент теперь я?

Надя пригладила волосы дочки.

– Мы помним, дорогая, и позаботимся о тебе.

Ален заметил, как ее пальцы задержались на лбу дочери. Его память вернулась на несколько дней назад, когда в этом кресле сидел он сам и те же тонкие пальцы пригладили его волосы.

Он отвел глаза и закатал рукава рубашки. Если очень постараться, можно заставить себя не думать о ее спальне, забыть о ночных фантазиях, в которых она приглашает его к себе.

– Судя по запаху, обед готов, – сказал он, заметив, что Надя снова смотрит на него. – Я могу чем-нибудь помочь?

7

– …И доктор Стикс просил принести ему немного куриного супа, сказал, вы знаете, какой ему нравится. – Прижав трубку плечом к уху, Ален откинулся вместе со стулом к стене, стараясь не обращать внимания на чудовищную усталость, неожиданно навалившуюся на него.

– Что-нибудь еще?

– Это все, док, – ответила Кэт. – Сегодня всего три вызова на дом.

Доктор засунул записную книжку вместе с огрызком карандаша в карман.

– Спасибо, Кэт. Продолжай трудиться.

– Постарайтесь поспать хоть немного. – Пожилая телефонистка положила трубку.

Ален обдумывал, кого из больных посетить в первую очередь, когда Надя вернулась на кухню. О Наде он тоже предпочитал думать как о пациенте ради собственного же блага.

Но может же он насладиться тем, как она выглядит в неярком свете: розовая и мягкая в свитере и джинсах и в возмутительных пушистых шлепанцах. Ален попытался представить ее такой, какой увидел впервые: свернувшимся калачиком от боли, в стерильном халате, но продолжал видеть мягкие соблазнительные формы под облегающей фланелькой.

– Как там наша пациентка?

– В постели, засыпает.

Вместо Элли он вообразил Надю лежащей под теплыми одеялами, с рассыпавшимися по подушке волосами и таинственной улыбкой на устах. А себя – забирающимся под те же одеяла и заключающим ее в объятия. Примитивный голод тела подсказал ему, что пора убираться из ее дома. И из ее жизни.

– Хотите еще кофе на дорожку?

Ну ладно, еще несколько минут не повредят ни ей, ни ему.

– Полчашечки, и побегу. У меня еще три вызова.

– Я бы предложила вам еще мороженого, но вы уже все съели.

– С помощью вашей дочки.

– Неудивительно, что она в восторге от вас. Надо же прописать мороженое от возможного сотрясения!

– На детей легко произвести впечатление.

– Синоптик предсказал к полуночи снегопад, – тихо сказала Надя. – Далеко вы живете?

– В пятнадцати-двадцати минутах по сухому асфальту.

– И он бывает когда-нибудь сухим?

– Пару дней за лето в хороший год.

– Что значит «хороший год»?

– Не знаю. За все время, что я живу здесь, не было ни одного.

– Знаете что, доктор Смит. Вы довольно забавны, когда позволяете себе расслабиться.

– Не сообщайте об этом в Гарвардскую ассоциацию, – в притворном ужасе попросил он. – Там нас учили быть лишь амбициозными и богатыми.

– Ну вы-то ни то и ни другое. По мне, так, все эти помпезные гарвардские доктора медицины многому могли бы поучиться у вас.

– Осторожно, Надя. От ваших похвал я могу вознестись!

– Не волнуйтесь – это последний комплимент, который вы услышите от меня.

Казалось бы, как просто: пошутить с милой женщиной, расслабиться и потом насладиться ароматом вкусной еды и крепкого кофе… Но какая это редкость и удовольствие для мужчины, который сознательно и преднамеренно от всего этого отказался.

Алену не хотелось уходить. Но остаться он тоже не мог.

– Спасибо за обед.

– Спасибо, что не назвали его чудесным.

Ален старался говорить правду и прибегал ко лжи, только когда не было другого выхода, и тогда уж делал это умело.

– Не такой уж он был и плохой. Я даже попросил добавки.

Когда он натянул куртку, Надя предложила:

– У меня есть термос, и кофе еще много осталось. Дать вам с собой?

Ален не хотел утонуть в доброте ее глаз…

– Это я должен заботиться о вас, правда?

– Вы и позаботились, несмотря на мое, скажем так, неадекватное поведение.

– Лучше сказать – упрямство.

Ален слегка привлек ее к себе. На уме был лишь дружеский поцелуй. Пока он не коснулся ее губ.

– Вы вкуснее любого кофе.

Ее глаза потеплели, вопрошающе глядя на него, и он приказал себе уйти, пока не переступил черту, которую сам и установил давным-давно.

– Я взял за правило не увлекаться своими пациентками. Но поскольку вы пациентка Ника, правило тут не применимо. Знайте это.

