Текст книги "Футбольный Дозор (СИ)"
Автор книги: К. Ветнемилк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Антону безразличны и те, и другие, поэтому он не очень внимательно смотрит на поле, вместо этого изучая поведение соседей.
Симеоныч весь отдается игре: всплескивает руками, трубно ревет: "Пошел! Пошел по флангу! Пас отдай, чувырло!", смеется и плачет. Одихмантьев, сжавшись в комочек, кусает губы и пальцы, периодически обращается к соседям за сочувствием: "Нет, гляньте, ну что делают, а?". Кресло между ним и Симеонычем по прежнему свободно. Бородатый очкарик внизу безостановочно трещит семечками, неотрывно глядя на поле и бормоча себе под нос невнятно: "Плавали, знаем... Но пассаран... Это вряд ли... А если туда попробовать...", словно не наблюдает за футболом, а рассчитывает ходы в шахматной партии. Спесивый юноша наверху – демон желчи и презрения, он сверкает очами, скрестив руки на груди и выпрямившись, словно проглотил оглоблю. Но основное внимание привлекает к себе сосед справа – щуплый человечек с лисьей мордочкой. Пыхая дешевой вонючей сигаретой Антону в ухо, он громко и внятно вещает:
– Эх, и какие же все уроды. Дебилы и кретины. Вон тот, наш правый край – это же ошибка природы. А получает огромные деньги. Гнать, гнать из команды ссаными тряпками! Вратарь – жирный ленивый боров. Да он же мяча боится, просто чудо, что нам еще не забили. Пусть вернет всю зарплату, которую получил в команде за два года, и катится к чертовой матери. Про тренера нашего я вообще молчу. Этому старому маразматику давно пора на пенсию, внуков нянчить и в лавку пердеть. Пьют народную кровь, и на эти же деньги нервы этому же народу портят. Скоты! Сволочи! Подонки! Моя бы воля...
Это как раз тот случай, когда Антону изо всех сил приходится сдерживаться. Своего противного соседа он с удовольствием телепортировал бы куда подальше. Но нельзя. Светлому Магу применять магию против обычных людей не то чтобы запрещено, но считается крайне неэтичным. А потом придется разбираться с Дневным Дозором, а то и с Инквизицией. Поэтому он поворачивается к "сморчку" и предельно вежливо, но максимально ядовито произносит подходящую фразу из одного старинного и любимого народом фильма:
– Уважаемый! Если тебя не затруднит, будь так добр, пожалуйста... заткнись!
И в тот же момент сверху звучит окрик:
– Засохните вы оба, не мешайте футбол смотреть!
"Сморчок", поперхнувшись, замолкает, тушит сигарету и, вонзив локти в колени и положив подбородок на острые кулачки, начинает, обиженно сопя, наблюдать за матчем.
* * *
...Мы выпьем 100 стаканов,
Нам будет хорошо.
Давай, вперед, Тарханов!
А мы нальем еще.
Кры-ы-ыль-я!...
* * *
И в этот момент гости забивают гол. Антон не видит самого момента, но под разочарованный вздох трибун вскидывает глаза и успевает заметить только, как кожаное ядро торжественно вкатывается в сетку ворот хозяев. На поле и на большей части стадиона немая сцена. Орут и приплясывают только фанаты ЦСКА, а немногочисленные группы местных болельщиков пытаются заглушить их нестройным, но пронзительным свистом.
– Эх-х... Так я и знал, – машет рукой Одихмантьев. – Давай, Слон... Наливай.
В мгновение ока на кресле между Одихмантьевым и Симеонычем появляется газетка, на нее выгружаются пара бутылок с прозрачной жидкостью, консервная банка с яркой этикеткой, несколько алых помидорин, булка белого хлеба и палка полукопченой колбасы. В три одноразовых пластмассовых стаканчика наливается по сто миллиграммов драгоценной влаги с запахом этилового спирта.
– Ну что, по первой? – с воодушевлением произносит Одихмантьев. – Кстати, Антон, держите. Это ваша порция.
– Да я вроде не пью, – пытается отмазаться Антон.
– Ага. Знаем-знаем, как "не пьете". В кино все ходим, да и книжки господина Лукьяненко тоже иногда читаем.
