Текст книги "Миражи (СИ)"

Автор книги: Иван Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава 11

Антаблемент

Виктор достал из кармана маленький блокнот и карандаш. Он быстро перевернул занятый лист, но Ника заметила, что там был рисунок, какое-то дерево. На свободном листе Виктор несколькими чёткими линиями обозначил угол портика.

– Смотрите, всё не так страшно, – Вероника наклонилась к рисунку и следила за карандашом, – Архитрав – нижняя часть антаблемента, – Виктор обвёл область, о которой рассказывал, а потом острый грифель пошел по линии основания, – это просто балка, основная балка, которая перекрывает пролёт между двумя смежными колоннами, она может быть целой, тогда говорят, что это «архитравное перекрытие», характерно для дорического и тосканского ордера, а вот ионический и коринфский имеют ещё и горизонтальное членение, скорее всего изначально это было связано с разной длиной строевого леса, а потом вошло в ордерную систему, как характерный признак. Про ордера скажу позже, – Ника кивнула, не отрывая глаз от кончика карандаша.

– Дальше идёт фриз – самая широкая часть антаблемента, – продолжал Вяземский, – в переводе с французского фриз – украшение, это средняя горизонтальная часть расположена между архитравом и карнизом, она так же различается в разных ордерах: в дорическом членится, а в ионическом и коринфском заполняется сплошной лентой рельефов или оставляется пустым. И, наконец, верхняя часть антаблемента – карниз, от греческого «кривой», он имеет функциональное значение – защищает стену от дождя, потому выступает.

Карниз самый сложный элемент, хотя он не так бросается в глаза, как, например, фриз. Состоит карниз из нескольких деталей. Всегда делится на три части: поддерживающую, вот она, – Виктор выделил на рисунке жирнее, – свешивающуюся и венчающую. Основная – свешивающаяся, её ещё называют выносной или слезниковой плитой, на её нижней поверхности делали выемку, чтобы прервать поток дождевой воды, когда вода стекала по карнизу и встречалась с этой выемкой то собиралась в каплю в виде слезы, потому так и стали называть.

Слезниковая плита заметно выступает, и снизу поддерживается так называемым модульоном, от слова модуль, по латыни модулюс – мера, поскольку в архитектуре всё соразмерно, то и вынос карниза составляет один модуль, в разных ордерах он рассчитывается по разному, но чаще принимают за модуль нижний диаметр колонны, а дальше уже для измерения более мелких членений служат части модуля. Модульон бывает фигурный, вот такой завиток, – Виктор пририсовал к выступу деталь.

– Действительно такие штучки есть, – обрадовалась Ника.

– Они разные бывают, теперь вы просто будете обращать на это внимание, потому что знаете. Ну, а это у нас желоб, – Виктор опять выделил жирнее, – он на самом верху карниза, по желобу шли отверстия, которые имели вид львиных голов или цветочных розеток. Вот так, через разные промежутки. Это я вам расписал полный карниз, он завершает здания снаружи, поддерживает кровлю, – карандаш обозначил угол портика и оторвался от бумаги.

Ника посмотрела на Виктора, и он увидел что в глазах её светится радость. Это было необычно, что она восприняла его объяснения именно так, но и хотел бы от её такой реакции, потому, что объяснял ей с такой же радостью.

Процесс передачи знания всегда увлекал его. Когда на чистом листе памяти в сознании человека отпечатывались образы, они складывались в некую систему, приобретали форму, ассоциировались с чем-то уже знакомым, расширяли восприятие пониманием и оставались навсегда. Вероника была удивительно восприимчива. Она впитывала в себя новое с жадностью, и от этого хотелось передать ей как можно больше.

– Если бы все мои студенты слушали так как вы, – сказал Виктор.

– Если бы я могла стать вашей студенткой, – покачала головой Ника.

– Значит не утомил?

– Нет, нет! Что вы, я только начала разбираться, и это так замечательно.

– Знакомое чувство, когда я в первый раз обложился книгами и, наконец, разобрался в красивом и загадочном слове «антаблемент», то испытал восторг.

– А почему вам надо было знать это?

