Текст книги "Револьвер"

Автор книги: Изабелла Сантакроче

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Возможно, я в самом деле верила, что справлюсь с этим. Конечно, я думала, что это возможно. Случается. Случается, когда тебе уже нечего терять. Когда ты ощущаешь себя подлой и пытаешься прекратить это. Стать уважаемой. Это меня полностью околдовало. Я больше не хочу быть другой. Я видела тех женщин с детьми. Коляска. Спокойные чувства. Рядом идет муж. Знак причастности к нормальной жизни. Я их видела, когда перемазанная клеем уходила с той фабрики. Я видела, как они появлялись отовсюду. И не страдали. На их лицах была запечатлена цель. Так мне казалось. Теперь, когда у меня есть все. Когда я стала женщиной. С семьей. Свекровь. В сумке петрушка. Помню, я их порядком ненавидела. В них было то, чего мне всегда не хватало. Чувство защищенности. Прочь все тревоги. Я уже не за бортом. Вполне приемлемая жизнь. Достоинство для толпы. Покой без всяких бурь. Вечера в гостиной. На столе ужин. Поездки за город. Поцелуй ночью перед сном. Мужчина, чтобы защитить тебя. Сделать более неуязвимой, чем нержавеющая сталь. Тепло домашнего очага. Ласки. Прогулки под ручку. Переверни меня. Конечно, я думала, что это возможно. Преобрази меня. Конечно, я думала, это возможно. Дай мне приют. Конечно, я думала, это возможно. Забыть себя. Все жестокое прошлое, покрывшее каждый миллиметр моего тела. Бесконечные воспоминания. Поля преступлений. Дикие и заостренные горы. Включи меня во все остальное. Очисть меня от всего. Величайшая стирка. Ускоренная программа. С центрифугой. Дай мне обеззараживающие средства. Сними с меня всю грязь. Жир, затуманивший мои мозги. Освободи меня. Я хочу вести приличную жизнь. Без нелепостей. Без возвышающего и уничтожающего меня трахания. Без лабиринтов борьбы. Без хомута из тревог. На шее сдавливающий шнур. Задуши меня. Джанмария был единственной оставшейся мне надеждой. Я прилепилась к нему как мидия. Он моя скала. Я раню руки, хватаясь за него. Я бросаю вызов захлестывающим меня волнам. Я бы хотела. Я бы хотела всего. И ничего другого.

Я превратилась в безупречную домохозяйку. Стирала пыль кусочком замши. По диагонали развешивала полотенца в ванной комнате. Готовила супы с базиликом. Опрыскивала помещения духами. Стоя на коленях, натирала полы. Начищала ножи, ложки и вилки. Делала постирушки с биологическим умягчителем. Все расходы под строгим контролем. Соотношение: качество-цена. Гладила ему воротнички. Рубашки. Галстуки. Отделяла носки от трусиков. В ящики клала мешочки с бантиками. Лаванда. Часами лизала его птичку. Яйца. Зад. Титьки. Мои мышцы сжимались. Ему я делала массажи. С эфирными маслами. И каждый день, что я оставалась там, был победой. Он смотрел телераспродажи. Три вещи по цене двух. Двадцать по цене семи. Выгодные предложения. Расчет. Невероятно. Создана семья. Керамика из Каподимонте. Ручная центрифуга. Матрасы из губки. Фен для волос. Укрепляющие лосьоны. Вращающиеся кресла. С работы он приходил измученным. Рассеянно меня целовал. Конечно, в первое время было по-другому. Мы были в исступлении. В том начальном восторге. Обычно это длится не очень долго. У нас было по-другому. Возможно, потому, что меня было слишком много. Немного надоедлива. Преувеличивала, чтобы видеть его довольным. Меня страшила мысль, что одной меня ему будет недостаточно. Я размножала саму себя. Ему я отдавала даже свою душу. Всю, до последней крошечки. Я старалась показать ему, что сделала правильный выбор и это меня удерживает. Я изощрялась как могла, чтобы привести его в восторг. Читала рецепты. Разрешала ему все. Сжимала ягодицы. Красила губы. Телодвижения. Соглашалась на все. Притворялась. Безграничная преданность. Я была не женщиной. Я была явлением века. Я отдавалась целиком, истекая ласками. Нежная. Внимательная. Великолепная домохозяйка. Отдаюсь, как сука. Люби меня сильно. У меня не получилось.

