Текст книги "Футбольный Дозор (СИ)"
Автор книги: К. Ветнемилк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Антон нацепляет очки на нос. Перед его глазами даже не Сумрак, а почти полная темнота, в которой едва-едва угадываются очертания людей и предметов. Впрочем, окно выделяется довольно ярким прямоугольником. И везде, практически везде – словно бы светящиеся изнутри лужи, мазки и капли. Пол – вообще озеро огня. Это следы магии, оставленные повсюду (часто неосознанно) обитателями квартиры. А сам Одихмантьев выглядит, словно висящий над полом огромный слиток расплавленного металла.
Антон поворачивает корпус и смотрит на Симеоныча. Толстяк выглядит в точности таким же сверкающим слитком, хотя по магической силе он превосходит Одихмантьева раза в два, а то и больше. Это не бурлящая аура Иного, это вообще не аура, это чистая Сила, излучаемая магом и преобразованная хитрой электроникой в зрительные образы.
– Закройся, – просит Антон. Симеоныч напрягает магическую защиту и начинает тускнеть, гаснуть, превращаться в темный силуэт. Впрочем, то там, то здесь проскакивают яркие искорки.
– Селективность у очков слабовата, – сообщает свое мнение Антон. (Одихмантьев виновато разводит руками.) – Да и проверить бы не мешало прибор в полевых условиях.
– Вот и проверим сегодня, – ухмыляется Симеоныч. – Ну что, старики, на футбольчик сходим?
– Сходим! – радостно соглашается Одихмантьев.
– А ты же вроде бы в прошлый раз обещал, что в ближайшие сорок лет, пока опять не будет нормальной команды, ни одной ногой на этот поганый "Металлург"...
– Заблуждался! Врал!
– А жена тебя на этот раз пустит?
– Пусть только попробует не пустить! – с угрюмой угрозой мелкого, но злого русского мужика рявкает Одихмантьев. И тут же хихикает.
Антон не сомневается, что Мария в дальнем конце квартиры конечно же все слышит. Может быть, в комнате, а может быть – в полутемной спальне с тончайшими шелковыми балдахинами над супружеским ложем, с пуховыми перинами и ароматными мягчайшими подушками. Антон чувствует, что непроизвольно краснеет.
– А кто с ЦСКА сегодня играет? – задает он идиотский, но вполне простительный для жителя столицы вопрос. Симеоныч и Одихмантьев, как по команде, оборачиваются к Антону и крутят пальцами у виска. В Самаре всего одна команда – "Крылья Советов". Любовь моя, блин, печаль моя.
* * *
Симеоныч и Антон стоят у подъезда, ожидая Одихмантьева. Чувствуется, что наверху происходит тягостная сцена. Солнце начинает клониться к закату, тени удлиняются, но асфальт еще дышит пыльным жаром. Из подъездов выбираются и усаживаются на лавочки – лузгать семечки – первые бабульки.
– Слушай, но это же ненормально, – возбужденно шепчет Антон. Впрочем, Марии ничего не стоило бы услышать этот шепот через полтора десятка метров кирпича и стекла, если бы она захотела. – Она же Темная! И при этом очень сильная! А вдруг она сотрудничает со своим Дозором?
– Да нет, – отмахивается Симеоныч. – Не сотрудничает. Просто есть одно довольно серьезное обстоятельство, препятствующее этому.
– Но так же не может продолжаться. Я не понимаю. Что у них общего? Как они уживаются? – не унимается Антон.
– Любят, наверное, друг друга. Вот и все, – со вздохом поясняет всезнающий Симеоныч. – Ну и есть еще один фактик в пользу их взаимососуществования. Видишь ли, Одихмантьев – перевертыш, и его трансформационный образ – добрый и веселый, лопоухий щенок. А Мария... она тоже оборотень. Волчица.
Антон вздрагивает. Симеоныч удивлен: неужели этот московский опер боится темной Иной, примерно равной ему по силам?
А Антон в это время вспоминает рассказ, который он услышал несколько лет назад на работе, в московском офисе Ночного Дозора из уст Семена. Где только Семен не был, что он только не видел! Но Семен любит приврать, он восемьдесят лет травит байки, и не поймешь – где правда, а где вымысел.
