Текст книги "Чужое имя"
Автор книги: Иван Зозуля
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Запорожец за Дунаем, а Звягинцев за Дунаевым. Интересное кино получается. – Оллонов вдруг остановился и посмотрел на меня в упор. – Не знаю, чем он у вас там занимается, этот Звягинцев-Дунаев, но я бы ему и картошку чистить не доверил. Отравит, прохвост.
– Тут, Николай Спиридонович, не картошкой пахнет...
– Ладно, ладно! Понимаю. И не обременяй меня своими заботами, Васильев. Я все же в отпуске и катаюсь с тобой на лыжах из чисто спортивного интереса. Пойдем к председателю, может, какая оказия есть до Усть-Маи, а то на этом транспорте теперь совсем худо нам придется, – он помахал лыжами и продолжал: – А я так мечтаю попасть в райцентр – если не к обеду, то хотя бы к ужину.
Мы показали председателю свои командировочные удостоверения и удостоверения личности и попросили помощи. Нам в этот день определенно везло. Выяснилось, что с минуты на минуту на лесную деляну в сторону райцентра уходят тракторные сани. Председатель предложил нам позавтракать, но мы предпочитали побыстрее добраться до телефона и, раздобыв охапку сена, с максимальным комфортом устроились на санях.
Я спросил у тракториста, где находится контора леспромхоза. Оказалось, в самой Усть-Mae, а здесь только участок. Ну что ж, значит, до Усть-Маи. Тем лучше.
Трактор лихо съехал по откосу берега и уверенно зашлепал гусеницами по отсыревшему снегу. Солнце пригревало так, что можно было загорать.
– Эх, красотища! – с удовольствием потягиваясь, чуть ли не пропел Оллонов и подозрительно уставился на меня. – Ты никак опять хочешь о чем-то спросить?
– Вы не сердитесь на меня, Николай Спиридонович, но как вы угадали, что они перевернулись на лодке?
– Эх вы, горожане! Как еще осенью можно утонуть, тем более втроем. Не купаться же они ходили.
– А не мог он нарочно перевернуть лодку?
– Звягинцев-то? Вряд ли. Там же был третий. Что же он, на следствии молчал бы?
– Логично, а если...
– Послушай, вещий Олег! Давай помолчим немного. Грейся на солнышке, дыши чистым воздухом и любуйся природой, пока она есть. Скоро здесь понавтыкают драг, совсем другой пейзаж будет. Может, и не хуже теперешнего, но другой. Понял?
– Понял, – сказал я и к своему удивлению заметил, что у меня слипаются веки. Я поудобнее устроился на сене и вскоре заснул. Проснувшись, я не сразу сообразил, где нахожусь. Солнце уже клонилось к вечеру. Сани стояли на широкой накатанной дороге, от которой влево отходила свежая просека. Оллонов о чем-то говорил с трактористом, но голосов не было слышно из-за тарахтения двигателя. Совсем некстати захотелось есть.
Словно угадав мои мысли, подошел Оллонов и сказал: «Здесь всего четыре километра, дотопаем. У Турантаева, наверное, пельмени есть, а?».
Я приканчивал вторую тарелку пельменей и пятую кружку чая с молоком, когда подполковник Турантаев, наконец, дозвонился до Якутска. Выслушав мой доклад, Вагин пообещал немедленно проинформировать подполковника Титова и попросить для меня дальнейших указаний.
– Да, какие же указания, товарищ полковник! Во Львов мне надо лететь, брать этого деятеля.
– Возможно, возможно, лейтенант, – в голосе министра слышалось сомнение. – Но ты не торопись. Начальству все же виднее. Как считаешь?
– Слушаюсь, – сказал я, но, очевидно, без должного энтузиазма, и Турантаев с Оллоновым рассмеялись.
– Кто кому не угодил? – стараясь быть серьезным, спросил Оллонов. – Ты министру или он тебе?
Я пересказал им разговор.
– А что, это мысль, – подхватил Турантаев. – Будем и дальше действовать по субординации. А поскольку я тут старший и по возрасту, и по званию...
