Текст книги "Что приносит тьма (ЛП)"
Автор книги: К. Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА 24
Обхватив ладонями пенную кружку, Пол Гибсон откинул голову на спинку старой скамьи в своем любимом пабе на Тауэр-Хилл. Под ввалившимися от усталости глазами хирурга темнели круги, щеки покрывала суточная щетина. Сидевший напротив него Себастьян отпил глоток своего эля и заметил:
– Чертовски плохо выглядишь.
Доктор хрипло хохотнул:
– Это само собой, но я, наверное, еще и старею. Было время, когда мог всю ночь бороться за жизнь какого-нибудь бедолаги, а потом с утра пораньше преотлично играть в крикет. А сейчас всего-то принимаю на рассвете писклявого младенца – и с трудом вылезаю из постели перед вечерней.
– Ну, и как твой писклявый младенец?
– И мать, и новорожденный чувствуют себя замечательно, спасибо. – Гибсон присмотрелся к лицу друга: – Знаешь, ты и сам смотришься не очень-то бодрым.
Девлин хмыкнул.
– Чем больше я узнаю о Даниэле Эйслере, тем запутаннее представляются обстоятельства его смерти. – Себастьян уже рассказал хирургу о визите нынешней ночью в древний особняк на Фаунтин-лейн, о пареньке, умершем у него на руках, и о любопытной беседе с ювелиром Франсийоном.
– А с этим племянником, Перлманом, ты уже говорил? – полюбопытствовал Гибсон.
– Еще нет. Сначала хочу съездить повидать Энни. Я так понимаю, ты уже закончил вскрытие тела Уилкинсона?
– Закончил.
– И что?
Доктор покачал головой.
– Я указал вероятной причиной смерти вальхеренскую лихорадку.
До своего долгого, шумного выдоха Себастьян даже не осознавал, что затаил дыхание.
– Энни будет рада это услышать.
– Думаешь, она поверит?
– Хочешь сказать, это неправда? – встретил Девлин обеспокоенный взгляд хирурга.
– Может, и правда. Я же сказал «вероятной причиной». Суть в том, что я не знаю доподлинно. – Гибсон сделал еще глоток эля. – Для такого человека, как Уилкинсон, наверное, было сущим адом превратиться в немощного инвалида.
– Но ведь Рис недавно обнадежил меня, будто ему стало лучше.
– Он солгал.
Оставив Тауэр-Хилл, Себастьян отправился в Кенсингтон, где нашел Энни Уилкинсон сидевшей на скамейке в маленьком, огороженном стеной садике на площади неподалеку от дома. Взгляд молодой женщины задумчиво следил за дочерью, которая пускала красный кораблик в оставленной дождем луже. День стоял туманный и холодный, но мать с девочкой были тепло одеты, и Себастьян подумал, что понимает потребность, выгнавшую их сюда, подальше от воспоминаний, которые наверняка заполонили, словно призраки, их тесную квартирку.
– Девлин, – подхватилась на ноги Энни, едва его увидела. – Что слышно?
– Я только что виделся с Гибсоном. Он сообщит коронеру, что Рис скончался от вальхеренской лихорадки.
Вдова прижала пальцы к губам:
– Благодарение Богу.
Повернувшись, они пошли рядом по дорожке. Эмма радостно побежала вприпрыжку впереди, сжимая в кулачке свою игрушку.
– Энни, ты говорила, тем вечером Рис часов в восемь-девять пошел прогуляться. Не знаешь, зачем?
– Он иногда гулял перед сном. А что? – сузившись, глянули на Девлина серые глаза.
– В тот день муж не показался тебе чем-то необычно обеспокоенным?
Вдова резко остановилась, вскинув голову. Черты ее лица напряглись.
– Если и показался, думаешь, я стала бы об этом распространяться?
– Энни, – мягко произнес Себастьян, – я на твоей стороне. Я просто хочу убедиться, что мы ничего не упускаем.
– Извини. – Спутница дрожащей рукой отвела со лба прядку волос, немного поколебалась, будто раздумывая над вопросом, затем сказала: – Рис уже долгое время был сам не свой. Это нелегко, ощущать, как рушится твое здоровье, обнаруживать, что ты не в состоянии делать простейшие вещи. Но в воскресенье он ничем не отличался от того, каким был днем или неделей раньше.
