Текст книги "Девиант"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Глава 4
Слоан
– Десять кубиков адреналина внутривенно. Звоните в операционную, скажите им, что мы уже поднимаемся.
– Да, я… я понял вас.
Я смотрю вперед и вижу, что тощий стажер с неопрятной прической все еще стоит там, загипнотизировано смотря на парня, который лежит на каталке перед ним.
– Какого хрена ждешь? БЕГИ!
Новенькие стажеры – это кошмар. Они такие неумелые и никому не нужны. Между спасением людей, которые попали в автомобильную аварию, которым оторвало конечности или которые сильно травмированы, не обращая внимания на мир, который рушится вокруг нас, нам нужно научить их оказывать первую помощь и лечить людей. Мне это кажется полным безумием, потому что я и сама не так давно научилась делать это.
– Мы теряем его, док! Адреналин? – торопливо спрашивает медсестра.
Адреналин – это последнее, что сейчас нужно этому парню. Его пульс и так на критической отметке. Все, что требуется этому парню на данный момент – зашить хренову дыру в его животе, через которую можно видеть его внутренние органы. Одному Богу известно, насколько травмированы органы. Я не собираюсь гадать на кофейной гуще и тратить драгоценные минутки, я проведу детальный осмотр, когда окажусь в операционной и уберу всю кровь. А прямо сейчас я могу сказать с абсолютной уверенностью, что парень собирается умереть на каталке, если мы не предпримем хоть что-то. И в срочном порядке.
– Давайте быстрее в лифт, – говорю старшей медсестре.
Она кивает, снимает каталку с тормоза и отдает четкие указания своей команде, даже не моргнув. Грейс профи. Она, скорее всего, способна спасти этого парня сама, если потребуется. Я даже могу смело добавить, что половина персонала в этой гребаной больнице способна самостоятельно спасти самых тяжелых пациентов, если того потребует случай. Я точно знаю, что врачей тут недооценивают, не платят им надлежащим образом, и люди работают сверхурочно, не разгибая спин, в ответ не получая ничего.
Его органы смещаются, когда мы закатываем каталку в лифт. Мои руки все еще в животе этого парня, удерживая внутренние органы, которые грозят вывалиться при каждом резком движении каталки. Я нервно постукиваю ногой, пока на электронном табло яркие цифры сменяют друг друга. Я больше не страдаю от клаустрофобии, мне помогло множество поездок по типу этой, когда совершенно нет времени на себя, когда от тебя зависит жизнь другого человека. В больнице всего четыре этажа и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем двери разъезжаются в стороны. Я прихожу в себя, когда понимаю, что нам нужно выходить из лифта и бежать быстрее по коридору к операционной.
– Быстрей, быстрей! Шевелитесь!
Интерн, которого я послала предупредить хирургов и подготовить операционную, Майки, его вроде бы так зовут, появляется как раз вовремя, чтобы придержать дверь лифта.
– Они знают, что мы уже едем?
– Да!
– Его показатели падают, док, – Грейс говорит мне за секунду до того, как его пульс падает, и мониторы, на которых фиксируется уровень кровяного давления, начинают неистово пищать.
Я вытаскиваю руки из парня и хватаю Майки.
– Держи его внутренности двумя руками.
Майки выглядит, словно напуганный кролик в свете фар, когда я кивком показываю на пациента.
– Что-что вы такое говорите?
Я теряю контроль, беру обе его руки и надавливаю ими туда, где необходимо.
– Я сказала тебе удерживать кишки этого парня в его теле, вот что!
Майки мог исполнить или не исполнить мой приказ. Но я больше не собираюсь тратить ни минуты. Я склоняюсь над грудной клеткой парня и начинаю делать ему массаж сердца. Один, два, три, четыре, пять…
Сила, с которой вы делаете это, не должна создавать помех дыханию пациента. Но все же сейчас в приоритете – заставить сердце парня биться. В любом случае Грейс тоже помогает мне. Она одевает ему кислородную маску, с помощью которой мы пытаемся вентилировать его легкие. Благодаря ее быстрым действиям сейчас он насыщается кислородом, пока я изо всех сил стараюсь, чтобы сердце парнишки начало биться.
Двери снова открываются.
– Хорошо, давайте двигаться.
Я не могу делать ему массаж сердца и бежать одновременно, так что запрыгиваю на нижнюю перекладину каталки и проезжаю весь путь до операционной. Я уже видела, как доктора делают это, когда была таким же новичком, как Майки, и не могла даже представить себя достаточно собранной, чтобы сделать это. Многое изменилось за прошедшие четыре года.
