Текст книги "«Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии"

Автор книги: Изольда Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Дойдя до Ольховки, дивизия развернулась для наступления. Артполк занял боевой порядок, но открыть огонь не удалось. Поступил приказ построиться в исходные колонны и двигаться по левому флангу прорыва в направлении Красной Горки. Впереди шел 1100-й сп, за ним 1098-й полк и наш 894-й ап; 1102-й сп следовал во втором эшелоне.

Путь пролегал по лесам и болотам, лишенным каких бы то ни было дорог. Передвигались только по компасу. Впереди топографы прокладывали маршрут. Глубокий снег, под ним – незамерзающие болота. Гаубицы весом по 2400 кг тонули сразу на оба колеса. Лошади выбивались из сил. Люди – огневики и управленцы – надели лямки и совместно, с помощью подручных материалов тащили на себе через топи орудия. Скорость продвижения определялась метрами, и все же мы старались не отставать от пехоты. На всем пути следования встречалось очень много убитых лошадей – след, оставленный кавалерийским корпусом. Картина ужасная. И это передвижение происходило в непрерывных схватках с отступающим противником. Весь световой день – налеты немецкой авиации. Правда, бомбы, попадая в болото, рвались на большой глубине и осколки причиняли мало вреда, а прямые попадания случались редко.

В начале марта 1100-й сп под командованием подполковника Ковтаря вышел на окраину Любани для встречи с войсками Ленфронта, но тех там не оказалось, и наше наступление оказалось безуспешным. Сосредоточив значительные силы, при поддержке авиации и танков противник контратаковал наши части в районе Красной Горки. В результате 1100-й сп оказался отрезанным и вел тяжелейшие бои в окружении. Два других стрелковых полка и наш артиллерийский вели наступательный бой в направлении Любани, стремясь соединиться с 1100-м полком. Немцы подтянули свежие силы, минометы, артиллерию, танки и организовали ожесточенное сопротивление.

В первых числах марта на НП был убит наш любимый командир батареи младший лейтенант Гунин. Мы его вынесли на огневую позицию и похоронили с воинскими почестями, дав клятву отомстить оккупантам.

Командиром батареи стал ст. лейтенант Булавин. Немцы ожесточенно обстреливали наши позиции из минометов всех калибров. Мины рвались на земле, на верхушках деревьев, образуя массу осколков, от которых мы несли значительные потери.

Я находился на передовом НП в боевых порядках 1-го батальона 1098-го сп. Видимость была очень плохая: сплошной березовый лес и кустарник. Я пытался давать данные для стрельбы двух наших батарей, но огонь становился все слабее: каждый снаряд был на счету.

8 марта командир дивизии И. М. Антюфеев посетил наши боевые порядки. Волей случая я оказался рядом. Комдив подозвал меня. Я представился и тут же получил приказ возглавить сводную роту для атаки шоссе. В мое подчинение передавались 8 бойцов, связисты, ездовые, повара – всего 16 человек. Я собрал людей. Проверили оружие, боеприпасы и заняли исходное положение.

Заработали пулеметы, и мы с криком «Ура!» поднялись в атаку. На этом время для меня надолго остановилось.

Очнулся я только 25 марта, когда сквозь мутный туман увидел людей в белых халатах и услышал чьи-то стоны. Понял, что контужен и нахожусь в полевом госпитале, переполненном ранеными. Горловина у Мясного Бора захлопнулась, и в тыловые госпитали никого не отправляли. Медики ничем, кроме ободряющих слов, помочь не могли.

Я полежал-полежал, да и отправился потихоньку в свою часть. Пешком и на попутках добрался до своей батареи, где меня уже списали. Оказывается, в том бою меня контузило, и мой дорогой Кретов вынес меня с переднего края и доставил в санчасть, откуда я попал в госпиталь.

Наступление 8 марта не удалось, оставшиеся в живых возвратились на исходные позиции. Вскоре и вся дивизия перешла к обороне. 1100-й сп, потеряв в окружении большую часть личного состава, уничтожил боевую технику и в составе 18 человек с боем вышел в ночь на 9 марта в полосе нашей дивизии.

