Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Иван Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

ИВАН ФРАНКО

Тяжкая историческая катастрофа постигла около шестисот лет назад украинский народ. Чужеземные завоеватели отторгли Западную Украину от Восточной. Государственные границы пролегли между двумя частями единого народа, и чем дальше шло время, тем выше становились пограничные стены. История восточных украинцев и история западных украинцев пошла разными путями.

В середине XVII века Восточная Украина, опираясь на помощь русского народа, освободилась от польского гнета. В 1654 году она присоединилась к русскому государству.

Западная Украина сотни лет оставалась под властью немцев и поляков. С 1772 года под именем Восточной Галиции она входила в состав Австро-Венгерской империи.

Западные украинцы страстно ненавидели своих угнетателей и не переставали верить в то, что придет счастливый час, когда все украинцы снова соединятся в одну семью. Несмотря на жестокие преследования, они твердо держались за свой родной язык. Из поколения в поколение они передавали как национальную святыню свои песни, думы, рассказы о героической борьбе.

Западная Украина выдвинула из народа замечательных писателей и общественных деятелей. Самым видным из них является Иван Яковлевич Франко. Его литературная слава велика на Западной Украине. Но она далеко шагнула и за пределы его родины. С первых же лет свoeй литературной деятельности Франко стал любимым писателем всего украинского народа. Его скоро узнал и оценил и русский читатель. Замечательны его талантливые произведения. Не менее замечательна и его личность.

Иван Франко родился в 1856 году в семье деревенского кузнеца. Он рано узнал нужду. Отсталая украинская деревня в Галиции была бедна, крестьяне находились в кабале у польского пана-помещика. Мальчику, у которого рано обнаружились задатки выдающейся даровитости, удалось избежать общей судьбы. Он много хлебнул горя, но, как говорили в те времена, «выбился в люди», получил образование, стал студентом. Все же он не оторвался от трудящихся, от крестьянства, как это случалось иной раз с украинцами, получившими высшее образование. Франко остался со своим народом. Он любил родное село и был ему верен. Как сын кузнеца он высоко ценил мастерство рабочего, ремесленника.

У молодого Франко была поэтическая душа. Он знал и любил украинские песни, украинские сказки. До последних лет своей жизни он собирал памятники украинской народной словесности, фольклор, изучал эти памятники, писал о них. В этой области его не могли остановить никакие искусственные государственные границы. Украинский народ был для него единым народом, Киев – родным городом. Котляревский и Шевченко были для Франко великими национальными писателями украинского народа, он горячо любил их, у них учился литературному украинскому языку.

Как страстный и убежденный украинский патриот Франко стремился к соединению разорванных частей своей родины. Он знал и любил ее героическую историю.

Воссоединению в своем самостоятельном государстве украинцам мешали, с одной стороны, Австро-Венгерская империя, с другой – русский царизм. Франко стал врагом и бюрократического австрийского и деспотического царского правительства. Еще на студенческой скамье он примкнул к тем кругам молодежи, которые считались революционными, опасными в глазах австрийско-немецких жандармов, польской шляхты и царских чиновников. Пылкий по натуре, смелый, самоотверженный, Франко стал руководителем украинской демократической молодежи в Галиции. Ему очень рано пришлось свести знакомство с австрийской тюрьмой.

Франко горячо любил свой народ и стремился к его национальному освобождению. Но не менее горячо он любил мир труда и ненавидел всех угнетателей, всех, кто живет чужим трудом, хищнической, ростовщической наживой, независимо от национальности.

Жизнь рабочего человека в отсталой Галиции была в то время ужасна, беспросветна. Капиталистическая промышленность только начинала развиваться. В страшных условиях жили рабочие на нефтяных промыслах и Бориславе. Тяжка была жизнь строительных рабочих. Первые стихотворения Франко богаты именно социальными мотивами. Каменщик – это частый герой его первых литературных произведений. Он и сам себя выводит в образе строителя-каменщика, когда мечтает о будущем своей страны, своего народа.

Очерки Франко «Борислав смеется» обратили на себя внимание широкого круга читателей. В них было знание жизни трудящихся и горячая симпатия к ним.

На пути своих поисков национальной и социальной справедливости Франко не мог не встретиться с передовой русской литературой. Реакционные немецкие и польские круги питали дикую ненависть ко всему русскому. За этими кругами в Австрии послушно следовали и те украинские буржуазные реакционеры, которые искали примирения со своими угнетателями ц пытались вымолить у них крупицы реформ для украинского народа. Они враждебно относились ко всему русскому, для них все русские были одинаково «москалями».

