Текст книги "Альтер Эго. Обретение любви (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Глава 7. Игнаша и Матильда
– Серж? У нас разве есть класс по расписанию?
– Сегодня нет, но я могу позаниматься с Игнашей индивидуально, – пытаясь сохранить серьезность, отвечал Сергей, но не выдержал и со смехом снова повалился на диван.
– Стучать надо, – упрекнул Макс, – видишь, что с человеком делается. Нервный срыв.
Максим, в отличие от Залесского, умел сохранять невозмутимый вид в любых ситуациях.
– Извините… Я, может, пойду тогда?
– Да чего уж, оставайся, раз пришел. Кстати, я собирался звонить тебе, – вспомнил Максим. – Скажи, у тебя сольные номера есть? Женские…
– Есть.
Макс удовлетворенно кивнул
– Это хорошо. Тогда пошли куда-нибудь позавтракаем и поговорим. Про номера.
– А можно к нам пойти, я тут с девушкой живу, в двух шагах от метро. Она готовит хорошо.
– Овсянку варить умеет? – отсмеявшись, спросил Залесский.
– Да, еще как. У неё диплом шеф-повара.
– Твоя девушка – повариха?! – тут уже не смог оставаться серьезным и Макс. – Вот так союз. Тогда почему ты такой худой… А-ха-ха… Пошли, Серж, познакомимся. Все у нас с тобой было, а поварих не было!
– У неё свой ресторан, ну… папин, но как свой, – обиделся Игнатий.
– Да не сердись, шучу я. Сам понимаешь… не совсем ты вовремя тут оказался… Извини. А кто же папа её?
– Андрей Ильич Куприянов.
– Да ладно! – воскликнул Макс. – А ведь я его знаю, если не тезка, а самый тот, хороший мужик, спонсором у меня был в проекте, сеть ресторанов Чайнатаун. Он?
– Он.
– Отличная партия. Это я про девушку, – приобнял он Игнашу. – Не дуйся, ко мне привыкнуть придется, если хочешь с нами работать. А ты вроде хочешь… Ну, раз приглашаешь, так пошли овсянку варить. Собирайся, Серж, хватит валяться.
– Я в коридоре, может, подожду? – предложил Игнатий. Парень явно был без комплексов.
– Нет, мы… вечером закончим, – ухмыльнулся Макс, глянув на Сергея.
– Ладно, раз приглашают на домашний завтрак – пошли, – согласился Залесский, – только я сначала помоюсь.
– О-о-о-о, если Серж в душе – это надолго, – пошутил Лазарев. И подумал, что каламбур суть есть истина. Только не “надолго”, а “навсегда”. Но утяжелять утро философией не хотелось. На столе красовался не убранный в тайник чайник – это навеяло мысли более приятные. – Подождем, что делать. Хочешь кофе?
– Можно.
– Хорошо, давай по одной и расскажешь мало-мало о себе, как чукча в балета папала.
Игнатий хотел обидеться, но Сергей отмахнулся от Лазарева и пояснил:
– Ты, Игнаша, на него внимания не обращай. Сам же видел, что с такого взять. Больной на голову. А ты не обижай мальчика! Не все твои шуточки переваривают, – развернулся он к Максиму.
– Ничего, привыкнет. Иди уже, русалка, без воды не живущая.
Душ был оборудован при кабинете и назывался “премьерский”, остальные душевые кабины располагались в конце этажа за раздевалками. Макс любил комфорт и уединение и чтобы никто в личное пространство не врывался.
Но Игнатий оказался настолько непосредствен, что сердиться на него не имело никакого смысла.
Они пили уже по второй чашке, и Игнаша от истории о том, как он оказался в балете, перешел к саге о встрече с дочкой господина Куприянова, девушку звали Офелия. Потрясающее имя, Максим представил себе бледное, тщедушное, молчаливое существо с опущенным долу взором. С образом поварихи это не очень вязалось, но связать два в один он не успел. Дверь снова без стука распахнулась, и на пороге возникла Инна Гасилова, а рядом с ней еще одна женщина – яркая брюнетка внушительных размеров. Во всяком случае два Игнатия в неё точно поместились бы, а может, и два с половиной.
Максим кивнул Гасиловой, но с дивана, на котором они с Игнашей расположились, не встал.