Перед внутренним взором Антона ярко встает картина, навеянная рассказом Семена.
* * *
Поздняя осень или начало зимы. Огромная, слегка всхолмленная степь густо побелена первым снегом и пуста, насколько хватает взгляда, во все стороны. Вечереет. Послеполуденный ветер разогнал снеговые тучи, и на сизом небосклоне зажигаются первые звезды. Ночью будет звенящий мороз, и встанет яркая, абсолютно круглая луна.
Ни строения, ни огонька, ни рощицы. И только насыпь с тонкой ниткой дороги пересекает эту степь с юга на север. По дороге медленно, словно выискивая что-то, ползет маленький одинокий автомобиль. Вот он останавливается. Дверца открывается, и на дороге появляется ослепительно красивая женщина в дорогих мехах. Некоторое время она озирается, внимательно осматривая окрестности.
И вдруг ее соболиная шапка летит на сиденье автомобиля, расплескивая по плечам и спине угольно-черные волны волос. Потом женщина нетерпеливым движением плеч сбрасывает песцовую шубу. Вслед за этим внутрь машины летят замшевые сапоги на длинных и острых шпильках. Еще минута... и женщина полностью обнажена.
Она, не глядя, захлопывает за своей спиной дверцу автомобиля и одним небрежным жестом накладывает заклинание Отрицания. Теперь запоздалый путник, случайно забредший в эту степь, не обратит никакого внимания на одинокий пустой автомобиль.
Дыхание перехватывает то ли от мороза, то ли от нереального зрелища. Некоторое время женщина стоит неподвижно. Ее глаза сверкают, ноздри раздуваются, крупная и тяжелая, идеальной формы грудь взволнованно колышется. Кажется, женщина вслушивается в воющие ноты морозного ветра, свирепым укусам которого она так отважно подставила свою обнаженную кожу.
Потом женщина делает шаг, другой... третий... Она спускается вниз по насыпи, как купальщица в воду, с каждым шагом все сильнее разводя руки и осторожно нащупывая нежными босыми ступнями в нестерпимо жгучем снегу верный, наименее скользкий путь. Ее лопатки острыми бугорками натягивают тонкую кожу спины, тяжелые тугие ягодицы попеременно напрягаются.
И вдруг женщина издает горловой вопль и, раскинув руки, в клубах пара пускается бежать легкими скачками в степь, навстречу морозному ветру! Волосы развиваются за ее узкой спиной! Через минуту женщина скрывается за гребнем ближайшего пригорка, и только ровная цепочка следов маленьких босых ног отмечает ее путь в заснеженной степи.
Если терпеливый наблюдатель пройдет по этим следам достаточное расстояние, он с удивлением и даже с суеверным ужасом обнаружит, что через несколько сотен шагов они внезапно превращаются в следы крупной собаки или волка. И это означает, что безрассудному смельчаку пора бежать отсюда со всех ног, не оглядываясь. Ибо – чу! – не только ветер воет над заснеженной степью, и звуки эти приближаются с разных сторон...
* * *
Но кто сказал, что эта история именно про Марию из города Самары? Может быть, Семен рассказывал про какую-нибудь иностранную женщину-оборотня, например, про американку? Да и в России или в Казахстане немало мест, где могла бы произойти эта история. Если она вообще не придумана Семеном. Он же соврет – недорого возьмет!
В этот момент дверь подъезда отворяется, и по ступенькам крыльца сбегает Одихмантьев:
– Ф-фух, отпустила.
Все трое направляются вон со двора и идут вдоль по улице, словно бы в ущелье между двумя рядами одинаковых панельных девятиэтажек, мимо одинокого кособокого киоска с витринами, заставленными разнокалиберными пивными бутылками и разноцветными пакетиками чипсов. "Урквел Пилзнера" и тут нет. Зато "Жигулевского" и здесь в избытке.