В обороне мы оборудовали на переднем крае защитные стенки из бревен с ячейками для стрельбы и организовали круглосуточное наблюдение за противником. Подвоз снарядов прекратился, и расходовать оставшиеся можно было лишь с разрешения комдива. Патроны к стрелковому оружию пока были, и мы периодически перестреливались с немцами.

В конце марта прежнее положение у Мясного Бора было восстановлено, и к нам прибыло для гаубиц 5 автомобилей марки «Студебеккер». Лошадей, способных передвигаться, отправили с ветфельдшером за Волхов.

Наступила оттепель, и единственная дорога, снабжающая действующую армию всем необходимым, превратилась в сплошное месиво, а окружающая местность – в непроходимое болото. В войска доставлялись только патроны к стрелковому оружию и мины малого калибра. Стало очень трудно с питанием: конина кончилась. С самолетов иногда сбрасывали сухари, но их на всех не хватало. Тогда было принято решение мобилизовать все силы на строительство дороги из подручных материалов. Каждой части был определен свой отрезок дороги. Это был очень тяжелый труд. Люди истощены, шанцевый инструмент для таких целей не приспособлен. Не было даже напильников, чтобы точить пилы, а тупой пилой много ли напилишь? Но работали непрерывно – днем и ночью. У орудия оставались командир и наводчик, все остальные были заняты на дорожных работах или на себе доставляли продукты и снаряды. До тыловых складов было более 50 км, путь туда и обратно занимал 5–6 дней. А много ли принесет человек, если каждый снаряд с зарядом весил 30 кг?

Труд, вложенный в строительство дороги, не окупался в полной мере. Машины часто проваливались, сгребая настил в кучу. Местами настил тонул в болоте, его постоянно приходилось восстанавливать. Вдоль всей дороги дежурили дорожники, вытаскивая застрявшие машины. Это была поистине адская работа…

Только управленцы, находившиеся на НП, были заняты своим прямым делом. Нейтральная полоса была всего 100–150 м, и немцы все время пытались проникнуть в наши порядки, но мы были начеку.

На огневых позициях оборудовали бани, где организовали помывку и стирку. Жили в землянках с бревенчатым накатом, но весной вода стала их заливать, пришлось перебираться в шалаши. Начали тонуть орудия, приходилось подкладывать бревна под колеса и укреплять сошники. Все это требовало сил, а положение с продовольствием все ухудшалось: паек уменьшился до половины, потом до четверти, а в иные дни пищу не получали совершенно…

В конце мая был отдан приказ на отход. В один из вечеров мы оставили НП и огневые позиции. Немцы открыли огонь из всех видов оружия. Ответить нам было нечем – не было снарядов. Противник пытался нас преследовать, но разбитые дороги оказались на сей раз нашими союзниками: немецкая техника и танки пройти по ним не могли. Пока немцы прокладывали дороги, мы удерживали следующий рубеж обороны – Финев Луг. Здесь была совсем другая местность – луга, пахотные земли. Довольно быстро вырыли окопы, установили наблюдательные пункты и заняли огневые позиции, надеясь на чудо: вдруг подвезут снаряды?

Но 30 мая горловина у Мясного Бора была перекрыта. У нас оставалось по одному снаряду на орудие для самоуничтожения. Немецкие танки вышли на высотки перед селом и начали нас расстреливать, не жалея снарядов и патронов. Меня из окопа немец просто выковырял, разбил стереотрубу, я еле перебежал на опушку леса.

Огневики все же сумели отвести орудия в лес. Управленцы остались в боевых порядках пехоты, получая норму патронов на карабин или автомат. Силы у людей таяли, красноармейцы с трудом передвигались. Себя-то не видишь, но смотреть на измученных товарищей было очень больно.

Поступил приказ перевести артиллеристов в стрелковые подразделения.