Она тяжело вздохнула.

– Я не лягу с вами в постель, если вы просите об этом.

– Когда время придет, я не стану просить.

Увидев Алена, Ник Стикс сочувственно подмигнул.

– Виски в шкафу слева.

Ален положил пакет с куриным супом на кровать и стянул перчатки. Уже миновала полночь, и снова вовсю валил снег, делая горные дороги опасными даже для мощного автомобиля. Если повезет, Ник станет последним пациентом в эту ночь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как я выгляжу?

– Да не очень-то…

Заросший многодневной щетиной, со спутанными жесткими волосами, Ник, как никогда, походил на угрюмого наркомана, каким он и был прежде.

– Много работы?

– Хватает.

– Тогда радуйся – я готов выйти тебе на помощь.

– Может быть. Однако я еще не осмотрел тебя.

– Никаких проблем. Температура нормальная, кашель почти прошел.

– О'кей, я тогда пойду.

– Подожди, нам необходимо поговорить.

– Слушаю тебя.

Ник заговорил без особой охоты:

– Сегодня вечером опять звонила Мари насчет документального фильма о нашей медицине. Спрашивала, не передумал ли ты.

– Не передумал и не допущу этого, – резко ответил Ален.

– Съемки могли бы привлечь туристов в округ и принести деньги для приобретения новой машины «скорой помощи», – заметил Ник. – А мы могли бы предложить совместные поездки со съемочной группой, как это делают полицейские и пожарные. Знаешь, показать жителям больших городов, чем мы, врачи из глубинки, заняты целый день.

– Показать, как один провинциальный врач развлекается со своей старой подружкой – лихим продюсером документальных фильмов?

Ник покраснел.

– Честно, она жаждет сделать этот фильм. Особенно после того, как я рассказал ей твою биографию.

Ален похолодел.

– Мою?

– Да. Мою она уже знает, и, честно говоря, она ее не вдохновила. Туповатый интерн пошел по дурной дорожке и докатился до тюрьмы. Какая это новость для Лос-Анджелеса?

Оставшись без работы в Калифорнии, Ник приехал на север по объявлению Алена, рассказал ему правду о своем прошлом, и тот сразу же взял его на работу.

Пока что Ален был доволен своим компаньоном. И только сейчас ему подумалось: а доволен ли их компанией Ник?

– Ты же из тех, о ком создаются легенды. – Со сверкающими глазами Ник выписал в воздухе заголовок: – «Сын неграмотного шахтера, блестящий выпускник Гарварда находит себя в глухом уголке Орегона». Мари говорит, что обещает успех.

Ник был признателен ему и, видимо, решил отблагодарить его таким образом. Но он ошибся.

– Я, кажется, ясно сказал «нет». – Ален схватил свою куртку и вышел.

Надя отложила книжку. Бесполезно. Она дважды прочитала ту же самую страницу, но так и не поняла, кто кого задушил и почему. Ей не хотелось в этом разбираться. С таким же успехом она могла бы читать и поварскую книгу.

Вспомнив последние недели, она нахмурилась. Ничего себе будни! Ее операция, потом обморок Эдды! Когда же все начало как будто образовываться – несчастный случай с Элли.

За годы работы репортером и позже, в роли высокооплачиваемой ведущей лос-анджелесского телевидения, она почти постоянно жила в состоянии перегрузок и стрессов. Даже привыкла… И к тому же стресс стрессу рознь.

Одиночество также становилось иногда проблемой, особенно после переезда в Орегон, но, как правило, ей удавалось бороться с ним. Она ведь была очень занятым человеком.

А вот Ален Смит явно уже не мог держать себя в узде.

Несмотря на внешние мягкость и спокойствие, он очень опасный человек, надо иметь это в виду. Внутренняя сила, самообладание, жуткая гордость уверенного в себе мужчины – все это и многое другое увидела она в нем в операционной в то утро. Увидела она и кое-что другое.

Морщинки, напоминающие шрамы, вокруг его широких бровей, свидетельствовали, что он знает о страдании больше, чем можно почерпнуть из любого учебника.

Несколько лет назад, еще до того как ее лицо стало часто появляться на телеэкране, она работала на общественных началах в больнице для ветеранов. Палаты были полны людей, и многие из них испытывали боль. Но они старались не показать этого. Гордые мужчины с наградами за мужество и отвагу.

Ален напоминал ей тех ветеранов, прятавших в себе страдания.

Задумчивые глаза, постоянная складка между бровями, даже его лохматые табачно-коричневые волосы наводили на мысль, что он гораздо более сложный человек, чем хочет казаться. Забавно было бы соскрести эту колючую мужскую скрытность. Выключив свет, она попыталась заснуть.

Час спустя она все еще лежала без сна и вспоминала, что же такое в глубоких синих глазах Алена она никак не может забыть.