Уже через месяц стали догадываться об обмане. Я надела шоры. Наушники. Непромокаемый плащ, чтобы с меня соскользнули недостатки. Он был скрягой. Однообразен. Ни намека на обаяние. Под влиянием матери, более мощной, чем невероятная молния. Уже рожая его, она все за него решила. Ты будешь секретарем адвоката. Будешь жить в квартире начала века. Я вечно буду рядом с тобой. Алтарь. Преклоните колени. Джанмария и физически был похож на эту женщину. Те же формы. Он был как бы срисован с нее. Прислонив его к себе, она обвела себя. Она была полной. Переполненной кислым йогуртом. Из того, что из нее вылилось, она сотворила личность своего сына. Сын из остатков. В нем была отбраковка. То, что не понадобилось капральше. Доброта. Податливость, как у оливок без косточки. Никаких стремлений. Возбуждения. Стимулов. Он была ее слабостью. Переносным бидоном. Ты должен найти женщину. Тебе уже сорок лет. Потом я узнала, она из-за этого его терзала. Ты случайно не педик. Мне не нужно этой беды. Я тебя прошу. Были бы должны отправлять на каторгу этих дряней. К голубым. К лесбиянкам. А потом эти «попки». Мне кажется, что ты вихляешь задницей. Пройдись-ка. Хочу посмотреть на тебя. Иди из кухни в спальню. Ты видишь, что ты делаешь. Виляешь ягодицами. Совсем как женщина. Постарайся контролировать себя. Пожестче выставляй ноги вперед. Не двигай грудью. Не будь смешным. Ты красивый мальчик. Это совсем ненормально. Чисть зубы хотя бы из-за дурного запаха. Ты знаешь, как я за этим слежу. У сына моей сестры уже есть сын. Я не могу оставаться спокойной. Ты должен найти жену. Создать семью. Как это сделать. Я дала тебе все. У тебя за дверью должна стоять очередь из женщин. Я прошу тебя, определись. Позволь мне спать спокойно. Что думают родственники. Что ты импотент. Что тебе нравятся мужчины. Ты меня огорчаешь. Ты заноза у меня в сердце. Никуда не ходишь. У тебя нет друзей. Ты все время смотришь телераспродажи. Ты приводишь меня в отчаяние. Ты знаешь, что я это сделаю. Поправь воротничок. Стой прямо. Посмотри на своего отца, гений. Что он сделал. Нашел фантастическую женщину. Все же он был дурак. Знаешь, похож на тебя. Ты на меня совсем не похож. Я думаю, он нашел меня, чтобы заставить ее замолчать. Чтобы успокоить ее. Вот уж дурак. Увидел отчаявшуюся, которая осталась бы с ним, и взял ее. В один прекрасный день встретились двое отчаявшихся. Удар под жопу, достойный Оскара.

Он представил меня своей матери через пять дней. Пока я пыталась освоиться. Утром проснулась, еще страдая от похмелья. Бродила по квартире как дурочка, крутясь у шкафов. Повсюду совала свой нос. Примеряла его пиджаки. Прикуривала сигареты. Он постоянно кому-то названивал. Убеждал себя, что я не исчезла. Я думала, что это просто шутка. Оставь свое недоверие. Я тешила себя мыслью, сознавая, что я необходима. Медовым голосом говорила ему, я тебя жду. Он быстро вернулся. Я обнюхивала занавески. Кресла. Покрывала. Вылизывала керамические тарелки. Безделушки. Пол. Квартирка была скромной. В деталях иногда проглядывал дурной вкус. Дешевая мебель. Пластмассовая гондола на телевизоре. Закат на огромной фотографии в гостиной. Все равно все казалось мне супергалактическим. Я благодарила Иисуса Христа. Я даже прочла несколько отрывков из Библии. Вытирая пыль, напевала. Господи, благодарю тебя. Я буду наслаждаться мелочами. Песчинкой. Порывом ветра. Солнечным лучом на том листике. Жизнь как необычайный дар. Распахивала окна, наполняя легкие. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Я почти выкрикнула это, раскинув руки. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Я кричала, подпрыгивая. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Прыгая, я раздевалась. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Крутясь, я сняла трусики. Господи Боже мой, я тебя благодарю. Я бегала по комнатам голая, благодаря его. Господи Боже мой, я тебя благодарю. Я кричала. Голая. Я благодарю тебя, Иисус Христос. Восторг превратил меня в эгоистку. Мне было наплевать, что я оставила подругу в грязи. Теперь мне по-настоящему привалило счастье. Квартира с отоплением. Я ее позвала и сказала ей это. Я не вернусь. Нет. Не плачь. Если ты меня любишь, то должна быть довольна. Меня слишком сильно захватила эта перемена, и у меня не осталось других чувств. Чтобы испытывать нежность, когда она плачет. Это казалось невероятным. Но именно это и случилось. Когда бедность исчезает, она способна сделать тебя жестокой. Я должна была нанести безошибочный удар. Стать топором, отделяющим тело от головы. Так, я нанесла его тете. Так же вести себя. Вопрос техники. В тот миг Вероника, сказочная попка, представляла мою войну. Она осталась на поле битвы. Если я могла бы, то вернулась бы за ней. Я бы помогла ей разгромить противника. И еще раз меня пропитала бы грязь борьбы. Я хотела очиститься. Отстраниться. Наконец, почувствовать себя на нейтральной земле. Чтобы сделать это, было необходимо широко раскрыть, а потом закрыть рот. Крупная рыба пожирает мелкую рыбешку, чтобы выжить. Я была огромной акулой, которая отточила зубы в океане.

