Текст книги "Сердце дьявола"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– Кто здесь? – спросил он громко. Фигура вынырнула из-за угла и остановилась. Она была четко видна на фоне желтого пятна света.

– Покиньте этаж, – потребовал охранник. – Посторонним вход запрещен.

– Простите, – нерешительно произнес незнакомец. – Похоже, я слегка заблудился. Служба «777» здесь находится?

– Этажом выше. А что вам нужно?

– У меня там работает знакомый. Охранник приблизился, остановился метрах в пяти. Он чувствовал себя гораздо увереннее, оставаясь в полумраке.

– Спуститесь на первый этаж, на стене, слева от лестницы, висит служебный телефон. Справочная – 5-24. Позвоните, узнайте, работает ли сегодня ваш знакомый. Если работает, пусть закажет пропуск.

– Хорошо, конечно. Посетитель вновь скрылся за углом. Охранник убрал руку с кобуры и зашагал вперед. Нормально. Не буйный попался. А то ведь такие экземплярчики встречаются – кошмар. Приходится за шиворот с лестницы стаскивать. Пока шею не намылишь, ни фига не поймут. Вообще-то, у него на вахте тоже стоял служебный аппарат, но тут вот какое дело: разрешишь позвонить одному, за ним обязательно придет второй, потом третий. Если первому можно, то почему им нельзя? Тут надо так: или уж всем разрешай, или никому. Охранник свернул за угол и… нос к носу столкнулся с давешним незнакомцем. Тот стоял, привалившись плечом к стене, и смотрел себе под ноги.

– Черт, – охранник вздрогнул. – Вы меня напугали. Взгляд незнакомца, обращенный на охранника, был тусклым, почти безжизненным. Он медленно поднял руку, и охранник увидел покрытое мелкими зубчиками широкое лезвие. Отличный импортный нож для разделки мяса.

– Что… – охранник невольно попятился. Незнакомец растянул губы в тонкой улыбке, которая не затронула блеклых глаз. Он чуть наклонил нож, так, чтобы луч света скользнул по голубоватому лезвию. Была в этом блеске странная, почти магическая притягательность. Охранник попятился, медленно опуская руку, сжал пальцами рукоять «макарова». Незнакомец очень быстрым змеиным движением отлепился от стены и шагнул вперед. Он смотрел охраннику прямо в глаза. Охранник задышал часто, судорожно дернул пальцами, стараясь скинуть клапан кобуры и вытащить пистолет, прежде чем произойдет непоправимое, но убийца был уже совсем близко. Его скрюченные сильные пальцы впились охраннику в лицо, закрывая нос и рот, вскидывая голову вверх. Тот замычал, забился в тщетной попытке вырваться. В глазах его отразился ужас. Не отводя взгляда, незнакомец спокойно поднял нож и полоснул по широкой, чисто выбритой шее, чуть выше адамова яблока. Прошептал тихо:

– Чш-ш-ш-ш. Кровь хлынула на пятнистый комбинезон. Охранник захрипел перерезанным горлом, захлебываясь собственной кровью. Незнакомец продолжал вглядываться в быстро затягивающиеся поволокой смерти глаза жертвы, шепча: «Чш-ш-ш-ш. Чш-ш-ш-ш». Как будто убаюкивал засыпающего. Глаза охранника закатились. Колени подогнулись, по мышцам пробежала волна судорог. Убийца мягко опустил мертвое тело на пол, осторожно закрыл убитому глаза и выпрямился. Вытерев лезвие о штанину жертвы, убрал нож. По полу быстро расплывалась черная лужа. Боря несколько секунд смотрел на нее, затем вышел из коридора и прикрыл дверь, ведущую на этаж.