Исчезновение Лекс, мои попытки найти ее изменили меня настолько сильно, что я уже не тот человек, каким была раньше. Я отношусь к тому типу людей, которых неприятности стимулируют достигать новых высот и стремиться к победам. Я стала холодной. И расчетливой. Я не сломаюсь под давлением обстоятельств, и всего дерьма, что выплеснула на меня жизнь. Я пытаюсь справляться с вещами.
Все это началось с того, что произошло тогда в номере отеля. В ту ночь, я потеряла часть себя, я продала, отдала себя. Именно та ситуация помогла мне сложиться как личности, подстегнула идти вперед. Самая первая операция, в которой я приняла участие, проводилась на мне. Я своими руками вырезала тупым скальпелем у себя чувства, что так отягощали мою жизнь и затем, когда вырвала помеху из своей груди, я продолжила жить дальше, радуясь пустоте, что зародилась у меня в душе.
Команда медсестер уже ждет меня, когда мы подбегаем к третьей операционной. Я держу нашего пациента в живых уже целых двести пятнадцать секунд. Время неумолимо бежит вперед. Доктор Мэйси уже обработал руки специальным раствором и готов начинать работу, в тот момент, когда мы достигли стерильной приемной, что находится между коридором и операционной. Слава Богу, тут доктор Мэйси, его специализация пулевые ранения и травмы различной степени тяжести. Я чувствую облегчение, что почти усмехаюсь, когда вижу его лицо, скрытое за маской.
– Личность не установлена, дорожно-транспортное происшествие, внутренние травмы полностью неизвестны, давление упало между первым и вторым этажом.
Мэйси кивает, его лицо скрыто за маской, но он все еще сосредоточенно смотрит на меня. Его взгляд говорит сам за себя. Он прекрасно понимает степень сложности.
– Иди приготовься и тащи свой зад сюда. Выглядит так, как будто нам обоим придется постараться, чтобы вытащить парня с того света.
Медсестры из операционной закатывают каталку в кабинет, исчезая с моим пациентом за двойными дверями. «Мой пациент».
Когда ваши руки внутри человека, неважно жив он или мертв, это уже определенно становится вашей ответственностью.
– Бл*дь.
Майки становится возле меня, кровь покрывает его латексные перчатки, и капельки срываются и падают на белоснежный халат. Он выглядит так, как будто вернулся с кровавой разборки киллеров.
– Это очень сложно.
– Это было мокро и грязно, – поправляю его я. – Ты не можешь впадать в ступор, Майки. Твое сомнение может стоить чьей-то жизни.
Я чувствую, будто только что пнула щенка. На самом деле, Майки всего лишь на три года младше меня, но в нашем больничном мире три года опыта – это целая жизнь. Он смотрит на меня печальными глазами, но подобные проявления слабости не помогут ему наладить со мной отношения. Нам нельзя допускать такие чувства, как угрызение совести. Оно означает, что мы выложились не в полную силу. У нас нет места для сожаления, траты времени и остального дерьма.
– Ты собираешься спасти его? – спрашивает Майки.
Могу ли я сделать это? Могу ли я сделать для этого пациента то, что не смогла даже для собственной сестры? Я говорю Майки то же, что говорила себе каждое утро до того, как только переступила порог больницы.
– Я собираюсь попытаться. Но будь я проклята, если не выложусь на все сто.
***
Мы потеряли его.
Иногда, неважно сколько крови, пота и слез ты прольешь из-за другого человека, иногда, даже когда ты прилагаешь много усилий, этого недостаточно. В данный момент на операционном столе истекает кровью Гэрри Сандерс, двадцать семь лет, пока доктор Мэйси и я сражаемся за его жизнь. Его внутренние органы представляют собой кровавое месиво. Я научилась принимать исход таких операций: я не чувствую вины. Я человек, который способен попытаться только и всего. Когда люди переступают порог больницы, они забывают, что возлагают большие надежды на простых смертных. Я не Бог. И уж тем более не волшебник. Дни делаться на плохие и хорошие. В те дни, когда вы можете спасти человека, вам начинает казаться, что солнце свети чуть ярче. Но есть и дерьмовые дни. По типу сегодняшнего.