У Антона на лбу электронно-магические очки Одихмантьева. Периодически он опускает их на глаза и всматривается в окружающее. Следов магии мало, они практически незаметны. Только впереди по ходу движения, где улица вливается в поперечное, гудящее автомобилями шоссе, на высоте нескольких десятков метров дрожит на фоне неба яркая магическая точка, словно звездочка. Антон шагает в свою тень и вглядывается в непонятный объект сквозь Сумрак. Объект весьма мал и расположен довольно далеко, пожалуй, более слабый Иной просто не заметил бы его. Антону приходится потянуться к нему своим ментальным полем. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это металлический шарик диаметром с пивную пробку, с выпуклыми стеклышками, глядящими наружу. А прикреплен он к обычному электрическому проводу, натянутому по диагонали над перекрестком между крышами двух домов. Только увидев подробности, Антон догадывается, что это что-то вроде миниатюрной видеокамеры, обозревающей перекресток и образующие его улицы на много сотен метров во все стороны света. И что, возможно, дежурный Ночного Дозора прекрасно видит всю троицу на одном из своих экранов.
Антон с озорной улыбкой машет дежурному рукой.
* * *
Машущая рукой человеческая фигурка удаляется и уменьшается, как будто невидимый глаз взмывает в небо.
Несколько мгновений, и перед нами вид с высоты нескольких километров, словно из самолетного иллюминатора. Город – огромное скопище крохотных коробочек-домиков – расчерчен крупноячеистой сеткой улиц и втиснут в удлиненный неравнобедренный треугольник между двумя серо-стальными речными рукавами. И по этим улицам, по кровеносным сосудикам городского организма сочатся струйки автомобилей и людей, почти все в одну сторону: из узкой вершины треугольника к его широкому, косому основанию.
Начинается быстрое и равномерное обратное снижение, масштаб укрупняется, домики вырастают, взгляд скользит вдоль одной из улиц, заглядывая в окутанные зеленой листвой дворы, и на этих улицах и в этих дворах уже можно отличить стремительные пузырьки автомобилей от медлительных человеческих капелек. Взгляд задерживается на одной из этих капелек, берет ее в прицел, "зуммирование" все ускоряется, дома и деревья разбегаются в стороны, оставляя на раскаленном асфальтовом пятачке одинокую растерянную фигурку. И с трех сторон к ней приближаются, волоча за собой длинные предвечерние тени, еще трое.
* * *
Это мальчик Коля, которого Антон недавно видел на вокзале. А приближаются к нему довольно странные личности.
Первая – это подросток лет 14-ти, самый обычный, каких тысячи и тысячи в любом городе – не особо рослый и не особо плечистый, белобрысый и белоглазый, сильно напоминающий "трудновоспитуемого" Афанасия из кинофильма "Семь нянек" или хулигана Гришки из "Приключений желтого чемоданчика". Держа руки в карманах и ухмыляясь, он приближается к Коле сзади.
Рядом с ним параллельным курсом движется щуплый мальчик лет 10-11, загорелый дочерна, кареглазый, лопоухий и вертлявый, похожий на обезьяну-мартышку. На нем грязная майка с короткими рукавами, драные засаленные джинсы и новые, ярко-белые кроссовки, явно на пару размеров больше, чем мальчику нужно. Он зачем-то постоянно скалится, и тогда становится видно, что несколько передних зубов у него отсутствуют.
Наконец, прямо навстречу Коле тащится странноватый тип неопределенного возраста с идиотски отвисшей губищей на неподвижном лошадином лице, болтающимися толстыми мускулистыми руками и рахитично-кривыми ножками.
Коля испуганно озирается в поиске путей к бегству. Путь вперед кажется ему более перспективным, поэтому Коля резко срывается с места и бросается наискосок, мимо длиннорукого урода, к выходу из двора. Но урод вдруг проявляет неожиданную прыть, тяжелыми скачками бросается наперерез Коле и сильным толчком в бок сбивает его на землю. А сзади уже набегает малолетний "мартышка", и злобно визжа "Убью! Получи, сука!" начинает бешено пинать Колю по спине и плечам, целясь в голову...
