Текст книги "Пожиратель снов (СИ)"

Автор книги: К. Линкольн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Молчаливый папа рассказывал такое на английском. Кену, незнакомцу. Это обижало.

– Я никак это не исправил, – продолжил папа. – А потом женился на человеке. И она родила детей.

– Человеке? – сдавленно повторила Марлин.

– Они ничего не знают. – Кен не скрывал неодобрения.

Папа нахмурился.

– Им лучше жить без знаний с людьми, чем жить так, как принимают с кровью Тех.

– Кои переживает сны других людей. Вы оставили ее уязвимой без советов? Без объяснений?

Плечи папы опустились.

– Я думал, это было… по силам.

«По силам?».

Я подавила всхлип. Или смех? На вкус было как кислая хурма. Все те уроки, которые я пропустила, чтобы не задеть случайно кого-то. Фрагменты людей, размывающие всех вокруг меня. Я не знала порой, была ли реакция моей или от фрагмента другого человека. Я вспомнила, как меня раз за разом тошнило в туалете, когда я ощущала фрагменты умирающей матери, и как сны Лисы о ее папе вызывали боль, желание сорвать кожу, как кожицу лука.

«По силам».

– Пап, – сказала я. Все посмотрели на меня. Марлин злилась, а в глазах папы было не смятение, а горе. Я сглотнула ком в горле.

– Ты – баку, – сухо сказала я. После его признания Кену во мне не осталось нежности.

– Кои, не глупи, – рявкнула Марлин.

– Послушай меня. Перестань все сглаживать хотя бы на миг.

Марлин побелела. Мой тон был резким? Не важно. Марлин могла хоть раз умолкнуть. Я повернулась к папе.

– Я тоже баку?

– Может, да, – сказал он. – Я точно не знаю, сколько в тебе от меня, а сколько – он Андреи.

– И за все годы… ты не подумал, что это была важная информация?

Папа покачал головой. Гнев делал все в комнате острым и четким. Было приятнее, чем ощущать смятение.

– Я думала, что я – фрик! Тебе нужно было просто сказать: «Кои, ты не чокнутая, просто твой отец – слон, пожирающий сны, из мифов». Это было так сложно?

– Какой была бы твоя жизнь, если бы я показал тебе Тех? Ты не понимаешь, – сказал папа, английский стал еще хуже.

– Думаешь? – я указала на Кена. – Он не такой и ужасный, – я прижала костяшки к вискам. Я хотела рычать или ударить что-нибудь.

– Хватит, – сказала Марлин.

– Почему не она?

Папа покачал головой.

– Те редко связываются с людьми. Мы держимся в стороне, – он моргнул пару раз.

Мой папа не плакал даже на похоронах мамы, но теперь влага собралась в уголках его глаз.

Гнев стал потрясением. Весь мир перевернулся и вывернулся. Я опустила руки.

– Ха, точно, – сказала я, но сердце болело. Папа никогда еще не выглядел таким уязвимым, похожим на человека. Мои колени не выдержали. Я падала возле Кена. Он обвил рукой мои плечи под хвостом волос.

Не было сил стряхнуть его руку.

Папа теребил край рубашки.

– Андрея? Не плачь, милая, – сказал он.

Марлин сжала его руку.

– Пап?

Он ударил кулаками по бедрам, словно мог прогнать смятение болью.

– Кои, да. Ах, нет, – он содрогнулся, вдохнув. – Я долго медлил. Слишком поздно, – прошептал он на японском.

– Что поздно? – закричала Марлин.

Кен зашипел на нее. Папа снова заговорил дрожащим голосом:

– Я взываю к тебе, кицунэ, как один вид к другому. Догадываюсь, зачем ты в Портлэнде. Но я не об этом. Ты должен помочь моей дочери. Водный дракон не может ее получить.

– Клянусь честью, – медленно сказал Кен на древнем японском, который я слышала только в исторических японских сериалах.

Папа ответил в том же стиле.

– Я пойму, кицунэ, сдержал ли ты обещание. Я почувствую вкус во мне.

Последние слова дорого ему обошлись, потому что его веки опустились, быстрое движение под ними указывало, что он был на взводе, хоть сжимал губы так, что они побелели.

Вдруг по крыше застучал дождь. Папа сжался от звука. Марлин укутала его в одеяло с вышитым гибискусом, тоже мамино.

Я ощутила, как Кен опустился на свои пятки.