Измученные, голодные люди обороняли занимаемый рубеж до последнего дыхания. Раненые, перевязанные обрывками белья, не уходили в тыл, ведя бой до последнего патрона. Я не помню ни одного случая добровольной сдачи в плен, несмотря на немецкие листовки с обещаниями прекрасной жизни.

Через четыре дня был получен приказ взорвать орудия и двигаться в район сосредоточения к Мясному Бору. Здесь скопилась масса людей, лишенных возможности как-либо действовать из-за непрерывных бомбежек и полной незащищенности. Из-за голода на это не было и сил. Мы, несколько крмандиров, заняли позицию вокруг толстой осины. Каждому – ячейка между корней, головой к дереву, и каждый день кого-то убивало…

21 июня стало известно, что в горловине мешка пробит проход. Начальнику связи дивизиона Н. Ф. Ушакову – с открытой формой туберкулеза и мне – с тяжелой дистрофией было разрешено выходить самостоятельно, разрешено-то разрешено, а где взять силы для передвижения? Ноги у меня опухли и отказывались идти. Ушаков мог передвигаться и обещал мне помочь. Нам выдали по куску недоваренного конского мяса. Оно почти не жевалось, но во рту появлялся питательный сок. Я очень просил отпустить со мной ординарца Кретова, но приказ на выход касался только раненых и тяжелобольных.

Где пешком, где ползком мы пошли к горловине. Проход вдоль узкоколейки был 250–300 м шириной и около 4 км длиной. Помню, там стоял наш подбитый единственный танк Т-34. Немцы вели прицельный огонь, чтобы не поразить своих, на всем протяжении «коридора». Пережидая, мы намечали очередную воронку, к которой Ушаков перебегал, а я перекатывался. На полпути Ушакова прошило автоматной очередью. Я попытался к нему подползти, но был обстрелян. Пули задели одежду, но сам я остался цел и продолжал ползти к выходу.

Речка Полисть до берегов была заполнена трупами, живые ползли по телам мертвых. Этот «коридор» недаром назвали Долиной смерти, его можно было назвать адом, мясорубкой, огненными жерновами. Но никакими словами нельзя выразить того, что там творилось.

Надо мной судьба смилостивилась: в конце «коридора» меня в бессознательном состоянии подобрали санитары и доставили в госпиталь. Пришел в себя, подлечился и вернулся в свой родной 894-й артполк, с которым прошел все дороги войны до Победы.

П. П. Дмитриев,

подполковник в отставке,

бывш. командир взвода управления

6-й батареи 2-го дивизиона 894-го ап 327-й сд

И. П. Огуречников
1100-й полк наступает

На рассвете 13 января после небольшой артподготовки наш полк ринулся в атаку. Преодолев Волхов по льду, мы подошли к западному берегу реки, где немцы оборудовали свои позиции. Действующие в боевых порядках орудия прямой наводкой разрушали дзоты и разбивали пулеметные площадки противника. К 14 часам наша дивизия прорвала немецкую оборону на участке Бор – Красный поселок и вечером заняла деревни Бор, Костылево, Арефино, Красный поселок.

Утром 14 января дивизия завязала бой за деревню Коломно, овладеть которой смогла только 19 января при помощи соседа. Несколько дней дивизия вела напряженные бои за Спасскую Полисть, но преодолеть сопротивление врага не смогла.

Запомнился бой за деревню Коляжка, которая была расположена в 3 км севернее Спасской Полисти на шоссе Ленинград – Новгород на западном берегу р. Полисть. 30 января наш полк подошел к деревне и занял кладбище, которое вместо ограды было обнесено земляным валом с глубокой канавой. В плане кладбище было размером 100 на 200 м. В канаве мы оборудовали глубокие окопы, легко выбросив из нее снег. В предыдущих боях мы устраивали снежные брустверы или прятались в воронках, так как углубиться в мерзлую землю не могли.