* * *
А Антон "сотоварищи" пешком перемещается по городу в направлении стадиона. Троица то движется по горячему тротуару улиц вдоль длинных многоэтажек, то пересекает заплатанные смолой мостовые проспектов, то, срезая углы кварталов, ныряет в затянутые пыльной зеленью дворы. Антон с любопытством формирует свой собственный образ города и его жителей. Да... это не Москва. Здесь нет бурлящего океана бестолково спешащих во все стороны сразу приезжих, не видно лупоглазых лиловых негров, не наблюдается европейцев в клетчатых штанах и с телекамерами. Не встретишь и маляров, красящих фасад здания, не столкнешься с вышедшим покурить на свежем воздухе из ближайшего министерства клерком, и не увидишь спокойно сидящую в тенистом скверике пенсионерку с томиком Гумилева... Впрочем, уличные скверики в этом районе города тоже отсутствуют, как не наблюдается и широких площадей, величественных архитектурных сооружений, памятников государственным деятелям и поэтам. Как-то здесь все обыденно и просто: бабушки катают коляски в чахлой тени дворовой зелени, стайка распаренных и расстегнутых старшеклассниц возвращается с пляжа, чумазые и босоногие таджикские дети выпрашивают деньги у водителей на перекрестках, в пенистой луже собственной мочи сладко спит на солнцепеке прямо посреди тротуара пьяный верзила... Да, это вам не столица!
А вот впереди и попутная группа молодых людей в зелено-бело-синих шарфах. Заметив ее, Одихмантьев всплескивает руками и с криком "ой, забыл! я сейчас!" бросается к стеклянным дверям яркого торгового павильона, утвердившегося на перекрестке двух оживленных улиц. Возвращается он через пару минут с двумя цветастыми пакетами, в которых что-то булькает.
– Ты же, наверное, обещал Марии больше не напиваться, – скорбно напоминает Симеоныч.
– Обещанного три года ждут, – гогочет в ответ Одихмантьев. Симеоныч сокрушенно качает головой.
А Антон в этого время отвлекся. Под его прищуренным взглядом давешний пьяный вдруг всхрюкивает, шевелит конечностями, встает на колени, ползет в сторону газончика. Лужа мочи на тротуаре буквально на глазах стремительно высыхает. Может быть, в этом виновата магия. А, может быть, просто жаркое самарское солнце.
* * *
Он слишком рано выпил первый свой стакан.
Его рвало, но не сдавался мальчуган.
Идешь к подъезду и ждешь подвох:
Булыжник сверху упадет.
И хорошо – не попадет.
А если на-обо-рот?
* * *
Вопреки нашим скверным ожиданиям, мальчик Коля жив и здоров, у него только разбита губа и испачканы пылью брюки. Он с обреченным видом сидит на скамеечке под деревом в том же дворе и в окружении давешних персонажей. Перед ним, поставив ногу на скамеечку, возвышается щуплый "Афанасий" и очень убедительно впаривает:
-... Вот ты говоришь "болельщик Крыльев". А много ли раз ты бывал на матчах? Один раз в прошлом году с отцом? Тебе сколько лет? Тринадцать будет через месяц? И ты все еще держишься за маменьку юбку? Тридцать восемь раз "ха-ха", да ты ж совсем жизни не знаешь!
– Понял, сука? – вдруг взвизгивает и взвивается с места "мартышка", порываясь с размаху двинуть Колю в ухо кулаком. Коля вскидывает руки и испуганно отшатывается.
* * *
Антон, Одихмантьев и Симеоныч в очереди за билетами. Очередью окружающую обстановку назвать трудно. Скорее это напоминает огромный муравейник, обитатели которого постоянно перемещаются с места на место, то сбиваются в мелкие группки, то снова расходятся. Впрочем, у этой толпы имеются прочные волокна, не дающие ей рассыпаться и разбрестись – это несколько длинных, извилистых, плотно сбитых людских потоков, начинающихся у касс. Контингент в этой толпе самый разнообразный – здесь и молодежь, и старики, и мужики среднего возраста, попадаются и особы женского пола, но, конечно, не в одиночку, а, как правило, окруженные небольшой, но тесной группкой почитателей. Здесь стоит непрерывный гвалт и гомон, сквозь который изредка прорываются с разных сторон чьи-то рявкающие вскрикивания. Над толпой стоит крепкий запах – своеобразная смесь пивного солода, пота и табачного дыма.