– Что ты наделала? – нарушила тишину Марлен. – Он устал и отключился.

– Ты о том, что папа наделал? – тихо сказала я.

– Он пробыл у тебя всего ночь, но уже разваливается. Тебе так сложно позаботиться о нем? Почему ты ведешь себя так, словно все должно подстроиться под тебя? У других людей есть свои проблемы.

Я подумала о ее жестоких словах, что я бросила маму. Такой она меня видела?

Марлин цокнула языком.

– Не закрывайся так от меня, Кои. Скажи что-нибудь.

Я смотрела на нее, на языке было столько слов, что они не могли сбежать. На меня давил жуткий слой жара. Я хотела, чтобы все в комнате пропали. Мне нужно было побыть одной, понять, что говорил папа. Что значили его слова.

– Ладно. Можешь получить свое драгоценное одиночество. Я заберу папу. Он останется у меня…

– Нет!

Марлин вздрогнула.

– Я помогаю тебе.

– Я оставлю папу, – сказала я. Мне хотелось побыть одной, но я не собиралась сдаваться. Как и не хотела бросать колледж. Даже с безумием про Тех и баку. Обратного пути не было.

Если Марлин заберет папу, это докажет, что она права, и я – жалкая и бросила маму. Лучше бы меня порезали ножи папы для суши.

– Он не ранен и не сошел с ума. Это его срыв, – сказала я. – Ты знаешь, как это.

– Я не просто его бред.

Кен поерзал на коленях.

– Твой отец скрыл всю историю от твоей семьи.

Я не дам Кену рассказать все Марлин.

– Ладно, – сказала я. – Тут происходит нечто странное, – посмотрим, как ей понравится ее стиль. – Странность в том, что мы с папой видим сны других людей.

– Кои, – сказала Марлин, в слове звучали годы молчания об этом.

Возмущение накрыло меня волной, сталкиваясь с традицией Пирсов хранить тайны.

– И мы – баку. Существа, которые едят кошмары, знаешь?

– Зачем ты так? Я пытаюсь помочь, – Марлин указала на Кена, тихо сидящего у дивана. – Ты явно занята, а я-то думала…

– Что? – сказала я. – Что все исправишь? Поможешь бедной Кои с проблемами? Пригладишь все на поверхности?

Марлин моргнула, словно убирала что-то с глаз. Словно пыталась убрать меня с глаз.

– Не будь сволочью, – сказала Марлин. – Будто я могу бросить папу с тобой, когда ты отвлечена от всего.

Дождь стучал все сильнее. Град? Весной? Окно кухни было в воде, мир снаружи тонул.

Как я могла объяснить Марлин? Я не хотела, чтобы она все исправляла. Это была моя проблема. За папу теперь отвечала я.

Я подумала о голодном взгляде Хайка, когда мы сбегали.

Стук дождя был поразительно громким в напряженной тишине. Марлин хмурилась. Кен ждал, замерев у колена папы.

Что будет, если я открою рот, пока смятение накопилось вокруг так, что трещало в воздухе?

Раздался перезвон, и Марлин открыла телефон, посмотрела на него и скривилась.

– Блин. Новый клиент хочет встретиться через пятнадцать минут, – она посмотрела на меня с гримасой. – Мы. Не. Закончили, – идеально ухоженный ноготь ткнул меня в грудь. – Я серьезно.

– Знаю, – я старалась убрать ярость с лица.

В открытую дверь проник влажный запах ливня. Я протянула Марлин зонт из шкафа – подношение мира. Она вскинула бровь. Только у туристов и азиатов были зонты в Портлэнде. Этот стереотип в нашей семье был как шутка.

– Постарайся, – сказала Марлин, замерев у двери.

Я вдохнула влагу ливня, пыталась увидеть что-нибудь за ним.

– Он будет в порядке, – сказала я.

– Я не только о папе, – сказала она и ушла.

Глава пятая

Папа был мертв для мира, словно наш разговор забрал у него силы, которые могли пойти на марафон по бегу, и только неровное движение его груди показывало, что он жив.

Кен натянул одеяло до подбородка папы, укутал его с удивительной нежностью. Он источал силу. Каждое движение было уверенным. Словно он годами учился балету или тхэквондо.

Или это было фишкой кицунэ?

– И? – сказал он, поймав мой взгляд.