Мне предстоит трудная задача – сказать беременной жене Гэрри, что ее муж скончался. Я уже ко многому привыкла в моей работе. Мои коллеги думают, что я обладаю способностью доносить до людей ужасные новости. Но я ничем таким не обладаю, я такая же как они. Мне тоже это причиняет неимоверную боль. Но разница между ними и мной в том, что я умею сдерживать внутреннюю боль под контролем. Я стала экспертом в том, как не допустить, чтобы боль держала вверх надо мной. Если бы был такой олимпийский вид спорта, я бы взяла золотую медаль.
Я подхожу к комнате ожидания и тихонько открываю двери. Внутри находится брюнетка с большим животом, что говорит о том, что она на последнем сроке. Когда я смотрю на нее, то чувствую, как желудок сжимается, она свернулась калачиком на стульях. Медицинская карта, что крепко сжата в моих руках, падает на пол.
– Лекс? Алексис?
Я понимаю, что это не она через секунду после того, как ее имя срывается с моего языка. Смятение и непонимание отражаются на лице женщины.
– Простите, я …
Эта женщина выглядит намного старше, чем сейчас была бы Алексис. Ее глаза не темно карие как у Лекс, они светлее, скорее всего, орехового цвета. У нее усталый вид.
– Вы знаете меня?
– Нет, нет. Простите. На мгновение я подумала, что вы кое-кто другой.
– Всё нормально. Я просто рада видеть хоть кого-то. Я прождала здесь много часов. Никто ничего не говорит мне. Могу я пойти увидеть Гэрри сейчас? Он сойдет с ума, если придется пропустить работу. Он ни разу в жизни не брал больничный.
У нее бессвязная речь. Улыбка на ее лице говорит мне о многом. Она надела на себя эту маску, чтобы немного дистанцироваться от боли и переживаний, чтобы не расплакаться в незнакомом и странном помещении. Хотя она догадывается о том, как обстоят дела на самом деле.
– Мне жаль, миссис Сандерс, могу я присесть к вам на минутку?
Ее улыбка меркнет. Когда она тяжело опускается на свой стул, ее поглощает первая степень горя – отрицание.
– Нет. Нет, они сказали, что с ним всё будет хорошо. Здесь, должно быть, ошибка. Пожалуйста, можете пойти и убедиться, что с ним?
Я – Темный Жнец. Я так же могу быть воплощением смерти для этих людей. Мое лицо – единственное, что они всегда будут ассоциировать с самыми печальными и ужасными новостями, которые им когда-либо придется услышать.
– Мне очень жаль, миссис Сандерс. Я сожалею, но это правда. Я должна быть здесь. Гэрри… он скончался.
Глава 5
Зет
Чарли покинул Англию еще в восьмидесятых, но даже тридцать лет спустя ничего не могло исправить его английский акцент. У меня заняло много времени, чтобы разобрать, что за хрень он говорил, когда я впервые встретил его, но сейчас я понимаю его отлично.
– Может, мне почистить тебе уши, парень? Я ненавижу, что мне приходится повторять по нескольку раз. Мой бизнес по импорту и экспорту не твоя забота.
Сидя за своим огромным столом, можно было легко наблюдать как он пугал новичков. И даже опытных парней, за плечами которых было ни одно убийство. Он выглядел накачанный Роберт Де Ниро, исключая то, что его присутствие было более значительным. В свои шестьдесят, он все еще трахает все, что движется, до сих пор фыркает при виде чего-то белого и порошкообразного, и до сих пор убивает любого, кто косо смотрит на него. Он взял меня в этот мир насилия, хотя я нисколько не боюсь его. Прошло три недели со смерти Фрэнки. Три недели, как я вытаскивал пинцетом пулю из плеча из-за одного неуклюжего придурка, который был слишком напуган, чтобы посмотреть мне в глаза. Три недели с тех пор, как я выздоровел и сделал для себя некоторые выводы.
– Я даже не знал, что у тебя есть бизнес такого типа, Чарли. Думаю, ты покупаешь продукт из России. И у мексиканцев, когда нужно?
Он открывает ящик стола и достает маленькую деревянную коробочку с выгравированными на ней лилиями. Это моя реликвия с детства. Чарли привык усаживать меня к себе на колени и учить сворачивать косяки для него; он всегда держал тайник в этой коробке. Он не просил меня сворачивать ему косяки с тех пор, как мне было десять. Двадцать три года назад.
