Текст книги "Чужое имя"
Автор книги: Иван Зозуля
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Иван Зозуля
Чужое имя
Повесть
1.
В конце сентября стало казаться, что солнца вообще не существует. Проливные дожди все же время от времени стихают, и тогда в разрывах высоких кучевых облаков, хоть робко, неуверенно, но проблескивают кусочки чистой голубизны. А сейчас между серыми, цвета безнадежности, тучами и побуревшей от влаги травой повисла сотканная из колких, холодных капель пелена. От пронизывающей сырости не спасали никакие плащи, на раскисших дорогах самые элегантные сапоги через несколько секунд становились похожими на старые грязные опорки, так что сама мысль о необходимости выйти на улицу приводила в дрожь.
Вот почему я просиживал в кабинете, приводя в порядок документы, составляя описи, отвечая на запросы. В тот день погода испортилась окончательно: моросящий дождь перемешался с мокрым снегом, порывами хлестал северо-восточный ветер. В обед я перекусил в офицерской столовой и взял билет в кино, решив переночевать в кабинете. Тащиться в райцентр по такой погоде не было никакого желания.
К вечеру я так накурил, что пришлось распахнуть окно. Свист ветра и шум дождя ворвались в комнату, поэтому, наверное, я не сразу услышал телефонный звонок. Пока я захлопнул раму, пока ловил разлетевшиеся со стола бумаги, телефон трещал сердито и настойчиво. Почему-то я сразу подумал, что разговор будет неприятным. Да и чего ждать хорошего, когда за стеной всемирный потоп.
– Васильев? – услышал я в трубке грудной, мягкий голос начальника. – Здравствуй, Васильев. Титов говорит.
– Здравствуйте, Анатолий Алексеевич.
– Как там у тебя настроение, – в голосе начальника не чувствовалось вопроса. Тон был скорее ироническим, с примесью плохо скрываемого раздражения.
– Все нормально. Настроение боевое, рабочее, вот только погода... – я невольно посмотрел в окно.
– Погода, говоришь? Погода – это ерунда. А вот я могу тебе испортить настроение!
Это мне совсем не понравилось, однако нужно было выяснить обстановку. Осторожно спрашиваю:
– Что-нибудь случилось, товарищ подполковник?
– Еще как случилось, хуже не придумаешь! А почему случилось, это я у тебя спрошу. Завтра в девять жду в отделе с подробным докладом, особенно по «зоне». Понял, о чем речь?
– Понял, конечно, – сказал я, хотя как раз теперь окончательно перестал понимать, что происходит.
– Успеешь к девяти? – Титов говорил уже спокойнее.
– Успею. Первый поезд в шесть.
– Тогда до завтра, – подполковник положил трубку.
Папиросы отсырели, дым был противным, кисловатым, к тому же, чтобы сделать порядочную затяжку, приходилось сосать мундштук чуть ли не пять минут. Подполковник даже не намекнул, что произошло – значит, нельзя было по телефону. Вывод: случилось что-то очень серьезное, причем, касающееся «зоны». Но как раз за нее-то я и был наиболее спокоен – вот в чем дело! Мысленно еще раз «прокручивая» состоявшийся разговор, я весьма отчетливо представил себе подполковника Титова – невысокого роста, светловолосого, с выпуклым большим лбом и серыми густыми бровями, в ладно сидящей, туго перетянутой ремнем гимнастерке. Я представил, как, разговаривая со мной, он сидит боком в кресле, постукивая костяшками пальцев по настольному стеклу, и при этом по привычке время от времени тихонько, как-то по-детски пошмыгивает носом. И мне даже показалось, что постукивание и пошмыгивание я слышал в телефонной трубке.
Заперев кабинет, я предпринял нечто вроде разведки. Заглянул к командиру части, к начальнику штаба, поболтал со знакомыми офицерами. Никакого намека на «ЧП». Все спокойны, собираются в кино. Чтобы не давать повода для расспросов, пошел и я. О чем был фильм, понятия не имею: сидел с закрытыми глазами и все время думал о «зоне».
В кабинете я с полчаса листал бумаги, имеющие хоть какое-то отношение к «зоне» (их, кстати, было совсем немного), и вскоре понял, что это бесполезное занятие. Логика в данном случае была бессильна.