– И? – повторила я. Я справлюсь. Я смогу. Что бы там ни было. Иначе я была жалкой, как сказала Марлин. – Итак, – я глубоко вдохнула, – я проголодалась. Ты не хотел бы поесть? – как только слова вылетели из моего рта, я поняла, что это правда. Я бы съела корову.

Кен взглянул на папу на диване.

– Твой холодильник пустой.

Я опустила плечи.

– Ох. Кому-то из нас придется пойти в «Черного медведя» за едой.

Кен взглянул на окно.

«Ливень. Точно», – я не могла даже добыть нам еды. Как я справлюсь с тем, кем был Хайк, и что он хотел?

Кен сел на барный стул на кухне, отклонился на стойку, согнув ноги и скрестив руки. Он осторожно убрался из моего пространства.

Все кицунэ так выражали эмоции языком тела?

– Может, кофе? – спросил он.

Я вздохнула и полезла в шкафчик за «Нескафе», который хранила для экстренных случаев.

Кен смотрел на «Нескафе».

– Меня предупреждали, что американский кофе ужасен, но когда я увидел тебя с латте, у меня была надежда.

Я убрала «Нескафе» в шкафчик и закрыла дверцу сильнее, чем хотела.

– Ладно. Тогда вода, – я открыла другой шкафчик и взяла пару пластиковых бутылок.

Он с шипением вдохнул сквозь зубы: так делали мужчины в Японии, когда злились.

– Мне не нравится, что Хераи Акихито скрывал все от тебя, – медленно сказал Кен. – Теперь ты расстроена, но я не мог тебе такое рассказать.

– А теперь?

– Все еще не могу, – сказал он, проведя рукой по волосам, и они спутались сильнее. – Но то, что я увидел Хераи Акихито с тем камнем Вишап, все меняет.

«Вот и это», – я никогда не буду готова к этому, но боль и беды будут всегда. Как и говорила мама, важно то, как ты это встречал.

– Расскажи, – попросила я. – Обещаю слушать и не комментировать.

Кен ухмыльнулся, и через миг его улыбка стала мягче. Настоящей, а не иллюзией кицунэ.

– Мы с твоим отцом, как и ты, – из Тех.

– Это я поняла, – сказала я, протягивая ему воду.

– Не умничай, – он похлопал по соседнему стулу, но я встала с другой стороны стойки, сжала ее, и холодная поверхность под пальцами успокаивала.

– Что такое Те?

– Ты читала Джозефа Кэмпбелла?

Я моргнула.

– Ты про «Силу мифа»?

– Так объяснить будет проще. Если читала Кэмпбелла, знаешь про универсальные мифы, типа миссии героя, вампиров и драконов.

– Так Те – это вампиры и драконы?

– Не совсем, но похожи.

– Баку – не универсальный миф.

– А Морфей? А ловцы снов? Инкубы? Ночница?

– Морфей реален?

– Нет, – Кен приподнял бровь, и я уже знала, что это его изумление. – Но твой отец из сильной семьи. Он покинул Японию века назад из-за разногласий и скрылся от общества Тех.

– Он не поладил с другими баку?

– Баку редкие. В Японии из Тех, в основном, кицунэ и тэнгу. И немного капп. Разногласия были с Советом.

– Что это? Объединенные Нации Тех?

– Как-то так. Все сильные существа. И твой отец был одним из последних известных баку, пока не ушел, – Кен осторожно обходил разговор о баку.

– Папа говорил, что перебрался в Штаты 25 лет назад.

Кен медленно покачал головой.

– Твой отец покинул Японию сразу после Второй Мировой войны, когда Япония вторглась в Китай.

– Но тогда ему больше 90 лет.

– Некоторые из Тех стареют медленнее людей.

– Ясно, – но я не понимала. Я посмотрела на комок среди одеял на диване. И сколько лет было папе? Что еще он скрывал от нас? Как много из того, что я знала об отце, было ложью?

Вспыхнул гнев, я посмотрела на Кена. Его слова убрали моего папу и оставили странного подменыша, к которому я не знала, что чувствовать.

– Зачем ты пришел сюда? – я склонилась над стойкой, желая, чтобы он ощущал угрозу. Пряный запах лосьона после бриться, как корица на рисовых пирожках в Уваджимайе, согревал воздух между нами.

Он посмотрел на притихшего папу.

– Это сейчас не важно. Я обещал твоему отцу…

– Это важно для меня! – сказала я и ударила кулаком по столу. Вода пролилась из кружки Кена.