Во время боя за кладбище противник подбил два наших танка Т-60, которые горели костром. С наступлением темноты бой стих. В нашем батальоне в стрелковых ротах оставалось по 17–20 человек, но пульроту все время пополняли бойцами из других рот, так как для перевозки на лыжных установках пулеметов «максим» нужны были люди.

Комбат дал команду сняться из окопов кладбища на ужин к походной кухне, которая находилась в расположении полка на опушке леса в 800 м от места боя.

Здесь нас хорошо накормили горячим. А ведь все предыдущие дни нам приносили в котелках ледышки – пища успевала за время переноса по морозу превратиться в лед. После сытного ужина мы заняли оборону, не доходя до кладбища, вырыв в глубоком снегу одиночные окопы. Поскольку комроты лейтенант Носовский выбыл, то командование ротой принял я – командир 1-го пулеметного взвода. Комполка капитан Троцко, узнав, что мы оставили позиции на кладбище, вызвал меня и приказал немедленно занять оставленные позиции.

Мы снова стали продвигаться к кладбищу. На полпути увидели на огневой позиции 45-миллиметровое орудие и телефонистов с аппаратом, которых вечером не было.

Немцы регулярно освещали местность перед деревней осветительными ракетами, и нам пришлось все время ложиться в снег. В результате мы не дошли до кладбища и с рассветом 31 января окопались в поле перед кладбищем в глубоком снегу. На рассвете немцы открыли сильный минометный огонь по опушке леса, который продолжался 40 минут, а затем три немецких самолета сильно бомбили опушку, где располагался наш полк.

Из деревни вышел тяжелый немецкий танк и занял позицию за нашими сгоревшими танками. Орудие немецкого танка било поверх наших подбитых танков и, прикрываясь ими, открыло прицельный огонь по позициям полка на опушке леса.

Я послал солдата к 45-миллиметровой пушке для указания цели, но солдат не вернулся – видно, убили.

Под прикрытием огня с танка двинулась цепью немецкая пехота. Заработали наши пулеметы, пехота немцев залегла и перебежками стала продвигаться в сторону позиций 1-й и 2-й стрелковых рот. Пошли в ход ручные гранаты.

Телефонист с аппаратом, мимо которого мы прошли ночью, громко кричал: «Командира к аппарату!» Я подполз к аппарату и услышал голос комполка капитана Троцко, который требовал держаться и не отходить. Я доложил о немецком танке и движении пехоты и попросил поддержать огнем артиллерии.

Немцы наращивали атаку. Наши пулеметы непрерывно вели огонь. Меня связист опять позвал к аппарату. Комполка уточнил силы немцев и направление их атаки. Я указал месторасположение немецкого танка и пехоты и доложил, что пехота численностью до роты атакует остатки нашего батальона. В трубку мне было слышно, как Троцко по другому аппарату кричит: «Дивизион! Дивизион!» Он, видимо, вызывал артиллеристов.

Остатки 1-й и 2-й рот отошли. Немецкий танк из пулеметов открыл огонь по нашим расчетам, которые находились в 100–200 м от него и ранее не были замечены. Наша артиллерия открыла огонь по немецкому танку и пехоте. Но с перелетом.

Комполка вызвал опять меня к аппарату и спросил о результатах огня. Я доложил о перелете снарядов и просил перенести огонь на себя. Через несколько минут впереди наших позиций с грохотом веером взметнулась гряда огненных взрывов. Немецкая пехота после залпа «катюш» потеряла активность. Но танк продолжал вести огонь по нашим пулеметным расчетам. Переползая по снегу, уцелевшие расчеты откатились назад и ушли от губительного огня немецкого танка.

Позади в 200–300 м была позиция 45-миллиметровой пушки, и я пополз туда, надеясь огнем из нее поразить немецкий танк. Но снарядов у артиллеристов уже не было, а кругом в подтаявшем снегу валялись лишь стреляные гильзы. Правее в снежном окопе я увидел сержанта Ушакова с поврежденным пулеметом и разбитыми лыжами.