– Да и не хочу, жарко еще, да и как-то настроения нет.
– А мы первую за вас выпьем. Верно, Слон? Держите, Антон, и не забывайте, что тостуемый пьет до дна.
Выдыхают воздух. Залпом выпивают. Морщатся. Сипло крякают. Закусывают маленькими крепенькими "дульками".
– Х-хорошо пошла, – поясняет окружающим Одихмантьев. – А вторая пойдет еще лучше. Между первой и второй, как известно, перерывчик должен быть не слишком продолжительным. Слон! Наливай!
А матч тем временем продолжается. Теперь гости в красно-синих полосатых футболках подолгу разыгрывают мяч, не слишком активно идут вперед, короче, "сушат игру". Хозяева пытаются наладить хоть какое-то взаимодействие, но у них это плохо получается. Пара-тройка неуверенных ударов издалека проходят сильно выше ворот. Сверху видно, как внизу, на специальной тренерской скамеечке сыто отдувается и ковыряет выпуклым ногтем в желтых зубах толстенький человечек с густыми моржовыми усами. Издалека кажется, что совсем рядом, а на самом деле в полусотне шагов от него в напряженной позе застыл другой – худощавый, седой, в тонких интеллигентских очках.
Стадион недовольно сопит десятками тысяч носов. Буря эмоций утихает. Густое и вязкое облако тоскливой обреченности обволакивает трибуны – просто раздолье для Темного Иного: сдувай пену, да пей. Не зря, не зря в последние годы Завулон и вся верхушка московского Дневного Дозора вдруг заделались поклонниками столичных "Динамо" и "Торпедо", посещают все их матчи. А уж на сборную-то они испокон веку ходили и будут ходить еще очень-очень долго, может быть, всегда.
И только Северная трибуна никак не может успокоиться. В гостевом секторе царит веселье, на весь стадион разносятся издалека дружное рявканье полутора сотен глоток – что-то вроде бы стихотворное, но не совсем понятное. Им пытаются отвечать небольшие компактные группки зелено-бело-синих, рассеянные по стадиону, но получается как-то вразнобой и неубедительно.
А в секторах, оккупированных местной гопотой, все головы повернуты в сторону гостевого сектора. Сотни рук потрясают кулаками и факами, сотни глоток что-то визгливо орут. "Мартышка" стоит на сиденье кресла, размахивает руками, скрежещет немногочисленными зубами и рыдающим голосом невпопад выкрикивает все известные ему обидные ругательства:
– Вы суки! Лохи позорные! Пидоры гнойные! Хачи вонючие! Убирайтесь в свой поганый израиль! Я убью вас всех и в жопу трахну!
"Афанасий" одной рукой придерживает "Мартышку" и, нехорошо ухмыляясь, другой рукой нащупывает что-то у себя за пазухой. Мальчик Коля тоже заражен общей истерией и вопит что-то нечленораздельное в сторону вражеского сектора. И только "гиббон-орангутан", которого кличут Толиком, безучастен к происходящему. Склонив голову, он зеленоватой струйкой блюет между коленей.
* * *
Перерыв.
Команды покинули поле. Стадион глухо ворчит. От трибуны к трибуне из динамиков мечется какая-то бодрая музычка. Ручейки болельщиков стекают с трибун и образуют нечто вроде лужицы возле входа в туалеты.
Одимантьев развалился в кресле, скрестив руки и ноги, у него отличное настроение, несмотря на то, что "Крылья" уступают в счете. Симеоныч прижал к уху сотовый телефон, внимательно слушает комариный писк, раздающийся из трубки, и изредка коротко роняет в ответ:
– Да, проверьте. Нет, не будем. Угу...
Он и на футболе работает, общаясь с дежурными Дозора.
Несмотря на тень, покрывшую трибуну, Антону после выпитой водки жарко. Он размышляет, не снять ли футболку? По крайней мере, противоположная трибуна, которую еще облизывает вечернее солнце, пестрит выпуклыми голыми пузами. Еще во время первого тайма Антон заметил на ней большие разноцветные транспаранты с надписями типа "Крылья forever", "www.KC-CAMAPA.ru" и, совсем непонятно – "Мы нам нужны?".