Погасив свет, я лег на диван и, как ни странно, почти сразу заснул. Но сон мне приснился глупый и неприятный. Меня будто бы судили за то, что я спал во время киносеанса. Защищали меня сразу три адвоката и все – иностранцы. Причем ни один из них не говорил по-русски.
Ровно в девять я вошел в кабинет подполковника Титова. К моему удивлению, начальник принял меня как обычно: дружелюбно и приветливо, хотя, может быть, чуть более сдержанно.
Пожав мне руку, он кивнул на стул:
– Посиди, я сейчас, – он снова склонился над листком бумаги и стал писать. Писал подполковник с такой необычайной быстротой, что удивлял всех, кто впервые видел его скоропись. Но вот он поднял голову, посмотрел мне в глаза и спросил:
– Небось, всю ночь не спал?
– Да как сказать... – промямлил я.
– Оно и видно. – Титов снисходительно улыбнулся, как старый опытный учитель способному, но немного ленивому ученику, поднялся из-за стола, подошел к сейфу и достал из него коричневую папку. Вернувшись к столу, он сел рядом со мной, погладил папку ладонью и спокойно спросил:
– Значит, говоришь, у тебя в хозяйстве все в порядке?
– Так мне кажется, Анатолий Алексеевич. Я вчера еще раз все тщательно проанализировал и не нашел никаких видимых упущений.
– Сейчас поймешь, Олег Петрович, – подполковник раскрыл папку и протянул мне плотный голубоватый листок.
По интонации начальника я сообразил, что большого разноса не предвидится, и поэтому почти спокойно взял из его рук эту бумагу, но в следующий момент чуть не упал со стула.
– Не может быть! – брякнул я, еще не настолько придя в себя, чтобы реально оценить взрывчатую силу голубого документа.
– Потому что не может этого быть никогда? – усмехнулся подполковник, некстати вспомнив цитату из Чехова и тем самым подчеркнув дурацкую логику моего восклицания. – Ты что же, сомневаешься в достоверности сведений Центра? – Титов говорил уже серьезно. – Здесь ошибки нет. Лучше подумай и скажи, как эти, так хорошо охраняемые тобой тайны, попали за кордон?
– Документу я верю, Анатолий Алексеевич, но поймите мое состояние: людей на объекте знаю давно и хорошо. Однако факт остается фактом. Получается, что в «зоне» обосновался шпион. Такие сведения можно получить только через живого человека. – Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание. – Скорее всего, агент постоянно работает в моем хозяйстве. Но как же так? Все эти люди надежны. На объект имеют доступ всего двадцать шесть человек. Половина офицеров и половина сверхсрочников. Последние все, можно сказать, доморощенные – бывшие солдаты нашей части. Офицеров я тоже знаю хорошо и ни один из них не вызывает подозрений.
– Ясно, что этого «корреспондента» надо искать среди ваших людей, – сказал Титов. – При существующем в «зоне» пропускном режиме я не допускаю мысли, чтобы подобные сведения мог собрать кто-то со стороны. Это исключено. Пойдем дальше, – продолжал Титов. – Что нам надо сделать в первую очередь? Видимо, надо обратить внимание на всех, имеющих доступ в «зону» и особенно к «уплывшим» секретам. Выявить и изучить их связи. Образ жизни. Второе. Учитывая, что те сведения были не только собраны, но и переданы, надо искать канал, который был использован для передачи. Как все это сделать – не мне тебя учить, знаешь. Тебе все понятно? – Титов все это время смотрел мне прямо в глаза.
– Понятно, конечно. Постараюсь сделать все возможное, – заверил я начальника.
– Не сомневаюсь. Сегодня к исходу дня доложишь мне подробный план мероприятий. Не успеешь сегодня, оставайся на завтра. Ясно? Вот и хорошо. Иди трудись...