После наступления темноты бой стих. На опушке леса в подполье домика лесного кордона собрались уцелевшие бойцы. Старший адъютант нашего батальона лейтенант Иван Павлович Бывалов составлял списки потерь батальона, среди которых были комбат и наш комроты.

К рассвету капитан Троцко собрал уцелевших бойцов и скомплектовал боевую группу для захвата деревни Коляжка. Меня назначил командиром группы, а сержанта Ушакова – моим помощником. Перебежками двинулась штурмовая группа к деревне, но немцы открыли сплошной минометный огонь. Я подал команду броском преодолеть зону обстрела. Не пробежав и двух шагов, я свалился от удара в ногу: ранило осколком мины.

Сержант Ушаков повел дальше в атаку штурмовую группу, а я надолго попал в госпиталь.

И. П. Огуречников,

капитан в отставке,

бывш. командир взвода пульроты 1100-го сп 327-й сд

С. И. Кочепасов
Воспоминания о боевых действиях 1102-го полка

В сентябре-ноябре 1941 г. в Сомове под Воронежем формировалась 327-я сд в составе 1098, 1100 и 1102-го полков. Командиром дивизии был назначен полковник И. М. Антюфеев, командиром 1102-го полка – подполковник Хажаинов.

Я служил начальником химической службы полка, являясь одновременно комвзвода химической защиты.

В конце декабря 1941 г. маршем в 200 км при 30-градусном морозе дивизия прибыла на Волховский фронт и вошла в состав 2-й УА. Сменив изнуренные боями части в районе Селищ, 7 января дивизия приняла участие в наступлении на западный берег Волхова, где располагался первый рубеж немецкой обороны. Личный состав 327-й сд был вооружен в основном винтовками, автоматов было очень мало. Имелись станковые и ручные пулеметы, минометы и орудия. Одновременно с нашей дивизией на Волхов прибыл 13-й кк под командованием генерал-майора Н. И. Гусева.

Прорвать оборону противника 7 января не удалось, и 13-го было предпринято новое наступление. После сокрушительного удара минометно-артиллерийским огнем пехота пошла в атаку. Немцы, хотя и оказали серьезное сопротивление, не выдержали нашего натиска. Через двое суток упорного боя они с большими потерями отошли в глубь своей обороны на 18 км – к населенным пунктам Спасская Полисть, Мостки и Мясной Бор. Здесь располагался 2-й рубеж немецкой обороны. В каждом доме были вырезаны амбразуры для пулеметов, огневые точки соединялись между собой ходами сообщения. Артиллерия и минометы были замаскированы в сараях и закрыты щитами. Наша дивизия многократно, но безуспешно переходила в наступление. Через 10 дней 1102-й полк перевели к деревне Мостки, которую спустя сутки мы взяли совместно со 111-й дивизией. Вслед за тем 366-я сд овладела деревней Мясной Бор. Шоссейная и железная дороги на Чудово были освобождены на протяжении 20–25 км по фронту.

В небе появилась немецкая бомбардировочно-пикирующая авиация, сдерживавшая действия наших войск. Здесь нельзя не упомянуть недоработку командования при формировании 327-й сд. Дело в том, что в 1102-м сп и, видимо, в других полках были созданы взводы зенитной обороны, а средств – зенитных установок в виде спаренных пулеметов – они не получили, так что противовоздушной обороны у нас фактически не было. Вражеская авиация беспрепятственно бомбила наши позиции.

После взятия Мостков и Мясного Бора дивизия приступила к преследованию противника по лесистой местности, продвигаясь левее железной дороги на 15–20 км. Главная тактическая задача 2-й УА заключалась в овладении Любанью. Осуществление этого плана по ряду причин не удалось.

Если наступление, начатое у Волхова, и дальнейшее его развитие имели значительный успех, то прежде всего благодаря самоотверженности наших воинов. Вдумайтесь: идти в атаку по льду, испещренному полыньями, с одними винтовками на хорошо укрепленные позиции противника – это подлинное мужество. Газета «Отвага» 2-й УА на первой странице крупным шрифтом по всей ширине листа под заголовком «327-я Антюфеевская» описывала успехи нашей дивизии в наступательных боях.