– Блин, – морщит нос Антон. – Неужели придется целый час париться в очереди? Иные мы, или погулять вышли?
– Да не употреби способности свои ради удовольствия своего, – наставительным тоном отвечает Симеоныч, но тут же добавляет, – Но имей везде блат свой.
И, словно ледокол "Ленин" сквозь торосы Севморпути, начинает пузом прорубаться к голове очереди, трубно восклицая:
– Ксения! Солнце мое! Рыба моя! Ксюша!
И действительно, совсем неподалеку от вожделенного кассового окошка, окруженная группкой весело гогочущих молодых людей, наблюдается юная сотрудница бухгалтерии Ночного Дозора, несколько часов назад безутешно рыдавшая на подоконнике офиса. Любопытно, что молодые люди, окружающие Ксению – совсем не Иные, но ее это никоим образом не смущает.
* * *
А на скамеечке в одном из самарских дворов продолжается воспитательно-просветительная лекция "Афанасия":
– ... Кто такие эти, так называемые, взрослые? Да суки они все! Вот скажи, тебе же наверное с трех лет родители втирали: манная каша полезная, а конфеты и мороженое вредные, от них кариес и ангина. Ведь было? Было! А сами? А сами они в это время жрали все подряд! И конфеты, и шоколад, и торты! А водку ты часто пил? Что, совсем не пробовал? Ха-ха-ха, щеняра сопливый! Кто водку не пьет, тот не мужик! Вот я могу шесть литров выпить, и мне ничего не будет. Это же кайф, пойми. Взрослые же все делают, чтобы самим этот кайф получать, а тебе не давать. И это – закон жизни! Человек человеку волк! Отними кайф у другого, получи его сам. Еще примеры? Пожалуйста! Ты баб трахал? Вот уж кайф, так кайф! Страшный кайф! Мы вот – свободные пацаны, делаем что хотим. И никакие взрослые нам не указ. Я, например, только за прошлый месяц сорок шесть целок порвал, и в каждую по четырнадцать раз кончил. А "Мартышка" – двадцать семь. Верно, "Мартышка"?
Одиннадцатилетний "Мартышка" корчит невообразимую гримасу, бьет себя в грудь и шипит:
– Бля буду!
– А ты? – продолжает "Афанасий", обращаясь к Коле. – Ты хоть раз пробовал? Нет? Хо-хо-хо, да ты, наверное, не знаешь, как это делается. У тебя, наверное, еще пиписька не выросла. Вот у меня, например, тридцать восемь сантиметров. У "Мартышки" – тридцать два, но он еще молодой, у него все впереди. А ты, если не будешь тренироваться каждый день, так и останешься со своим "мизинчиком", гы-гы-гы...
"Мартышка" тоже взвизгивает и заливисто хохочет, широко разевая щербатый рот. И только "Гиббон-орангутан" с неподвижным лошадиным лицом молча таращит глаза, оттопырив слюнявую губищу, и ничего не понимает.
* * *
Антон, Симеоныч и Одихмантьев, крепко стиснутые со всех сторон, плывут по течению в плотном человеческом потоке, пытающемся просочиться на стадион сквозь узкие щели турникетов. Антону почему-то вспоминается, что ледокол "Челюскин", имея неправильную форму корпуса, был затерт во льдах и раздавлен, словно яичная скорлупа. Выпуклый круглобокий Симеоныч тоже трещит всеми шпангоутами. Щуплого и низкорослого Одихманьева практически не видно под пеной чужих голов и плеч.
– Скоро ли Северный Полюс? – крякая, пытается пошутить Антон.
– Не, я билеты на "запад" взял, – непонятно откликается Симеоныч. – На "север" это наша Ксюха поскакала со своими друзьями.
Впереди шмонают: отнимают водочные бутылки, пивные банки, а также любые крупногабаритные и твердые предметы. Впрочем, улов невелик. Запрещенные предметы есть у многих, но не на виду: кто-то привязал петарду к неприличному месту, спустив в штанину. Кто-то налил драгоценную спиртосодержащую влагу в презерватив и обмотал вокруг щиколоток. Лиц женского пола не щупают – поэтому они почти все, несмотря на жару, одеты в курточки, под тканью которых увешаны разнокалиберными "боеприпасами", словно новогодние елки – игрушками.