– Доброго утра, Инночка. Чем обязан твоему раннему визиту?
Гасилова без приглашения тремя широкими гренадерскими шагами достигла середины кабинета, брюнетка – шагами поменьше, но не отставала от предводителя. "Лесбиянки, что ли? " – мелькнуло у Макса, но он отмел эту мысль, перехватив взгляд брюнетки, устремленный на Игнашу.
Гасилова выдержала паузу, указующий обвинительный перст в семи тонких золотых кольцах уперся в Игнатия и она изрекла:
– Ты! Почему на репетицию не явился?
Парень внимания не обратил на разгневанную матрону, он смотрел на брюнетку. Новая догадка Макса превратилась в уверенность, когда Игнатий пролепетал,
– Феля. А ты чего тут?
– Нет! Это ты чего тут? Опять по бабам пошел?! Ты же обещал, ты мне обещал, – растеряв всю свою решительность, она хотела уже зарыдать. Максим упредил.
– Уверяю вас! Это совершенно безосновательные подозрения.
Гасиловой не понравилось, что разборка перешла в неправильное русло. Пытаясь исправить положение, Инна приступила к Игнатию вплотную, теперь он смотрел на неё снизу вверх.
– Еще раз тебя спрашиваю, почему ты не на репетиции? – отчеканила она.
– Инночка, что ты так наехала на человека? – встрял Макс. – Садись, выпей кофе, обсудим.
Он встал с дивана, предлагая место Гасиловой.
– Не собираюсь я тут с тобой кофея распивать, Лазарев. У меня премьера через неделю!
– Поздравляю, – усмехнулся Макс – он прекрасно был осведомлен о положении дел в коллективе Инны. Гасилова прогорала. Надеялась на мужской балет и солиста Игнатия. Но на него уже надеялся и Максим.
– Извини, но Игнаша совершенно ни при чем, он на класс пришел, как обычно.
– На какой класс?
– К Залесскому. Разве ты не знаешь, Игнатий у нас танцует, солистом. В концертах, весь сезон до июля.
– Что? Это правда, Игнатий? – Гасилова не поверила. – Он у меня танцует! И я не позволю… Ах ты, шестерка, перебежал? Неустойку мне будешь платить, так и знай!
Игнаша, хлопая глазами, промычал что-то нечленораздельное, его сейчас больше тревожила разгневанная Офелия.
В душевой раздался стук, Феля обратила внимание на звук включенной воды.
– А-а-а-а-а-а, вы мне тут зубы заговариваете, а она там!
– Кто?! – не понял Игнаша.
– А вот кто!
Феля подскочила к двери душа и распахнула её одним рывком. Матовая панель кабины также не была задвинута. Вся компания воззрилась на мокрого Залесского в костюме Адама. Сергей смывал мыло с головы и не мог видеть зрителей.
– Закрываться надо, – второй раз за утро сказал Максим.
– Извините, – выдавила Феля и тихонько притворила дверь.
– Фелечка, ну какие тут бабы? Ты что, не понимаешь? Они же геи, – приободрился Игнатий, с одной из разгневанных женщин он нашел консенсус. С Гасиловой было труднее, но тут за дело принялся Макс.
– Инна, разве Игнатий договор подписывал?
– Договор устный был! И тебе-то какое дело до него? Игнатий, идем! – Гасилова развернулась без тени сомнения, что отщепенец последует за ней.
Офелия, увлеченная порывом Инны, пошла, Игнатия Макс остановил.
– Нет, Игнаша, подожди, давай разберемся. С Инночкой у тебя договор был устный? Или… не был? – Лазарев в упор смотрел на Игнашу, гипнотизируя его на правильный ответ. Юноша оказался сообразителен.
– Не припомню… Может, и не был.
– Ах ты паршивец! Я же тебя с улицы подобрала, – возмутилась Гасилова. – Или ты уже поголубел тут?
– Это к делу не относится, – Макс не позволял диалогу скатиться в свару, – мы сейчас о договоре. У нас письменный вариант имеется, так что про неустойку, Инна, в другой раз.
– Письменный? Вот как?! А предъявите, я посмотреть хочу. Феля! Я тебе говорила, я тебя предупреждала…
– Можем и предъявить, – не моргнув, отвечал Макс.