– У твоего мужа имелись враги?
– У Риса? Боже милостивый, нет. Ты же знал его. Порой он слишком поспешно выносил суждения, но никогда не наживал себе врагов. К чему ты клонишь? Ты ведь не думаешь, будто кто-то мог… будто кто-то убил его?
– Нет, я так не думаю. Но хочу удостовериться.
Они снова остановились, когда малышка присела на корточки, чтобы запустить кораблик в лужу побольше, которая тянулась вдоль дорожки.
Глядя на дочь, Энни негромко заметила:
– Сейчас она помнит Риса, но это продлится недолго. Скоро он станет для нее просто кем-то, известным лишь со слов матери, кем-то не более реальным, чем заяц и черепаха в подаренной тобою книге с баснями.
– Но все же Эмма не забудет его – по крайней мере теплый отсвет его любви, пускай даже потому, что она вырастет, слушая твои рассказы о Рисе.
– Но она так и не узнает своего отца, равно как и он не порадуется ее взрослению. И когда думаешь об этом, становится невыносимо.
Себастьян хотел сказать: «Значит, не думай об этом. Возвращаясь к таким мыслям снова и снова, ты только усугубляешь боль». Но промолчал, поскольку понимал: человек, только что понесший тяжелейшую утрату, не может не думать о ней.
Будто вторя его размышлениям, вдова вздохнула:
– Ну вот я и дошла до слезливых жалоб, как слабачка.
– Ты одна из самых сильных женщин, которых мне доводилось знать, Энни. Это нормально – дать себе время погоревать.
Собеседница покачала головой и тяжело сглотнула, дернув горлом:
– Знаешь, что самое худшее из всего этого? Порой я ловлю себя на мысли, что в определенном смысле потеряла Риса – того Риса, которого полюбила, – еще три года назад, когда он отплыл на тот проклятый, зараженный болячкой остров. После он никогда уже не был прежним. И в такие моменты чувствую себя столь ничтожной, эгоистичной и низкой, что сама себя ненавижу.
– Энни, я понимаю.
Спутница состроила гримасу, до того напомнившую Девлину прежнюю бойкую девушку, что он невольно улыбнулся.
– Вы только послушайте меня. Опять слезливая болтовня. А ведь я даже не поблагодарила тебя за то, что ты проделал неблизкий путь, чтобы еще раз повидаться со мной.
– Если позволишь, я завтра снова заеду. Может, Эмма разрешит почитать ей какую-нибудь историю.
– Думаю, ей это понравится.
Выходя из сада и взбираясь на высокое сидение своего экипажа, Себастьян ощущал, что мать и дочь за ним наблюдают. Но когда оглянулся, то увидел, как Энни, не обращая внимания на опустившийся в лужу подол траурного платья, присела рядом с дочерью и так сильно подтолкнула красный кораблик, что тот стремительно пронесся по воде, оставляя за собой разбегающийся в стороны след.
ГЛАВА 25
К тому времени, когда Себастьян наконец-то настиг Самуэля Перлмана в залах аукциона «Таттерсолз», он многое узнал о колоритном племяннике Даниэля Эйслера.
Несмотря на употребленное Франсийоном определение «парень», Перлману на самом деле было сорок два года. Частый посетитель самых престижных заведений на Бонд-стрит и Сэвил-роу, он обитал со своей новоиспеченной супругой в шикарном особняке на северной стороне Ганновер-сквер. Источником его богатства служила обширная торговая империя, которую Перлман унаследовал от отца лет десять тому назад и немедленно передал в руки опытных управляющих, предпочитая вести праздную и роскошную жизнь. Насколько Девлину удалось выяснить, джентльмен не увлекался азартными играми и не имел ни любовницы, ни долгов.
Себастьян подошел к Перлману, когда тот осматривал во дворе изящную гнедую, в белых «чулках» кобылку. Хотя дождь и утих, но под колоннадой открытого рынка по-прежнему блестели лужи, по которым шлепали люди и кони. На один напряженный момент взгляды мужчин поверх лошадиной спины встретились, затем Перлман закатил глаза и устало, скучающе выдохнул:
– О, Господи, вы все же нашли меня.