Толпа медленно-медленно... шаг... остановка... другой... остановка... неумолимо продвигает Антона, Симеоныча и Одихманьева к турникетам, под острые взгляды потных и злых милиционеров.
Одихмантьев не столь щепетилен в вопросах магической этики, как Симеоныч в очереди за билетами, – легкое охранное заклинание шестого уровня, и милиционеры не обращают ровно никакого внимания на позвякивающие и булькающие в его руках пластиковые пакеты.
* * *
Снова перед нашим взором скамеечка в дворовой тени, и снова мы слышим ломкий фальцет "Афанасия":
-... Настоящий мужик – это тот, кто всегда и везде стремится побеждать! Бери от жизни все, и сразу! Понравилась девочка – не разводи шуры-муры, затащил в кусты – и при во все дыры. Хочешь курнуть – кидай кирпичом в стекло ларька, хватай те сигареты, какие нравятся. Будь смелым, сильным и наглым. Всегда бей первым, иначе враг тебя опередит. А ведь все вокруг враги. Родители – враги. От них один толк – жрать иногда дают и бабки на мороженое. Бери от них все, что можешь, – пригодится. А воспитывать начинают – послушай, что говорят, и сделай наоборот. Учителя – враги. Они все вонючие старухи, за них даже подержаться противно. Ты хочешь, чтобы тебя каждый встречный пацан чморил? Нет? Тогда не будь "ботаном", не слушай всякий бред, сразу посылай школу в жопу. Менты – вдвойне враги! Сколько раз они тебя увидят, столько раз отп*дят и засунут в КПЗ. Но это только кажется, что они сильней. Не жди, раззявив варежку. Убеги, спрячься, улучи момент и – бей в ответ. Но самые главные враги – это "мясные" и "конские". Встретишь – вали сразу, они-то с тобой тоже миндальничать не будут. Понял?
– Д-да..., – кивает головой Коля. Рядом, нехорошо улыбаясь, приплясывает "Мартышка", а "Гиббон-орангутан", которого, оказывается, кличут Толиком, скучает, прислонившись к стволу дерева.
– Но есть, есть люди, которые думают так же, как и ты! И мечтают о том же, о чем и ты! Мы – "Фронт Кровавых Бастионов"! Слышал? Да ну, куда ж тебе, ты же пока бревно. Ничего. Мы тебя познакомим с настоящими пацанами. Нас много! Мы дружны! Мы сильны! А будем еще сильнее. И, -главное!– каждый член "Фронта" имеет шанс стать неуязвимым и бессмертным. Не веришь?
– Верю, – послушно соглашается сбитый с толку Коля.
– Тогда пулей домой и притащи нам бабок. Это будет твой вступительный взнос. Тыщи полторы-две, думаю, на первый раз хватит. Это – на бухло и на билеты. Ведь ты же хочешь сегодня попасть на футбол?
* * *
Антон с товарищами на стадионе. Он слегка удивлен, поскольку ожидал увидеть себя внутри традиционного "цирка-колизея", а оказался словно бы среди египетских пирамид. Три огромных плоских трибуны обступили изумрудный квадрат поля, а с четвертой стороны зияет пролом, наскоро заткнутый неказистой собачьей будкой из темно-красного кирпича.
Маги располагаются на западной трибуне довольно высоко, но ближе к северному краю. Только здесь и только сейчас ощущается, что на город все-таки спустился вечер – трибуну покрывает приятная тень. Выясняется, что Симеоныч взял не три, а целых четыре билета. Антон усаживается в трамвайно-пластмассовое кресло рядом с Симеонычем, а Одихмантьев располагается поодаль, оставляя соседнее место по противоположную сторону от Симеоныча пустым. "Неужели четвертой будет Ксения?" – недоумевает Антон.