Франко возглавил ту украинскую молодежь, которая в восьмидесятых годах прошлого столетия решительно выступила против украинских реакционеров в Галиции, против мракобесия, отсталости, узкого национализма Франко был членом студенческого «москвофильского» кружка. Вместе со своими товарищами он с увлечением изучал русскую прогрессивную литературу, художественную и публицистическую. Франко знал Пушкина. Тургенева, Толстого, Достоевского, Некрасова. Ему были близки русские писатели-народники Глеб Успенский, Помяловский.

Большую роль в развитии Франко как писателя, публициста и общественного деятеля сыграл замечательный русско-украинский ученый, писатель и политический деятель Михаил Петрович Драгоманов.

Это был профессор Киевского университета, даровитый историк и литературовед, деятельный участник украинского общества «Громада», в котором объединялись представители украинской интеллигенции в России. Драгоманов отстаивал национальную самостоятельность украинского народа, боролся против царского правительства и в то же время выступал за тесную дружбу всех славянских народов, в особенности за братскую дружбу русского и украинского народов. В своем собственном лице Драгоманов выражал общность русско-украинской культуры. Он писал и на русском и на украинском языках, был участником и русских и украинских изданий.

Царское правительство преследовало молодого прогрессивного профессора, и ему пришлось в конце концов уехать из России. Он примкнул за границей к революционным кругам и издавал в Швейцарии украинский журнал «Громада».

Драгоманов еще до своего изгнания из России приезжал в Галицию, во Львов, и знакомился с местными украинскими литературными и общественными кругами. Молодежь называла его своим учителем. От Драгоманова она узнавала о великой русской демократической литературе. Дружба, завязавшаяся между Драгомановым и Франко, продолжалась до конца жизни Драгоманова, который умер в 1895 году в Болгарии, где был профессором всеобщей истории в Софийском университете.

Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Герцен стали для Ивана Франко учителями в литературе. Его талант развивался все более могуче. Стихотворения, рассказы, большие повести следовали одни за другими. Он написал большой исторический роман «Захар Беркут» из ранней истории Карпатской Руси, рассказы из жизни бориславских рабочих, повесть «Боа констриктор», разоблачающую эксплоатацию горняков, и др. Его произведения проникнуты любовью к трудящимся. Они написаны сильным и ясным литературным языком. В них виден сам Франко – умный, чуткий к народному горю демократ, беспредельно преданный своей родине. В творчестве Франко есть много черт, которые роднят его с такими русскими писателями, как Гаршин, Короленко, Глеб Успенский.

В конце прошлого века положение украинского народа в Галиции стало особенно тяжелым, усилилась реакция. Деятельность Франко подвергалась нападкам со стороны украинских шовинистов. Он чувствовал иногда бессилие, одиночество, он не видел, откуда может притти спасение для родного народа, и эти настроения отражались нотами грусти в стихотворениях последнего периода его жизни.

Но веры в победу украинского правого дела он не терял. Он лишь предчувствовал, что ему не удастся собственными глазами увидеть освобожденную Западную Украину в единой украинской семье, в дружеской близости с русским народом. Он написал символическую поэму «Моисей». Это очень сильное поэтически-философское произведение. Оно говорит о трагедии народного вождя, который всю свою жизнь борется за счастье народа, ведет народ через пустыню к заветной стране, испытывает страдания оттого, что народ не верит в эту счастливую страну, но настойчиво продолжает свое дело. Библейский Моисей умирает, так и не увидев торжества своей идеи, но самая его смерть окрыляет народ, верный его памяти. Слова вождя живут, и народ добивается победы.

Эта поэма, написанная в 1905 году, оказалась пророческой. Иван Франко умер в 1916 году, во время первой мировой войны, когда в Галиции австрийскими жандармами было растоптано демократическое рабочее и крестьянское движение и торжествовали только украинские реакционеры-шовинисты, проповедовавшие дикую ненависть ко всему русскому, агенты германского империализма.

В октябре 1917 года народы России освободились от буржуазного гнета. Возникло новое государство, советское, в котором русский и украинский народы объединились в прочной дружбе на основе ленинско-сталинской национальной политики равноправия народов.