Джанмария был в восторге от своего завоевания. Он представил меня своей маме. Через несколько дней после той встречи. Увидишь, ты ей очень сильно понравишься. Она великая женщина. Действительно, она была большой. Под футболкой с вышитым белым и красным розарием теснились две огромные груди. Крашеные каштановые с желтоватыми отливами волосы. Под Мышкой пакет с курицей. На лице нарисован вопрос. Снаряд, попавший между моих глаз. Кто такая эта. Она не произнесла этого. Сказал ее взгляд. И сразу же отправилась к плите. Не то чтобы ей было наплевать на знакомство со мной. Иногда она делала вид, что меня нет. Она разговаривала с сыном, забрасывая меня землей. Она была счастлива, что он нашел подругу. Как-нибудь она всем расскажет об этом. Конец злобным сплетням. В то же время я считала, что это казалось ей предательством. Я молодая любовница. Замена. На его голове вырастут рога. Я пыталась быть с ней любезной. Смягчить ее. Я хотела, чтобы она заметила присутствие чужака. Если я ей улыбалась, она смотрела на меня так, как будто я сделала что-то ужасное. Если я пыталась оказаться полезной, она меня не замечала. Она мне говорила, нет, не беспокойся, сделаю сама, у меня есть опыт. Быстро передвигалась среди кастрюль. С гордостью сдирала с курицы кожу. Бумагу. Как будто она была картиной Пикассо. Я сама приготовлю ее. Не так, как в забегаловках, совсем сухой. Без мяса. Мне ее принес крестьянин. Какая большая. Я пробовала помогать ей. Я рассчитывала свои движения. Подходила к птице, как на конкурсе красоты. Она тотчас вступала, чтобы обезоружить меня. Нет, стой, не разрезай ее ножницами. Она будет пахнуть металлом. Эта курица была главным действующим лицом встречи. А я глупой статисткой. Из тех, что появляются на миг и тотчас исчезают. Из тех, чье имя не появляется на экране. Мне хотелось запереться в ванной. Три часа чистить зубы. Я не была необходима, как та курочка. Вдруг она начинала расспрашивать меня о моих кулинарных способностях. Во всем этом Джанмария стал деталью. Ее шпилькой. Ее лаком для волос. Молчал. Был запуган. На коленях. Надеюсь, ты умеешь готовить. По крайней мере это. Как ты делаешь ризотто со спаржей. А котлеты с горошком. А рагу из сосисок? Ты должна очистить сосиску, приправив ее помидором. Ты знаешь, как их чистят? Ну, ты знаешь, как их чистят? Попробуй очистить одну. Возьми ее из холодильника. Я хочу видеть, как ты ее очистишь. Очень важно, чтобы ты делала это правильно. Меня начинало тошнить. Мне приходилось делать, стоя рядом с ней. В двух миллиметрах. Возьми ее двумя руками. Дурочка, я тебя не съем. Давай начинай. Ты чего ждешь. Я бы заткнула ее прямо ей в жопу. Но очищала, чтобы успокоить ее. Мне она казалась обрубком таксы. Я видела эту таксу без лапы. Это свекровь отрезала лапу. Она это сделала, чтобы у нас была сосиска, которую нужно было очистить при первой нашей встрече. Подвергнуть меня испытанию. Осуществить проверку. Дать мне понять, что я неумелая непрошеная гостья. Я бежала, как безумная, к своей цели – стать образцовой домохозяйкой. Я должна была убедить всех. Доказать свою невинность. Мою опытность среди домашних стен. Я должна была научиться вести себя как славная девушка. Вспомнить, как это было когда-то. Все свои темные стороны запрятать подальше. Открыть светлые и неизвестные. Никогда не использованные. Я должна была научиться пользоваться ими. Моя ясная и кристальная часть была только необыкновенной машиной, ходов которой я не знала. Педали. Я пошла в школу вождения. Страх, что я не смогу затормозить. Правильно припарковаться. Ужас, я слишком поспешно бросилась туда, где царят хорошие манеры и здоровые принципы. Страх наехать на них. Не заметить знак «движение запрещается» и очутиться в темноте. Я использовала усердие и благоговение. Перед каждым обгоном включать стрелку. Жаль, если мне дадут под зад коленом. Вновь отправят в преисподнюю. Удерживать нужное расстояние, чтобы не задеть чувствительность тех, кто уже давно едет по той жизни с разумными правилами. Мне удалось, чтобы та валькирия частично меня приняла. Стала бы моей учительницей с указкой в руках. Покажи мне руки. Чтобы я могла ударить по ним. Мне удалось изобразить мой интерес к разговорам ее сына.