Он накрыл мой кулак ладонью. Я хотела отпрянуть, но от его прикосновения мои смятение и гнев ушли в живот, сжались там в жаркий комок. Ток пропитал воздух под стук дождя. Кен склонился, пальцы скользнули от моего запястья к чувствительному сгибу локтя.

– Тебе нужна моя помощь, – сказал он, низкий голос и вкусный запах влекли меня ближе.

– Мне нужны ответы. Нужна правда, – сказала я, голос дрогнул.

– Ты пробовала мои сны, – его пальцы потянули меня к его стороне стойки. – Ты знаешь мою правду.

Его глаза потемнели, белизна пропала, и я смотрела в эти глаза, пока его ладони притянули меня к его груди, поймав. Его ладони пульсировали, словно голуби бились в клетке, которую он сделал из себя.

«Ого, назад. Выдави из него ответы», – голос разума был тихим и далеким, почти весь разум трепетал на грани, готовый упасть во тьму в его глазах. Сильные и тонкие пальцы Кена медленно выводили круги на моих, ритм его сердца ощущался под моими ладонями.

Так тепло.

Мне снились его фрагменты – бег по лесу. Ничего плохого. Безопасность.

– Тебе снится бег. Под зелеными деревьями. Я никогда, – я сглотнула горечь, – не ощущала после прикосновения только бег. Простое движение.

Кен повернулся боком, показывая острый профиль: напряженную челюсть и орлиный нос. Кицунэ в нем был силой, сдерживаемой в каждой мышце.

– У меня нет других снов, – сказал он пылким шепотом, склонив голову. Жаркое дыхание и щетина на подбородке задели мою ладонь.

Кен быстро вдохнул и сократил расстояние между нами. Его губы легонько задели мои. Он отстранился, посмотрел на мое лицо, но мои ладони впились в его рубашку и притянули обратно.

Он поцеловал меня с пылом, его губы были уверенными, просили впустить его. Он открыл рот, поймал мою нижнюю губу, чуть прикусил ее и языком заставил меня открыть рот.

Мои ладони сжали и отпустили его рубашку, я отвлеклась на этот пыл. После пары минут или вечности он проник в мой рот.

От его знакомого запаха сердце колотилось в груди. Его рот настойчиво двигался на моем, и я не могла даже вдохнуть.

Я отпустила его рубашку, чтобы провести ладонями по его плечам к теплой шее. Кожа на коже. Я восхищалась отсутствием страха от прикосновения.

Кен подвинул меня у стойки, его ладони гладили мои бока.

«О, это безумие. Все вышло из-под контроля», – от поцелуя с ним тело бунтовало, словно я прыгнула в реку голой.

Опасность одиночки: прикосновение было заразительным. И его губы на моих, его ладони на мне сломили меня. Я была переполнена ощущениями, голова кружилась. Без контроля. Часть меня не была рада этой беспомощности. Я словно застряла на утесе, и океан буйствовал вокруг меня, грозя смыть меня.

Край стойки впивался в мою талию, зубы Кена прикусили мою губу сильнее, чем стоило. И туман пропал, мои глаза открылись, и я с ужасом поняла, что целовала Кена. Он напрягся, губы замерли на уголке моего рта, и он отодвинулся.

Он смотрел мне в глаза, не двигался, не менял выражение лица. Ужасно терпеливый. Осторожный. Будто я была хрупкой бабочкой. Я не хотела тревоги от его, как с Марлин. Я отодвинулась и встала на свои ноги, отпуская его рубашку.

Его запах щекотал горло. Я кашлянула. Кен вздохнул и провел рукой по волосам. Жест закончился любопытной неловкостью, словно он не знал, куда деть руки.

«Неловко», – я могла убежать в свою спальню и закрыть дверь после этого?

Нет, так сделала бы старая Кои. Я была новой, сильной Кои. Папа не двигался под одеялом, где-то там был Хайк, и попытки скрыться ничего не решили бы.

«Ладно, разберемся с последствиями поцелуя с кицунэ. Да. Лишу себя шоколада».

– Доставка пиццы? – сказала я. Может, пустота пройдет, если я поем.

Кен улыбнулся, прислонился к стойке со спокойным видом.

– У меня четыре сестры, – сказал он.

– И все любят пиццу? – сказала я.

Кен покачал головой.

– Я думал к этому времени, что научился понимать женщин.

Я фыркнула.

– Меня просто так не понять, – сказала я.

– Нет? – протянул он, и слово как-то охватило все – Хайка, спящего отца и напряжение, еще трещащее в воздухе.