В 1918 году рухнула австро-венгерская монархия, но Западная Украина освободилась тогда от немцев лишь для того, чтобы попасть под власть польского шляхетского государства. Только в 1939 году украинский народ воссоединился в единой державе: Западная Украина присоединилась к Советской Украине и влилась в Советский Союз.

В огне Отечественной войны советского народа против германского фашизма Западная Украина освободилась от немецко-фашистского ига. К Советской Украине присоединилась и Закарпатская Украина. Есть ныне единая держава, Советская Украина, равноправный член великого содружества народов Советского Союза. Заглажены следы той исторической катастрофы, которая постигла украинский народ шестьсот лет назад.

Советская Украина свято чтит имя Ивана Франко, своего благородного сына, учителя новой украинской художественной литературы.

Д. Заславский

КАМЕНЩИК

Ах, этот стук, этот грохот, эти крики на улице как раз напротив моего окна! Они отгоняют у меня всякую мысль, не дают мне ни на минуту покоя, отрывают меня от работы. И некуда мне деться, некуда укрыться от этого неугомонного стука: с утра до самого вечера он не затихает, а когда я, изнуренный дневной жарой, ложусь спать, то слышу его отчетливо даже во сне. И так вот, представьте себе, уже целых два месяца! С той поры, как начали строить напротив моих окон этот несчастный каменный дом. С той поры я не написал ни единой строчки, а стук и грохот не утихали у меня в ушах.

Не имея возможности сам что-нибудь делать, сижу я день-денской у окна и гляжу на работу других. От движения, беготни, работы нескольких десятков человек, мечущихся и снующих в тесноте, точно муравьи в куче, нервное раздражение у меня проходит. Я успокаиваюсь, глядя, как мало-помалу под руками этой массы рабочего люда вырастает большой каменный дом, как вздымаются вверх его стены, как шипит и дымится известка, которую гасят в больших дощатых ящиках, а затем спускают оттуда в ямы, как обтесывают каменщики кирпичи, пригоняя их к надлежащему месту, как женщины и девчата носят цемент в ведрах, сквозь дужки которых продета палка, как подручные, согнувшись в дугу, втаскивают вверх по лесам кирпичи на деревянных носилках, положенных точно ярмо на плечи по обе стороны шеи. Вся тяжелая каждодневная работа этих людей проносится передо мною, как туча, и, слушая их крики, шутки и разговоры, я забываю о себе, будто утопаю в безбрежном, непроглядном тумане, и быстро, неуловимо уплывает час за часом, день за днем.

Только вот десятники со своим криком, руганью, угрозами, самоуправством, издевательством над рабочими вырывают меня из этого непроглядного тумана, напоминают о живой, мерзкой действительности. Их всего двое, и, несмотря на это, они всюду. Все рабочие умолкают и сгибают спины, когда кто-либо из них проходит. Ничем им не угодишь, все им кажется не так, на все готова у них издевка, готово гневное, презрительное слово. Но только осмелится кто из рабочих ответить, защититься или заступиться за товарища, как тотчас лицо пана десятника наливается кровью, изо рта брызжет пена, и уж натерпится тогда от него провинившийся! И хорошо еще, если позволят ему терпеть, если не прогонят его сию же минуту с работы! Ведь они тут полные господа, их власть над рабочими неограниченна, и, прогнав одного, они тотчас найдут четверых, и те будут еще напрашиваться на место выгнанного. О, нынешнее лето для десятников прямо раздолье! Только выбирай да урывай из платы сколько вздумается, ничего не скажут рабочие, а если какой и вздумает пожаловаться подрядчику – вон его, пускай пропадает с голоду, если не хочет быть покорным.

Однажды, когда я, по обыкновению сидя у окна, смотрел на работу, вдруг на стене фасада поднялся крик. Причины крика я разобрать не мог, слышал только, как десятник кинулся к одному из рабочих, понурому рослому каменщику средних лет, и начал бранить ею последними словами. А тот ни слова, наклонился и продолжает свою работу. Но десятника это упорное, угрюмое молчание разозлило еще больше.

– Эй, ты, вор, босяк, арестант! Убирайся сию же минуту отсюда! – кричал с пеной у рта десятник, все ближе подступая к рабочему.

Я видел, как угрюмое, склоненное над кирпичами лицо каменщика все больше и больше краснело, будто наливалось жаром. Он стиснул зубы и молчал.

– Что, сто раз мне тебе говорить, висельник ты, голодранец, разбойник, а? Марш отсюда! Сию же минуту убирайся, а не то велю сбросить!