Он мне рассказывал о том, как три дня в году проводил в горах, сделав прививку против яда гадюки. Об ожоге второй степени на голени. Рассказывал об адвокате. Ни перед кем не гнет спины. Время от времени я слышала, как он важно отвечал ему по телефону. Он меня спрашивал, сколько стоила телятина. Баклажаны. Моющее средство для посуды. Он хотел отвести меня в торговый центр, где продаются товары без фабричной марки. Чтобы я устроила из них склад. Возможно, он думал, что разразится какая-нибудь мировая катастрофа. Война. Часто он мне сообщал, что важно рано ложиться спать. Самый лучший сон от десяти до полуночи. От принца, каким я его себе представляла, почти через месяц осталось только воспоминание. А через два и его не осталось. Через три это уже был не мужчина, а растение. Он отправлялся спать после какой-нибудь глупой программы. Я с трудом следовала за ним. Часа два лежала с открытыми глазами. Иногда я, как воровка, потихоньку уходила в гостиную. Звонила Веронике, сказочной попке. С нею мы больше не виделись. Перезванивались. Первый раз, когда я ей позвонила, она была в замешательстве. Между нами что-то оборвалось. Я пыталась возродить нашу дружбу. Заставить ее ожить в телефонной трубке. Насладиться хотя бы ее частью. Оставшейся в зубах от той каннибальской жизни крошкой. Мне не удавалось оставаться искренней. Рассказать обо всем, как оно был на самом деле. Я не хотела, чтобы она узнала о моем поражении. Не хотела объединять ее с Анджеликой. Закрыть глаза. Хотя бы прикрыть их. Я удерживала веки. Чтобы ветер только частично их задел. Потому что истина еще не уничтожила мои мечты, уже зараженные неудачей. Она вышла замуж за какого-то преступника. Что-то вроде швейцарского мафиози. Сводника-диктатора. Великолепная… Она была арестанткой. На ночь он запирал ее в шкаф. А сам уходил развлекаться. Боялся, что она убежит. В один прекрасный день она это сделала. Он ее разыскал. И хорошенько избил. Она уносила телефон подальше. Отвечала пронзительным голосом, как будто была на танцах. Я ей рассказывала сказки. Придумывала приятную жизнь. Не похожую на ее. Совсем другую. Какое счастье, что я его встретила! Какой блестящий мужчина! Полно бабок! Романтик! Как я радуюсь, что он со мной! История любви, достойная этого века. Я слышала, как он храпел рядом. Казалось, в его горле поселились лягушки. Я смотрела на квартиру, которую знала наизусть. Безделушки, пыль с которых я стирала каждый день. Полная тишина. Я говорила самой себе, неблагодарная, будь довольна. Прощалась с ней. По ее голосу я поняла, она знает, что я вру. Возвращалась и обнимала его во сне. Я надеялась, он проснется и будет ласкать меня. А он провалился в сон. Неподвижный, как мумия. Как тетя, которая лежала на столе, когда приходила врачиха в халате. Раз в неделю приходила девушка. В белом халате. Повязка с красным крестом. На скатерть она клала одеяло. Кусок ткани в клетку. Из чистой шерсти. Только шерсть была чистой. Она никогда ни с кем не совокуплялась. А она оставшаяся в живых. С девственной плевой. Девственная плева в клетку. Она поднимала ее ноги. Сгибала их, как носовые платки. Вращала, как крылья мельницы. Вокруг поля. Пасутся гуси. Тяжелые облака. Голубизна неба спускалась на землю. Тетя задыхалась от усилий, лежа на столе. Дышала тяжело, но сильно и ритмично. Казалось, что между ягодиц ей воткнули вибратор. До самого конца. В какие-то дни мне приходилось укрощать ее конечности. В потолок я ввинтила крюки. Ее лодыжки я привязывала веревками. Поднимала ее бедра. Ее голени. Это мышечное напряжение тела. Все залито ее слюной. Прозрачный студень. Частичное, моментальное подвешивание на бойне для женщин. Она – подвешенная на крюк корова. Я агнец, которого принесут в жертву на Пасху. Джанмария бык без рогов. Я уставала целовать его. Даже если бы я надавала ему пощечин, он не открыл бы глаза. У него был такой крепкий сон, что казалось, что он умер. Мой палец входил в меня. Я надевала наушники. Слушала музыку. Я мучительно страдала.

