Текст книги "Миражи (СИ)"

Автор книги: Иван Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава 5

Наталья Андреевна

Виктор доехал до своего дома, припарковал машину снаружи на гостевой площадке у ворот и, не дожидаясь пока Игорь откроет, ушел на берег. Мысли о Нике все не давали ему покоя. После дня, проведенного с ней, он не захотел возвращаться в мотель, опасаясь холодности казенного жилья и вчерашней черной пустоты воспоминаний. Но и домой, где все было наполнено ими, идти не мог, там все еще жила Рита. Вяземский оказался между ними двумя: Маргарита и Вероника, его прошлое и… будущее? Да нет, куда там, ему рядом с этой девочкой места нет и быть не может… Что же происходит? Виктор не был наивным юношей, он все понимал, и себя, и ее. Еще в поезде все началось, с первого взгляда, но продолжения не будет. У него достаточно благоразумия и силы воли, чтобы уберечь её от того, что стремительно возросло между ними сегодня. Это все осень, Летний сад, волшебство листопада.

А здесь берег мрачен, темен и сыр. В этом месте до Залива надо было пройти с километр, мимо ограды и потом, если напрямки, то через рябинник, вдоль русла ручья сквозь заросли вербы и ольхи, тогда уж открывались дюны, покрытые низкорослым шиповником. Было так темно, что и тропинки не видно, Виктор хотел достать ключи с брелоком-фонариком, чтобы посветить под ноги, но замер на месте. Слева, выше по ручью, он услышал треск и бормотание, кто-то грузный продирался через кусты.

Медведь? Мелькнула первая дурацкая мысль. Лось? Виктор завел руку за спину, взялся за рукоять “Вальтера”, но был ослеплен лучом мощного фонаря. Невольно он закрылся от света рукой с пистолетом и тут же услышал высокий женской голос,

– Взять его, Кусач! Взять…помогите! Маньяк!

Следом за этим рычание и крепкий удар когтистыми лапами в грудь. Зубы лязгнули у лица, захватили воротник, куртка с треском порвалась, Виктор развернулся к собаке плечом и нечаянно нажал на курок. Прогремел выстрел, собака прянула в сторону, женщина за пределами светового пятна истошно завизжала

– Ратуйте люди! Убивают!

– Свет уберите! – крикнул Виктор, – собаку отзовите! Пристрелю!

Рычащая зверюга снова изготовилась прыгать, Виктор слышал первую команду и как мог тверже приказал:

– Кусач, сидеть!

– Господи! Милиция! – призывала женщина все возможные варианты помощи.

– Милиции с одиннадцатого года нет! Полицейских зовите! И что вы кричите? Не трону я вас! Назад, Кусач, сидеть!

– А ты не командуй тут, что по кустам-то с пистолем шаришься? Вор что ли?

– Фонарь уберите!

Луч отполз с лица Вяземского, женщина повесила фонарь на сук, пятно света расширилось, тут Виктор рассмотрел и кудлатого пса, и толстую старуху с выбившимися из-под платка волосами и разорванным мешком в руках. Тропинка у нее под ногами была усыпана крупными картофелинами. Пес стоял между Вяземским и старухой и, щеря клыки, злобно брехал на Виктора.

– Тише, Кусач, – прикрикнула старуха, – ты смотри, что делается! Все рассыпала…

– Ничего, сейчас я соберу, дайте мешок.

Виктор сунул пистолет за пояс и протянул руку к старухе, пес вздыбил шерсть и снова приготовился к прыжку.

– Кусач! Кому сказала? Свои…

– Уже и свои, а то говорили “маньяк”, – засмеялся Виктор, – извините, пожалуйста, не хотел пугать вас.

– Да откуда ты взялся? Здесь и днем никто не ходит.

– На берег шел, напрямки. Давайте мешок…

– Так порвался, погоди, свяжу.