Глаза у Игнаши округлились, но он продолжал честно подыгрывать. Было очевидно, что особым желанием работать у Гасиловой парень не горит. Удивляться нечему – успел попасть в поле тяготения Сержа, оно держало намертво.
Лазарев порылся в ящике стола, извлек несколько листов А-4, заполненных пунктами договора.
– Вот, – листы оказались под носом у Инны, но стоило Гасиловой протянуть руку, как Макс отвел свою за спину, – глазами, Инночка, только глазами.
– Да что я, хабалка с рынка, думаешь, порву, что ли? – возмутилась она.
– Я ничего не думаю, руководствуясь примерами из прошлого. Итак, вот договор, вот Игнашина подпись. Это ведь твоя подпись? – снова взгляд Кашпировского и едва уловимое движение бровями.
– Моя, – энергично мотнул головой Игнатий.
– Постой, Лазарев, там же другая фамилия и имя, ну-ка, дай, – ловкие пальцы Инны ухватили бумаги.
Чтобы не порвать, Максим вынужден был выпустить листы. Или это расчет такой? Игнаша и Офелия с интересом следили за изменением в лице Инны. От удивления она перешла к изумлению и наконец к смеху.
– Матильда Петровна Ягужинская? Ты хочешь сказать что… Игнатий… а-ха-ха-ха… боже мой, какой идиотизм, а я-то поверила. Лазарев, ты в своем уме? Может, и паспорт Матильды мне покажешь с Игнашиной фотографией?
– Паспорт не покажу, он и не нужен. Это театральный псевдоним, который по договору указывается в афишах и прочей рекламной продукции. У нас есть такой пункт, и это больше для заказчика, – продолжал пространно объяснять Максим, – а со мной Игнатий Илларионович заключал соглашение под паспортным именем, как раз когда ты пришла. Это его добрая воля, насильно я никого к себе в антрепризу не тяну. Если он передумал, то и договор с Матильдой мы аннулируем без неустоек из уважения к таланту.
– Каких еще неустоек? – обрела дар речи Феля. – Вы что его делите? Игнаша, пошли домой! Там ты мне все объяснишь!
– Конечно, Фелечка, я все… только я не успел сказать тебе…
– Что? – глаза Офелии снова налились слезами. – Ты меня бросаешь? А Инна предупреждала…
– Предупреждала, – поддакнула Инна, – причем геи гораздо хуже блядей! Прилипнут так, что и не отвяжешься.
– Именно поэтому ты и решила собрать мужской балет? – поддел Макс.
– Не поэтому! Сейчас актуально… Да ну тебя к черту, Лазарев, ты как угорь, скользкий. И что такого в твоей антрепризе пидорской? Весь город про вас с Залесским знает, а как медом намазано. И чем ты берешь только? Членом? Чем им лучше, что от меня к тебе рвутся?
– Кормить надо, тогда не улетят, – ответил Макс. – Бумаги верни, будь любезна.
– Подавись своим договором! – Гасилова швырнула листы и развернулась на каблуках к двери, но с порога еще раз пророчески изрекла с убежденностью Кассандры: – А ты, Феля, пожалеешь, помяни мое слово. Пожалеешь!
Дверь за Гасиловой захлопнулась одновременно с тем, как открылась дверь душа. Причесанный, выбритый и полностью одетый Залесский присоединился к компании.
– Добрый день, – вежливо произнес Сергей с легким поклоном и вопросительно посмотрел на Макса. – Я что-то пропустил?
Круглое лицо Офелии залилось краской и цветом стало похожим на помидор фирмы “Лето”.
Максим подавил улыбку.
– Не очень много. Инна Гасилова заходила с визитом, приглашала на премьеру.
– А-а-а… ну… пойдем, наверно?
– Если не совпадет с нашими мероприятиями. Еще договор смотрела.
– Какой?
– Мотин. Неважно… Матильда у нас давно не работает, значит, и псевдоним свободен, мы его Игнатию передадим вместе с остальными условиями. Мотя прилично получала, – заверил он Игнашу. Хотя тот и не пытался возражать, в правовых вопросах он явно не был так силен, как в танцах на пуантах.
– Ладно. Но кто-то кашу обещал, – напомнил Залеский.