На объект мне удалось выехать, однако, только на четвертый день. Работы оказалось, как говорится, невпроворот. Большую помощь затем нам оказало командование части. В личных делах офицеров и сверхсрочников были обновлены автобиографии и сверены с ранее написанными. Но, увы! Никаких расхождений, если не считать того, что кто-то женился, у кого-то родился ребенок, у другого кто-то умер из родственников. Огромная работа не принесла никаких ощутимых результатов. Прошло три месяца. За это время я трижды выезжал с докладом к начальнику, два раза подполковник Титов приезжал ко мне на объект и по нескольку дней работал вместе со мной, но мы так и не нашли ни малейшей зацепки в этом, уже сильно затянувшемся деле. А ведь у подполковника тоже были начальники и вряд ли им нравилось наше топтанье на месте.
Перед Новым годом Титов снова приехал ко мне и неожиданно предложил вместе посетить техническую территорию:
– Закажи мне пропуск. Сходим, посмотрим, что там у вас делается.
Мы обошли всю территорию. Наблюдая за начальником, я заметил, что он особенно внимательно и подолгу присматривается к расположенным на зданиях и сооруженным в стороне антеннам. Прошло не меньше часа, прежде чем мы вернулись в кабинет, хотя всю территорию можно было обойти за десять минут. Повесив на вешалку шинель и одернув под ремнем гимнастерку, Титов, как бы походя, спросил меня:
– Что это за антенна на четвертом сооружении? Ну, такая, – он покрутил руками в воздухе, – затейливой конфигурации. Каково ее назначение?
Я подробно доложил. Титов слушал меня не перебивая, а когда я закончил, сказал:
– Видишь ли, снимок этой самой штуковины оказался за границей уже после того сообщения, с которым ты познакомился осенью.
Он произнес это обычным, будничным тоном.
Меня же словно током ударило. Я просто опешил. Догадываюсь, как я выглядел в тот момент, потому что начальник заметил:
– Ты не смотри на меня, как на фокусника. Думаешь, я тебя разыгрываю? Нисколько, полюбуйся, – и он достал из кармана гимнастерки копию снимка.
Сомнений не было. Это была та самая антенна. Главная, основная антенна объектов.
– Как же так?! – только и смог произнести я.
– А вот так. Тот человек у нас. Человек действует. И, как видишь, активно. Он сумел собрать и передать секретные сведения. Сумел сфотографировать антенну и переправить снимок за границу, а мы...
– Вспомнил! Вспомнил, товарищ подполковник! Вспышка!
– Ты о чем это? Какая вспышка? – Титов удивленно смотрел на меня.
– Понимаете, месяца полтора-два тому назад я видел фотовспышку! – выпалил я.
– А, черт! – не сдержался Титов и со вздохом облегчения произнес: – Ты так заорал, что я готов был подумать: шпион у нас в кармане, – он улыбнулся, но сердито заметил: – Что ж ты раньше молчал? Рассказывай, да поподробнее.
...Однажды поздно вечером после совещания у командира части мы вместе с ним шли мимо технической территории. Вдруг я увидел у одного из зданий две или три короткие, но яркие вспышки. На вопрос, что это там так сверкает, командир ответил, что солдаты сваривают оконные решетки. Все же на другой день утром я пошел посмотреть на место работы сварщиков. Выяснилось, что они в тот вечер действительно делали решетки, но работали с другой стороны здания. Я еще раз обошел то место, где видел фотовспышки, но ничего подозрительного не обнаружил, если не считать следов от сапог...
– Анатолий Алексеевич, сейчас-то я совершенно уверен, что это были именно фотовспышки. И человек, оставивший следы, фотографировал именно эту антенну, – закончил я свой рассказ и показал на снимок.
Титов слушал меня молча и с как бы совершенно отрешенным, можно даже сказать, равнодушным видом. Он не смотрел в мою сторону и лишь машинально кивал головой, словно отмечая конец очередного предложения. На постороннего такая манера могла подействовать ошеломляюще, но я-то знал, что подполковник не пропускает ни одного слова и даже интонация той или иной фразы играет для него роль. Мысленно он мгновенно оценивал ситуацию, проигрывал, как шахматист, сразу несколько версий, причем ни одной из них сначала не отдавал предпочтения. Для него они все равны в смысле... своей сомнительности. Даже к установленным, казалось бы, фактам он подходил «от противного», старался прежде всего найти их уязвимые места и заносил их в актив следствия лишь тогда, когда все возражения были прочно и доказательно отметены.