***

Многие думают, что во время «сеанса» оператор получает не меньшее удовольствие, чем клиент. Жаль, что этим многим не довелось испытать это самое «удовольствие»: посидеть ночь за телефоном, когда дико, до неимоверности, хочется спать. Постонать в пылком «оргазме», в то время когда жутко болит голова или, например, зуб. Полчаса выслушивать от подвыпившего скота, утопающего в животной злобе и слюнях, грязные угрозы, после того как отказываешься приехать к нему домой и «прямо сейчас трахнуться по-нормальному». Это ведь клиент может закончить разговор, когда ему вздумается, а оператор обязан выслушивать все, что бы ему ни сказали, пока у звонящего не пропадет охота говорить. Нет, поначалу «сеансы» забавляют. Испытываешь нечто, похожее на эйфорию, от возможности говорить об «этом» открыто, прямым текстом. Но к новизне ощущений довольно быстро привыкаешь. Она просто растворяется в буднях. Остается лишь неприятная сторона дела, довольно скучная работа, рутина. Кое-кто начинает ненавидеть клиентов тихой, но лютой ненавистью. Другим приходится лечиться. После года работы они физически не могут заниматься нормальным сексом. Перемыкает какие-то «контактики» в голове. Да мало ли что еще случается. Человеческая психика – очень тонкий агрегат. Чтобы вывести его из строя, совершенно не обязательно лупить кувалдой. Иногда бывает достаточно и легкого щелчка. В этой работе дольше всех удерживаются либо откровенные «пофигисты», готовые вечно ржать и над клиентами, и над собой, и над работой, либо равнодушные. Маринкина сменщица была «пофигисткой», Маринка – равнодушной. Она вообще не испытывала эмоций. Ни «до», ни «во время», ни «после». Вот и сейчас, повесив трубку, Маринка потянулась за сумочкой, выудила передатчик и пачку сигарет. Нажимая клавишу вызова, она одновременно прикуривала. Пальцы тряслись, и огонек «зиппо» выплясывал перед кончиком сигареты разудалую джигу.

– Что случилось? – послышался в динамике голос телохранителя, расщепленный треском помех.

– Он снова звонил.

– Когда? Маринка посмотрела на часы и даже присвистнула от удивления. Последний клиент оказался на редкость разговорчивым типом. Хотя ему, в общем-то, не требовался секс. Скорее возможность поплакаться. Встречаются и такие мужчины. Обычно «деловые», «крутые», «новые». Они не могут показать слабость в обычной жизни, но отдушина им нужна не меньше, чем всем остальным. Толковых психоаналитиков в достаточном количестве у нас пока нет, обратиться к психиатру не позволяет гордость. Для них оператор службы «777» – самый благодарный слушатель. Вроде священника. Лучше самых близких друзей. Он никому и ничего не расскажет. Тебе не придется встречаться с ним каждый день и отводить глаза, стыдясь проявленной слабости. Говори что хочешь и сколько хочешь. Только не забудь потом оплатить. Тебя выслушают, посочувствуют. Оператор обязан быть доброжелательным и мягким, подстраиваться под настроение клиента. «Плаксы» ведут разговор сами, оператору остается лишь поддакивать. А иногда не требуется даже этого. Сиди себе, слушай. Таких клиентов девчонки называют «перекуром». В этот раз Маринка успела даже придремать. Сказывалось нервное напряжение.

– Больше часа. Точнее, час двадцать.

– Когда? – по голосу телохранителя было ясно, что он недоволен. – Почему вы не сообщили раньше?

– Не могла, – окрысилась Маринка. – Я, между прочим, на работе. У меня был звонок.

– А вы не могли пустить этот звонок побоку или закончить его побыстрее?

– Не могла. У нас очень жесткий контроль. Три жалобы – и тебя автоматически увольняют. И, кстати, мы не имеем права заканчивать разговор первыми. Это – привилегия клиентов.

– Ладно, оставим данный пункт за кадром, – сказал телохранитель. – Он что-нибудь сказал?

– Одну фразу. «Было пять, стало четыре».

– Хм, – озадачился телохранитель. – Вы узнали, где расположен ваш телефонный узел?

– Я даже взяла телефон и адрес.

– Вот как? – в голосе охранника прозвучали уважительные нотки. – Продиктуйте-ка, я запишу. – Маринка торопливо продиктовала адрес и номер телефона, с которого звонил Боря. – Отлично. Теперь слушайте. Сейчас я проверю этот адрес по милицейской картотеке, наведу справки о жильцах. Возможно, придется туда съездить. Пока я с вами не свяжусь – не спускайтесь вниз, ясно? Даже если скажут, что пришла ваша мама.

– Я и так никуда не могу выйти. У меня рабочая ночь впереди. И, между прочим, моя мама умерла, когда я была еще совсем маленькой.

– Извините, я не знал.

– Ничего.

– Тем не менее. Пока я с вами не свяжусь, вы не выходите из здания ни в коем случае.

– Хорошо.