Я хмуро посмотрела на него.

– Поверь, тебе придется разбираться с возмущениями женщины, если мы вскоре не поедим, – я вздохнула. – И не выпьем кофе. Лучше – тройной латте.

– Ладно. Не думай, что сможешь избегать произошедшее вечно, – сказал Кен. Он склонился, и уголок его рта приподнялся, когда я отпрянула. – Но у нас есть, о чем беспокоиться.

– Например, какую выбрать пиццу.

– Например, почему Хераи-сан считает Хайка опасным.

Я порылась в выдвижном ящике, где хранила листовки пиццерий, что совали в мою дверь, подняла палец Кену и набрала номер. Кен сидел идеально и зловеще неподвижно пару минут, пока я делала заказ. Я отложила телефон, и он встал, подошел к дивану, проверил папу и вернулся к моей стороне стойки.

Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоить желудок.

– Тебе снились фрагменты Хайка, да? – сказал он.

Я спешно выдохнула.

– Да, – я скрестила перед собой руки.

– Расскажи.

– Их было два, – я закрыла глаза, пытаясь сдержаться от запаха кардамона, крови, пустоты в глаза мертвой девушки и юноши на дне ямы. – Они ощущались не так, как обычные фрагменты от прикосновений. Я не знаю… – я сглотнула. Пока я рассказывала об этом, я словно неслась с горки вниз головой. – Но они ощущались реальнее. Словно сны-воспоминания, а не простые сны, как у всех, о полете, беге или появлении голым в классе.

Кен приподнял бровь, и я ощутила, как краснеет моя шея.

– Что ты видела в фрагментах Хайка?

– Убийство. Он убил двух людей, – тошнота подступала к горлу. Я крепко обняла себя. – И было ощущение удовлетворения. Словно он завершил задание и счастлив.

– Ты съела те сны?

– Я… что?

– Ты – баку.

– Ты издеваешься.

Кен покачал головой и стиснул зубы.

– Пожиратель снов. Тебя не просто так зовут.

Я подняла руки, отталкивая слова.

Он продолжал:

– Баку едят кошмары и забирают силу сна себе.

– Это безумие.

– Да, – сказал мягко Кен, но глаза были серьезными, прижимали меня к шкафчикам. – Это не по-человечески.

Я представила папу в его черной повязке на голове, режущим лосося на тоненькие ломтики, тихую дрожь гнева в его тонких руках, когда он спорил с мамой, неловкий комок, спящий на моем диване.

Папа ел сны? Кошмары, как у Хайка?

– Мой отец – не чудовище. И я не чудовище.

– Ты не совсем человек. Хераи Акихито сам расскажет, почему покинул Японию и Совет. Но вряд ли совпадение, что он ушел вскоре после того, как Япония вторглась в Маньчжурию. Вторжение в другую страну сопровождается злом.

– Он ушел, чтобы сбежать от зла?

Кен медленно кивнул.

– Я мало знаю о том, как пожирают сны, но знаю, что многие из Тех верят, что у всего есть равновесие. И для баку пожирание множества кошмаров, вбирание зла в себя может пошатнуть равновесие. Это может быть опасно.

Я поежилась, казалось, дождь снаружи пробрался в меня, и этот холод не могло прогнать даже тепло Кена. Как именно опасно? Это повлияет так, как произошло с папой, из-за чего врачи ошиблись, поставив диагноз Альцгеймера?

– Что именно ты имеешь в виду под «пожиранием»?

Кен закрыл глаза, поднял палец, нагло повторяя то, как я до этого заглушила его.

– Я – кицунэ. Иллюзии – моя сила. Хераи-сан ответит на твои вопросы.

В дверь позвонили. Я поспешила покинуть кухню, чтобы ответить, забрала по пути со столика у двери чековую книжку.

У двери стоял промокший юноша. Он неловко снял пакет, пальцы скользили на мокром материале, и я обменяла чек на горячую коробку пиццы. Его пальцы оставили мокрые следы на бумаге чека.

– Погоди, – сказал Кен. Он вдруг оказался рядом со мной, прижал руки к дверной раме. – Дождь.

– Ливень, – сказал юноша.

Кен выглянул из дверного проема, провел языком по губам, пробуя. Моя шея покраснела, я крепче сжала коробку, желая что-нибудь сделать.

– Что за…? – сказал юноша, отпрянув на шаг.