Пока длится перерыв, сидящие на трибунах болельщики активно обмениваются мнениями:
– Не, ну судья – просто пидарюга, весь тайм свистел в одну сторону.
– И два верных пеналя не дал.
– Не два, а целых три!
– И желтую пожалел для ихнего защитника.
– Фигасе, желтую. Красную надо было. Вот гнидор, а?
Именно тогда Антон впервые слышит коронную фразу:
– Да уж. Топит кто-то команду втихаря.
* * *
Второй тайм проходит в более равной борьбе. Гости не столько атакуют, сколько мешают хозяевам играть. На поле постоянно происходят микростычки, звучит свисток арбитра, мяч гуляет от штрафной до штрафной. На трибунах царит нервная обстановка. Отдельные группки болельщиков пытаются зажигать, но общая многотысячная масса их не поддерживает – сдержанно бурлит и клокочет сама по себе. На противоположной трибуне кто-то безостановочно дудит, и этот унылый звук стелется над трибунами словно вой собаки Баскервилей над Гримпендской топью.
На стадион опускается душноватый летний вечер. Матч катится к своему логичному завершению, к поражению хозяев. Очередное столкновение метрах в сорока от ворот гостей. Судья назначает штрафной. Игрок в серой футболке по-комиссарски машет рукой: "вперед, мужики!", коротко разбегается и по высокой траектории "грузит" во вражескую штрафную. Светлое ядрышко мяча опускается в район "пятачка", на него с четырех сторон бросаются форварды "Крыльев", защитники и вратарь "ЦСКА"... столкновение... куча мала... короткий свисток... и общий ликующий вопль тридцати тысяч глоток взрывается над стадионом посильнее ядерного фугаса. Все болельщики вскакивают, подпрыгивают, размахивают руками и орут.
– Пеналь! Пендель!! Пенальти!!!
Игроки в полосатых красно-синих футболках недоуменно переглядываются, разводят руками. Их усатый тренер мечется возле своей скамеечки, тычет в небо пальчик и что-то гневно, но неслышно кричит в сторону арбитра. Нападающий хозяев носком бутсы выдалбливает в газоне ямку, устанавливает мяч, не поднимая глаз и, стараясь не глядеть на ворота, трижды плюет на него. Вратарь в это время звонко хлобыщет железными шипами бутс сначала по одной штанге, потом по другой, семенит по ленточке туда и обратно, поднимает глаза к небу и крестится.
Мяч установлен. Стадион замолкает, затаивает дыхание, кажется, что слышен только синхронный стук об ребра тридцати тысяч сердец. (Вот сейчас, думает Антон, делай что угодно: поднимай перекладину, смазывай подошвы вратарю скользкими соплями, пристраивай внутрь мяча и в девятку ворот пару магнитов – никаких помех для потенциальных "хоттабычей"). Разбег... несильный тычок в нижний уголок... прыжок вратаря...
– А-а-а!!! О-о-о!!! Тама!!!
Ликуют все, кроме гостевого сектора. Завывают какие-то сирены, явно утащенные со складов гражданской обороны. Орет, размахивая толстенными руками, Симеоныч. Приплясывает на месте Одихмантьев. Аплодирует бородатый очкарик. Молотит острым локтем под ребра Антону "сморчок". Визжит и бесится "Мартышка". На Северной трибуне вспыхивают три огромных снопа ярких искр – зеленый, белый и голубой. Если приглядеться, то видно, что вырастают они из пустых, поднятых к небу ладоней Ксюши. Но Ксюшиным соседям все равно, они зачарованы легким Заклинанием Отрицания. А что касается остальных, сидящих в отдалении, то вряд ли нормальный человек обратит на Ксюшу внимание, а если и обратит, то не поверит своим глазам.
И тут "Афанасий" выхватывает что-то из-за пазухи, сует в руку Коле и кричит ему в ухо:
– Так им! Давай! Кидай!
И Коля запускает тяжеленький, мерзко шипящий цилиндр по крутой дуге в центр гостевого сектора.