– А вы от меня прятались? – любезно поинтересовался Девлин, прислоняясь плечом к ближайшей колонне и скрещивая руки на груди.
– Прятался? Какое утомительное, не говоря уж о том, что совершенно плебейское занятие. Вряд ли.
Перлман был высоким и долговязым, с лысеющей макушкой в обрамлении вьющихся темных волос и заметно скошенным подбородком. Последний изъян, как на грех, подчеркивался чрезмерно высокими углами воротничка рубашки и вычурно повязанным галстуком. Затянутый в талии облегающий сюртук, панталоны самого светлого из желтых оттенков, жилет узорчатого шелка – экстравагантный племянник Даниэля Эйслера явно претендовал на звание денди.
– Если вы знаете, что я вас разыскиваю, – усмехнулся виконт, – полагаю, понимаете, по какой причине.
– Кажется, вы проявляете интерес к убийству моего родственника. Хотя, откровенно говоря, не представляю, с какой стати, учитывая, что виновного в преступлении изверга уже отправили за решетку в Ньюгейт ждать казни.
– Вы хотите сказать, ждать суда.
– Это формальности, – небрежно взмахнула обтянутая перчаткой рука с длинными пальцами. – Задержанный без сомнения виновен. Я сам застал его над бездыханным телом моего несчастного дяди.
– Так мне и сказали. Интересно, а что там делали вы?
Перлман застыл.
– Простите?
– Почему вы решили именно в тот вечер навестить мистера Эйслера?
– А почему нет? Он был моей единственной близкой родней.
– И на дух вас не переносил.
Прервав осмотр лошади, собеседник повернулся.
– Я бы не стал так далеко заходить в заявлениях, хотя не стану отрицать, мы не были близки. Тем не менее, знаете ли, свой долг перед престарелыми родственниками следует выполнять.
– Особенно когда от этих престарелых родственников много чего ожидаешь.
– В высшей степени вульгарное предположение.
– Боюсь, правда часто вульгарна. – Себастьян погладил лошадь по белому пятну на морде. – Я слышал, дядюшка грозился лишить вас наследства.
Перлман натянуто улыбнулся:
– Чуть ли не каждый день. Божился, что если я не переменю «экстравагантное», по его определению, поведение, отпишет все, чем владеет, на благотворительность. Но этого никогда бы не случилось.
– Настолько уверены?
– Дядя не верил в филантропию. Он скорее сжег бы свой особняк со всем содержимым, чем дал бы хоть пенни бедным и нуждающимся. – Слова «бедным и нуждающимся» щеголь выговорил так, как иной произнес бы «рвани и отребью».
– Мистер Эйслер всегда мог завещать свое богатство кому-нибудь другому. Тому, кто больше пришелся по душе.
– Ему никто не был по душе. Да, он презирал меня, но, с другой стороны, он презирал и всех остальных. Разница лишь в том, что я – сын его сестры. Родство все-таки имело для него значение, впрочем, не такое уж и большое. Сомневаюсь, потрудился бы дядя перейти через дорогу для спасения моей жизни. Однако, по его убеждению, деньги должны оставаться в семье. Так что если вы намекаете, будто у меня имелись причины прикончить старика, ваше предположение совершенно ошибочно – помимо того, что чертовски оскорбительно.
– Думаю, Рассел Йейтс считает ваши обвинения в его адрес не менее оскорбительными.
Ноздри Перлмана раздулись, по моде бледное лицо залилось сердитым багрянцем. Наигранная скука и безразличие исчезли, оставив джентльмена дрожащим от гнева и еще какого-то чувства, очень похожего на страх.
– Я застал Йейтса над телом, когда вошел в дом. Как, черт подери, по-вашему, я мог убить дядю?
– На самом деле, все очень просто. Вы застрелили Эйслера. Визитер постучал. Вы запаниковали, выскочили через черный ход, затем оббежали дом, ворвались в парадную дверь и обвинили Йейтса в содеянном вами же.
– Это самое нелепое предположение, которое мне когда-либо доводилось слышать. Я ничего не знаю об оружии. Никогда не проходил военной подготовки. Я даже не интересуюсь охотой!
– Для того чтобы попасть в человека, стоящего прямо перед тобой, не обязательно быть искусным стрелком.