Виктор собирал картофелины в реанимированный мешок, а Кусач мешался, толкался, и вилял хвостом, позабыв о том, что пять минут назад остервенело бросался на этого человека. Старуха стояла руки в боки и смотрела на них.

Когда все было собрано, Виктор приподнял мешок, утрясая картошку и попытался завязать.

– Давай-ка я, – она подошла и легко справилась с задачей, руки у нее были жилистые, сильные, с узлами вен, – ну, иди дальше своей дорогой, а я своей…

Она взялась за мешок покрепче.

– Постойте, давайте я вам помогу, как вы такую тяжесть тащили.

– А кто же мне потащит? Ну… помоги, а я вот… воротник тебе зашью, порвал Кусач-то.

Идем, тут не далеко, – она сняла фонарь с дерева, – я посвечу. – Кусач, фюить…домой…

Виктор закинул мешок на плечо и пошел за старухой.

Они углубились в прибрежные заросли, туда ответвлялась еще более узкая, почти незаметная тропка. Метров через тридцать уткнулись в забор. Кусач не стал ждать, пока старуха откроет калитку, просочился в подкопанную подворотню и встретил их во дворе радостным визгом и неистовым вилянием хвоста, как будто ждал тут один.

– Вот малахольный! А без него как тут жить? Он дом сторожит, Пеструху мою. Иди в будку, Кусач, не мешайся, – отогнала его хозяйка

Подтверждая её слова из глубины двора послышалось протяжное “Мууууу….”

– Корова у вас? – удивился Виктор

– Да, а что ж, все прожить легче, творожок, сметану на рынок снесу, вот и прибавка к пенсии. Соседи из богатых домов, куркули эти прибрежные за молоком присылают, тоже доход. И сама кашу не на воде хлебаю. Картоха ей на болтушку, Пеструхе моей, она любит. Ты в дом занеси мешок, проходи, проходи, вон туда, а я ворота замкну. Ведь я что так испугалась: в новостях говорили, маньяк из Пней сбежал, по лесу тут бродит.

– Откуда сбежал?

– Из психушки зеленогорской – психоневрологическая, мы так и зовем “пни”. Вот я, грешным делом, и подумала, что ты и есть. А что, говорили мужчина, высокий, сорок лет, возможно в куртке…

– Понятно.

– А ты проходи, раздевайся, мешок в сенях поставь, я потом в погребе раскатаю, куртку мне дашь. Как звать тебя?

– Виктор.

– А меня Наталья Андреевна.

– Очень приятно.

– Ишь ты, вежливый, а что ж по кустам с пистолем прячешься?

– Да не прятался я, гулял, на берег выйти хотел, посмотреть.

– И чего там смотреть? Может ты из органов? Или следователь?

– Да нет!

– Ну, нет, так нет, не стой, в дом иди…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Постоялец

Наталья Андреевна и куртку зашила, и самовар раздула, на стол собрала. Виктор как вошел к ней в дом, как будто к бабушке снова попал, даже шторки похожие, черно-белые. И обстановка – буфет пузатый, стол деревянный с балясинами, стулья венские. На стенах фотографии, над столом абажур с бахромой… Полы деревянные крашеные, иконы в красном углу, вышиванки везде, у окна станок со швейной машинкой. Зингер, древность какая!

– Как вы одна с хозяйством управляетесь? – спросил Вяземский после второй чашки душистого на травах чая.

– В этот год тяжелее стало, а то, как молодая бегала туда-сюда. Еще и огород у меня, а картошка на насыпи, давно там участок, еще Коля копал. Сейчас запретят наверно, поезда скоростные пустили, загородили насыпь.

– Коля это муж?

– Нет, сынок мой, я сейчас покажу! – Наталья Андреевна пошла рыться в платяном шкафу, достала с верхней полки большой альбом в картонных дермантиновых корочках с тиснением, и начались пространные рассказы про сына. Как родился, как учился, как женился. В этом месте Наталья Андреевна помрачнела.

– Кабы не развод, он в армию и не вернулся бы, придумал с контрактом этим.