* * *
Файер падает в самую гущу болельщиков ЦСКА. Слышны вскрики обожженных фанатов, кто-то срывает куртку, начинает тушить огненный кактус, катающийся под ногами. Но Коля, принимая от "Афанасия" второй и третий файеры, также сильно и дьявольски метко швыряет их в толпу иногородних болельщиков. Слышен рев возмущения, в ответ через цепочку растерявшихся милиционеров летит град пивных бутылок. Бутылки падают россыпью – одни разбиваются о кресла, другие попадают в бока и животы местных фанатов. Всхрюкивает и отшатывается бритоголовый здоровяк лет 16-ти, которому бутылка врезается прямо в челюсть, слышен хруст выбиваемых зубов, кровь выплескивается на одежду ему и его ярко размалеванной соседке. Но не беспокойтесь, это всего лишь некий Айрат Муталибов, у которого и без того половина зубов выбита в драках, и его подруга Ленка. Они оба крепко пьяны, и потому ему не больно, а ей не страшно.
Собственно говоря, именно на что-то подобное все фанатские сектора, и местные, и гостевые, втайне надеялись. И теперь с яростным упоением бросаются громить друг друга.
Сначала достается представителям милиции. Их пинают ногами, лупят вырванными креслами, рвут на них одежду. В передних рядах заметен, конечно же, "Мартышка". Закатив глаза и пронзительно визжа, юный берсерк яростно размахивает двумя бутылочными "розочками", лягает всех встречных-поперечных, своих и чужих, и лезет вперед – разрывать на части и топтать врага. Но он не одинок, подобным же образом ведут себя еще несколько десятков подростков с обеих сторон.
Оставшиеся "в тылу" также не бездельничают. Например, "гиббон-орангутан", которого кличут Толиком, проблевавшись в первом тайме, с кряканьем методично вырывает кресло за креслом и, подобно циклопу Полифему или медному великану Таллосу, мечет их издали во вражеский сектор. Северную трибуну и часть поля заволакивает густыми клубами вонючего дыма.
Матч останавливается.
* * *
Спустя полтора часа после окончания матча трое Иных идут по вечерней улице, удаляясь от стадиона. Впереди бодро выписывает зигзагообразные траектории пьяненький Одихмантьев, а Антон и Симеоныч плетутся, слегка поотстав. Не очень трезвым голосом Антон спрашивает:
– А почему говорят, что "Крылья" кто-то топит? Ничья с чемпионом – это же здорово.
– Дык, а разве ж не видно? Фактически, эта ничья – случайность. В прошлом году был состав, была игра, были медали. Сейчас же ничего не осталось, одни развалины и дымящиеся головешки. Клуб в долгах, как в шелках. Всех ведущих игроков распродали. Команда застряла в хвосте турнирной таблицы. Репортеры желтой прессы слетелись со всех сторон, как вороны на падаль, и непрерывно травят оставшихся игроков, тренера, руководство команды, болельщиков. Все выглядит так, словно кто-то в самые неподходящие моменты высыпает на команду неожиданные поражения, финансовые долги, сорванные контракты, скандалы в коллективе. Да и сегодняшнее побоище между фанатами тоже явно кто-то спровоцировал, раньше-то такого не бывало. Теперь стадион могут дисквалифицировать, команда будет играть либо на нейтральных полях, либо дома, но при пустых трибунах. Эх-х...
– Может, тренер виноват?
– Да нет, как раз тренер и не дает команде пока окончательно утонуть. А местные власти и денежные мешки не то что не удерживают его, а даже подталкивают: уходи! Ты здесь не нужен! Ты здесь чужой!
– Так в чем проблема? Несомненно, они и виноваты в нынешней ситуации.
– Их руками все делается – это верно. Но уж больно хитро как-то закручено. А это ж обычные чиновники, ленивые и глупые. Они оживляются, только если их кто-то из кресла выпихнуть норовит. Но кому команда-то поперек горла встала, причем только в последний год? Кто-то чиновникам на ушко нашептать должен был, чтобы они так виртуозно начали топить команду.
– Футбольное руководство страны? Журналистское сообщество? Правительство? Иностранная разведка?
– Да тоже вроде бы мимо. Я просил Кима подсчитать кое-что. Но слишком много влияющих факторов, специальные программы – и "Мазарини", и "Ришелье" – захлебываются, вылетают по "stack overflow". Одно лишь удалось доказать – копают под команду не из Москвы, источник всех бед где-то рядом.