Дождь припустил снова, барабаня по крыше галереи и прогоняя со двора людей и лошадей. Перлман прищурился в низкое небо.
– С меня хватит. Я не собираюсь здесь мокнуть, выслушивая всю эту чушь. – Коротко кивнув выводчику кобылы, племянник Эйслера повернулся уходить.
– Расскажите мне о голубом бриллианте, – остановил его виконт.
Перлман медленно развернулся обратно. Если раньше его лицо было багровым, теперь оно побелело.
– Прошу прощения?
– О большом, бриллиантовой огранки алмазе, который продавал ваш дядя. Вы ведь знали об этом? Полагаю, драгоценность стоит приличную сумму.
– У дяди не было никакого голубого бриллианта.
– Да нет же, был. По крайней мере находился в распоряжении мистера Эйслера, пока тот устраивал продажу для настоящего владельца. Уж не хотите ли вы сказать, будто камень пропал?
Собеседник стремительно облизнул кончиком языка губы.
– Боюсь, у вас ложные сведения либо вы просто неверно истолковали услышанное.
– Возможно, – ухмыльнулся Девлин. – Ради вашего же блага, надеюсь, так оно и есть. В противном случае могут возникнуть… сложности, не так ли? Я имею в виду, когда хозяин алмаза потребует обратно свое имущество?
Все так же туманно улыбаясь, Себастьян пошел прочь. Перлман остался стоять посреди двора, не обращая внимания на проливной дождь, от которого заляпывались грязью франтоватые бледно-желтые панталоны и раскисали накрахмаленные уголки смехотворно высокого воротника.
ГЛАВА 26
– Любопытная копия, – заметила Абигайль Макбин, осторожно переворачивая ветхие, побуревшие страницы манускрипта.
Приятельницы устроились на первом этаже, в тесной комнатке, выходившей в промокший сад. Геро предполагала, что помещение задумывалось как утренняя столовая. Но Абигайль совместила столовую с библиотекой, и большую часть стен занимали высокие книжные шкафы, забитые старыми книгами и диковинными предметами. Положив на столе открытый «Ключ Соломона», хозяйка дома извинилась перед гостьей, что не предлагает никакого угощения, объяснив:
– Я взяла себе за правило никогда не держать поблизости еду или напитки при просмотре ценных древних рукописей.
– Понимаю, – отозвалась Геро, наблюдая за подругой. – А эта рукопись ценная?
– С точки зрения науки, да. В денежном отношении – не берусь определять. Судя по стилю начертания, я бы датировала твой экземпляр примерно серединой шестнадцатого века.
– Но это же столетие спустя изобретения печатного пресса. Почему тогда книга написана от руки?
Мисс Макбин перевернула следующую страницу и нахмурилась при виде странной геометрической фигуры.
– «Ключ Соломона» переводили на греческий, латинский, итальянский, французский языки, частично и на английский. Однако, насколько мне известно, его никогда не издавали. Часто даже ранее напечатанные гримуары встречаются в рукописном виде. Бытует поверье, якобы написанным от руки текстам изначально присуща магическая сила, поэтому они считаются более могущественными, чем печатные версии.
– Так это по сути что? Пособие по колдовству?
– Да. Здесь объясняется, как изготовлять талисманы и амулеты, как накладывать магические заклинания, как вызывать ангелов или демонов и все такое прочее.
– Для каких целей?
– Тех, что и всегда: любовь, деньги, власть.
– А как насчет мести?
– И это тоже.
– Все типичные мотивы убийства, – негромко заметила Геро.
– Я не рассматривала вопрос с такой точки зрения, но, полагаю, ты права. – Рука мисс Макбин застыла на страницах. – Где ты взяла эту книгу?
– Ее контрабандой доставили в Англию для одного человека, которого убили в минувшее воскресенье.
– Имеешь в виду Даниэля Эйслера?
– Ты знала его?
Абигайль аккуратно закрыла потертую кожаную обложку и отложила рукопись в сторону.
– Да, знала. Он увлекался оккультизмом. Причем отнюдь не в научном ключе – хотя поначалу старался убедить меня, будто его устремления исключительно исследовательские.
– То есть, он всерьез верил в темную магию?