Каждое воскресенье он водил меня в ресторан. В восемь тридцать мы входили туда. Для нас был заказан стол. В центре цветы. Ромашки с лепестками из ткани. На голове тонкие неоновые наколки. Это подходит поприветствовать нас официантка. Женщина с усами и скрутившим ее артрозом. Своими искореженными руками она приносила тарелки. Он обожал это местечко. Все стоило очень дешево. Гуляш с горошком. Вино в огромной бутылке от дедушки. Бумажная скатерть. Семьи со всеми домочадцами. Все люди для распродажи. В одежде на выход (купленной по случаю). На портмоне целлофан. На лбу вывеска. Единственная цель – экономия. Чтобы жить. Как можно дольше. Я сидела неподвижно, как гриф инструмента. Я наблюдала, как он смущается. Внимательно прочесть меню. И это каждый раз. Как будто роман. Он знал его наизусть. И все же. И все же не был доволен. Он с восторгом повторял ритуал. Убеждался, что все на своем месте. Так же он проверял и подаваемый нам в конце счет. Приносили счет. Он искал ловушку. Открыть возможный обман. Сложить цифры. Вычесть. Спокойно начать сначала. Методично. Нужно быть внимательным, чтобы нас не объегорили. Один раз произошло нечто ужасное. Стыд и срам. Скандал. Лишний кофе в счете, Тебе нужно было видеть его. Нужно было видеть, как он сурово указал на обман. Как будто это был заговор, жертвой которого он стал. Он поднялся, стуча кулаком по столу. Исчезла вся его доброта. Его безразличная доброта. Потому что его опустошила безразличная доброта. Он был добрым безразличным человеком. Кричал на женщину. Мы брали только один кофе. Не два. Видите, на столе только одна чашка. Если бы мы выпили две, я не стал бы тут плакаться. Посмотрите сами, что написано. Написано, два кофе. Два. Не один. Два. Поэтому вы должны вычесть стоимость того кофе, который мы не заказывали. Я не хочу оплачивать то, что я не брал. Как подобное могло случиться. Но ведь она сама принесла его. Думаю, вы вспомните, как сами поставили передо мной чашечку кофе. Вы должны быть более внимательной. Я слушала, раскрыв рот. На его лице вырисовалась его мать. Та же испорченность жалобами, усиленными до невероятной мощи.

Мы ходили в тот ресторан каждое воскресенье. Привычный столик, рядом цветок. За застекленной дверью стоянка машин. Телевизоры включены, и передают последние новости с футбольных полей. Он меня наставлял, как лучше использовать каждое блюдо. Сочетание первых блюд и сладкого. У него начинали блестеть глаза, когда приносили тарелки. Я становилась невидимой. Жующий рот. Мне хотелось раздеться. Голой встать на стол. Крикнуть ему, прошу тебя, прекрати. Первое время я не могла понять, что мы делаем. Я думала, возможно, так принято у законных супружеских пар. Воскресный выход по всем правилам. Постепенно я начала чувствовать, что мне нужно спиртное. Я заглушала это желание сигаретами. Сжимала его руку, надеясь на хотя бы очень слабый, но порыв. Он мне отвечал, улыбаясь, как слабоумный. Думаю, она говорила, у скверной Анджелики не должно быть рта. Не наслаждаться радостями вкуса. Ну, ему не очень-то нравилось облизывать мою курицу своим языком. Он предпочитал налегать на домашнюю лапшу. В начале он был другим. Заставлял ставить свечу посреди стола. Сжимал мои запястья. Не сводил с меня глаз. Это были признаки поведения, полезного для завоевания меня. Он быстро понял, что может обойтись без этого. Я все равно ему уступлю. Я была той несчастной, которую он спас от гибели. Он был человеком неуверенным, но с убеждениями. Думаю, его мать одолжила ему их. Меня она совсем не любила. Ее указательный палец уперся в мой лоб. Она целилась в меня и нажимала на курок. Вымой кастрюли. Потом займешься его соломенной шляпой. Послушайся совета. Используй мыльную стружку. Проветри ящики. Не лезь вон из кожи. У этих туфель слишком высокие каблуки. Во всяком случае, она была довольна, что я у нее есть. Спустя пять месяцев мы отправились в небольшую церковь. Присутствуют все тридцать родственников. Я в красном платье с бантиками. Он