– Но кто, кто же так дьявольски ловко устроил и осуществил эту интригу, а потом тщательно замел следы? Кто на это способен? Неужели это – руководитель местного Дневного Дозора?
И тут Симеоныч начинает громко и весело смеяться. Одихмантьев, не слишком внимательно слушающий этот разговор, тоже начинает хихикать. Антон понимает, что сморозил какую-то глупость, но никак не может понять, что же вызвало такую странную реакцию его новых друзей.
* * *
Знаете ли вы поздний летний вечер в Самаре? Нет, не знаете вы самарского летнего вечера.
Эх, жалко, что нет рядом Николая Васильевича Гоголя, чтобы описать этот душноватый лиловый полумрак, опустившийся на город; эти дурманящие ароматы, которыми отдуваются после жаркого дня газоны и клумбы; этот приглушенный шелест редких автомобилей, проносящихся по отдаленным улицам.
По одному из безлюдных переулков раздаются дробные шаги бегущих людей. Две тени пересекают тротуар, ныряют во двор и скрываются за густым кустарником. Это "Афанасий" и Коля, они падают в траву и запаленно дышат.
– Ништяк, ушли... Кури, – "Афанасий", не вставая, роется за пазухой и протягивает Коле смятую пачку "Примы".
– Я... не..., – задыхаясь, отказывается Коля.
– А... Я и забыл... Ничего, научим... А ты молоток. Нам такие нужны. Приходи завтра в полдень в тот двор, где мы встретились. Отведем кое-куда, покажем кое-что и познакомим кое-с кем. Тебе можно. Ты наш – в доску.
Раздается чирканье спички, оранжевый огонек на мгновенье освящает профиль "Афанасия" со свежим синяком. И долго еще тлеет в темноте сигаретная искорка, пока "Афанасий" сиплым полушепотом что-то рассказывает и объясняет Коле.
* * *
На перекрестке под магической телекамерой Ночного Дозора два мага прощаются с третьим, с Одихмантьевым. Того совсем развезло, он с трудом держится на ногах.
– Ну, мы твои очки пока забираем, Антон повезет их в Москву, на демонстрацию. Если руководству понравится, будем внедрять по всей стране, – информирует Симеоныч, придерживая Одихмантьева за плечико.
– Н-не воз-зражаю... Ик..., – бормочет Одихмантьев.
– Э! Да ты совсем в дугу! Опять Мария скандал тебе закатит.
– Н-ни-чо... Я муж-жик или кто? Вот она у м-меня где! – Одихмантьев пытается продемонстрировать кулак, но вместо этого у него почему-то складывается неприличная фига. Одихмантьев приближает ее к глазам, с напряжением пытаясь понять, что же это такое и как же это оно у него получилось.
– Ну ты как хочешь, а я как Марии в следующий раз в глаза глядеть буду? – рокочет Симеоныч. Он делает толстыми руками легкие пассы, Одихмантьев отшатывается, втыкает рога в ствол ближайшего дерева и начинает бурно изливать излишний алкоголь на газонную траву. Через минуту он поднимает голову, отирает холодный пот со лба и слабым, но трезвым голосом ругается:
– Ну и гад же ты, Слон. Весь кайф обломал.
– Да не уподобится Иной худшим образцам homo vulgaris, – назидательно произносит и сам не слишком трезвый Симеоныч. – Ну ладно, пока. Если сможешь, заскочи завтра в Дозор, мы тебе официальную бумагу выпишем по поводу временного использования твоих очков.
– Ладно-ладно... Пока-пока... Я тебе еще припомню..., – бормочет Одихмантьев, удаляясь в сторону своего дома довольно ровной походкой.
Вот он проходит мимо закрытого киоска, бросает на него взгляд... Антон ощущает слабые колебания пространства, словно кто-то неподалеку воспользовался магией, смотрит вслед Одихмантьеву. Походка Одихмантьева снова пьяная-пьяная.
– С-скотина, – цедит сквозь зубы Симеоныч. – Кстати, траснсфузия жидкостей в желудок – это уже пятый уровень Силы.