– И по должности, – вставил Оллонов.
– И по должности, – Турантаев кивнул головой, – поэтому приказываю: с сегодняшнего дня считать себя моими гостями вплоть до особого распоряжения. Ясно?
– Так точно, – крикнули мы хором, вернее, дуэтом.
Вагин позвонил на следующий день после обеда.
– Скучаешь, Васильев? – поздоровавшись, спросил полковник. – Ну, поскучай еще до вечера. Сегодня разговаривал с твоим начальником. Ничего интересного. Однако про Львов пока забудь. С рейсовым самолетом высылаю для тебя почту. Ознакомься с рекомендациями и отнесись к ним серьезно. – Вагин помолчал, потом сказал, очевидно, улыбаясь: – Будешь возвращаться, привези мне пару куропаток, ладно? А теперь передай трубку Турантаеву.
До семи вечера мы с Оллоновым просидели в квартире Турантаева и обсуждали, что нам дало установление тождества Дунаев—Звягинцев.
Майор Оллонов неторопливо расхаживал по комнате с чашкой крепкого чая и вслух рассуждал:
– Значит, этот Звягинцев выкрал документы Ивана Дунаева и выехал с ними на Украину. Это факт, факт свежий, как бифштекс. Какой же к нему гарнир? Довольно разнообразный. Во-первых, у него, очевидно, были веские причины перестать быть Звягинцевым. Какие – предстоит выяснить. Во-вторых, новые документы оказались на редкость удачными. Паспорт уже выписан с прежнего места жительства – прописывайся, где хочешь. Бывшего владельца паспорта вот-вот должны были призвать в армию, значит, новому «Дунаеву» недолго ходить с липовыми документами. В-третьих, липу эту еще нужно было сделать, то есть, прежде всего, переклеить фотокарточки. Он это сумел и сделал безукоризненно. Следовательно, он не лопух, не дилетант.
– А как же с комсомольским учетом? – поинтересовался я. – Карточку-то высылают только по требованию.
– Правильно, по требованию. Но кто высылает? Райком. А там могли еще и не знать о смерти владельца комсомольского билета, Ивана Дунаева. Но я вообще почему-то склонен считать, что в комсомол он вступил позже, уже в армии. Это тоже надо будет проверить.
– Все это, очевидно, так. Но остается главный вопрос: почему он вообще стал Дунаевым?
– Или, что то же самое, кто он? – подхватил Оллонов. – Вор-рецидивист, скрывающийся от наказания? Сомнительно. Шпион? Если шпион, то чей? Где его успели завербовать и еще сотня-другая вопросов. Насколько я тебя понял, – Оллонов посмотрел на меня, – он после призыва в армию никуда не выезжал. К тому же для вербовки должны быть веские причины. Верно?
– Верно, верно. Кстати, выглядит он гораздо старше покойного Дунаева, настоящего. Так что мог и до армии с ними снюхаться.
– Мог, – согласился Оллонов. – Но где? Вот вопрос. Поэтому надо поискать Звягинцева по министерству госбезопасности Украины. Хотя вряд ли он точно назвал станцию отправления, когда приезжал в Якутию за новой биографией. Скорее всего, следует прихватить и Белоруссию, и Прибалтику, да и другие республики, где в свое время разбойничали фашисты. Тщательно проверить его по всем материалам розыска особо опасных госпреступников. Чем черт не шутит. Парень-то он, как видно, гвоздь, несмотря на гвоздь в сапоге. Так, что ли?
Я засмеялся, а Оллонов вдруг сказал:
– А может, вообще это не он, и у тебя на объекте кто-то другой орудует?
Я оторопел:
– Что у нас там, шпионское гнездо, по-вашему?
– Ладно, не кипятись. Звони Айсену Антоновичу, пусть дает машину и дуй в порт. Посмотрим, что там за почта. Приятный все-таки ты мне отпуск устроил, – не удержался от шпильки майор.
Я махнул рукой и подошел к телефону.
7.