– Когда-то давно, ещё до экономического ВУЗа, был у меня в гуманитарном такой предмет как сценография, оформление сцены декорациями. А декорация часто воспроизводит архитектурные сооружения, вот я и заинтересовался, встретив незнакомое слово.

– Вы всегда интересуетесь так глубоко?

– Должен признать, что всегда. Я не люблю не понимать чего-то, незнакомое слово в тексте раздражает и тормозит моё восприятие целого. Не самое лучшее качество, бывает, что я очень подолгу разбираюсь в сути. Да и вообще. Вот мы бы уже полмузея обошли за то время, пока я вам тут объяснял.

– А разве главное обойти?

– Хорошо, что вы так думаете, очень хорошо. Ладно, объяснений осталось уже не так много. Итак мы рассмотрели полный антаблемент, во внутреннем горизонтальном членении стен он воспроизводится частично. Это моё собственное наблюдение, и я не ручаюсь, что оно академическое, и всё-таки теперь смотрите на потолок белой гостиной. Над пилястрами, которые имитируют колонны, мы видим не что иное, как фриз, а над ним карниз, пропущена только нижняя часть – несущая балка, и карниз стоит непосредственно на капителях – верхних частях колонн. Но сам он, как и положено, трехчастный: поддерживающая нам почти не видна, она за модульоном, который мы видим тянется лепной полосой под небольшим выносом, а дальше желоб, он как бы и часть потолочного лепного фриза и окончание антаблемента. Кстати излюбленной капителью Камерона была ионическая.

– Вы обещали про это.

– Это совсем просто. Ордер – то есть система. Она существовала и в древнейшие времена, иначе, как же было строить, но канон сформировался в Греции. Совокупность несущих и несомых частей. Тут надо смотреть на колонну-капитель и на антаблемент вместе, – Виктор опять перекинул лист блокнота и принялся рисовать, – мы сейчас рассмотрим только классические ордеры, они своё название получили от тех областей Греции, где формировались – дорический, ионический и коринфский. Дорический самый древний, он массивный, несколько приземлённый, его колонна очень проста, без излишеств – круглая подушка-эхин и верхняя плита-абак у капители, а сами колонны расширяются книзу, они не гладкие, а в рубчик – этот желобок называется каннелюр, и он так же различается в ордерах. В дорической их всего двадцать, и они примыкают плотно одна к другой. База – то есть основание, на чём стоит колонна, отсутствует. В здании колонны располагаются близко друг к другу, ближе чем требует конструкция. Антаблемент членится на архитрав, фриз и карниз, фриз разбит на триглифы и метопы – выпуклые и вдвинутые части. Триглиф в свою очередь разбит продольными бороздками, он соответствует модульону и всегда расположен под ним, а метопа – это либо гладкий промежуток, или украшенный рельефом, реже росписью.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

Монархист

Наброски один за другим появлялись на бумаге, Вероника снова следила за карандашом.

– Теперь смотрим ионическую колонну – капитель более сложная, она с валютами – завитками, похожими на папирус перехваченный завязкой, эхин и абак часто украшены орнаментом, явно чувствуется восточное влияние. Основание колонны состоит из плинта – квадратной плиты и двух валов, архитрав ступенчатый из трёх полочек, фриз гладкий или со скульптурным орнаментом, или надписями, карниз в основании членится на несколько выступающих одна над другой декоративных полос и потому даёт значительный вынос. Сама колонна обработана каннелюрами, которые отделяются друг от друга дорожками, в ионической колонне двадцать четыре каннелюры, в разрезе это выглядит вот так, – Виктор нарисовал окружность, а потом провёл по краю фигурную полосу очертания колонны, – сравните с дорической, ощутимая разница, да? – Он нарисовал вторую окружность и другую полосу по краю, – на мой взгляд, ионический – самый стройный и совершенный ордер в архитектуре.