Примерно того же он требовал и от подчиненных, но не всем, конечно, это удавалось. Подполковник не был прямолинейным педантом и не навязывал никому свою волю, но не любил самоуверенных всезнаек и болтунов. Он поощрял инициативу и умел не замечать промахов, если они были следствием неопытности, а не разгильдяйства и беспечности и не очень вредили делу. «Сомневайтесь, – всегда говорил он, – не в людях, а в своих суждениях о них, об их поступках, о мотивах их поведения. Сомнение – оборотная сторона уверенности».
– Н-да, – протянул наконец Титов. – Все это, конечно, интересно. Ну, а на следы ты обратил внимание?
– Конечно, но тогда как-то не придал нм особого значения, – чистосердечно признался я. – Правда, следы рассмотрел хорошо. Это были резиновые сапоги, примерно 41-42 размера, сильно поношенные. Каблуки скошены с наружной стороны. Да, вот еще вспомнил: на одном из каблуков был какой-то шип, а вот на правом или на левом, не скажу.
– Шипы на резиновых сапогах? Тут ты что-то путаешь. На них же каблуки литые! – Титов хитровато прищурил глаза.
– Знаю. Что я, никогда не носил резиновых сапог? Но я хорошо помню отпечаток. Я не утверждаю, что это был именно шип, может, просто прилип какой-то камешек или кусочек засохшей глины, но он отчетливо впечатался в грязь.
– А кто у вас ходит в резиновых сапогах?
– В то время их носили почти все. Разрешено было. Сами знаете, что творилось на улице...
– Слушай, Васильев. А ведь, действительно, ты мог видеть электровспышку, вернее, фотовспышку. Человек выбрал момент и сработал под сварщиков. Кто из интересующих нас лиц имеет фотоаппараты и, в частности, со вспышкой?
– По-моему, никто, – немного подумав, ответил я.
– Ну вот, видишь! А говоришь, все и всех знаешь, – уловив неуверенность в моем ответе, недовольно заметил подполковник. – В самое ближайшее время выясни. Это может стать отправной точкой. О всех новых данных докладывай немедленно. Уловил?
Я кивнул головой.
В какой уже раз я снова и снова изучал личные дела людей, имеющих доступ в зону, внимательно вчитывался в их автобиографии, пытался незаметно выяснить, у кого имеется фотоаппарат с импульсной лампой, писал запросы, получал на них ответы, но ничего нового так и не добыл.
Подошла к концу зима. Наступил март, а у меня, как и прежде, – никаких результатов. Последними словами я ругал себя, проклятую антенну, но, конечно, больше всего доставалось шпиону, который обосновался у меня в части. Однако ничего нового больше придумать не мог. «Вроде и работаю, даже много работаю, – не один раз думал я, – а практически ничего нет. Плохо!»
Правда, задержки и временные тупики, бесчисленные «кто», «зачем», «почему» в нашем деле неизбежны, и я привык к этому. Но сейчас я чувствовал какую-то особую неудовлетворенность. Никогда, кажется, я еще не стоял перед такой безнадежной перспективой. И вот, когда все мыслимые и немыслимые розыскные и другие мероприятия сработали впустую, неожиданный случай вроде бы дал мне тонкую нить надежды.
2.
С открытием весенней охоты на водоплавающую дичь офицеры нашей части в одну из суббот решили пострелять. Чтобы не забыть, как это делается, шутили они. Поехал с ними и я, хотелось немного проветрить мозги от массы вопросов, на которые не было ответов.
Видавшая виды полуторка доставила нас к озеру часа за четыре. Наскоро перекусив и разобрав ружья, охотники заспешили, стремясь до вечерней зорьки подобрать подходящее место и построить скрадки.
Я нерешительно топтался с ружьем у машины, не зная, к кому присоединиться, когда ко мне подошел капитан Дементьев и спросил, охотился ли я в этих местах.
– Нет, здесь не приходилось, – ответил я.
– В таком случае, приглашаю. Не пожалеешь. Знаю озерцо – во! – он оттопырил большой палец. – Да и скрадок там у меня с прошлого года. Идешь?
Я согласился и, забросив ружье за плечо, зашагал за ним.