– Я уверен, есть множество вещей в моем бизнесе, о которых ты не в курсе, Зет. Это не твоя ошибка, я знаю. Когда я взял тебя под свое крыло, я наблюдал за тобой годами, размышляя про себя, где будет этот маленький мальчик работать лучше всего в моей организации, когда у него вырастут яйца. Я смотрел и отмечал. Если бы ты хоть немного понимал в бизнесе, я бы посвятил тебя в это, и ты знал бы всё о моей части проекта. Все остальное, относящееся к этому. Но это не то, что я вижу в тебе сейчас, Зет. Я видел, что ты был неприятным дерьмом с тошнотворным характером, и я нашел тебе другое применение. Применение, которое финансирует твои рискованные выходки в течение некоторого времени сейчас.
Сообщение было более чем ясно – не кусай руку, которая тебя кормит. Чарли всегда любил сообщения. Не гадь в тарелку, с которой ешь. Дареному коню в зубы не смотрят.
– Я ценю все, что ты сделал для меня, Чарли. Ты же знаешь, что это не об этом.
Он заканчивает закручивать косяк. Он берет его в рот и затем морщит губы, плотнее сжимая самодельный косяк. Когда он зажигает его, я могу почувствовать приторно сладкую смесь Мэри Джейн (прим. пер. курительный табак), которую он добавляет в табак. Он удерживает дым в легких перед тем, как выдохнуть, и удерживает взгляд своих ледяных голубых глаз на мне.
– Тогда о чем конкретно это?
– Это о девушках. Похищение и продажа девушек, которых буквально лишают их жизней.
– Я никогда не думал, что ты такой сентиментальный, Зет.
– Никакой сентиментальности. Я просто не монстр.
Это вызывает у него на лице гребаную улыбку.
– Мы оба знаем, что ты на самом деле монстр.
Возможно, это правда, но даже у меня есть границы. Продажа девушек для секса – это определенно переходит границы дозволенного.
– Просто расскажи мне правду. Фрэнки не врал, когда сказал, что у тебя есть сраный контейнер для доставки мертвых девушек в порт?
Чарли затягивается белым облаком дыма. И тут же стряхивает его.
– Если ты настаиваешь на правде, то да, хорошо. Семнадцать мертвых мексиканок. Я вынужден был платить владельцам порта за то, чтобы они исчезли. Очень грязный бизнес.
Даже несмотря на то, что до этого я знал, что это правда, крошечная часть меня все же надеялась на обратное. Я вскакиваю со своего стула. Он отскакивает и падает на пол с небольшим грохотом. Чарли наблюдает за моей реакцией с пустым выражением лица.
– Ты, бл*дь, врал мне.
– Я чем-то обязан тебе, Зет? – спрашивает он меня крайне спокойно.
Я сжимаю челюсти.
– Нет.
– Я что-то должен тебе?
– Нет.
– Тогда почему ты ожидаешь, что я буду отвечать на твои дебильные сумасшедшие вопросы? Ты был не в себе, когда спросил меня о девушках в прошлый раз. У тебя была эта долбаная, – скривившись, он указывает руками в мою сторону и встряхивает пепел, – жажда крови в глазах, которая появляется только тогда, когда у тебя застряло что-то в заднице.
– Ты украл девушку. Девушку из Сиэтла, два с половиной года назад. Где она теперь?
Я напрягаюсь и кончиками пальцев впиваюсь в край стола Чарли. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы сдержать бешеного зверя, который начинает пробуждаться. Моя злость вызывает добродушную улыбку на лице Чарли, как будто я щенок, который только и умеет, что скалиться. Сраный ублюдок.
– Я не беру американок. И я не гажу там, где ем, ты знаешь об этом.
«Как я и говорил».
– Я думал, что знал многое о тебе, но видимо я ошибался.
– Почему тебе так важно, трахаюсь ли я с малолеткой, которую украли два с половиной года назад?
Он стряхивает пепел в пепельницу, настолько большую, что занимает почти половину его стола.
– Она ничего не значит для меня.
– Но она значит для дорогого тебе человека очень много, я прав? Та маленькая шлюха, с которой ты трахался в последнее время?
Он знает о Лейси, но никогда не упоминал о ней раньше. Она для него слишком незначима, чтобы быть в списке его приоритетов.
– Нет. Это ее не касается.
Чарли усмехается.
– Ну, в любом случае, я не могу помочь тебе, сынок. Я ничего не знаю о какой-то пропавшей шлюшке. Я бы забыл все о ней, если бы был на твоем месте. Звучит, будто ты думал об этом два года. Если ты будешь продолжать в таком духе, у нас появятся некоторые проблемы.
Я склоняю голову в сторону, принимая то, что он мне говорит, и удерживаю опасный взгляд Чарли. У нас уже есть проблема. Просто он о ней еще не знает.