– Это не обычный дождь, – сказал Кен. – Понюхай.

Я шагнула в коридор и высунула руку из-под карниза. Дождь покрыл ладонь как теплый сироп. Я отдернула руку и понюхала.

Кардамон.

– Д-да, – осторожно сказал юноша. – Приятного аппетита, – он поспешил по коридору и лестнице.

– Хайк, – сказала я. – Пахнет как его фрагменты.

– Вкус силы, – сказал Кен, коснувшись кончиком языка нижней губы. – Силы Тех.

– Кицунэ? Баку?

– Не японские. Я не ожидал встретить тут кого-нибудь из Средней Азии.

Кен увел меня внутрь, плотно закрыл за нами дверь и прижался к ней, словно мог закрыть от дождя своим телом.

– Хайк вызвал дождь, – сказала я.

– Нет. Хайк – человек. Тот, кто в камне в его кабинете, вызвал его, дождь на вкус как то, что я учуял там.

– Вишап?

Кен оттолкнулся от двери и встал передо мной, слишком близко, его взгляд щекотал мою кожу.

– Что он от тебя хочет?

Я бросила пиццу на стол, отпрянула к дивану и опустилась рядом с неподвижным папой под одеялом.

– Он хотел переводы диалекта Хераи. Там ничего зловещего, но странно все это.

Кен покачал головой.

– Уловка. Он знает Тех, знал о кицунэ. Он знает, что ты в родстве с баку. Дождь ищет тебя. Камень Вишап хочет тебя не для переводов.

– Камень?

– То, что в камне.

Мой желудок ужасно громко заурчал.

– Я мало знаю, – сказал Кен. – Меня послали сюда без информации.

– Вопросы никуда нас не заведут. Давай поедим, и я поищу в интернете. Может, там есть о камне Вишап.

Кен разделил пиццу на зеленые тарелки, которые Марлин подбирала под мои обои.

Я пошла проверить папу, он посапывал под одеялом. Бледный, с острыми скулами, но все еще папа, человек снаружи. Не чудовище, как я твердо себе говорила. Я принесла ноутбук на кухню. Масло обжигало ладонь, когда я свернула кусок пиццы, чтобы не навредить клавиатуре.

Кен резал свой кусок ножом с вилкой. Он подул на кусочек, аккуратно сунул его в рот и передал мне две салфетки.

Когда загрузился браузер, заморгала иконка почты. Там было полно новых сообщений, в основном от Эда, который искал мне работу. Он будет злиться, что я не отвечала, особенно, когда я брала по проекту в неделю. Может, отдаст контракты Вайолет или Хуперу, у них не было другой жизни.

Теперь у меня была жизнь. Эд подождет.

– Что говорится в Википедии?

Я испуганно взглянула на Кена. Он вскинул бровь.

– Те окутаны мифами, но мы хоть немного о мире знаем, – сказал он, показывая сверток, который вытащил из кармана. Он медленно убрал упаковку… кхм, это был презерватив? Телефон. В презервативе. Я покачала головой. Уникальный способ защитить телефон от воды.

Я вспомнила, как он просил показать ему путь к кафе. У него все время был доступ к GPS. Кен сунул в рот маслину и разжевал, удерживая мой взгляд, приподняв бровь, чтобы я прокомментировала.

Я перевела взгляд на экран. Пара запросов, и я уже смотрела на статью «Вишап» на Википедии.

– Почти ничего. Статья не закончена. Минутку, я применю Гугл-фу, – мои салфетки были уже грязными, и я взяла его салфетку, чтобы вытереть соус с подбородка. – Вот, кое-что есть. Похоже на проект ученика для семинара. Камни, как в кабинете Хайка, есть в Армении с доисторических времен. Никто не знает, для чего их использовали. Этот ученик думает, что силуэт быка на вершине – бог грома, а волнистые линии вокруг представляют воду, точнее, водного дракона. Улли… Уллике…

– Улликеми, – сказал Кен.

– Да, вот так, – я прищурилась, глядя на экран, слизывая жир с пальцев. Я даже не знала, что на Среднем Востоке были драконы.

– Улликеми были созданы Арамаздом, чтобы одолеть бога грома, – сказал Кен, глядя на пустую тарелку.

– Так тут и говорится, – сказала я. – Ты уже знал все это?

– Я не знал о камне Вишап. Улликеми. Я с таким уже сталкивался, – он усмехнулся, но это не затронуло глаза. – Я знаю все имена драконов.