– Со временем я осознала, что да, действительно верил. Эйслер постоянно обращался ко мне за помощью при переводе некоторых сложных отрывков или чтобы проследить малопонятные ему ссылки.
– Хочешь сказать, ты помогала ему? – Геро не вполне удалось скрыть удивление в своем голосе.
Приятельница разразилась взрывом искреннего хохота.
– Если ты спрашиваешь, помогала ли я старику вызывать демонов и накладывать заклинания разорения и уничтожения, ответ отрицательный. Ритуал, который я недавно проделывала там, – кивнула она в сторону мансарды, – всего лишь мой способ вникнуть в замысел автора текста.
Мисс Макбин помолчала минуту, глядя сквозь окно во двор, где с зонтиками в руках весело шлепали по лужам ее белобрысые племянник и племянница под бдительным присмотром няни. Девочке было лет восемь, мальчик выглядел на три-четыре года младше. Он визжал от восторга, между тем как сестричка выкрикивала что-то, чего Геро не могла разобрать.
Абигайль улыбнулась, затем посерьезнела.
– В определенном смысле я на первых порах действительно помогала Эйслеру – по неосмотрительности. Когда он убеждал меня, будто питает исключительно научный интерес, я, естественно, поверила. А с какой стати было сомневаться? И только со временем начала понимать, что старик абсолютно серьезно проводит магические обряды. Он на самом деле веровал в силу древних ритуалов и заклинаний. И собрал обширнейшую коллекцию манускриптов.
Геро кивнул на лежавший между ними на столе «Ключ Соломона».
– А что ты можешь рассказать именно об этом?
– Ну… этот вообще считается одним из важнейших – если не наиважнейшим из всех гримуаров. Претендует на создание во время правления царя Соломона, хотя в действительности был написан, скорее всего, в эпоху Возрождения – как и большинство подобных творений.
– А я почему-то всегда связывала колдовство со средневековьем.
Мисс Макбин кивнула.
– В Средние века была широко распространена народная магия. Но к началу Возрождения укрепилось мнение, будто со времен египтян и римлян магия выродилась. Затем, с падением Константинополя и изгнанием евреев и мавров из Испании, такие страны как Франция, Германия и Англия пережили приток действительно древних магических текстов, которые в Европе были утрачены. В результате в пятнадцатом веке произошел настоящий всплеск в написании новых гримуаров. В тогдашних сочинениях можно обнаружить много иудейской каббалистики, арабской алхимии, фрагменты греко-римских и египетских учений.
Пробежав кончиками пальцев по краю потрепанной древней рукописи, Абигайль задумчиво уставилась на нее.
– Что такое? – спросила Геро, глядя на подругу.
– Я просто подумала… В газетах писали, будто Эйслера застрелили. Это правда?
– Да, а что?
– В таком случае не похоже, чтобы интерес старика к оккультизму имел какое-то отношение к его смерти. В смысле, его же не нашли распластанным на пентаграмме с зажженной на груди «рукой славы» [20]20
Рука славы(англ. Hand of Glory) – амулет в заклинаниях черной магии. Изготавливается из правой руки убийцы, отрезанной, когда труп еще висел на виселице или во время затмения луны. Руку заворачивали в саван, смоченный кровью и выдержанный в течение двух недель в глиняном кувшине с солевым раствором и разными видами перца. Затем все это либо сушили в печке с вербеной, травой, которая, по поверью, отгоняла демонов, либо высушивали на солнце, предпочтительно в самые жаркие дни августа. Затем между пальцами руки вставляли особые свечи, прозванные «свечами мертвеца» – из жира убийцы, с фитилем из его волос. Другой метод изготовления состоит в том, что из «руки славы» выпускают кровь, сушат ее, погружают в воск, чтобы сами пальцы можно было жечь, словно свечи. Считалось, что горящие свечи или пальцы имели силу замораживать людей на ходу и лишать их дара речи. Взломщики зажигали «руку славы» перед тем, как влезть в дом, уверенные, что амулет не даст обитателям проснуться, пока они будут грабить.
[Закрыть].
– Какой рукой?
– Тебе не захочется подробностей, – смешливо прищурились глаза мисс Макбин, но веселье тут же угасло. – Ты и вправду считаешь, будто это, – указала она на старую книгу, – как-то связано с убийством Эйслера?