Я взял у пилота небольшой пакет и не удержался, вскрыл его уже в машине. Однако прочитать все равно ничего не сумел, было темно, да и трясло порядочно. В конверте оказалось всего два неполных листочка с отпечатанным на машинке текстом. Не густо. В отделении меня ждали Турантаев и Оллонов, другие сотрудники уже разошлись.
Титов через Вагина мне предлагал: во-первых, просмотреть материалы следствия по поводу аварии лодки и гибели Ивана Дунаева, во-вторых, попытаться найти личное дело Звягинцева в архиве отдела кадров леспромхоза, тщательно ознакомиться с ним и попробовать установить круг его тогдашних знакомых, возможно, земляков.
Ознакомившись с указаниями, я, не скрывая недовольства, сказал:
– Только из-за этого, стоит ли мне здесь торчать, Айсен Антонович? Ваши ребята могли бы это спокойно сделать.
Турантаев усмехнулся:
– Ишь разбежался! У них и своих дел хватает, а потом тебе, кажется, уже говорили, что начальству виднее.
– Не унывай, – подмигнул мне Оллонов. – У нас тут края золотые, может, и ты на самородок выйдешь. Старые старатели говорят, новичкам всегда везет...
Утром я пошел в леспромхоз, а Оллонов в прокуратуру и милицию разыскивать давнее дело об утоплении Ивана Дунаева. В отделе кадров леспромхоза было три человека. Две пожилые женщины – инспекторы расположились в просторной общей комнате, где одновременно находились бухгалтерия и плановый отдел. Их начальник, высокий мужчина в кителе без погон и с пустым левым рукавом, занимал небольшой закуток в конце коридора, здесь стояли письменный стол с телефоном и «шестидневкой», довольно объемистый сейф и, что самое важное, имелась массивная дверь с английским замком.
С первого же взгляда на начальника я решил не темнить, а откровенно рассказать ему о своей нужде.
– Понятно, – сказал он, выслушав мою просьбу и одновременно тщательно изучая мое удостоверение. – Я здесь, правда, недавно, но уже кое в чем разобрался. Кадровых работников у нас очень мало, в основном сезонники. Так что искать знакомых вашего «подопечного» почти безнадежное дело. Однако попробуем. Заходите дня через два. А дело Звягинцева мы сейчас найдем, учет у нас в порядке.
Действительно, через несколько минут он принес тоненькую серую папку, в которой было всего лишь несколько бумажек: заявление о приеме на работу, заявление об увольнении, автобиография, копии и выписки из приказов об отпуске и поощрении денежной премией за ударную работу. Ничего интересного, кроме того, что автобиография и заявления были написаны почерком старшины Дунаева, который я уже достаточно хорошо изучил. Впрочем, этого я и ожидал. Сюрпризом было другое. В автобиографии Звягинцев писал, что прибыл он в Якутию из Белоруссии, а Дунаевым говорил, что он с Украины. Прав был Оллонов! Я попросил кадровика обратить внимание на рабочих-белорусов и пообещал навестить его через два дня.
Когда я вошел в кабинет подполковника Турантаева, Оллонов был уже там. По его равнодушному виду я понял, что ничего интересного он не узнал.
– Самый настоящий несчастный случай, – ответил майор на мой молчаливый вопрос. – Звягинцев и второй спасшийся порознь показали одно и то же. Причем, тот, второй, утверждает, что Звягинцев даже пытался помочь Дунаеву, но сильным течением их оторвало друг от друга. И после они еще долго искали Ивана ниже по течению.
«Прямо герой, – подумал я. – Может, и вправду он не шпион, а фамилию сменил по какой-то другой причине?» Я и сам не подозревал, что был довольно близок к истине, но все это выяснилось лишь через несколько дней.
Выслушав мой рассказ о посещении леспромхоза, Турантаев сказал, что кадровика знает. Он фронтовик, был капитаном-артиллеристом. Руку ему ампутировали уже после войны: вскрылась старая рана, и началось заражение крови.
Поговорив о кадровике, Турантаев позвонил Вагину и попросил его передать моему начальству насчет белорусского происхождения Звягинцева, потом немного послушал министра и, положив трубку, сказал, что ничего нового из Львова нет.