Капитана Дементьева я знал хорошо. Раньше вместе служили в Средней Азии, а потом встретились здесь, на объекте. Он производил впечатление дельного офицера и хорошего человека: веселый, общительный, но не трепач.
Когда мы подходили к озеру, метрах в двадцати от нас из камышей поднялась стайка чирков. Конечно, никто выстрелить не успел.
– Ну, что я говорил! – обрадовался Дементьев, провожая взглядом улетающих уток.
– Да, жаль, упустили такую возможность...
– Ну, нашел о чем жалеть, – перебил меня капитан. – Ты что сюда разбойничать приехал? Успеем еще пострелять. Убьем по парочке и хватит. Фауну, братец, беречь надо.
Дементьев не ошибся. Место действительно оказалось удачным, и к рассвету у нас в скрадке лежало несколько кряковых и шилохвостей.
Когда солнце показалось из-за деревьев, Дементьев поднялся на ноги, с удовольствием потянулся, произнес:
– Все. До вечера лёта не будет. Так что заваривай чай, да соснуть малость надо.
Мы быстро вскипятили чайник и, сидя у костра, принялись обсуждать результаты охоты.
Позавтракав, капитан наломал елового лапника, разложил его на небольшом бугорке, где было посуше, сверху постелил плащ-накидку.
– Прошу вас, Олег Петрович, ложе готово, – и первым блаженно растянулся на пружинящей, пахучей подстилке.
Я уже совсем было собрался последовать его примеру, но неожиданно замер на месте. Я не мог оторвать взгляд от ног Дементьева. Из правого каблука его резинового сапога торчала широкая гладкая шляпка мебельного гвоздя.
«Неужели он? Но как же так? – неслись у меня в голове бессвязные мысли. – Как быть? Что предпринять? Может, это какое-то дурацкое совпадение?»
– Чего стоишь? Ложись, места хватит, – снова обратился ко мне капитан.
– А знаешь, Костя, я, наверное, малость пройдусь. Что-то расхотелось мне спать...
– Ну-ну, валяй. Дело хозяйское, – проговорил Дементьев и принялся пристраивать под голову рюкзак.
Лихорадочно соображая, что же делать, я подошел к убитой нами дичи и стал разглядывать ее, не переставая думать о Дементьеве. Когда я взял в руки двух кряковых селезней в брачном оперении, капитан сразил меня окончательно. Увидев поднятых мною птиц, он крикнул:
– А ну-ка, Олег Петрович, замри – и я запечатлею тебя с этими кавалерами! – Дементьев взялся за рюкзак.
Я увидел, как он одним ловким движением распустил шнурок, засунул в мешок руку и достал из него фотоаппарат... со вспышкой, которую тут же запихнул обратно: солнце светило вовсю.
От неожиданности я даже открыл рот и выглядел, наверное, довольно глупо. Выручил меня сам капитан:
– Прошу улыбочку, а то стоишь, как мумия.
Я изобразил какое-то подобие улыбки и стоял так, пока он несколько раз щелкнул затвором. Затем я отправился на прогулку.
Пройдя метров двести вдоль озера, я углубился в лес и, сделав изрядный крюк, вышел к тропе, по которой мы с капитаном проходили вчера вечером.
Здесь я без труда нашел отчетливые следы резиновых сапог и принялся тщательно их изучать. Не надо было быть большим знатоком, чтобы сразу определить, что это были те самые отпечатки, которые я видел в зоне. Тот же размер. Так же стоптаны каблуки. Тот же «шип». И, тем не менее, между теми и этими следами было какое-то различие. Но какое? Сколько ни всматривался я в сырую глину, как ни напрягал изрядно истощившееся за последнее время воображение, четко этой разницы определить не мог, хотя и чувствовал, что она есть. Еще одна загадка!
Понимая, что в понедельник мне обязательно придется вернуться к этим следам, я отыскал несколько особенно отчетливых отпечатков и прикрыл их хворостом.
«Неужели Дементьев? – недоумевал я, возвращаясь назад. – Но почему он так спокойно продемонстрировал мне фотоаппарат? Кстати, раньше я его у капитана никогда не видел, хотя неоднократно бывал у него на квартире. Проверяет? Но зачем? Какой смысл? Наоборот, на себя же наводит». – Я ничего не понимал.