Но чем дальше мы внедрялись в расположение немецких войск, тем воевать становилось все труднее. Трудности заключались в том, что мы зашли в самые глухие леса, лишенные дорог, и обеспечение всеми видами довольствия становилось все хуже и хуже. Дело дошло до того, что на одну пушку выделялось только по пять снарядов. Полковые минометы вообще не имели мин. Командир 1102-го сп подполковник Хажаинов строго хранил снаряды на случай немецкого наступления. Бесприцельная стрельба из винтовок и пулеметов категорически запрещалась. Но, несмотря ни на что, полк с боями продолжал продвигаться вперед и освобождать населенные пункты от врага. В начале марта наша дивизия находилась в 12–15 км южнее Любани.

Станцию Любань окружали огромный массив леса и болото Большие Мхи. К северо-западу от Любани населенных пунктов не было. Сюда была направлена разведка нашего полка. На меня возложили командование группой из 12 человек. Разведгруппы направили и другие полки 327-й дивизии. Каждая группа имела свой район разведки. В течение двух суток мы обследовали местность, наблюдали за дорогой, проходившей северо-восточнее болота к железной дороге.

По возвращении каждая группа доложила, что присутствия немцев не обнаружено. Командование приняло решение ввести в район Больших Мхов 1100-й полк, за ним – остальные полки и выйти к ст. Любань. Но получилось так, что движение передового полка засекла немецкая разведывательная авиация, а введение других полков задержалось. 1100-й полк был отрезан от основных сил Дивизии, окружен немецкими войсками, которым не смог оказать серьезного сопротивления, и почти полностью погиб. 1098-й и 1102-й полки подошли поздно и вывели из окружения незначительное число людей. Наступательная энергия дивизии была исчерпана, и 327-я сд перешла к обороне.

В марте 2-ю ударную постигла беда: немцы перекрыли выход к Мясному Бору. Части, продвинувшиеся в глубину лесов на 70 км, оказались оторванными от баз снабжения. Через неделю проход был открыт, но его ширины было недостаточно для нормального обеспечения войск продуктами питания и боеприпасами.

Наступила весна, и полая вода стала заполнять окопы. Пришлось начать строительство наземных укрытий.

Несмотря на все сложности, солдаты десятками подавали заявления с просьбой о приеме их в партию ко дню рождения В. И. Ленина. Подал заявление и я. 22 апреля в полковой партийной организации мы были приняты в члены ВКП(б). Но наша радость продолжалась недолго: партийных билетов нам так и не выдали, мотивируя тем, что нет возможности сделать фотокарточки.

С наступлением тепла немцы все чаще стали беспокоить вылазками в наше расположение. Однажды в мае, после продолжительной артобработки переднего края, пьяные немцы пошли в атаку, которая не принесла им успеха, а только горы трупов. Наши потери были небольшими. Запас боеприпасов был израсходован, а пополнить его было нечем.

Май 42-го года оказался для нас роковым. Продукты питания иссякли, люди слабели с каждым днем. В районе Мясного Бора приступили к строительству узкоколейной железной дороги, на которую возлагались большие надежды. Она не принесла никакой пользы, потому что немцы то и дело перекрывали ее в районе Мясного Бора. В результате их наступления на стыке 52-й и 59-й армий проход в Мясном Бору теперь составлял не более 500–600 м по фронту и 4 км в глубину. Над этой узкой полосой господствовала немецкая авиация, разрушая все построенное.

В связи с переводом меня в особый отдел Волховского фронта в конце мая я проходил по этой дороге и видел, что узкоколейка разбита. Дальнейшая трагическая судьба воинов 2-й ударной хорошо известна, но я уже служил в особом отделе фронта и не участвовал в завершающем этапе операции.

С. И. Кочепасов,

лейтенант в отставке,

бывш. начхим 1102-го сп 327-й сд