Стадион потихоньку заполняется народом. Внизу, вдоль трибун и вокруг поля бродят люди, сотни и тысячи людей, карабкаются вверх по ступенькам, разыскивают свои места. Среди них довольно много пьяных, в том числе и подростков. Они ковыляют, держась друг за друга, по-шакальи скаля зубы, шипя и грязно ругаясь. Встречаясь с ними взглядом, лучше отвести глаза; попавшись им навстречу, лучше уступить дорогу. Не успеешь – у всех на виду набросятся толпой, свалят на землю, будут рвать одежду и топтать ногами. К счастью, публика подобного сорта группируется преимущественно на северной трибуне, за воротами.
А на "западе" народ в основном солидный – люди, согласные заплатить лишнюю сотню-другую ради того, чтобы не жариться на солнце и не сидеть вперемежку с бухими подростками. Впрочем, нетрезвых и здесь хватает. Не употребивших баночку пивка по жаре, а именно нетрезвых – с трудом держащихся на ногах и не слишком адекватно воспринимающих окружающую действительность. Создается впечатление, что неумеренное поглощение алкоголесодержащих напитков – такой же обязательный атрибут футбольного боления, как костюм с галстуком в театре или плавки на пляже.
Прямо над Антоном, на ряд выше место занимает долговязый молодой человек, одетый в зелено-бело-синюю рубашку, такие же штаны и в колпак той же расцветки. Сосед справа – это тощий узкоплечий субъект со сморщенным острым личиком и подслеповатыми глазками. Снизу, под ногами Антона располагается бородатый очкарик средних лет с кульком семечек, которые он и начинает немедленно грызть. Дальше, под Симеонычем... впрочем, вряд ли стоит перечислять всех – толстых и худых, лысых и волосатых, взрослых и юных, трезвых и не очень. Достаточно сказать, что этим вечером на трибунах в предвкушении матча с лидером чемпионата собралось более тридцати тысяч болельщиков.
Кстати, интересно отметить, что среди них и известные нам уже персонажи – мальчик Коля и трое его новых знакомцев: "Афанасий", "Мартышка" и "Гиббон-орангутан", которого, как оказалось, кличут Толиком. Все они изрядно пьяны. Лица их пламенеют нездоровой краснотой, ноги выписывают разнообразные геометрические кривые, которые математик отождествил бы с "эпициклоидами" и "архимедовыми улитками", а языки заплетаются. Впрочем, на северной трибуне они мало чем отличаются от окружающей публики. "Афанасий" здесь свой:
– Чуваки, знакомьтесь. Это – Колян, вот такой пацан, мля. А это Геныч, Паленый и Баклажан. А вон там еще наши сидят – Айрат Муталибов с Ленкой, это его телка, мля...
Где-то здесь, на "севере" и Ксюша. Но северная трибуна большая. На ней собрались разные люди, не только гопота, так что с Ксюшей ничего плохого не случится. Да она же Иная, на нее просто никто не обратит внимание, если она этого не захочет!
Кроме того, на "севере" один сектор выделен для фанатов ЦСКА – вон они, размахивая красно-синиим флагами, что-то вопя и дудя в какие-то трубы, занимают свои места. Жидкие цепочки милиционеров делают вид, что огораживают этот сектор со всех сторон.
* * *
Но вот минутная стрелка приближается к числу "двенадцать", переполненный стадион гудит все недовольней и напряженней, вдруг с грохотом и дымом по периметру поля вспыхивает мини-фейерверк, над трибунами через динамики раздается бравурная музыка, и на поле двумя параллельными шеренгами начинают выбегать футболисты. Стадион взревывает десятками тысяч глоток, но орут не все.
– Что за музон? – раздается неподалеку чей-то вопрос нетрезвым голосом.
– Гы, ты не знаешь? Это же "Кармина Бурана", – отвечают ему с одной стороны.
– Ни фига, это "О Фортуна!", – авторитетно заявляют с другой стороны.
– Мужики, не спорьте, да это же Карл Орф, – вмешивается третий.
Тем временем, диктор объявляет по стадиону составы команд. Его голос мечется между трибун, многократно отражаясь, и неопытному уху трудно понять, что же он говорит. Но тренированные болельщики ревом откликаются на первые же слоги очередной фамилии.
– Бе-бе-бе! – вещает диктор.