– Да! Вот! Я же и говорю, – Игнаша, опасаясь, что его в очередной раз перебьют, выпалил одним духом. – Фелечка, я пригласил Сергея и Максима к нам в гости и обещал им твою фирменную овсянку с сухофруктами. Ты ведь не против? Я им сказал, что ты варишь кашу лучше всех в городе, а может, и в мире.
Лицо Офелии осветилось улыбкой прощения.
– Ну, ты уж скажешь тоже… в мире…
– Так мы можем рассчитывать? – спросил Максим.
– Конечно, я буду рада, – еще шире заулыбалась Феля, – я очень люблю гостей, а Игнатий редко приглашает.
С Максом она говорила свободно, а вот встречаться глазами с Сергеем избегала.
– Каша – это хорошо… Мне на ум пришел один смешной южный анекдот, – собирая с пола листы, начал рассказывать Макс, – вернее, игра, это проделывают на юге с вновь прибывшим отдыхающим, когда идут купаться. Ему предлагают зайти в воду по грудь и поиграть, похоже на “баба сеяла горох”, но слова другие. Говорить надо: “Я не ем кашу”, и сразу же нырнуть, просчитать под водой до трех, вынырнуть и повторить.
– И что, – не понял Сергей, – когда смеяться?
– Ты не дослушал. В то время, как новичок сидит под водой, коварные купальщики кричат хором: “Ну ешь дерьмо”. Весь смысл в том, что он не подозревает о подставе. Они знают, а он нет!
До Фели дошло раньше всех, она закрыла лицо руками и затряслась от смеха, за ней Игнаша. Макс скромно улыбнулся. Залесский чуял подвох, но не мог понять, в чем заключается.
– Лазарев!
– Что, дорогой? Ты гневлив, как Аполлон Бельведерский.
Ремарка вызвала новый приступ смеха. Сергей только пожал плечами и покрутил пальцем у виска.
– Я тебе потом объясню, – давясь от смеха, пообещал Игнаша. – Аполлон Бельведерский…
Они вышли из студии и остановились на ступенях крыльца. Оно было защищено типичным “козырьком”, какие часто встречаются на Петроградской стороне в старых домах. По проекту фасад сохранили в неприкосновенности, и снаружи дом ничем не отличался от своих собратьев дореволюционной застройки. А двор, заваленный снегом, ничем не отличался от дворов блокадного Ленинграда зимы сорок третьего года.
– Да что же такой за день сегодня, – не выдержал Максим, – не Гасилова, так снег… Хорошо на машине не поехали, – он махнул в сторону погребенных под грязно-серыми шапками машин и обреченно зашагал напрямки.
– Максим, из двора направо и там за Дворцом культуры снова во двор, – пристроилась в следы Макса Феля, – нам недалеко совсем, через двор пройдем, а во втором как раз…
– Что, господин Куприянов не мог вас получше поселить, чем в доме с двором колодцем… а… Черт! Опять полные ботинки снега…
– Мы высушим, вы не переживайте. И дом не с колодцем, сами посмотрите. Там внутри все перестроили.
Игнаша с Сергеем шли молча по тем же самым протоптанным следам. Наконец выбрались на Каменноостровский, благополучно промесили снежно-соляную кашу у бывшего Дворца культуры Ленсовета и завернули под арку во двор-колодец. Проезжая часть была почищена, тротуары – нет. Сразу из-под арки – здоровый сугроб, и в нем бабка с клюкой барахтается. Сергей с Игнашей вытащили бабушку из снега, Феля отряхнула, Макс нашарил в сугробе клюку.
– Ах вы, мои дорогие, спасибо! Сыночки, доченька, – запричитала бабулька, – дай вам Бог здоровья. А я-то увязла! Ой, там еще сумка моя, сумка-то.
– Ну что за день! – Макс снова полез в сугроб, нарыл сумку, похожую на саквояж, отдал пострадавшей от нерадивости городских служб бабушке, вытряхнул снег из перчатки.
– Да недалеко уже, – заверила Феля, – за спортплощадку, и там наш лифт.
– Лифт? – переспросил Максим.
– Ну да! Там паркинг внизу, а на втором уровне двор… Пошли, а то вон вы весь мокрый. До свидания, бабушка!
И Феля потащила Лазарева вперед.
– Вот она такая у меня, – одобрил Игнатий, – всех спасает.