– Лох! – кричит издалека Одихмантьев, размахивая конечностями и кривляясь, – Ты еще в тапки сикал, когда я пятый уровень получил... Мне диплом в Москве сам Гесер вручал!
* * *
Гостевая комната Ночного Дозора. Позднее утро. За окнами гудит город. В щели пестрых занавесок проникают солнечные лучи и бродят многочисленными зайчиками по обоям. На огромной двуспальной кровати в одиночестве разметался Антон Городецкий. В комнате душновато и жарковато, витает слабый запах алкоголя.
Высоко под потолком на стене просыпаются деревянные часы, оформленные в виде бревенчатой деревенской избы. Со скрипом отворяются маленькие ставенки, в окошечко вместо кукушки высовывается помятая со сна, нечесаная мордастая тетка в грубой ночной рубашке, длинно и широко зевает, протирает глаза, бросает взгляд вниз, на Антона... В круглых глазах ее вспыхивает ужас. Через мгновение выглядывает она же, завитая, накрашенная, одетая в цветастый сарафан, и, свесившись вниз, громким шепотом считает:
– Раз! Два! Три!... Одиннадцать!
* * *
Антон, шаркая тапочками по линолеуму, бредет по коридору Ночного Дозора. Где-то слышны голоса. Антон заглядывает во все комнаты подряд, они преимущественно безлюдны. В "библиотеке" на полированной крышке стола почему-то лежат грязные автомобильные покрышки, которых вчера не было. В комнате оперативного дежурного за экранами наблюдает незнакомый молодой человек, другой, но чем-то неуловимо похожий на вчерашнего. Он косится на Антона, бурчит "здрасьте" и опять утыкается в экраны. На большинстве экранов вместо городских улиц и площадей почему-то мелькают голубая вода, желтый песок и разнообразные девушки в ярких купальниках.
Антон достигает кабинета, голоса слышны из-за его полуоткрытой двери.
– О! Вот и Антон проснулся! С добрым утром! – смачно и громко приветствует его Симеоныч, развалившийся в кресле посреди кабинета с ворохом газет на коленях. За столом сидит Базиль в очках, спущенных на кончик носа, и что-то быстро пишет шариковой ручкой. Он поднимает глаза, привстает и протягивает Антону руку для рукопожатия.
– Жрать хочешь? – спрашивает Симеоныч. – Иди в столовую, там Таисия Николаевна пожевать кой-чего приготовила. Это... как его... "печено вепрево колено", во!
– Мне бы просто водички, – сиплым голосом отвечает Антон.
– А! Понятно, – Симеоныч щелкает пальцами, и на углу стола возникают несколько темно-коричневых бутылок с "жовто-блакитными" этикетками. "Жигулевское", разумеется. Антон хватает одну из них, безо всякой магии пальцами ловко отдирает крышку и присасывается к горлышку. Небритые щеки равномерно надуваются и опадают, слышны частые гулкие глотки.
– Утренняя пресса, – поясняет Симеоныч, указывая на газеты. – Многие про вчерашний матч пишут. Ну вот, например, некто Сергей Зайцев: "Форвард произвел ударение по мячу, и тот пушечно влетел в левую нижнюю девятку ворот". Ха-ха-ха! "Ударение по мячу"! Хо-хо-хо! "Нижняя девятка"! Хе-хе-хе! "Пушечно влетел"! Клоун, ей Богу! А вот заметка Елены Симпампулькиной: "Матч закончился массовой дракой, в которой приняли участие до двух сотен фанатов противоборствующих команд. Семнадцать человек госпитализированы, из них десять сотрудников милиции. Не обошлось без жертв, но связаны они не с дракой. В подтрибунном туалете стадиона "Металлург" найдено тело нетрезвого гражданина Семецкого, утонувшего в заполненном мочой желобе". Так ему и надо. А вот еще интересная цитата, какой-то Никодим Пронзительный (это явно псевдоним): "Обе команды продемонстрировали отчетливое стремление свести матч к результату, заранее обсуждавшемуся в букмекерских конторах. Остается невыясненным только один вопрос – сколько надо заплатить тренеру и президенту "Крыльев", чтобы эта сумма превысила выгоду от участия в договорном матче, и они покинули, наконец, наш слишком гостеприимный для проходимцев город". Ну и ну! Попался бы мне этот "Пронзительный"... Кто это такой?