Теперь коринфский – он самый поздний, в Греции использовался редко, а вот в Риме получил своё развитие. Коринфский ордер более декоративен, то есть вот как раз такая, – Виктор указал на ближайшую пилястру, – капитель с двумя рядами листьев аканта, такое растение в средиземноморье, оно дало название орнаменту, самому распространённому в античности. Коринфская капитель похожа на чашу, она расширяется кверху, край характерно вогнутый, угол абаки срезан. Обязательны завитки, которые поддерживают углы абаки. Колонна как и ионическая имеет двадцать четыре каннелюры, архитрав так же схож, да и основание колонны тоже. Собственно это модифицированная в сторону декоративности ионическая колонна. Ну как?

– Да…здорово! А можно мне эти картинки, – попросила Ника. – Виктор протянул ей блокнот. – Спасибо, – сказала она и почему-то покраснела.

– Вот теперь, когда мы будем говорить о Камероне, то вам всё станет ясно. Он был неравнодушен к Риму и потому в решении его интерьеров мы заметим характерные черты коринфского ордера. Пожалуй самым ярким примером будет Греческий Зал в парадных покоях второго этажа. Я потому так подробно расписывал вам это, чтобы там на втором этаже вы не просто смотрели, а узнавали, – Виктор сделал ударение на последнем слове, – это гораздо увлекательнее, и тогда ясно ощущаешь связь времён. Непрерывную связь, она есть стержень нашей цивилизации. Такие связи можно отыскать везде – в литературе, поэзии, в живописи, эстетических и социальных нормах общества, военном деле, юриспруденции, системе образования, и даже в экономике. Главное не лениться искать. Кажется я увлёкся.

Вернёмся к Белой Столовой, Что мы видим? Пилястры с капителями коринфского ордера, лепной фриз. А как вам сервиз?

– Восхитительно!

– Это подарок Николая Первого матери.

Виктор подошел к окну и смотрел на на павильон Трёх Граций, который возвышался в конце центральной аллеи собственного садика Марии Фёдоровны. Из Пилястрового кабинета был устроен сход с небольшим балконом, балюстрадой и мраморными статуями кентавров по краям лестницы, которая плавно переходила в чудесный партерный цветник, за цветником начинался сам садик. Между деревьев виднелась статуя Амура, скамейки с деревянным переплётом вместо сидений и спинок стояли под кустами шиповника. Редкие растения были снабжены небольшими табличками с описанием.

– Во времена Марии Фёдоровны собственный садик наверно представлял уникальное собрание растений. Императрица разбиралась в ботанике, знала латынь, она была первоклассным садоводом и цветоводом, что свойственно немкам, – Виктор вспомнил фрау Фабль и её ферму – милый сентиментальный уголок на зелёной террасе одного из трирских холмов, – на этих комнатах вдовствующей императрицы лежит флёр печали. Мария Фёдоровна и всегда-то была склонна к мрамору греческих и римских урн и изваяний, ей нравились надгробные памятники. Тишина, покой, уединение. Но при жизни Павла она не могла позволить себе так много тишины, как потом, когда осталась одна и выросли дети и не стало мужа. Она любила его и трагическая смерть, и то, что в смерти этой обвиняли их первенца, наследника престола цесаревича Александра, вероятно легло тяжким бременем на плечи этой замечательной женщины. Возможно, она обвиняла себя в чём-то, думала, что могла остановить, не допустить.

И всё-таки надо было жить. У неё оставался ещё её Павловск. До конца дней она не переставала заботиться о нём, украшать, и теперь, несмотря на то, что так мало оставила нам история, что во время Второй мировой всё здесь было уничтожено, незримое присутствие Марии Фёдоровны каким-то образом сохранилось. Может быть всё это из области фантастики, но, сначала ведь было решено вообще не поднимать Павловск из руин. Ленинграду было не до Павловска, и всё же именно с этого пригорода началось возрождение, Павловск стал первым музеем, который открылся для посетителей. Многое здесь утеряно навсегда, и не только война – была ещё и революция. Тогда Павловск принадлежал великому князю Константину, он не считался царской резиденцией и сначала не так пострадал. Но и отсюда забирали мебель и шторы для детских домов, игрушки царских детей. А потом спустя десятилетия уникальные вещи приобретённые Павлом Петровичем и Марией Фёдоровной в их заграничном путешествии распродавались с аукционов, потому что Советской России нужны были деньги для различных нужд, например укрепления органов государственной безопасности. Так при Молотове, кажется, продали гобелены из спальни царицы, они теперь в Америке.