– А что, собственно, должно быть нового? У нас тоже почти ничего... – начал я, но подполковник прервал меня.
– Все так. И во Львове, и у нас пока целый набор вопросительных знаков, из которых мы можем складывать любую комбинацию, но ответ-то должен быть один. К сожалению, в конец задачника в нашем случае не заглянешь.
– Слушай, – сказал Оллонов, обращаясь ко мне. – Еще раз напоминаю, что я в отпуске. Поэтому завтра я еду на охоту. Можешь составить компанию. Да и время быстрее пройдет, а думать и обсуждать твои проблемы на природе даже лучше. Поедешь?
Я посмотрел на Турантаева.
– Давай, давай, – сказал подполковник. – В субботу, может быть, и я к вам присоединюсь. Если будут новости.
Оллонов, впрочем, не стал ждать до завтра, и выехали мы этим же вечером. Погода была хорошая, правда, вдоль лощин по берегам Алдана дул довольно сильный ветер, как всегда перед вскрытием реки. На дальнем берегу мы набрели на цепочку небольших озер недалеко от старой заброшенной летней фермы. Некоторые из озер были еще замерзшими. Оллонов соорудил скрадок на крайнем южном озере, я на северном. Все это мы сделали уже глубокой ночью, поужинали и заснули как убитые.
До чего же не хотелось мне вылезать из спального мешка на утренней зорьке, но майор и слушать меня не стал.
– Переходим на самообслуживание, – сказал он. – Что убьешь утром, тем и будешь обедать. А рюмку коньяку получишь только в качестве приза за хорошую стрельбу.
Постреляли мы действительно хорошо, а в субботу, как и обещал, приехал Турантаев.
– Ну, охотнички, чем угостите? Или у вас ни пуха, ни пера нет? – едва поздоровались, осведомился подполковник. Он явно не собирался тут же выкладывать новости, если, конечно, они у него были. По крайней мере, до ужина. Майор Оллонов, глядя на подполковника, только посмеивался, прилаживая котелок над костром. Я тоже сделал вид, что меня сейчас ничто не интересует, кроме утиной похлебки.
Поели. Поставили остывать кружки с крепким «кирпичным» чаем, я закурил. Турантаев прилег на шинель, смотрел в огонь – наслаждался отдыхом.
Наконец, он посмотрел на меня, лукаво улыбнулся, сказал:
– Ну ладно, выдержка у тебя железная, лейтенант, а вот вознаградить тебя за это мне нечем. Не хмурься, не хмурься. У меня ничего нет, а вот у полковника Вагина, кажется, новостей хоть отбавляй. Так что собирайся в Якутск, здесь тебе делать больше нечего. Да и уткам спокойнее будет, – он усмехнулся.
8.
В десять часов утра в понедельник я входил в здание МГБ республики. Дежурный офицер узнал меня и сказал, что полковник уже ждет.
– Ты смотри, даже загорел! – Вагин подмигнул. – А ведь на Север приехал, а? О ваших успехах Турантаев мне сообщил...
– Какие там успехи!
– А охота? Нет, серьезно, считай, дело уже сделано. Надо только покрасивее его завершить. Титов, кстати, тоже так думает.
– Ну, Звягинцева этого еще колоть и колоть!
– Уже начали. Начали колоть. И во Львове, и в Минске, и мы здесь кое-что откопали...
– В Минске... Здесь? – я оторопело смотрел на полковника.
– Вот именно. Правда, на Украине ничего не нашлось, зато в Белоруссии более чем достаточно. Сиди, сиди, сейчас все расскажу. – Вагин вышел из-за стола, прошел к сейфу, достал из него какие-то документы и, возвращаясь с ними к столу, сказал:
– Для начала привет тебе от Ильи Леонтьевича Побегуна. Он, правда, его лично не передавал, но скоро ему представится такая возможность.
– Какого Побегуна?! – насторожился я.
– Я же сказал: Ильи Леонтьевича. Правда, ты его незаслуженно долго принимал то за Дунаева, то за Звягинцева. Уловил?