Я моргнула. За этими словами пульсировал гнев, но он решительно отрезал еще кусочек и стал жевать.

Папа бормотал что-то о водном драконе. Я думала, что он бредил, но он пытался предупредить меня. Я кашлянула.

– Улликеми наслал дождь на весь Портлэнд, чтобы найти меня?

Кен опустил ладонь на коробку пиццы, словно думал, есть еще кусок, или не стоит.

– Да, тебя или твоего отца. Не человеческий миф об Улликеми, конечно. Люди сочинили истории, чтобы объяснить Тех по всему миру. Но мы не божества, – тихо и мрачно сказал он.

– О, это радует. Не божество. Это лучше, чем армянский дракон, который ищет меня, – я отбила руку Кена, чтобы взять еще кусочек.

Сарказм сработал. Тяжесть стала легче. Он покачал головой, как делала Марлин, когда приходила в квартиру и обнаруживала, что я не выходила неделю.

Я не замолкала:

– Хорошо, что я – раб расплавленного сыра. Я просто закроюсь тут с папой и пиццей. Хайку надоест через пару дней, и он начнет надоедать кому-то другому.

Кен отодвинул барный стул.

– Боюсь, все не так просто.

– Это я поняла. Но я всегда сначала отрицаю.

Кен встал на носочки, энергия собралась в его теле, и он уже не выглядел дружелюбно. Его лицо стало яростно острым. Тяжелый запах мускуса собрался в воздухе, и напряжение в нем было не от грозы.

Кицунэ, его другая сторона. Потому волоски на моих руках встали дыбом. Да, это было из-за кицунэ в нем, только поэтому. Не из-за изящной линии его запястья и ладони, не из-за острых скул, подчеркивающих мужскую красоту его лица.

Я вспомнила его губы на своих, когда я была уязвимой и чувствовала каждый дюйм своего тела.

– Камень Вишап – это ключ, – Кен сжал кулак. – Я слышал раньше истории. Извращенная природа Тех. Кто-то приковал дракона к камню.

– Мы можем сделать такое с Теми? – я пыталась не представлять, как папа становится дымкой, и его затягивает в бутылку, как в Аладдине.

– Знания, как это сделать, утеряны века назад. Это хуже безумия. Дракон мог измениться, стать злым из-за того, что заперт в истории людей.

– Ты… заперт в облике кицунэ? – сказала я.

– Нет, – сказал Кен. – Истории людей о кицунэ не ограничивают меня. То, какой я, проще объяснить народными сказками. Или рисунками на стенах. Улликеми – это другое. Кем он ни был раньше, теперь это только то, что есть в истории людей. Дракон – уже не полностью Тот.

– Миф Улликеми, – сказала я, желая повернуться к экрану и почитать еще. Мне нужно было знать, как обернулась история дракона.

Кен думал о другом.

– Хайк, скорее всего, слуга камня, у человека нет сил, чтобы поработить дракона. Он знает, что твой отец – баку, так что Улликеми направляет его. Они не оставят вас в порок.

Мой желудок заныл, словно я сама съела целую пиццу.

– Хватит, – сказала я. – Просто скажи, каким бы ужасным это ни было, – Кен прислонился к стойке возле меня, его глаза были темными и холодными.

– Дракон хочет выполнить свою роль в истории Улликеми. Ему нужно одолеть бога грома или того, кого он считает этим божеством.

– Я – не божество грома.

– Нет, но Улликеми ослабел, прикованный к тому камню. Ему нужна сила.

– И как он может ее получить?

– Сила, которой хватит, чтобы одолеть что-то, похожее на бога грома, получается только из внезапного освобождения жизненной энергии. При рождении или смерти.

– Он хочет поймать меня, да? Но я не беременна.

– Ты человек и уязвима, но ты – пожиратель снов. Твоя кровь – сильная смесь смертного и Той в смерти. Улликеми хочет, чтобы Хайк принес тебя в жертву, и с силой в твоей крови он сможет одолеть бога грома.

Глава шестая

Красный соус на моей тарелке вдруг перестал выглядеть аппетитно.

«Жертва. Как девушка с крючковатым носом и юноша в колодце?» – Хайк убил их для магии Улликеми?

– Кто – бог грома?

– Не знаю, – сказал Кен. – Нужно разузнать, что задумал Хайк, – его пальцы стали когтями на столе.

– А есть какая-нибудь ассоциация Тех, с которой тут можно связаться? Тайное общество? – сказала я.