Дом Офелии действительно не было видно с проспекта. Высотку возвели на месте нескольких домов, ни один из них не выходил фасадом на улицу, они группировались вокруг двора колодца и были разрушены полностью, поэтому строение из стекла и бетона беспрепятственно поднялось внутри старого квартала. Тринадцать этажей элитной недвижимости, собственный, огражденный решеткой охраняемый двор, к которому их поднял бесшумный просторный лифт. Ухоженный, без единой снежинки двор, вымощенный плиткой, деревянные скамьи, в центре двора круглая чаша фонтана, снег сметен даже со странных лаконичных фигур, которые вполне вписываются в архитектурный стиль дома.
В подъезде Макс присвистнул и сказал Сергею:
– Ты посмотри только, что делается. Какая конторка у консьержа, сигнализация, холл с зимним садом…
– Да, красиво, – согласился Сергей.
Феля тем временем что-то тихонько бубнила на ухо Игнатию. Тот согласно кивал и посматривал в сторону Залесского и Лазарева.
– Ну, не знаю, они где-то за городом живут, – расслышал Макс окончание разговора.
– Просто спроси! – наседала Феля. – Все равно будете ждать, пока я готовлю.
– Спрошу, Фелечка.
Поднялись снова на лифте, на площадке их было два пассажирских и один грузовой.
В квартире Максим уже и не свистел, только оценивающе оглядывался.
Феля с порога по-хозяйски начала командовать, сняла с Лазарева все мокрое, унесла куда-то вглубь квартиры сушить. Любовное гнездышко Офелии и Игнатия соединяло в себе студию с комфорт-классом “евро”. Было очевидно, что здесь еще на стадии перепланировки поработал дизайнер.
– Нравится? – спросила Феля, довольная удивлением Макса. – Папа дольщиком был в строительстве и вот… Ну, Игнаша, – она показала глазами.
Игнатий отвлекся от устройства места для Залесского и мимоходом сказал:
– Фелечка предлагает, пока снегопады, чтобы не мотаться туда сюда, может, вы тут поживете?
– С вами? – уточнил Максим и многозначительно повел глазами в сторону Сергея, который уже устроился на низком диване, положил ноги на валик.
– Нет, зачем с нами, через три этажа есть пентхаус, он тоже наш и там никто не живет. Папа хотел его в аренду сдавать. Ключи у меня.
– Заманчивое предложение… Давайте мы позже обсудим?
– Тогда я на кухню, а вы располагайтесь, можете телевизор включить.
– Да мы так посидим. В ванную можно сначала, а то снег этот грязный, – поморщился Максим.
– А бабушка смешная такая, – прыснула Феля, она все свободнее общалась с Лазаревым, было очевидно, что он приятен ей, несмотря на то, что Игнатий так открыто объявил об отношениях Лазарева и Залесского, да и Инна на эпитеты и уточнения не скупилась.
Макс оценил дружеское расположение Офелии, приязнь оказалась взаимной. Фелю совершенно не шокировали ни его мат, ни манера называть вещи своими именами.
В ванной она выдала Максу полотенце и заявила:
– Хотите, можете и душ принять, или хоть ноги погрейте в воде, а то промерзли же. Костюмы спортивные Игнашкины вам не подойдут, но у нас есть большой папин халат, а я бы пока и брюки посушила, штанины-то мокрые.
– Нихрена город не чистят. А пожалуй, не откажусь от душа. Сантехника у вас, как в Версале…
– В пентхаусе еще лучше. Серьезно, Максим, оставайтесь. Хотя бы на несколько дней. Я открою. Там очень хорошо, правда, вид на крыши.
– Это даже романтично. Ладно, поговорим еще. И я неловко себя чувствую с этим “Вы, Максим”. Лучше – Макс и на ты.
– Давай, – улыбнулась Феля. – Ну… вот полотенце, вон халат висит, с кранами разберешься, гель, шампунь – на полочке. А я пойду уже на кухню. Сергей кашу просил, а уже, наверно, обедать пора.
Домашность Фели обволакивала, как пуховое одеяло, легкое и теплое. Через полчаса Лазарев почувствовал себя как будто сто лет тут жил. И халат господина Куприянова впору пришелся…
По квартире плыл изумительный аромат корицы и муската.