– Начинаю понимать. Но кто и как до этого докопался?!
– Белорусские коллеги помогли Титову. Сначала они сообщили, что на Звягинцева Иннокентия Парфентьевича, кстати, а не Пантелеевича или Панкратьевича, еще в 1947 году ими был объявлен местный розыск. Но он ничего не дал, и они совсем недавно объявили всесоюзный. Теперь-то мы знаем, что этот тип недолго был Звягинцевым, а Дунаева уже никто и не искал. Вот так опасный государственный преступник исчез, как в воду канул. Но потом выяснилось и другое: оказалось, что сразу после войны был объявлен всесоюзный розыск на некоего Илью Леонтьевича Побегуна, арест которого был санкционирован прокурором Белорусской ССР, – Вагин, угадав мои мысли, продолжал: – Тебя интересует персона Побегуна? Пожалуйста: Побегун, Звягинцев, Дунаев – это одно лицо. Профессия? Бывший фашистский холуй, один из деятелей пресловутой «СБМ»[1]1
«СБМ» – фашистская организация «Союз белорусской молодежи», созданная гитлеровцами в период временной оккупации БССР.
[Закрыть]. Слышал о такой фирме?
– Конечно, слышал. Но как узнали, что Побегун и Звягинцев – один человек?
– Ты что, не знаешь как это делается? – Вагин с удивлением посмотрел на меня. – Нашлись свидетели, фотографии, обнаружился и подлинный Звягинцев, уголовник, продавший в свое время Побегуну паспорт.
– Понятно. Его уже арестовали?
– Пока нет. Наоборот, «старшину Дунаева» даже поощрили интересной командировкой и краткосрочным отпуском...
– Что-что? – мне показалось, что я ослышался.
– Что слышишь. Старшина Дунаев с двумя сопровождающими его автоматчиками и с пакетом особой важности находится сейчас где-то на середине маршрута Львов—Якутск, через несколько дней будет здесь и передаст тебе привет, если, конечно, ты не испортишь ему настроения, – Вагин добродушно улыбнулся.
– Я все же не до конца понимаю. Зачем на него еще деньги тратить. Взять бы его прямо в «зоне» или на каком-нибудь разъезде – и дело с концом.
– А на другой день об аресте узнает его напарник или, что вероятнее, шеф и действительно дело будет с концом, но не с тем, какой ты имеешь в виду.
– Вы думаете, у него есть напарник?
– Это не я думаю, это можно считать доказанным. Не посылал же он свои сведения за границу по почте! Какой-то канал связи у него, конечно, есть. Надо надеяться, еще не очень четкий, ведь работать-то он стал недавно. И еще я надеюсь, что пока он к нам доберется, пока мы тут с ним будем разбираться, Титов там этот канал нащупает. Тот, второй, может оказаться для нас гораздо интереснее, чем Побегун.
Что ж, спорить не приходилось, полковник прав. Одна мысль мне все же не давала покоя: почему он столько лет бездействовал и только заметал следы?
Вагин угадал мои сомнения.
– Скорее всего, – сказал он, – его нашли совсем недавно. Нашли и заставили работать, что было сделать, наверное, не очень трудно.
Все правильно. Так оно, очевидно, и было. Но тем опаснее становился этот человек. Теперь за ним были не только старые грехи, а новое государственное преступление. И вдруг ему вручают секретный пакет и практически отпускают на все четыре стороны. Однако, поразмыслив немного, я понял, что мои опасения безосновательны.
Во-первых, этот Побегун думает, что у него в кармане бумаги государственной важности, а на самом деле там может быть прошлогодний журнал «Крокодил» или... или даже ордер на его собственный арест, что греха таить, мой начальник иногда любит такие эффекты. Во-вторых, сбежать-то ему будет трудновато – два автоматчика, хоть и его подчиненные, ушами хлопать не станут. И, в-третьих, ему просто нет никакого смысла бежать. Он ведь ничего не подозревает, не должен подозревать: отличный солдат, дисциплинированный, родом из Якутии – кого и посылать! К тому же, где еще найдет такую чистую, надежную «крышу», как в части, в которой его все знают и уважают. И последнее... «все четыре стороны»... Нет у него этих сторон. Новым хозяевам он нужен именно на этом месте и притом активно работающим. А от «засвеченного» агента они просто отвернутся, если не сделают чего похуже. В чем-чем, а в этом Побегун уверен.