– Те в США рассеяны, разделены на свои группы. Они не собраны воедино, как в Японии и Европе. Тут есть большие группы в Сан-Франциско и Нью-Йорке. Но им плевать на то, что тут происходит.

– Ты упоминал Совет.

Кен прищурился.

– Нет, – сказал он. Слово прозвучал так, словно он захлопнул дверь.

– Ладно, – сказала я. – Пойдем старым путем, – я вернулась к ноутбуку и поискала Хайка на сайте колледжа. – Мангасар Хайк. Родился в Абовяне, Армения. Вот так сюрприз. Учит восточным языкам. Он в колледже всего два года.

– Где был раньше?

Я щелкнула по ссылке под его биографией.

– Он был во многих местах. Университеты Мексики, Франкфурта, даже в Токио, а недавно – на Аляске. В каждом заведении провел год или два.

– Он что-то ищет, – сказал Кен.

– Наверное, пропадающие языки, – сказала я. – Последние десять лет его работы посвящены языкам, что в опасности. Я посмотрела список его статей. Он в Портлэнде работает над языком толова.

– Что за толова? – сказал Кен.

– Одни из первых людей на тихоокеанском северо-западе.

– Как айны в Хоккайдо, – Кен почесал подбородок.

– Постой, тут есть ссылка для людей, готовых помочь ему с переводом, – сказала я. – У него тут список носителей определенных языков.

Список был смесью активных и мертвых ссылок. Хераи и еще один диалект Тохоку были активными, как и ссылки толова и Оканаган. Майя и сахаптин были мертвыми.

Как женщина из фрагмента Хайка. Она была частью этой жуткой головоломки. Если бы я повторила фрагмент, я могла понять, как она подходила к этому.

От одной мысли сдавило желудок. Захотеть повторить тот фрагмент ради детали, что прольет свет на план Хайка? Это ужасно. Даже если это сработает.

– Нам нужно больше информации. Жаль, я не обыскал его кабинет, – сказал Кен.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть яркий экран ноутбука.

– Я могу написать другу дома, чтобы там посмотрели что-нибудь о Хайке и Улликеми, но вряд ли они оставляли следы, – продолжал Кен. Я не слушала. Кену не нужно было знать, что я делала, особенно, если я провалюсь.

«Ты сможешь. Спокойно. Дыши».

Первый взмах кистью для кандзи «ичи» появился в голове. Нет. Я не хотела прогонять фрагмент. Я хотела испытать его. Плавно выдохнув, я заставила кандзи стать серым. Серый углубился, и кожу стало покалывать. Всю взрослую жизнь я подавляла фрагменты, пока бодрствовала. Поэтому нужно было миновать слои фильтров, чтобы повторить фрагмент.

«Вспомни кардамон. Черно-коричневые тени в коридоре. Бледную кожу женщины, ее темные волосы и выдающийся нос, перерезанную шею, откуда еще текла кровь. Бумаги в крови, рассыпанные по грязному ковру».

Фрагмент быстро проявился, и было сложно понять, как я упустила до этого его жуткую четкость, не свойственную для человека. А Хайк был человеком.

Кардамон, а потом медь наполнили мой рот. Язык болел, будто я прикусила его. Фрагмент раскрылся в голове, заполнил пространство между клетками. Он полился по моей спине, в пальцы рук и ног.

Меня заполнил гул, ожидание, как голод после десяти дней голодовки.

Я подавила тревогу, заставила фрагмент сосредоточиться на одной из страниц, как камера в фильме, приближающая кадр.

Хоть там были капли крови, я узнала округлые и квадратные символы на бумаге. Не китайские или египетские, но схожие. Иероглифы майя. Толстая ладонь под веревкой, обвязывающей солнце.

И неровный почерк Хайка: «немного времени перед своими делами».

Хайк ведь говорил мне что-то похожее, когда я согласилась прийти к нему после занятия Канэко-сенсея?

«Уверен, у тебя найдется немного времени перед важным делом», – сказал он. А потом все стало размытым, и я согласилась, хоть не хотела приближаться к мужчине, которому снилось убийство.

Мертвая женщина была до боли яркой, четкой. Я хотела закрыть глаза, но воспоминание безжалостно сжало меня пальцами. Она была майя, я была уверена в этом. Меня охватила радость вместе с гулом голода, который усиливался, и горькие эмоции едва помещались в моей хрупкой грудной клетке.