– Значит, договорились. Отбой. Маринка положила передатчик в сумочку и откинулась в кресле. Ей очень хотелось спать. Такова была дурная особенность ее психики. В стрессовой ситуации – или непосредственно после – Маринка совершенно теряла ощущение времени. Она словно наблюдала за собой со стороны. Иногда, если потрясение было особенно сильным, засыпала и могла проспать сутки подряд. Но только не сейчас. Сейчас она не могла позволить себе подобной роскоши. Придется держаться. И дело даже не в работе. Маринка выбралась из кресла, налила себе чашку исключительно крепкого кофе. Глоток, еще один. Глаза слипались. В качестве тонизирующего ей подошла бы эмоциональная встряска. Скажем, если бы сейчас в комнату влетел Сергей Сергеевич и заорал, что она, Маринка, уволена, – во-о-он!!!! – это бы помогло. Резкая трель разорвала уютную тишину, как зазубренный нож мешковину. «Пора за работу, – орал телефон. – За работу!» – др-р-р-рзынь! – «Клиент ждет!» – др-р-р-рзынь! – «Он не должен ждать!» – др-р-р-рзынь! – «Он всегда прав!» – др-р-р-рзынь! – «Снимай трубку, стерва!!!» Сердце екнуло и, сжавшись до размера сушеной горошины, покатило к горлу, забилось под челюстью с сумасшедшей скоростью. На лбу сразу выступили градины холодного пота. Зато сон, и правда, отлетел, как по мановению волшебной палочки. Маринка заполошно рванулась к столику, расплескав кофе. И, уже протянув руку, вдруг поняла, что не мигает сигнальная лампочка, а это означало, что звонок идет не через коммутатор, а по внутренней линии. Кому это она понадобилась в такой час? Маринка, унимая тяжелое дыхание, сняла трубку. За весь срок работы по внутреннему ей звонили всего два раза. Первый – во время тестирования. Второй – вызывал Сергей Сергеевич. И то, и другое – в первую неделю службы.

– Рибанэ, слушаю, – сказала Маринка. На том конце провода молчали. Это не было поломкой на линии. Сквозь легкое потрескивание помех отчетливо различалось чье-то дыхание. – Слушаю вас. Звонящий засмеялся, и Маринка почувствовала, как волосы на ее голове шевелятся от ужаса. Смех был тихим, похожим на шорох сожженной, гонимой ветром листвы. Она не спутала бы этот смех ни с каким другим. Так смеялся Боря, когда звонил ей в первый раз. Только теперь он был где-то рядом. Боря смеялся все громче и громче. Маринка почувствовала тот же безграничный ужас, который ей пришлось испытать вчера утром, стоя на лестничной площадке, пока Миша осматривал квартиру. Она немо открывала рот, стараясь разорвать стальной обруч, сдавливающий грудь и мешающий дышать. Вот и все, билось в голове. Ловушка, подстроенная Борей, оказалась безупречной в своей простоте. Очевидно, он специально звонил ей, рассчитывая, что рано или поздно Маринка додумается «снять» номер телефона и сообщить о нем телохранителю. И теперь, когда она осталась в одиночестве, Боря пришел, чтобы убить ее. Смех внезапно смолк.

– Что… тебе нужно? Почему ты преследуешь меня? – выдохнула Маринка.

– Почему? Ты знаешь почему, сука! – рявкнул Боря, и она вдруг услышала в его голосе нечто большее, чем просто злость. Это была ненависть. Звенящая, как перетянутая струна, глубокая, будто ночное небо, ужасающая своей мощью и разрушительным потенциалом, сметающая остатки разума, словно ураган. Даже если Боря не был психопатом раньше, он неизбежно сошел бы с ума под гнетом собственного раскаленного добела чувства. – Ты, мать твою, знаешь почему!!!

– Но я… даже не знаю тебя, – прошептала Маринка. – Никогда не слышала о тебе раньше! За что ты меня ненавидишь?

– Знаешь, сука! – От ярости Боря задыхался, шипел, словно плавящийся жир на горячей сковороде. – Знаешь и очень хорошо. А теперь ты знаешь еще кое-что. Как бы ты ни пряталась, что бы ни делала, какой бы охраной ни окружила себя, – ничто не поможет. Однажды я приду за тобой, и тогда тебе останется только молиться! Ты поняла?!!

– Оставь меня в покое, сумасшедший ублюдок! – завопила в ужасе Маринка. – Слышишь? Оставь меня в покое!!!