***
У меня есть пятнадцать минут, чтобы добраться домой, до того, как Лейси сойдет на хрен с ума, что меня нет так долго с ней. Меня не было дома целый день – ждал, чтобы поговорить с Чарли. Впервые с того раза, как Фрэнки подстрелил меня, моя немного зависимая подруга стала еще более зависимой от меня. Забудьте об этом «немного». Она просто зависимая. Я только начинаю понимать внутренний мир этой девушки. Она уже рассказала мне об одной темной хрени, которая произошла в ее доме, когда она была ребенком. Но я знаю, что есть что-то еще в этой истории. Что-то еще, что не дает ей находиться наедине с самой собой. У нее было все намного хуже, чем у меня. Насколько бы дебильно это не звучало сейчас, но она не была так удачлива, как я. Чарли отвратительный, мстительный и коварный сукин сын, каждый день недели он заканчивал на одном и том же, почему он меня спас. Я действительно был бы мертв сейчас, если бы он не забрал меня от моего дяди, когда мне было шесть.
Ты осознаешь, что все плохо, когда считаешь, что тебе повезло быть с психованным, зависимым англичанином, который спас тебя в детстве. Не уверен, что Лейси хотела бы этого. Я просто знаю, что она сходит с ума, когда я оставляю ее одну слишком долго. Если бы новая версия меня сейчас могла отправиться в прошлое, например, пятнадцать месяцев назад, то думаю, что прошлый я навалял бы нынешнему меня за такую мягкотелость. Я имею в виду, бл*дь, спешу домой ради женщины, хотя даже не трахаю ее.
Ее телефон постоянно смешно трезвонит, когда я ей звоню, мои ладони покрываются потом, я чувствую себя как насильник, которого засадили в тюрьму. Я сидел в тюрьме однажды, я знаю, что происходит с насильниками в таком месте. Нет никакой долбаной разницы, кого ты насиловал: женщин, детей, животных. Насильник в тюрьме чувствует себя, будто его последние дни сочтены, словно он сидит на пороховой бочке.
– Бл*дь, давай же Лейси. Подними гребаную трубку.
Она не отвечает на мои звонки, я нарушаю скоростное ограничение, не обращая внимания на красный свет светофора, когда мчусь на склад, обгоняя каждую гребаную машину. Дождь льет как из ведра, когда я, наконец, паркую машину у дома. Склад – моя двухэтажная крепость – устрашает своим мрачным образом, а сегодня внушает еще больший ужас из-за грозы. Огромный стальной вход, покрытый облупившейся красной краской, до сих пор закрыт, все как я и оставил, когда поехал к Чарли. Но у Лейси есть ключ. Она могла уйти, если бы захотела. Громкая музыка, которая доносится изнутри, говорит о том, что она никуда не ушла. Она тут. Возможно, из-за громкой музыки, она не услышала мой звонок.
По крайней мере, я надеюсь на это. Надежда – отвратительная маленькая сука.
Я знаю, все мои надежды разрушатся, когда зайду в эту дверь. Помещение ужасно грязное, оно таким не было, когда я уходил отсюда. Поломанная мебель, все валяется на полу; телевизор разбит, но до сих пор работает достаточно хорошо для того, чтобы показывать картинки и издавать шипящие звуки. Пол покрыт осколками от пивных бутылок, и одежда абсолютно везде: как моя, так и Лейси. Бл*дь. Что произошло?
– Лейси! ЛЕЙС, что, во имя всего, происходит? – ору я.
Я спешу в спальню. Меня там нет, но она говорит, что все равно чувствует себя в безопасности. Однако ее нет в моей кровати. И в ее кровати тоже. Я начинаю паниковать, когда нахожу ее в ванной.
Она опять, бл*дь, сделала это.
На этот раз Ее кожа имеет синюшный оттенок. Тело находится над поверхностью воды, плохой знак. Это очень дерьмовое самоубийство. Я запрыгиваю ногами в ванную и вытаскиваю тело, поднимая ее на руки. Она практически ничего не весит. Словно безжизненная пушинка в моих руках.
– Пошла ты, Лейси. Пошла ты.
Кожа на ее запястьях съежилась от воды, значит она уже давно здесь. Я оборачиваю ее безжизненное тело в полотенце и кидаю ее на пассажирское сиденье в моей машине. Завожу двигатель. Еду в единственное место на этой планете, в котором я действительно не хочу быть, но по воле судьбы меня всегда туда тянет. То место, куда я ни за что не пойду, даже когда у меня самые ужасные проблемы – больница Св. Петра Милосердного.