хочет, чтобы я чувствовала себя довольной. Очень странное чувство. Похожее на стыд. Я мошенничала. Но вида не подавала. Ну, ведь не нужно быть слишком убежденной. Расслабься. Она повторяла, наконец я вправила мозги своему сыну. Теперь не хватало только ребеночка. Я была не супруга. Я была амулетом, необходимым для пресечения злословия. Постоянно и все чаще шептались о том, что в этом сыне есть что-то странное. Возможно, он голубой. Быть может, потому, что у него было мало женщин. Быть может, поэтому у него женская походка. Быть может, из-за мягкости слабого человека. Быть может, из-за такой матери он поневоле должен ненавидеть всех женщин. Было неприятно чувствовать, что вместе с Джанмария я главная героиня в этом фантастическом фильме. Я видела свое отражение с прической, поддерживаемой шпильками. На глазах розовые тени. На губах помада пастельных тонов. Я спрашивала себя, действительно ли это была Анджелика, которая из гусеницы превратилась в бабочку. Все подходили с поздравлениями, обнимая меня так страстно, как в греческих трагедиях. Как будто я была членом семьи, появившимся после двадцати лет отсутствия. С изумлением хватали меня за руки. Обращались со мною как с чудом, которое они годами вымаливали, стоя на коленях. С любопытством оглядывали мое тело. Лицо. Я могла бы описать выражение их лиц как ужас. Потом прибыла сестра свекрови. Женщина с проплешиной и тремя зубами, прикрывавшими нижнюю губу. Она стояла передо мной, изучая меня. Сжавшись, как бумажный пакет, она начала задавать мне вопросы. Голос как у вороны. У тебя была ветрянка? А свинка? Скарлатина? Корь? При каждом вопросе она брызгала на мое плечо слюной. Если ты этими болезнями не переболела, то должна ими заболеть. Ты должна ими переболеть, в противном случае случится несчастье. Прежде чем забеременеть, ты должна переболеть хотя бы свинкой. Я видела свой огромный живот. Лежу на кровати. Два огромных уха закрывают мои виски. Как Думбо. Я начала отступать. Искала Джанмария. Хоть какую-нибудь защиту. Он разговаривал о форели с кузеном. О маринованных сардинах. О камбале. Он обвил мою шею рукой. Его рыболовный трофей. Естественно, не было никого из моих родственников. Я не стала приглашать единственную живую родственницу. Тетушку с рассеянным склерозом. Представь, какая радость увидеть ее. Какое счастье увидеть ее с красным крестом и голубой шапочкой на черепе. Кресло на колесиках. Вылить на меня свой гнев. Несчастная, ты заставила меня подыхать в нужде и лишениях. Когда закончится эта клоунада, я вызову жандармов. Тебя вернут на твое место. Твоя настоящая жизнь не эта. Ты потеряла голову. Опомнись. Иногда она снилась мне ночью. Мне снились ее руки, которые сжимают мое горло. Приглашенные стояли около меня. Спрашивали меня, где твой папа. Твоя мама. Конечно, я не могла ответить им, что в один прекрасный день они исчезли «из обращения». Когда мне было девять лет, они подкинули меня увечной родственнице. Я говорила, что их у меня никогда не было. Очень жаль. У них на глазах выступали слезы. Сиротинушка. Бедная малышка. Как печальна была твоя жизнь. Убирайтесь вон, дурьи головы, набитые дураки. Не жалейте меня. Я дрянь. Во время свадьбы меня раздирали противоречивые чувства. Они все время перемежались. Сначала они, вознося меня до небес, приводили меня в восхищение. Сразу же опускали меня вниз, показывая мне мрак неизвестности. Как я была счастлива в этот миг. Как растеряна, ничего не понимая. Как здорово, что я на самом деле выхожу замуж. Как плохо, но это происходит. Невероятно, какая любовь меня окружает. А ужасов этих даже и не знают. Чего тебе еще нужно от жизни. Боже мой, что я делаю. Я уверена, я чувствую, что люблю его. Я никогда и ни за что его не полюблю. Наконец мне повезло. Как всегда меня объегорили. Смотри, твоя мечта сбывается. Посмотри, тебя пожирает кошмар. Как здорово. Как ужасно. Какая радость. Какая мерзость. Радость. Печаль. Надежность. Растерянность. Покой. Паника. Белое. Черное. Я шизофреничка.