Признаться, мне совсем не хотелось, чтобы капитан Дементьев оказался тем человеком, которого мы ищем. Как я уже говорил, мы были с ним приятелями, жили в одном доме, да и жены наши дружили между собой. И вдруг... Да, возможно, прав был подполковник Титов, когда говорил, что я плохо знаю людей.
Вспомнив сейчас об этом, я снова представил себе своего начальника. Представил, как он, не перебивая, будет слушать мой рассказ. А выслушав, посмотрит мне в глаза, как врач смотрит на больного, спокойно, без укора заметит: «А я что говорил?» – или что-то в этом роде...
Когда за деревьями показался скрадок, на меня налетел табунок чирков. Я сдуплетил. Одна утка упала почти к моим ногам. Подобрав трофей, я подошел к костру. Дементьев спал крепким сном хорошо поработавшего человека.
Опустившись на корточки, я опять уставился на его сапоги, хотя прекрасно понимал, что мне это сейчас ничего не даст. Просто я не мог оторвать взгляд от этого гвоздя. Потом, повесив на дерево ружье, я стал «подкармливать» костер. Заслышав мою возню, Дементьев сонно поинтересовался, как дела.
– Одного чирка взял, – похвалился я.
– И стоило на такую дичь заряд портить?
– Я на него даже два ухлопал, – присев рядом, признался я.
– Тем более, – пробурчал капитан и повернулся на другой бок.
– Слушай, Константин! – решился я наконец. – Скажи, тебе правую пятку не колет?
– Пятку? С чего ты взял? Не колет, – он слегка приоткрыл один глаз.
– Гвоздь у тебя в правом каблуке...
– Гвоздь? Какой еще гвоздь? – он сел, пошевелил ногой в сапоге и недоуменно пожал плечами.
– Да такой, знаешь, красивый и достаточно длинный, наверное.
– Ну-ка, выдвори его, – предложил Дементьев, протягивая мне охотничий нож.
Делать было нечего. Я взял нож, вытащил злополучный гвоздь и протянул его капитану.
– И правда красивый, – засмеялся он.
– Интересно, где это ты сумел его поймать?
– Это не я. Здесь в лесу таких гвоздей быть не может. Это, скорее всего, Михаил Потапыч где-нибудь подцепил.
– Какой Михаил Потапыч?
– Старшина Дунаев. Это его сапоги. Я на охоту одолжил.
«Слава аллаху, вроде пронесло», – подумал я и спросил:
– А почему Михаил Потапыч? Он же Иван Петрович, по-моему.
– А его все так кличут за походку. Переваливается-то он, как медведь...
Но я уже плохо слушал капитана. Теперь я понял эту разницу в следах, которая беспокоила меня там, на тропинке. Действительно, человек, «наследивший» на территории технической зоны, ставил ступни ног носками несколько внутрь, Дементьев же ходил широким шагом. «Значит, Дунаев», – подумал я, испытывая приятное чувство облегчения, и уже не особенно заботясь о логике, спросил:
– А фотоаппарат тоже у него позаимствовал? Что-то я раньше не видел его у тебя.
– Фотоаппарат? Фотоаппарат мой. На прошлой неделе купил во Львове, на рынке. И ты будешь первым, кого я запечатлел на фоне великолепной природы в такое прекрасное утро, – он широко развел руки.
Не в силах больше сдерживаться, я шумно, облегченно вздохнул. Значит, не он. Мне хотелось обнять Дементьева. Но Дунаев? Нет, тоже не может быть. Наш бывший солдат, остался на сверхсрочную и вдруг...
– Ну ты, неугомонная душа, будешь сегодня отдыхать? – прервал мои размышления Дементьев
– Обязательно. Обязательно буду, многоуважаемый Константин Николаевич, – заверил я, ложась на плащ-накидку.
Я тут же уснул. Капитану потом пришлось изрядно повозиться, чтобы разбудить меня на вечернюю зорьку.
– Ну, Олег, и здоров же ты поспать, – с улыбкой заметил он, когда я наконец поднялся на ноги...