– Дык, а в чем проблема? – отрывается от бутылки и утирает губы Антон. – Ты маг или погулять вышел? Прочти для начала газету сквозь Сумрак.
– Сейчас..., – Симеоныч сосредотачивается, шевелит губами. – Готово. "Надоело киснуть в Самаре, я достоин большего, хочу в Москву". Подпись: Николай Гагашкин. Гм... это не тот ли "какашкин", который в прошлом году свою кандидатуру на губернаторские выборы выставлял от партии "национал-вуайеристов"?
* * *
Антон и Симеоныч, обдуваемые свежим ветерком, стоят на балконе, смотрят с 14-го этажа на туманные заволжские дали, на голубоватые силуэты Жигулевских гор.
– Ну вот и все, кончается твоя командировка. Через пару часов – ту-ту! – домой, в столицу. Ну что, наверное, не понравился наш город? – спрашивает Симеоныч. – Как-то все не по-столичному, да? Грязновато? Комфорта мало? Каждый второй встречный – пьяный пролетарий, да?
– Да нет, все совсем наоборот. У вас тут по сравнению со столицей – филиал рая. Спокойно, мирно, демократично. Воздух чище. В метро давка отсутствует. Автомобильных пробок нет. Менты на каждом шагу паспорт не проверяют. По вечерам "мажоры" на улицах автогонки не устраивают. Стада "мясных" с табунами "конских" после каждого матча не махаются, оставляя на асфальте покалеченных. Да и, замечу заодно, у Дозора почти нет работы...
– Ну насчет "нет работы" – твоими бы устами да мед пить. Пока мы вчера с тобой на стадионе прохлаждались, ребята наши небольшой инцидентик разгребали. Помнишь, во время матча они мне звонили каждые 5 минут? Человеческая милиция решила наркопритон в Зубчаниновке накрыть, а цыган кто-то предупредил и камеры у милицейских автомобилей дистанционно проткнул. Вот и гадаем – то ли пулями, то ли магией.
– А чего тут гадать? Посмотрите на колеса через одихмантьевские очки, и сразу все будет ясно.
– Гм... Верно! Сейчас же поручу Киму, экспертизами он у нас занимается. Да, а где очки? Ксения! Где Ксения? Таисия Николаевна, где Ксения?
На балкон заглядывает давешняя расфуфыренная тетка и, дожевывая что-то, докладывает:
– А вы ж ее сами на вокзал послали за билетами для господина Городецкого. Еще утром, часов в девять.
– Гм... Почти три часа прошло. И где же она пропадает? В очереди, что ли, стоит?
– Чего не знаю, того не знаю.
Симеоныч достает мобильник, набирает номер, долго слушает протяжные гудки.
– Странно. Никак не реагирует. Очень странно.
– Да небось опять со своими кобелями посреди улицы застряла, а потом скажет, что не слышала звонка, в первый раз что ли?
И Таисия Николаевна, сердито махнув подолом, покидает балкон. Симеоныч, рассеянно насвистывая что-то, некоторое время обозревает горизонт, потом пожимает плечами и оставляет Антона на балконе в одиночестве. Первым делом он направляется в кабинет:
– Базиль, ты Ксении никакого задания сегодня не давал?
– Да вроде нет, а что? – вскидывает глаза Уралов.
– Ничего, это я так, – успокоительно машет пухлой рукой Симеоныч.
О проходит мимо пустых комнат и заглядывает к оперативному дежурному.
– Витя, ты отслеживал перемещения Ксении, когда она вышла из помещения Дозора?
– Вообще-то я Валентин, – бурчит дежурный. – Нет, не отслеживал. Сейчас по пляжу мелкие вампирчики шляются, пытаются с девушками познакомиться. Завулон их знает, то ли на обычный человеческий трах нацеливаются, то ли на что похуже. Я все утро в основном за ними наблюдаю. А что, надо было именно за Ксюхой надзирать?
– Нет, расслабься, все ты делал правильно.