– Служит он у вас?

– Служит. Писем давно нет, я все молюсь Богородице, чтобы оборонила, – она перекрестилась. Виктор подумал, что не такая уж Наталья Андреевна и старая, седая только, а глаза живые и голос молодой. – И что я тебя заболтала, а время позднее, ты бы ночевать что ли оставался, вон Николашина комната свободна, кровать там хорошая, белье я чистое постелю. И все-таки, что ты тут делал ночью? На берегу?

Виктор совсем было решился сказать ей “я ваш сосед” но вспомнил про “прибрежных куркулей” и осекся, вместо этого вдруг спросил:

– А вы бы мне комнату не сдали пожить?

– Так ты приезжий? – снова насторожилась Наталья Андреевна.

– Нет, прописка питерская, я вот и паспорт покажу.

– А дома что не живешь. Паспорт давай, посмотрю, очки возьму только, – она пошла к швейной машинке.

Виктор достал из нагрудного кармана портмоне, вытащил паспорт и положил на стол. Наталья Андреевна, водрузив на нос очки, вернулась к столу, снова уселась, перелистала паспорт.

– Верно все, прописка здешняя, так что дома-то не ладно?

– Развелся недавно.

– Вон что! Жена не хороша была? А детки есть?

– Двое, – вздохнул Виктор, – да взрослые уже. А с женой…ну…так вышло.

– В каждой избушке свои погремушки, – изрекла Наталья Андреевна и ничего больше обсуждать не стала. – В комнату тебя пущу, живи. Дорого не возьму, но если Николаша вернется, тогда придется тебе Виктор…как по батюшке?

– Владимирович.

– Мужа моего покойного Володей звали, так вот придется тебе, Виктор Владимирович съезжать. А пока свободно – живи. Тебе на какой срок, перекантоваться, или надолго требуется?

– Наверно надолго, – ответил Вяземский, а если честно – он и сам не знал. Привычный, с таким трудом уравновешенный мир его снова трещал по швам, рыжие косы и зеленые глаза Ники не давали покоя.

– Так по этому поводу я наливочки достану, в чай хорошо и нервы успокаивает. Спать будешь, как дитя, а то пошел по берегу бродить, еще и стрелить вздумал…а ну как милицию…полицию бы кто вызвал? Вот и потащили бы в участок, а при тебе вон, пистоль.

– Так у меня разрешение есть, а выстрелил случайно, Кусач-то кинулся.

– А ты его быстро приструнил, – одобрила Наталья. – И все же темнишь ты, Виктор, не иначе, как следователь.

– Нет, – засмеялся Вяземский, – но от наливочки не откажусь.

– И варенье я сейчас достану, у меня свежее есть, этого года, вишневое. На работу тебя к скольки поднимать?

– Завтра рано надо, – Виктор вспомнил о предстоящей прогулке с Никой, и на сердце потеплело. Да и в доме у Натальи Андреевны было хорошо.

– Тогда засиживаться не будем, по рюмочке, да еще по чашке чая и спать, – сказала она и полезла в буфет за вареньем, – я как встану Пеструху доить и тебя разбужу, не сомневайся, не проспишь.

Ходики в комнате Натальи Андреевны приглушенно тикали, за окном шумел прибой – поднялся сильный ветер. Виктор оглядел свое новое спартанское жилище. Стол, стул, кровать, у двери вешалка, прикрытая шторкой. В углу круглая железная печка до потолка поднимается. Занавески в пол-окна, на подоконнике пышная герань. У кровати половик лоскутный. На стене коврик с оленями. Славно!

Вяземский не торопясь разделся, пристроил одежду на стул.

Чистые простыни пахли свежестью, такой аромат бывает только у высушенного на солнце белья. Виктор с удовольствием вдохнул его, вытянулся на узковатой кровати, заложил руки за голову, приготовился к бессоннице, но уснул сразу и крепко, не заметил как ночь прошла. Разбудила его не Наталья Андреевна, а протяжное Пеструхино “Мууууу…”

Словно выполняя невысказанную просьбу, утро следующего дня улыбнулось в окна чистым небом и золотистым восходом. Как будто время отступило на месяц назад и вернулось к ясным дням бабьего лета, с его ласковым теплом и нежными красками.