– Может, и нет. Но не исключено, что в рукописи заключается то, что мы упускаем. Что-то важное, – ответила Геро и почувствовала на себе пристальный взгляд подруги.
– Как я догадываюсь, смертью Эйслера заинтересовался лорд Девлин?
Виконтесса кивнула.
– Он не верит, что человек, которого арестовали за это преступление, действительно виновен.
– Вот как. – Абигайль перевела взгляд обратно на игравших во дворе детей. На мгновение Геро показалось, что собеседница собирается что-то сказать. Но та промолчала.
– Не подскажешь, где можно найти английскую версию «Ключа Соломона»? – поинтересовалась гостья.
От поднявшейся из-за стола хозяйки дома повеяло ароматом лаванды со странной ноткой мускуса.
– У меня есть несколько экземпляров. С удовольствием дам тебе один на время.
– Благодарю, но я не могу принять такое одолжение.
– Нет, прошу тебя. Ни одна из моих копий не имеет особой ценности. Позволь мне помочь.
– Хорошо, спасибо.
Экземпляр, одолженный виконтессе, оказался меньше рукописи на иврите – около восьми дюймов в высоту, – но был написан красивым, плавным почерком и изысканно иллюстрирован в ярких оттенках ультрамарина, киновари и вермильона. Геро пролистала книгу, округляя глаза.
– Ты сказала, большинство заклинаний касаются богатства, любви, власти или мести. Что, по-твоему, интересовало Эйслера больше всего?
Мисс Макбин на минуту задумалась.
– Похоже, особенно он был помешан на заклинаниях, способных удерживать в подчинении души мертвецов.
– Удерживать души… Господи Боже.
– Не думаю, будто Господь Бог имеет к этому хоть малейшее отношение, – отозвалась Абигайль. Ее полноватое, миловидное лицо приобрело странное напряженное выражение, вьющиеся рыжие волосы пламенели в тусклом свете ненастного дня. – Почитай книгу, и сама поймешь.
За стенами обманчиво заурядного на вид домика Абигайль Макбин с серого неба по-прежнему моросил мелкий дождь. В воздухе висел запах влажной травы и увядающих роз и едкий дым из бесконечных рядов печных труб. Шагая по короткой садовой дорожке к своей ждущей у обочины карете, леди Девлин сосредоточила все внимание на том, чтобы уберечь от дождя два манускрипта, и не заметила темноволосого мужчину в чересчур большом сюртуке и широкополой шляпе, пока тот не возник прямо перед ней.
– Вот и вы. А я тут вас заждался, так-то, – произнес он, широко и бессмысленно ухмыляясь, как человек, который смеется над одному ему понятной шуткой – или который давным-давно утратил рассудок.
Метнувшись взглядом к желтой карете, где под дождем лошадиные спины сделались иссиня-черными, виконтесса увидела, что Джордж, ее лакей, сорвался с места с вытянувшимся от внезапной тревоги лицом. Хотя Геро понимала, что настоящей опасности нет, тем не менее ощутила, что по коже побежали мурашки, а дыхание участилось, как у любого разумного существа при столкновении с признаками безумия.
– Позвольте, – обронила она, пытаясь обойти незнакомца.
Мужчина взметнул костлявые и грязные пальцы, впиваясь в рукав ее платья для выездов.
– Не уходите. У меня послание для капитана.
Вздрогнув от отвращения, Геро дернулась из захвата с такой силой, что обе книги чуть не вылетели у нее из рук.
– Какого капитана?
– Для капитана лорда Девлина. Передайте ему: что мне причитается, то причитается, и капитан обязан по справедливости позаботиться, чтобы я свое получил. Может, он и подзабыл Джада Фоя. Но он должен помнить. О, да, он должен помнить.
– Миледи? – встал рядом с хозяйкой Джордж. – Этот тип досаждает вам?
Фой вскинул ладони. Его улыбка даже не дрогнула, а взгляд не отрывался от лица Геро.
– Вы передадите ему, правда?
Затем полоумный сунул руки в карманы сюртука и неторопливо зашагал прочь, покачивая локтями и вытянув губы в нестройном свисте, вскоре заглушенном шелестом дождя.