С Джанмария мы сидели во главе стола. Он в черном костюме. Косой пробор. Ослепительно-белая рубашка, воротничок, галстук. Он целовал меня в щечку. Я очень сильно к нему прижималась. Тогда, когда чувствовала, что он для меня немного чужой. Прохожий с зонтиком под дождем. Без тебя я могу промокнуть. Так холодно. Пусти меня под зонтик. В супнице в середине стола куриный бульон. Приглашенные с удовольствием вдыхали его запах, издавая шум ручейка, осушенного насекомыми. Я ненавижу курицу, она напоминала мне тетю, в заключении с которой я находилась. Охватывавшее меня по воскресеньям наваждение, когда я вонзала в нее зубы. Я была вынуждена готовить ее. Курятина меня преследовала всегда. Появилась эта свекровь, чтобы продолжить мыльную оперу с птицей на столе. Я помню эту сцену, пунктуально повторявшуюся каждые шесть дней. Она, сидя на кресле, смотрит мессу по телевизору. Я склонилась над горелками, чтобы сделать съедобным труп. Сдохшая курица прибывала в предыдущий день. Рассыльный мясника вручал ее нам. Тетя открывала дверь, визжа от возбуждения. Она спрашивала, на этот раз она свежая. В прошлый раз казалась мраморной. Такой жесткой, что сломался зубной протез. Отнеси ее Анджелике. С рассыльным я болтала. О всякой ерунде. Совсем бесполезной. Мы разговаривали, пока я разделывала птицу. Отрубала голову. Отрезала ножки. Беззащитная жертва преступления. В этом ритуале было что-то извращенное, завершившееся потом… Сначала я использовала курицу, а потом его член. Я его вытаскивала перемазанными курицей руками. Мясо я презирала. Выпустить кровь и извергнуть семя. Чувствовать, что можешь решить ее судьбу. Засунуть птицу в кастрюлю. Засунуть птицу в горло. Как я наслаждалась, когда он извергал семя на пол. Я как бы убивала его. Заставить его плакать. Присутствовать при представлении моего настоящего. Задушенное отчаяние капает на землю. Когда он уходил, я скользила по его сперме. Каталась и напевала. Пока приглашенные обжирались, я иногда это делала. Повсюду пожарники. Горячая сперма падает на плитки. Скользить по ней, напевая. Я хватала моего мужа за руки, чтобы успокоиться. Я ему шептала, как я счастлива, золотце, что завтра мы отправимся в свадебное путешествие. Меня умиляло то, что он по-своему меня любит. От него меня немного тошнило. Никаких порывов. Исступление. Мощь. Он любил меня скромно. С помощью любви ему не удавалось даже преодолеть себя. Он оставался в западне посредственности своего существа. Приговор. Мы отправились в свадебное путешествие в город, наполненный памятниками. Неделя прогулок с туристическим путеводителем. Путешествия я не помню. Я его стерла из памяти. Выкинула. Зачеркнула. Не спрашивай меня ни о чем. Если мне нужно выбрать момент свадьбы, который нужно запомнить, даже если он и неприятный, я выбираю этот. Его образ наиболее подлинный среди всего неясного или слишком ясного. Я перед алтарем. Джанмария справа от меня. За нами люди в кружевах. Перед нами священник с обслюнявленными губами. У меня горит клитор. Я чувствую необходимость отрезать его. Отрезать его ножницами. Выхолостить эрекции моих убийственных сериальных снов.

В этих снах мне снились только удлиняющиеся члены. Разглядев в пыли что-то очень красивое, они его насиловали. У меня они были на кончике клитора. Им удавалось видеть даже в тумане. У них вытягивающиеся глаза, которые улучшают зрение. Всегда в неумолимом поиске детальки-желания. Мне хотелось отрезать его ножницами. Утопить их в моей крови. Это они привели меня к ошибке. Они все стояли и поджидали меня. А потом, даже если я не хотела, шли в наступление. Знаешь, они питаются тоном напряжения. Все они хотят сбросить меня вниз головой. В бассейны без воды. Забросить в небеса без кислорода. Они ищут предлога, чтобы существовать во мне самой. Знают, что я хотела бы этого. Что хотела бы выбросить их. Убрать с поверхности земли. Для того чтобы их не было. Потому что, если бы их не было, я смогла бы успокоиться. Спокойно растянуться. И мне переход не показался бы таким ужасным. Они меня пробуждают. Ты понимаешь, что они делают. Они мне говорят. Ты понимаешь, насколько это нелепо. Если бы они были послабее. Или хотя бы поменьше. Их можно было обезоружить. Но нет. Они дозорные сверкающих снов. Напоминают мне, как должно быть. Как я могла бы жить. Все они стоят на клиторе. И я хотела бы отрезать его. Хотела бы отрезать его ножницами и выхолостить себя. Выхолостить из себя все эрекции этих убийственных сериальных снов.