– Да, это всё не правильно, – сказала Ника.

– Много, что было сделано неправильно, иногда мне кажется, что я монархист.

– Правда!? Вы бы служили царю?

– Думаю что да, – подтвердил Виктор, – вернее России, но, поскольку такой возможности у меня нет, я пытаюсь служить российской экономике.

– Получается? – спросила Вероника Она посмотрела на него серьёзно, и Виктор поразился, какой взрослой она может быть. Ника – не ребёнок…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Иногда получается, – ушел он от прямого ответа, но взгляда не отвёл, ему так нравились её зеленоватые глаза. – Иногда, – повторил он, – а случается, что и своя рубашка ближе к телу, никуда от этого не денешься.

– Это понятно.

– Чем занимается ваш отец? – вдруг без всякого перехода спросил Виктор.

– Он хирург, профессор, главный врач города, – улыбнулась Вероника, – управляет отделом здравоохранения.

– Впечатляет. Очень строгий?

– Очень, но справедливый. Он никогда не наказывал меня, даже пальцем ни разу не тронул.

– Разве отец может наказать дочь?

– Может, у меня есть подруги, которым не так повезло с родителями, как мне.

– Да, конечно, случается всякое, и всё же – наказывать девочку? Я тоже не… – Вяземский замялся, ну зачем он про это? – не обижал свою, – свернул он тему.

Глава 13

Имперские тайны

Виктор подошел к окну и смотрел на реку, которая огибала холм, разливалась широкой заводью и снова несла вперед тёмные глинистые воды.

– Славянка такой разной может быть – весной как наполнится талыми снегами, соберёт в себя ручьи – забурлит, потечёт шумно, заторопится вперёд к перекату и дальше к мостам. А летом мелеет, чуть ли не пересыхает, становится ленивой. Осенью опять переполняется уже дождями и так до первого льда. Потом замерзают её притоки, и дети, и взрослые катаются с холмов на санках, далеко выезжают на лёд. Но есть тут и полыньи, родники пробиваются и зимой, так что надо места знать – где кататься, а где можно и искупаться.

Ника рассмеялась.

– А вон там и ваш Аполлон.

– Почему это мой?

– А вы им так восхищались с дороги.

– Говорят, что колоннаду обрушила гроза, но мне кажется – это замысел архитектора. Слишком правильно, простовато смотрелась беседка в этом романтическом пейзаже, да и дублировала Храм дружбы, а так – антик чистой воды. От колоннады ещё и водопад был устроен, до самой Славянки, теперь всё заросло травой, и остались только ступени.

– Люблю смотреть на воду, – сказала Ника, – и реки люблю. У нас красивая река Лена.

– Никогда не был в ваших краях… хотел бы я знать почему так назвали реку?

– К стыду своему не знаю, я не умею так обстоятельно задаваться вопросами истории. Языки – другое дело. Но теперь буду! Вернусь домой, обложусь книгами.

– Да Гугла достаточно, Интернет многие проблемы решает. Таак… опять народ собирается, посмотреть на наследницу Роханского престола, идём, а то ещё два этажа впереди, а время уже к обеду приближается. Вы ещё не проголодались?

– Нет! Пока всё не осмотрю, не уйду отсюда!

– Даже под угрозой мук голода?

– Именно так!

Они оба шутили и глаза их смеялись. И так было легко в этом мире, сохранённом Дворцом, в настоящем и в прошлом одновременно, да, было легко, и близость возникала естественно, несмотря на то, что Виктор и Ника едва знали друг друга. Разницы в возрасте они не чувствовали.

– В таком случае, после осмотра дворца и парка я осмелюсь пригласить ваше высочество поужинать со мной, – церемонно произнёс Вяземский с лёгким поклоном.

Вероника улыбнулась и опустила глаза.

Виктор понял, что молчание в данном случае означает согласие.