Рабочий, видимо, боролся с собой; лицо у него даже посинело. Наконец, не разгибая спины, он приподнял голову и медленно, с невыразимым презрением в каждом слове процедил:

– Хлоп [1]1
  Хлоп – мужик.


[Закрыть]хлопом и останется! Хам хамом! Не дай, господи, из хлопа пана!

Десятник при этих словах на мгновение точно застыл на месте. Очевидно, присловье каменщика задело его за живое: он был из простых крестьян и теперь, став «паном десятником», очень стыдился своего происхождения. Вот после минутного остолбенения его и прорвало:

– Так? Так ты на меня? Погоди же, я тебе покажу! Я тебя научу! Марш!

Рабочий не двигался и продолжал свою работу.

– Вон отсюда, опришок! [2]2
  Опришок. – В XVIII веке на Западной Украине опришками называли повстанцев против иноземных захватчиков; слово это устах десятника имеет бранное значение.


[Закрыть]Убирайся ко всем чертям, а не то велю позвать полицию!

Рабочий упорно постукивал молотком по кирпичу. Тогда десятник подскочил к нему, вырвал у него из рук молоток и швырнул на улицу.

Разозленный каменщик заскрежетал зубами и выпрямился.

– Хам! – закричал он. – Какого чорта ты ко мне прицепился? Чего тебе от меня надо?

– А! Так ты еще грозишь? – рявкнул десятник. – Караул! Караул! Разбой!

На этот крик прибежал другой десятник, и общими силами оба накинулись на каменщика. Тот не защищался. Удары посыпались на его спину; сопровождаемый тумаками, онемев от ярости и отчаяния, он сошел с лесов и вскинул на плечи свой мешок с инструментом.

Остальные рабочие, видевшие все это, продолжали молча работать, склонившись над кирпичами и стиснув зубы. Никто из них не проронил ни слова.

– Как ни мажь хлопа салом, все равно от него навозом несет! – крикнул, уходя, каменщик уже с улицы. На лице у него показалась натянутая усмешка, но на глазах в эту минуту заблестели на солнце слезы.

– Смотри, сломаешь себе голову, опришок, довбущук [3]3
  Довбущук – Одним из предводителей опришков был прославленный народный герой Олекса Довбуш, погибший в 1745 году. В устах десятника слово «довбущук» имеет также бранное значение.


[Закрыть]ты поганый! – крикнул со стены десятник и погрозил уходящему кулаком.

На другой день я встал рано и выглянул в окно. На улице было еще тихо. Рабочие только сходились «на фабрику»: Я немало удивился, увидев среди них выгнанного вчера каменщика. Заинтересовавшись, я начал смотреть, что из этого выйдет, когда явится десятник. Остальные рабочие разговаривали между собой мало, а к выгнанному и вовсе никто не подходил, он стоял сбоку у забора. Но вот явился и десятник, почему-то посапывая, точно кузнечный мех. Он быстро оглядел рабочих; его гневный взгляд остановился на выгнанной вчера каменщике.

– А ты, опришок, опять здесь? Чего тебе здесь надо? Кому ты нужен?

– Пан десятник. – отзывается рабочий, подвигаясь на два шага (среди общей тишины слышно, как дрожит егo еле сдерживаемый голос), – пан десятник, сжальтесь. Что я вам сделал? За что вы меня хлеба лишаете? Вы же знаете, я сейчас работы нигде не найду, а дома…

– Прочь отсюда, арестантская морда! – рявкнул десятник, которому нынче был не по душе этот покорный вид, как вчера упорное, угрюмое молчание.

Каменщик опустил голову, взял подмышку свой мешок с инструментом и ушел.

Целую неделю после этого я наблюдал по утрам ту же самую сцену на улице. Выгнанный каменщик, видимо, не мог нигде найти работы и приходил по утрам просить десятника, чтобы тот его принял. Но десятник был тверд, как камень. Никакие просьбы, никакие заклинания его не трогали, и чем больше каменщик гнул перед ним спину да кланялся, чем глубже западали у него потускневшие глаза, тем больше измывался над ним приказчик, тем более резкими и презрительными словами обзывал он несчастного рабочего. А бедняга при каждом отказе только стискивал зубы, забирал молча подмышку свой мешок и бежал без оглядки, точно боясь страшного искушения, которое так и тянуло его на недоброе дело.