По вторникам около полудня мать Джанмария давала мне уроки кулинарии. Хорошая жена всегда должна упражняться. Она прибывала и превращалась в учительницу. Волосы удерживают шпильки. Я надеялась, что ее поразит крапивница. Сифилис. Истерическая беременность. Чтобы хоть что ее остановило. С тетей это случилось, когда мне было двадцать два года. Меня уволили из сувенирного магазина. Три года назад. А от тети ушла прислуга, и я должна была ей помогать. Ухаживать за ней весь день. Я курила сигареты и пролистывала журналы, а она сидела у окна с черной лялькой на руках. Так в один прекрасный день она родила этого ребятенка. Вытащив его из коробки с вещами своего детства. Я давала ей успокаивающие пилюли, иначе она бредила, распевая колыбельные. Она бесконечно его убаюкивала, а потом трясла. Я помню ее голову. Она мгновенно склонялась, когда тетя принимала успокаивающее. Иногда я приклеивала ее череп к телевизору красно-белой изоляционной лентой. Из тех, что применяют на стройках, мне ее подарил плотник с нижнего этажа. Низенький человечек, у него был больной сын, у которого всегда был высунут язык. Мне очень хотелось, чтобы и у свекрови была бы подобная беременность. Мысленно я говорила ей, грязная тварь, какого черта ты путаешься у меня под ногами. Она резала картошку, и я молча говорила ей это. Эти слова были написаны у меня на лбу. Проведя одиннадцать месяцев с ней и ее сыном, я начала ненавидеть себя. Как домохозяйка, я пропускала удары. От домашних чистящих средств у меня началась аллергия. От стиральных порошков чесались даже яйца. Мне приходилось намазываться кортизоном, чтобы не содрать кожу ногтями. У меня выпадали волосы. У меня пропал аппетит. Постепенно я заметила, что отвергаю эту обстановку. Я выложилась полностью, чтобы создать не лишающий меня надежд домашний очаг. Я придала нежность даже его матери и старалась понравиться ей. Смертельные прыжки без страховки и поведение первой ученицы. Никогда никакого нытья. Все сияло чистотой, и я приручала свои тоску и томление. Было бесполезно. Он оставался запертым в своей раковине, опутанный своими привычками. Она не уставала преследовать меня. Нападать на меня. Я смотрела, как она возилась среди ножей. Говорит мне, посмотри, как я это делаю. Как забрасываю все в кастрюлю. Наливаю масло, а потом кладу зелень. Постарайся подражать мне. Она готовила густой суп для сына. Он любил суп из риса и овощей почти так же, как и ресторан. Я должна была готовить его из очень свежих овощей четыре раза в неделю. Если я его не готовила, то для него наступал пост. Он становился печальным. Если хочешь, чтобы он был счастлив, прибавь порезанные артишоки. Добавь обжаренные кусочки морковки. Готовь все на медленном огне. Время от времени помешивай суп то направо, то налево. Смотри и хорошенько запомни все раз и навсегда. В документальном фильме я видела, что его ест даже президент. Как ты надела фартук. Поправь его. И она и я надевали прямоугольник из цветастой ткани с лямками на шее. На ее груди он раздувался. Огромные, как биллиардные шары, груди. Она толкала меня ими, беря базилик. Как бы мне было приятно, если бы ее изнасиловал конь. Я уставала. Задыхалась. Вытирая пыль, я поджидала его возвращения. Он открывал дверь, как всегда. Бросался в душ. По вторникам приносил мне букетик фиалок. Клал их на стол. Рассказывал мне о своих телефонных разговорах с людьми. Жаловался на сигаретный дым. Мне приходилось курить на террасе. Я надевала шлепанцы. Он млел от телераспродаж. Мы ужинали молча, ведь телевизор был включен. Я пыталась внести в эту атмосферу что-то более живое. Полусвет. В середине тарелок свечи. Язычки пламени раздражали его глаза. Он плохо видел экран. Матрасы из мериносовой шерсти. Пылесосы. Время от времени он разливался монологом, рассказывая, что он столп конторы. Без него адвокат умер бы. На самом деле я немного ему завидовала. Он ничего не чувствовал. Бесчувственный до мозга костей. В этом году мы не сможем позволить себе отдых. Нам придется затянуть пояс. Как будто бы мы уже куда-то ездили. Хотя бы на субботу и воскресенье. После еды он приглашал меня на диван. Я превращалась в подушку, на которой спят. Если он не очень сильно уставал, то ложился на меня. Входил в меня, как в надувную куклу. Без плоти. С воздухом внутри. Как деталь интерьера. Извергнув семя на мои ноги, шептал «я тебя люблю» так, что это звучало, не беспокойся, все в порядке, мы скользим как по маслу. Затем в программе была постель. Быстренько спать. Проснуться с петухами. Как только я слышала его спокойное дыхание, осторожно перебиралась в гостиную. Звонила Веронике, сказочной попке. В шкафу она принялась изучать английский язык. С фонариком читала книги. Слушала кассеты. Я слышала мужской голос с британским акцентом. Я говорила ей, убегай, ужасно столько времени проводить среди одежды. Я чувствовала бессилие, но пыталась помочь ей. Мы казались двумя политическими изгнанницами, скрывшимися в посольстве от террора вне его.