Максим понял, что зверски хочет спать – после душа, что ли, или ночь на узком диване впрок не пошла.
Он опустился в кресло, часть кожаного мебельного уголка перед плазмой уже занимали Сергей и Игнаша. Увлеченные обсуждением вариации Актеона, они не обратили внимания на Лазарева, показывали позы на пальцах, сыпали французскими терминами. Вот уж родственные души! А в самом деле… хорошее тут место, может, и права Офелия, умная девушка. Что же так спать-то хочется…
– Макс, Максим… пойдем…
– М-м-м-м… Куда? – Лазарев потер глаза. Уснул все-таки…
– На кухню, – это Феля трясла его за плечо, – я оладьи испекла и кашу сварила. Мальчики уже там.
– Ну кто бы сомневался. Где каша, там и мы. Идем. Феля, постой, а скажи мне, на чье имя апарты?
– Какие? – она присела на диван.
– Пентхаус, или как ты это называешь.
– На мое и Игнашино, пополам.
– Папа знает?
– Конечно, он не был против.
– И давно вы… вместе с Игнатием?
– С его выпускного курса, – Феля улыбнулась воспоминаниям. Макс подумал, что она гораздо моложе, чем показалась ему вначале. – Как-нибудь расскажу. Пойдем, оладьи остынут.
Еще через полчаса Лазарев мог только с сожалением смотреть на блюда, что были выставлены перед ним.
– Вот это попробуй еще! – уговаривала Офелия.
– Не могу, Феля! Глазами бы все съел, но… не могу.
– Ладно, и то хорошо, я хоть одного накормила по-человечески, а то эти-то, – она кивнула на Сергея и Игнатия, которые довольствовались кашей и соком, – не едят ничего.
– Ничего себе “не едят”! Игнатий, прекрати жрать, а то я тебя не подниму, как Ленку! – заявил Сергей. – Все, отдай мне кашу.
– А тебе, значит, можно? – возмутился Игнаша.
– Мне можно, я не балерина, – Сергей экспроприировал тарелку Игнатия, в качестве утешения отдал ему свой бокал, – вот тебе за это сок.
– Не сок, а глинтвейн, – уточнила Феля, – не попробовал даже!
– Я думал сок, тогда отдай, – Залесский забрал стакан обратно.
Максим засмеялся на кислое выражение лица Игнаши.
– А я, выходит, балерина? – вздохнул тот.
– Определенно, Игнатий, ты даже и по договору так будешь числиться, – подтвердил Максим. – Я Гасиловой старый Мотин договор подсунул, там число не пропечатано, мы проект составляли без дат.
– А Мотя это кто? Её правда Матильда зовут, или она тоже не женщина?
– В джазе только девушки, – продолжал смеяться Макс.
– Что? – не понял Игнатий.
– Фильм такой есть старый голливудский, очень смешной. Про двух парней из джаза, один на контрабасе играл, другой, кажется, на саксе, и оба бабами притворялись. Фелечка, извини, я посторонних женщин так называю. Которые вроде Гасиловой и иже с ней, – пояснил Лазарев.
– Так насолили? – Офелия смотрела на него без тени насмешки, скорее, с жалостью, и Максим смутился. Это было невероятно! Но факт…
– Игнаша не обманул, таких вкуснейших оладий я никогда не ел, и джем необычный. Но все рекорды бьет глинтвейн – это шедевр.
Феля улыбнулась уголками губ, поняла, наверно, что Максим разговор переводит, но поддержала игру.
– Рецепт глинтвейна – семейная тайна, мне от бабушки перешла, папиной мамы. Она была поварихой в столовой генштаба, в Москве. Сталина живьем видала.
– Ладно, давайте же выпьем сталинского глинтвейна за знакомство и дружбу, – предложил Макс. – И наверно, нам с Сергеем пора.
– Не думаю, – Феля улыбнулась шире.
– Почему? – Максиму не понравился её тон. Он очень напомнил его собственный там, в студии, когда он рассказывал Залесскому про “баба сеяла горох”. Неужели спелись…
– Как тебе сказать… Зимой без штанов… – задумчиво произнесла Офелия. – Да постирала я их, – рассмеялась она, – все равно мокрые были да в соли, разводами пошли. Куртку рукава оттерла, а брюки пришлось стирать. Высохнут – поглажу.