Полковник Вагин не мешал мне переваривать всю эту информацию и делать из нее необходимые выводы, но под конец все-таки огорошил меня еще одним сюрпризом. Я уже было смирился с мыслью, что два-три дня мне придется пассивно ждать, как будут развиваться события, но оказалось, что и мне работа есть.
Полковник покопался в документах и протянул мне какую-то справку. Она была из ближайшей колонии и сообщала, что у них действительно содержится некий Николаенко Савелий Карпович, осужденный в 1946 году на восемь лет.
– Поезжай туда, – предложил Вагин, – поговори с Николаенко, может, у него там «подельники» обнаружатся. В общем, посмотри на месте. При необходимости вези его сюда.
– А кто он такой, этот Николаенко?
– Бывший член «СБМ», завербованный лично Побегуном. Как видишь, получил свое и, думаю, вряд ли он пылает любовью к своему «крестному».
Да, это был настоящий подарок. Прямо хоть спасибо говори якутским товарищам. Тут же у меня мелькнула одна интересная мысль...
9.
Свою мысль я высказал, когда приехал из колонии, а слушателями были Вагин и майор Оллонов, вернувшийся к тому времени из Усть-Маи. В принципе мое предложение было принято, и до позднего вечера мы вместе обсуждали детали плана. Суть его сводилась к тому, чтобы произвести арест Дунаева-Побегуна как можно неожиданней, ошеломить его, не дать продумать путей к отступлению. В общем, важно было, чтобы он, припертый к стене, раздавленный психологически, сразу же признался в главном, а подробности можно будет уточнить и потом.
Если упустить момент внезапности, существовала опасность того, что наш «подопечный», признав старые грехи, будет начисто отрицать новые. Уличить его в пособничестве немцам ничего не стоит, и это он сразу поймет. А вот доказать его шпионскую деятельность будет потруднее. Проникновение в армию под чужим именем, следы сапог с гвоздем, – это все косвенные улики. С другой стороны, оставлять его на свободе, чтобы накопить доказательства посерьезнее, еще более опасно. Кто знает, что он уже успел разнюхать и что еще успеет передать за границу? Тайны «зоны» слишком важны, чтобы ими рисковать.
Вскоре подполковник Титов прислал новые материалы. Как ни удивительно, но часть из них была предоставлена... моим приятелем капитаном Дементьевым. Дело в том, что как только стало вырисовываться подозрение, что старшина Дунаев не тот, за кого себя выдает, мое начальство сочло нужным попросить Дементьева, в подразделении которого служил старшина, ненавязчиво последить за ним. Во все подробности дела, разумеется, капитан посвящен не был. Дементьев проявил похвальное благоразумие, не стал ни о чем расспрашивать, но обнаружил прямо-таки незаурядное чекистское чутье. Сказались, видимо, навыки бывшего дивизионного разведчика.
Так вот, на нашем объекте все было устроено временно, наспех, не считая, разумеется, технических сооружений, не было даже такого необходимого удобства, как баня. Поэтому по субботам Дементьев водил свою команду, человек в десять, в районный городишко. Сам капитан этой возможностью не пользовался (в доме, где он квартировал, была ванна), но, по его словам, в бане толк понимал. Поэтому он удивился, что сибиряк Дунаев в последнее время раньше всех кончал мыться.