– Слышу, – крик Бори вдруг скомкался, завял. Маринке показалось, что он внезапно устал. Ненависть, пылавшая безудержным лесным пожаром, стихла, хотя и не исчезла совсем. – Я оставлю тебя в покое. Оставлю. После того как ты умрешь.

***

Квартира оказалась пустой. Осмотр занял немногим более часа. Понятые, как водится, заскучали к двадцатой минуте обыска, но продолжали послушно переходить из комнаты в комнату, наблюдая за тем, как Волин и пионеристый сержант роются в личных вещах Баева. К моменту перемещения всей группы в спальню сотрудник РЭУ занял место в коридоре и брезгливо скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что он к произволу властей, а именно, обыску в квартире честного гражданина, никакого отношения не имеет и, более того, презирает как этот самый произвол, так и людей, его творящих.

– Товарищ следователь, – пробормотал, подходя к Волину, сержант. – Мебель. Вы заметили?

– Заметил, сержант. Заметил, – ответил тот. Волин действительно отметил мебель. Добротную, дорогую. Не ДСП какое-нибудь, а натуральное дерево. Врачам такая едва ли по карману. Даже хорошим. Любопытно живет товарищ Баев. Счет в банке немаленький, мебель. И жертвы среди пациенток. Пока сержант перетряхивал постель, Волин осмотрел бельевой шкаф. Десяток костюмов, батарея сорочек на вешалке, четыре пары туфель. Хорошо как у нас врачи живут, обзавидуешься. А еще говорят об упадке отечественной медицины. Вот заглянешь ненароком в квартиру простого российского стоматолога и сразу поймешь: лжет пресса. Прямо-таки нагло и пошло лжет. Волин перекладывал из стопки в стопку белье, проверял одежду, рылся в содержимом ящиков.

– Товарищ следователь, – он обернулся. Сержант стоял, согнувшись в три погибели и запустив руку под толстый матрас. – Товарищ следователь, тут что-то есть.

– Так, – Волин повернулся к двери, скомандовал громко: – Понятые, подойдите поближе. Смотрите внимательно. Сейчас, в вашем присутствии, мы достанем спрятанный под этим матрасом предмет. Начинайте, сержант. Сержант кивнул послушно. Вот что значит деревенское воспитание, подумал Волин. Сказали «начинайте» – будем начинать. Не сказали – так и останемся стоять, свернувшись в бараний рог. Сержант сунул руку поглубже под матрас и вытащил пластиковый пакет, перетянутый резинкой. Гордо передал пакет Волину.

– Понятые, подойдите еще ближе. Сержант, у вас почерк хороший? Тогда займитесь протоколом. Значит, пишите. Такого-то числа, месяца, года, по такому-то адресу, в присутствии понятых, гражданина такого-то и гражданки такой-то, проживающих по адресу… Паспортные данные потом запишете. Пойдем дальше…Извлечен пакет из-под кефира, перетянутый резинкой красного цвета. В пакете… – Волин стянул резинку, развернул пакет и извлек из него пухлую стопку «полароидных» фотоснимков. Рассыпал их по кровати. – Товарищи понятые, попрошу внимательно осмотреть и пересчитать снимки. Заинтересованный представитель РЭУ оставил свой пост в коридоре и тоже подошел ближе. Теперь весь его вид говорил: «Я всегда рад помочь советской милиции вывести поганого преступника на чистую воду».

– Цветные фотоснимки, – продолжил диктовку Волин, – в количестве… раз, два… ого… восемнадцати штук, сделанные при помощи фотоаппарата «Полароид». На снимках изображены обнаженные и полуобнаженные девушки… – Волин перебирал карточки. Фотографировали в квартире Баева. Точнее, в этой самой спальне и на этой самой кровати. В роли фотографа скорее всего выступал сам хозяин. Все интереснее и интереснее. -…В возрасте от… примерно от двадцати до тридцати лет. Фотографии выполнены в кустарных условиях при бытовом освещении с использованием вспышки. Оп-па! Последнее восклицание вырвалось у Волина непроизвольно, когда понятой не без интереса сдвинул одну из карточек. На открывшемся снимке была изображена девушка лет восемнадцати, брюнетка. Анастасия Сергеевна Пашина. Собственной персоной. Вторая жертва.