Симеоныч снова делает попытку дозвониться до Ксении, шепотом считает гудки, некоторое время стоит посреди коридора, рассеянно кусая ноготь. Потом принимает решение, и повсюду раздается его жесткий металлический голос:
– Всем сотрудникам Дозора собраться в комнате дежурного персонала!
Антон уже стоит в коридоре и с любопытством наблюдает, как из кабинета выглядывает удивленный Базиль Уралов. Откуда-то из дальних комнат появляется Ким Ли с журналом "Вокруг Света". Последней, продолжая что-то жевать, в помещение вплывает Таисия Николаевна.
* * *
– Что случилось???
Симеоныч стоит у окна, почти полностью загораживая солнечный свет своим огромным торсом. Он охватывает собравшихся хмурым взглядом и информирует:
– У нас, кажется, Ксения пропала. Давно должна была вернуться с вокзала, куда я посылал ее за билетами, и ни слуху и не духу. Телефон не отвечает. Давайте вспомним события утра, кто ее видел, кто с ней общался?
– Пришла на работу шесть минут девятого, – докладывает оперативный дежурный. Он тоже присутствует в комнате, но лишь в виде изображения на экране включенного телевизора.
– Минут двадцать шарилась в Интернете, – фыркает Таисия Николаевна. – Ее вчера на каком-то форуме забанили, она просто утопиться-повеситься-отравиться была готова. А сегодня утром выяснилось, что ее реабилитировали. Модератор у них там какой-то исключительный хам и садист, который с наслаждением всех оскорбляет, несогласных банит, никогда никого не прощает, а сегодня утром вдруг выяснилось, что для Ксении он почему-то сделал исключение.
– Пожалел симпатичную девочку? – делает предположение Ким Ли.
– Ага, щаз! – иронично дергает плечом Таисия Николаевна. – Ксения на этом форуме известна под ником то ли "Варсонофий Сосипатрыч", то ли "Пафнутий Капитоныч", то ли еще как-то в этом роде. Уж никак не "девочка". Но как узнала, что модератор этого "Варсонофия" ни с того ни с сего простил, то прямо-таки ожила и расцвела...
– Ага, перед зеркалом в магических очках вертелась, – вспоминает Ким Ли.
– Песенку какую-то дурацкую пищала, типа "а я все вижу, а я все знаю, и всем я про все расскажу", – добавляет Базиль.
И в этот момент все вздрагивают, потому что оживает и пронзительно звенит огромный угольно-черный телефон образца 50-х годов, стоящий на подоконнике возле Симеоныча.
* * *
Мальчик Коля спускается по ступенькам и выходит в залитый солнцем двор. Его уже ждет знакомая троица – говорливый "Афанасий" со ссадиной на скуле, бешеный "Мартышка" и меланхоличный олигофрен Толик. Они окружают Колю, весело размахивают руками, хлопают по спине и плечам, орут:
– Здорово, мля! Че так долго-то? Спал долго, нафуй?
– Да не, – небрежным тоном отвечает Коля. – Предки свалили на работу, а бабке велели меня на улицу не выпускать, за то что я вчера бухой пришел.
– Ну а ты?
– А я сказал этой старой карге, что дом подожгу. Потом забрал ключи, да и все.
– Молоток! Правильно! Лавэ захватил? Классно! Айда, мы тебе такое покажем... ууу!
Вскоре все четверо удаляются компактной группой, издалека доносятся обрывки фраз: "выдвинулись на эстадио"... "щей двести"... "классно потоптали"... "едальник до самых мозгов расколотили"... "менты замели"... "ответный выезд"... "волыну с маслятами"... "кое-что покруче"...
* * *
Симеоныч медленно протягивает пухлую руку к трубке. И берет. Берет как бомбу, берет как ежа, как бритву обоюдоострую, берет как гремучую, во сто жал, змею двухметроворостую. Прикладывает к уху. Мембрана активно вибрирует, но слова разобрать трудно. Окружающие видят, как Симеоныч стискивает зубы, как его кожа начинает светиться изнутри призрачной голубизной. Только спонтанной боевой трансформации не хватало, думает Антон. Трехметровый и трехтонный слон в этой комнате явно не уместится. Это понимает и Базиль.
– Тихо... тихо... спокойно, – шепчет он, поглаживая Симеоныча по руке.