В первый раз Дунаев, отдуваясь и обмахиваясь, хоть и не было заметно, чтобы он парился, направился прямо к буфету. К его досаде, там была очередь человек в пятнадцать. Покрутив головой, он что-то сказал стоявшему вторым или третьим в очереди высокому дядьке в старой армейской фуражке без звезды. Тот кивнул и взял у старшины деньги. Дементьев только что вошел с улицы, и Дунаев, увидев его, спросил: «Хотите пива, товарищ капитан? Пиво здесь хорошее». Дементьев с полчаса гулял по городу и изрядно вспотел. Солнце уже грело совсем по-летнему, а он был в шинели, поэтому капитан с удовольствием согласился.
Высокий протянул им две кружки и сдачу, которую старшина сунул в карман не глядя. Не успели они допить действительно хорошее пиво, как к выходу потянулись остальные солдаты...
В следующую субботу, чтобы не шляться по городу бесцельно, капитан Дементьев взял с собой недавно купленный фотоаппарат (тот самый, что я видел у него на охоте). Не мешало попрактиковаться, да и старинный городок был красив. Капитан как раз спускался с холма, где стоял замок семнадцатого века, когда увидел, как из бани вышел Дунаев. Опять первым. Он вытащил пачку папирос «Норд» и похлопал себя по карманам в поисках спичек. Видимо, не найдя их, старшина обратился к прохожему. Тот немного наклонился, так как был очень высок, щелкнул зажигалкой, поднес ее к папиросе Дунаева.
«Где-то я уже видел эту фуражку», – подумал Дементьев и, не зная еще, зачем он это делает, поднял фотоаппарат и щелкнул затвором. Положил «лейку» в карман шинели и вышел из-за афишной тумбы, за которую инстинктивно спрятался. Дунаев уже перешел улицу и сидел на скамейке небольшого скверика, поджидая товарищей. Высокий, глядя себе под ноги и как бы ничего не замечая, шел прямо на Дементьева. Поравнявшись с ним, капитан вспомнил: «Это же тот, что брал нам пиво в прошлый раз. Случайность? Черт его знает! Получился бы снимок, а там подполковник разберется».
Дементьев в субботу же проявил снимок и сделал контрольный отпечаток. Масштаб был довольно мелким, но изображение вполне четким. В нашей фотолаборатории снимок увеличили и отпечатали несколько экземпляров. На них Дунаев стоял к объективу в три четверти оборота, а «длинный», к сожалению, почти спиной. Но фигура у него была настолько характерной, что при случае «копию» можно было идентифицировать с «подлинником».
Но для Титова этих данных было слишком мало. Правда, вскоре появились новые факты, но они еще больше запутали дело.
В понедельник старшина получил командировочное предписание и во вторник должен был выехать утренним поездом в Якутск.
Поскольку поезд уходил в шесть утра, билет Дунаев взял накануне, побродил немного по городу, сходил в кино и еще засветло вернулся в казарму. В этот день в папке подполковника Титова появился еще один снимок, Дунаев с вокзала отправляет телеграмму во Львов до востребования на имя Кирпичникова. Содержание телеграммы: «Брат едет родным срочному вызову. Вернется через полмесяца, привезет гостинец».
И наконец, третий снимок: во Львове телеграмму получает, предъявив какое-то удостоверение... доцент Львовского университета Ванкура Григорий Венедиктович.
Все эти снимки лежали теперь передо мной вместе с сопроводительным письмом подполковника Титова. В письме, собственно, ничего определенного не было сказано, лишь предлагалось попытаться использовать их в «беседе» с Побегуном сразу же после ареста. Как? Исходя из конкретной ситуации. Со своей стороны, Титов обещал принять все меры для выяснения личностей знакомых нашего бравого старшины.
По моим подсчетам, до прибытия Дунаева в Якутск оставалось сутки-двое, а как использовать полученные фотокарточки, я еще не продумал. В кабинет вошел Оллонов. По достоинству оценив мой сосредоточенно-замученный вид, спросил:
– О чем задумался, добрый молодец?
Я показал на снимки, глянцево поблескивавшие на столе.
– Не можешь разложить карты по мастям? Не знаешь, который туз козырной?
– Если здесь не сплошные шестерки...