– Позвольте-ка. Волин повернулся и, не слишком вежливо потеснив понятых, принялся перебирать фотографии. Одну за другой. Брал и откладывал в сторону. Снимка Ладожской не было. Как не было снимка и третьей жертвы. Впрочем, это ничего не значило. Мог существовать и второй пакет. Или, скажем, Ладожская, в отличие от остальных, отказалась фотографироваться. Надо проконсультироваться с психиатром. Можно ли расценивать увлечение подобными фотографиями как показатель психических отклонений? Волин пошлепал карточкой Пашиной по ладони, повернулся к сержанту:

– Берите понятых и осмотрите третью комнату и кухню.

– Так точно, – козырнул тот и, зардевшись, даже не приказал, а попросил пару: – Пойдемте, пожалуйста.

– А как же фотографии? – с сомнением и большим сожалением спросил понятой, кивая на рассыпанные по одеялу снимки. – Придется же, наверное, опознавать… гхэ… этих девушек? Или как?

– Порнография, – оценила презрительно понятая и, злобно зыркнув на мужа, добавила: – Иди уже, козел старый. Тебе еще на этих девок заглядываться. Постеснялся бы. Сержант стушевался, переводя взгляд с мужчины на женщину.

– Сержант!

– Слушаю, товарищ следователь, – отозвался тот.

– Посмелее, посмелее, – понизив голос, ободряюще кивнул Волин. – Не тушуйся, парень.

– Так точно, – сержант кашлянул. – Товарищи понятые, попрошу прекратить базар и следовать за мной. Волин едва заметно улыбнулся. Ничего, пообтешется со временем.

– Аркадий Николаевич, – послышалось от двери.

– Заходи, Саша, – отозвался Волин. – Я здесь. Оперативник заглянул в комнату.

– Докладываю, участкового в травмпункт отвез. Камикадзе этого нетрезвого медикам сдал. Запрос насчет дачи-деревни отправил, но готов будет не раньше завтрашнего утра. Там в какие-то реестры надо лезть. Муть, короче, сплошная. Позвонил в прокуратуру, Левка еще не возвращался, но я передал все, как вы сказали. А у вас что? Что-нибудь интересненькое нашли?

– Да есть кое-что, – кивнул Волин. – Подойди, полюбуйся. Наш стоматолог, оказывается, тот еще пострел. Саша протопал через комнату, оставляя на ковровом покрытии грязные следы. Остановился у кровати, оценил одним взглядом количество фотографий, кивнул одобрительно:

– Силен дядя. Для стоматолога, я имею в виду. – Взял одну карточку, покрутил в руках. – А ничего себе девица. У этого Баева со вкусом все в порядке. Саша взял вторую карточку, затем третью, внезапно лицо его вытянулось.

– Что? – заинтересовался Волин. – Знакомую увидел?

– А? – Оперативник взглянул на него, затем принужденно рассмеялся. – Да нет, показалось, что на одноклассницу похожа. Но эта, пожалуй, помладше будет. Да и замужем моя одноклассница. Все у них с мужем вроде в порядке. Чего бы ей на сторону-то бегать?

– Да? – Волин взял из рук оперативника карточку, посмотрел. Симпатичная девушка, лет двадцати пяти, хрупкая, но не худая. Стоит на цыпочках у окна, вполоборота, вытянувшись в струну, забросив руки за голову. Кажется, еще секунда – оторвется от земли, взлетит. И, в отличие хотя бы от той же Пашиной, видно, что эту девушку нагота вовсе не смущает. Она осознает красоту своего тела, потому и смотрится не пошло, достойно. К лицу ей нагота. Хорошая фотография. Трогательная, беззащитная. Нет, прав Саша. Есть у Баева вкус к женщинам. – Знаешь, Саша, а ты все-таки поинтересуйся у этой своей одноклассницы, не посещала ли она институт стоматологии. Риск все-таки немалый. Одному господу известно, что этому психопату взбредет в голову завтра. Глядишь, останется муж этой дамочки безутешным вдовцом. Так что не поленись, спроси.

– Хорошо, Аркадий Николаевич, – кивнул оперативник. – Спрошу.

– Нет, не «спрошу», а обязательно спроси.

– Обязательно спрошу.

– Молодец.

– Товарищ следователь, – в спальню заглянул пионеристый сержант.

– Нашли что-нибудь?