– Э-э-э! – взрывается гостевой сектор. На остальных трибунах поднимается пронзительный свист. "Лох! Сопляк залупастый!" – раздаются то тут, то там возгласы.
– Бу-бу-бу! – продолжает диктор.
– У-у-у! – издалека орут фанаты ЦСКА. "Хрен волосатый! Урод!" – откликается стадион.
Потом диктор начинает объявлять состав команды хозяев. Каждая новая фамилия встречается плотным ревом восторга. Впрочем, радуются далеко не все. Одихмантьев, например, сокрушенно качает головой и разводит руками.
– Это кто у нас на правом краю защиты? Он что, играть когда-нибудь умел? Как он в основу попал?
– Дык, некому больше, – грустно отвечает Симеоныч. – Тот, кого ты имеешь в виду, в Питер позавчера сдриснул.
– А в центре полузащиты что-то пусто...
– На прошлой неделе в "Динамию" продали.
– И центрфорвард какой-то новенький.
– Из дубля. Говорят, молодой, но перспективный. Взамен тех, которые в Казлань и Анальчик на просмотр отправились.
Сверху снова раздается окрик:
– Кончайте сыпать соль на сахар, "спицЫалисты"! И без вас тошно!
Одихмантьев косится наверх, но сдерживается. А Антону все эти фамилии ничего не говорят. Он нацепляет на нос магические очки и начинает рассматривать стадион. Антон видит на "севере" яркую звездочку – это явно Ксюша. Пара-тройка мелких магических искр сверкает и на противоположной трибуне, это неизвестные Антону Иные. Впрочем, он и без очков, внутренним зрением ощущает, что и на западной трибуне где-то левее и выше сидят еще маги. В Самаре многие любят футбол, не только обычные люди, и не только Светлые Иные.
Интересно, а не бывает ли у кого-нибудь них соблазна поиграть в старика Хоттабыча?
* * *
Раздается свисток, и игра начинается.
Нет, не прав был знаменитый советский писатель Лагин. Невозможно заниматься целенаправленной магией во время футбольного матча. Стадион – это бушующий шторм, бурлящий котел, клокочущий кратер Силы! Ежесекундно сотни и тысячи бешено вращающихся вихрей рождаются над головами игроков, судей и болельщиков, чтобы тотчас погаснуть. Сила окрашена преимущественно в темный цвет – здесь и злоба, и ненависть, и раздражение, и разочарование, но изредка этот клубящийся туман негативных эмоций в разных направлениях пронзают радужные разряды радости и восторга. Темный маг, попытавшись насосаться здесь отрицательной энергии, неминуемо ошпарится и потерпит неудачу, – вы пробовали напиться из кипящей кастрюли? Светлый маг, намеревающийся вкусить здесь амброзии лучистого счастья, тоже рискует сгореть и обуглиться, словно курильщик, забравшийся в поисках "огонька" в трансформаторную будку.
А любая целенаправленная магия, примененная Темным или Светлым магом, в этих условиях неминуемо будет закручена вихрем, смята и разорвана. Пожалуй, Антон рискнул бы приподнять штангу ворот на пару дециметров, опираясь на мощь заряженного под завязку магического жезла. Но результат гарантировать не стал бы. Н-да, Гассан Абдурахман ибн Хоттаб был велик! Не то, что нынешнее племя.
Поле тоже напоминает штормовое море. Красно-синие волны поминутно накатываются на половину хозяев – первая, вторая, третья... да когда же это кончится? Кажется, что игроки гостей и бегают быстрее, и борются за мяч активнее, да и располагаются на поляне целесообразней. По крайней мере, мяч практически постоянно находится у них, и они под недовольный ропот трибун продолжают атаковать. Хозяева же, одетые в мышиного цвета футболки, неуверенно отбиваются, пытаются изредка перейти на чужую половину поля, но путаются в собственных ногах, теряют мяч... и снова красно-синяя волна подхватывает пятнистую сферу и влечет ее в направлении хозяйских ворот. С поля слышны гулкие пинки по мячу и смачная ругань игроков. Двое футболистов из разных команд получают травмы и покидают поле.