– Плохой ты, видно, преферансист, коль не знаешь, что в такой сложной игре шестерки исключаются. Вот он, твой козырь, – Оллонов ткнул пальцем в фотографию «Длинного». – Сдается мне, что это тот самый узелок, который связывает темное прошлое твоего «дружка» с его не менее грязным настоящим и вполне определенным будущим, – майор засмеялся.
– Вам-то весело, а мне не до смеха. Кто же это, по-вашему?
– Кем была его бабушка до 1917-го года, не скажу, но 80 шансов из 100, что это резидент. Он и нашел Побегуна, и заставил его работать.
– А доцент тогда здесь при чем?
– Не знаю. Наверное, новый канал связи. Я почти уверен, что Побегун и «Длинный» были раньше знакомы и что последнему долго оставаться в приграничных областях небезопасно. Вот он и начал действовать через доцента, которого, вполне вероятно, Побегун и в глаза не видел.
– Ну, это не трудно будет проверить. А как вот все-таки предъявить старшине «Длинного»?
– Знаешь что, покажи-ка ты эти картинки Николаенко. Может, он найдет здесь знакомых?
Заключенного Николаенко я по совету Вагина привез из колонии с собой, и теперь его содержали под стражей здесь же, в здании министерства. Пока за ним ходили, Оллонов вынул из стола пяток фотографий каких-то мужчин (кабинет-то был его) и бросил их на стол рядом с моими снимками. «Чтобы все было по правилам», – подмигнул он мне. Ввели Николаенко.
– Пройдите сюда, – предложил я, отпустив конвоира. – Посмотрите внимательно: нет ли на этих фотографиях известных вам лиц?
Быстро перетасовав снимки (картежник, подумал я про себя), Николаенко отложил один:
– Вот он, Илюша. Ишь ты – и тут лычки заслужил! Старательный... – внезапно он быстро схватил другой снимок и стал напряженно в него всматриваться. – Не может быть! Давно сделали фотку?
– Неважно, – сказал Оллонов, стоя у него за спиной. – А что? Что-нибудь не так?
– Я думал, капут ему, а он живой, оказывается, – Николаенко покачал головой. – Опять, значит, снюхались...
– Кто снюхался-то? – Оллонов спросил об этом легким, веселым тоном, как будто никак не мог узнать известного киноартиста.
– Да Шмерц с Илюшей. Сошлись, стало быть, дружки. Ну, теперь вам работенки будет!
– Уже заканчиваем, – успокоил его Оллонов. – Давай-ка поподробнее о Шмерце.
– А чего поподробнее. Я и видел-то его раза три-четыре. Вот с Илюшей они частенько встречались. Потом некоторые наши ребята куда-то пропадали. Лагерь-то у нас был вроде военно-спортивного, но за колючей проволокой. Занимались мы там...
– Известно, чем вы там занимались, – перебил Николаенко Оллонов. – О Шмерце давай.
– Я о нем и говорю. Стали пропадать наши ребята. У меня в группе, что-то вроде взвода, трое за месяц исчезли. Приходил Илюша со Шмерцем, уводили их поодиночке в лес, садились где-нибудь на пенечке и беседовали. А через день-два они исчезали. Немец только один раз появился в форме, в армейской, не в эсэсовской. Гауптманом был, капитаном то есть. Говорили, из абвера он. Вот вроде и все.
– Что ж, и на этом спасибо, – я вызвал конвоира.
Уже у дверей Николаенко обернулся и, усмехнувшись, сказал:
– Если вас интересует, Илюша такую штучку придумал. У них «смерш»[2]2
«Смерш» – смерть шпионам. Так в годы войны называлась военная контрразведка.
[Закрыть], говорит, а у нас Шмерц.
Мы с Оллоновым быстро переглянулись. Когда Николаенко увели, в кабинет вошел Вагин:
– Прибыл Дунаев. Сдал пакет военкому. Вот он.
Я взял пакет, внимательно осмотрел его, затем вскрыл. Там было несколько листов чистой бумаги и на одном из них почерком Титова было написано: «Желаю успеха, жду с победой. Привет Вагину и его боевым товарищам. Титов».
– Ну что ж, будем приступать, – сказал Вагин.