– Пойдемте, посмотрите сами. Соседняя комната, судя по всему, служила Баеву кабинетом. Обитые деревянными панелями стены, пол, затянутый ковром. Посредине – зубоврачебное кресло и софит на высокой треноге. У стены сервировочный столик на колесиках и обшарпанный медицинский шкаф. На стальных, застеленных марлей полках выстроились какие-то пузыречки, флакончики, аккуратно разложены стоматологические инструменты. Увидев все это богатство, Саша неожиданно побледнел и поежился.

– Ты что, Саш? – удивленно поинтересовался Волин.

– Вот не люблю я этого, – пробормотал оперативник. – Знаете, Аркадий Николаевич, что страшнее зубной боли?

– Нет. И что же?

– Врач-стоматолог. Волин хмыкнул. По их-то версии выходит, что врач-стоматолог – причем конкретный врач, Баев, – страшнее не только зубной боли. Понятые топтались в сторонке, а сержант стоял посреди комнаты с видом Колумба, осознавшего вдруг, что довелось ему ненароком открыть самую индустриально развитую страну.

– Ну, сержант, хвастайтесь, что тут у вас.

– Во-первых, вот, – тот указал на деревянные панели над письменным столом, оклеенные желтыми бумажками-»памятками». Листки испещрены ровными строчками. Правда, почерк у Баева был мелковат, это Волин заметил еще при первой встрече. Ему пришлось подойти к самой стене и наклониться, чтобы прочесть. «ХХХ-8893. Катя. Готова на все 25 часов в сутки»; «ХХХ-7167. Лена. Это что-то!!!»; «ХХХ-2513. Мурзик»; «ХХХ-5414. Верунчик. Берет-дает». Следующие записки так же не радовали разнообразием. Судя по количеству «памяток», Баев был редким бабником. Даже еще более редким, чем Саша Смирнитский. Катя, Лена, Мурзик, Верунчик…

– Вот это парень, – усмехнулся Саша. – Не мужик – клад. – Волин покосился на него. – Гад, конечно, – торопливо поправился оперативник, – но кобель-то первостатейный. Против правды не попрешь. Листков оказалось гораздо больше, чем «спальных» фотографий.

– Так, – скомандовал Волин. – Саша, ты смотри с той стороны, я – с этой. Ищем Ладожскую.

– Понял. – Оперативник принялся рассматривать листки. Бормотал себе под нос: – Зараза, одни только номера да имена. Не мог фамилии записать. Опс. Нашел!

– Где? – Волин метнулся к нему. На листке значилось: «ХХХ-4071. Аллочка. Золото».

– Она? – спросил оперативник.

– Она. Алла Викентиевна Ладожская. – Волин повернулся к сержанту. Конечно, листки так или иначе обнаружили бы, но похвалить все равно стоило. Парень из кожи лез, чтобы угодить. – Молодцом, сержант. Глазастый. Давай свое «во-вторых». Сержант зажмурился, как кот, которого принесли с мороза и угостили сметаной.

– Во-вторых, вот, – он указал на записную книжку, лежащую на столе. Обычную, черную, с лубочной картинкой на обложке. – В ящике была спрятана. Под бумагами. Я платком брал, отпечатков не осталось, можете не волноваться. Посмотрите, товарищ следователь.

– Аркадий Николаевич, – поправил Волин. – А насчет платка, молодец, что догадался. Волин осторожно, не поднимая со стола, открыл записную книжку. В принципе она представляла собой дубликат записок-»памяток». Те же номера и имена, только без дурацких комментариев. Присутствовали здесь и телефоны мужчин, очевидно, сотрудников института, друзей, знакомых. Встречались женские имена, рядом с которыми уважительно значились отчества. Но преобладали «Киски», «Мурзики», «Ленки», «Катеньки», «Бабочки» и так далее. Каталог скоротечных романов, романчиков и просто случайных связей. По баевской записной книжке можно было бы написать десяток-другой любовных «нетленок», объединенных общим главным героем. «История головокружительных похождений повесы-маньяка». Обчитаешься, если не стошнит. Саша, заглядывавший в книжку через волинское плечо, пробормотал:

– Этот Баев, похоже, на бабах помешанный. Волин перелистнул страничку с буквой Н. Настя. Нет, номера Пашиной нет. А на П? Две записи, одна из которых тщательно замазана черным маркером.

– Видел? – спросил Волин Сашу.

– Пусть меня буржуи застрелят, если это не Пашина. А на