– Но продолжим наш осмотр, – перешел он к оставленной теме, – да, после Петра Первого судьбу России стали определять женщины, из которых Екатерина Вторая была самой достойной. Конечно это не оправдывает её средств для достижения цели. Впрочем, пример дворцового переворота был на памяти приближенных молодой царицы. Вопрос отдавала ли она приказ убить своего супруга Петра Третьего, или ретивые царедворцы перестарались и превысили полномочия до сих пор остаётся открытым, но правда в том, что хоронить императора пришлось поспешно, отпевать в закрытом гробу, чтобы подданные при прощании не заметили его синяков и ссадин, а по некоторым сведениям – недостатка пальцев на руке. По этим свидетельствам выходит, что император был не только отравлен, но и убит.

– Какой ужас!

– Да, бедный Петр и еще более несчастный в своем ожидании престола Павел. Сама Екатерина писала в своих мемуарах, что супруг её скончался от желудочных колик. Вся эта история в царской семье с удивительной точностью воспроизводила ситуацию описанную Шекспиром в Гамлете. Павел Петрович стремился узнать подробности смерти отца. Он ненавидел графа Орлова, не исключено, что романтически настроенный цесаревич сравнивал себя с принцем Датским, мать – с Гертрудой, а фаворита императрицы, графа Орлова, соответственно, с Клавдием.

У Екатерины с сыном были сложные отношения. По закону утверждённому Петром Великим, государь мог назначать себе преемника, любого достойного, независимо от родства. Вот Екатерина и решила передать корону не сыну, а внуку Александру. Опять я вперёд забежал. Этому внуку прежде следовало появиться на свет. Когда это произошло, Павел и Мария получили щедрые подарки в виде земель, а внука императрица забрала себе. В её покоях он жил и воспитывался. Сторонница новых методик, Екатерина не позволяла его пеленать, брать на руки и соблюдать рядом с колыбелью тишину. Говорят, что Александр был глуховат, потому что бабушка приказывала стрелять из пушек, чтобы приучить его к этим звукам. Может это сказки историков, но сама Екатерина писала, что Александр рос мальчиком здоровым, весёлым, не страдал простудами. Он вообще не болел. Вероятно, бабушка уделяла внимание его закаливанию.

А Павел всё ждал и ждал когда же мать уступит ему трон. Характер цесаревича испортился. Он и раньше страдал приступами нервного возбуждения и неуёмного гнева, а от долгих лет ожидания стал ещё и подозрителен. Все больше проводил времени в Гатчине, где занимался чем-то вроде «потешных» полков. Он боготворил своего прадеда – Петра Великого.

– При других обстоятельствах он мог бы стать хорошим правителем?

– Уверен в этом. Знаете, когда Павел с женой поехали за границу в большое путешествие, то даже сама Екатерина вынуждена была изменить своё отношение к сыну. До этого она его ни во что ни ставила, а тут от многих людей, к мнению которых она прислушивалась, стали доходить до неё сведения, что Павел Петрович показал себя наилучшим образом и во французском обществе, и при дворе короля Сардинии, да во всех тех местах, где цесаревич побывал, о нём сложилось самое хорошее мнение. Он был прекрасно образован, знал несколько языков, остроумен, доброжелателен, а с женщинами безупречный кавалер. Согласитесь, что характеристика не подходит для угрюмого психопата. Выходит, что от рождения Павел не был таким. Жизнь сделала его подозрительным, нервным. Единственное, чем он страдал ещё и в молодости – приступы гнева. Но кто из русских царей этим не страдал? Разве что Николай Второй, да может быть государь Алексей Михайлович, прозванный тишайший за кроткий нрав. Некоторые историки ставят под сомнение принадлежность Павла к фамилии Романовых, но мне кажется, что если бы Екатерина родила не от ненавистного мужа, а от фаворита, то она не относилась бы к ребёнку с такой неприязнью. Явно прослеживается не одно только нежелание отдавать трон, было что-то ещё. Отношения сына и матери штука сложная, кто теперь скажет любила ли она его, или ненавидела? А вот цесаревич чтил и уважал мать, первое, что он сделал, когда женился – это написал для Марии Фёдоровны нечто вроде правил поведения. И в них было обязательным – уважительное отношение к Екатерине, и строжайше запрещено было хоть в чём то спорить с ней, или на что-то жаловаться.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