Было это вечером в субботу. Неожиданный дождь захватил меня на улице, и мне пришлось укрыться в ближайшем шинке. В шинке не было никого. Грязная, сырая просторная комната еле освещалась одной единственной лампой, что печально покачивалась на потолке; за стойкой подремывала старая толстая еврейка. Оглядевшись по сторонам – странное дело! – увидел я рядом, за одним из столиков, знакомого каменщика вместе с его заклятым врагом – десятником.

Перед каждым из них стояло по начатой кружке пива.

– Ну, дай вам бог, кум! – молвил каменщик, чокаясь с десятником.

– Дай бог и вам! – ответил тот тоном, гораздо более мягким, чем на улице, возле стройки.

Меня заинтересовала эта странная компания. Я попросил подать себе кружку пива и уселся за стол подальше, в другом конце комнаты, в углу.

– Да что ж, кум, – говорил каменщик, видимо силясь говорить свободно, – нехорошо это, что ты так на меня взъелся, ей-богу, нехорошо! За это, кум, господь гневается.

Говоря это, он постучал кружкой по столу и заказал еще две кружки пива.

– Да ты же, кум, знаешь, какая у меня дома нужда! Не надо тебе и говорить. Жена больна, заработать не может, а я вот тут по твоей милости за целую неделю ни грошика!.. Был бы я еще один, то как-нибудь терпел бы. А то, видишь, больная жена, да и бедные малыши, они уже еле ползают, хлеба просят. Сердце у меня разрывается! Ей-богу, кум, разрывается! Ведь я им какой ни на есть, а отец!

Десятник слушал этот рассказ, свесив голову и покачивая ею, будто в дремоте. А когда шинкарка подала пиво, он первый взял кружку, чокнулся с каменщиком и сказал:

– За здоровье твоей жены!

– Дан бог и тебе не хворать, – ответил каменщик и отпил из своей кружки.

По его лицу было заметно, с какой неохотой его губы касались напитка. Ах, может быть, на него потрачен последний грош из гульдена [4]4
  Гульден – австрийская монета, около рубля.


[Закрыть], взятого взаймы четыре дня назад, на который он должен был прокормить всю свою несчастную семью до лучших дней – другой-то гульден ведь бог весть удастся ли где занять! А теперь он на последний грош решил угостить своего врага, чтобы как-нибудь задобрить его.

– И еще, любезный мой кум, скажи ты мне по совести, что я тебе сделал такое? Что со злости сказал тебе дурное слово? А ты сколько мне наговорил! Ей-богу, кум, нехорошо так бедного человека обижать!

Кум выпил пива и снова свесил голову, покачивая ею, будто в дремоте.

– Так ты уж, – робко заговорил каменщик, – будь так добр, в понедельник… того… Сам видишь, куда же бедному человеку деться? Погибать, что ли, на корню с женой да детьми?

– Так что велишь подать еще кружку этой пены? – прервал его разговор десятник.

– А и правда, правда! Эй, еще кружку пива! Еврейка принесла пиво, десятник выпил его и утер усы.

– Ну, так как же будет? – спросил с тревогой каменщик, пытаясь взять десятника за руку и глядя ему в лицо.

– А как будет? – ответил тот холодно, поднимаясь и собираясь уходить. – Спасибо тебе за пиво, а на работу в понедельник тебе приходить незачем, я уж принял другого. А впрочем, – эти слова он произнес уже у самых дверей шинка, – я в таких опришках, в таких вот висельниках, как ты, и нe нуждаюсь!

И десятник одним махом выскочил на улицу и захлопнул за собой дверь шинка.

Несчастный каменщик стал, пораженный этими словами, как громом.

Долго стоял он так неподвижно, не зная, должно быть, что и подумать. Потом очнулся. Дикая мысль промелькнула у него в голове. Он схватил одной рукой стол, за которым сидел, отломал от него ножку и со всего размаху грохнул ею по стойке. Треск, звон, хруст, крик еврейки, гам подбегающих людей, крик полицейского – все это в один миг слилось в одну дикую, оглушительную гармонию. Спустя минуту несчастный каменщик очутился среди ревущей, визгливой толпы, которая с большим шумом передала бесноватого, «спятившего с ума разбойника» в руки полицейского. Грозный страж общественного порядка схватил его за плечи и толкнул вперед. Сбоку полицейского потащилась еле живая от перепуга шинкарка, оставив вместо себя в шинке другую какую-то еврейку, а вокруг них, голося и визжа, целая ватага всякой уличной голытьбы повалила в полицию.