– Понятно.
– Так что ты с договором этим хочешь? – вернулся к делу Сергей.
– Мы сейчас в стадии оформления театра-студии, если получится, то это будет негосударственное коммерческое предприятие. Ну… неважно, главное, что тогда мы сможем создать труппу, пусть небольшую. Она и так есть, и Мотя в ней числилась. Опуская подробности… Вместе с псевдонимом Игнаша получит и оклад Матильды. Но нашему дорогому спонсору до поры до времени придется не говорить, что Игнатий мальчик. В любом случае, партии он танцует женские, а под юбку никто ему заглядывать не станет.
– То есть… – глаза Фели округлились, а губы приоткрылись, – то есть… он будет девочкой?!
– В каком-то смысле – да. Но это стабильный заработок, реализация. И это его амплуа.
Максим приготовился к долгим уговорам, но к его удивлению Офелия радостно всплеснула руками.
– Это хорошо! Макс, ты даже не представляешь, как хорошо!
– Почему, Феля? – возмутился Игнатий. – Я что, для мужских партий совсем не гожусь?! Я могу, например, Голубую Птицу.
Максим закрыл лицо руками.
– Голубую Птицу… а-ха-ха… я сейчас под стол лягу, Игнаша… нельзя же так смешить!
– А что смешного-то? Нежинский танцевал, Нуреев танцевал, Лифарь…
– Потому хорошо, что бабы к тебе липнуть не будут! Меня достали эти бесконечные поклонницы, у Гасиловой отбою же не было! – перебила Феля.
– Ну, Фелечка, я разве виноват? Я и повода никогда не подаю.
– Еще не хватало бы подать! И без этого сплошные нервы. Сколько я от них гадостей наслушалась.
– Кстати, а как ты меня нашла сегодня? – вспомнил Игнатий.
– Я и не искала, Инна мне позвонила, говорит: “Игнаша твой там с Лазаревым бл… – она осеклась, – ну… репетирует". Я и пошла с ней.
– Интересно, а Инна откуда узнала? – потягивая глинтвейн, спросил Залесский.
– Кто-то со вчерашнего класса слил инфу, – Максим встал из-за стола. – Ну что, идем в комнату, у меня в ноуте проект есть, подрихтуем его, забьем числа, и вперед. Если Феля не против, значит, и Игнаша согласен? А Ленке тогда атанде, пусть худеет.
– Да, Макс, избавь меня от неё! – обрадовался Сергей. – С Игнатием идеально все. Неужели Гасилова так тебя научила, Игнаша?
– Нет, я еще в академии когда учился, к Нинель Кургапкиной в театр бегал, сначала в шутку, для капустника какого-то просил показать пальцы, а потом, ну вот не знаю, она меня стала учить, ей нравилось. Никто не знал. Она мне такие номера свои передала, “Весенние воды” Мессерера.
– “Весенние воды” – это же раритет!
– Вот видишь, Игнаша, Макс уже думает, как нас продать.
– А что такого, – неожиданно рассердилась Феля, – у вас своя работа, у него – своя. Нет бы спасибо сказать!
– Да мы и так ему в ножки кланяемся, спасибо вам, господин директор.
– А уж я-то как поклонюсь, – без тени шутки сказала Феля, – папа обещал, если Игнаша найдет работу, то мы поженимся, а за безработного не пускает.
– Правильно делает, – одобрил Лазарев, – с такими талантами и за безработного. Да за одни оладьи женихи в очередь будут стоять.
– Вот еще, – Феля передернула плечами, – нужны они мне. Ой, ну это же надо, Игнаша будет Матильдой. А я папе не скажу, пусть пока не знает! Потом разыграю его.
– Бедный папа, – покачал головой Максим.
– А нечего запрещать, условия ставить. Я сама решу, когда и за кого мне замуж выходить… Уже решила! За Мотю… ха-ха-ха… Макс, ну ты куда, съешь еще что-нибудь.
– Не-е-е-ет! Мне и так три дня теперь железо в тренажерном зале кидать за этот завтрак. Пошли, пошли…
– Ладно, идите, я тут уберу все, а потом наверх сходим, посмотрим пентхаус. Вам понравится.
– Да уж лучше, чем снег грести, – заранее согласился Сергей.