Вяземский явился под окна Татьяны немного раньше назначенного времени. Он не хотел опаздывать и выехал из мотеля в семь утра, помня о пробках. Но дорога оказалась свободной и, вопреки ожиданиям, Виктор не стоял ни на въезде в город, ни на Ушаковском, ни на Кантемировском мостах. Через Петроградскую сторону он перебрался на Васильевский остров не больше чем за десять минут, и около восьми уже был на месте.

Погода продолжала радовать – ничто не предвещало дождь.

Из кожаного футляра на поясе Виктор достал мобильник, открыл и уже собирался звонить Веронике, как телефон мигнул и высветился знакомый теперь номер. Ника звонила сама.

«Сейчас откажется» – почему-то подумал Виктор и приготовился выслушать причины, по которым она не может поехать с ним. Вчера он ушел слишком быстро – она, вероятно, обиделась. Или ещё что-то не так. Просто ей надоело, да мало ли что он мог сказать или сделать бестактно. Такой неуверенности Виктор давно не чувствовал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Поэтому его «слушаю» прозвучало довольно тускло.

– Виктор Владимирович! А я вас вижу! – услышал он в трубке её голос и понял, что она улыбается, – Танечке на работу, так что мы уже и позавтракали, и кофе выпили, только жаль, что вас не дождались. Но, может, подниметесь? На чай?

– Спасибо, Ника, я тоже позавтракал в мотеле. Если вы все дела дома завершили, то спускайтесь и поедем пока дорога по городу посвободнее.

– Хорошо, иду.

Глава 6

Разговоры в авто

Вышла она из арки очень скоро. Одета была почти так же, как вчера, только вместо пиджака в кожаную куртку, расцветкой напоминавшую пегую шкуру какого-то диковинного животного – песочно-терракотовые пятна на более тёмном коричневом фоне, и лёгкий шарф – тоже цветной в тон куртке, но с преобладанием песочного.

Виктор отметил, что она тщательно подбирает цвета одежды: и туфли на высокой танкетке и сумка через плечо – были красно-кирпичными и подходили к куртке. Жаль только, что волосы заплела в косу, а спереди подобрала под кожаную кепку с козырьком.

Но, даже туго заплетённые, они блестели в складках шарфа и притягивали к себе взгляд Виктора. Наваждение какое-то, вот уж действительно Русалка, Лорелея – очаровывает его волосами.

Как и вчера, Виктор вышел из машины, чтобы усадить Веронику.

– Здравствуйте, – улыбнулась она.

– Доброе утро, – сказал Виктор.

Они произнесли это одновременно и рассмеялись без всякой причины. Был погожий день, и оба радовались встрече.

– Поехали, – сказал Виктор, защёлкивая водительскую дверь, – очень я рад, что вы именно Павловск выбрали, больше других пригородов люблю его.

– Почему? – Ника удобно устроилась в широком салоне, но сумка ей всё-таки мешала.

– Красиво там… давайте я назад положу. Можно? – Виктор протянул руку, взялся за сумку.

– Да конечно, в ней ничего нет, кроме цифровика, орехов и семечек.

– Орехов? – переспросил Виктор.

– Да, Таня сказала, что там птицы и белки совсем ручные, вот я и решила проверить.

– Ручные, нахальные попрошайки, – подтвердил Виктор, выруливая на Большой проспект.

Как он ни торопился, а всё же на мосту Лейтенанта Шмидта они встали в пробке. Нику это нисколько не расстроило, она смотрела на Неву.

– Что за река! Такая красивая…если бы вы знали Виктор Владимирович, как я мечтала увидеть всё это. Неву, мосты, корабли…

Виктор кивнул, не отрывая взгляд от впереди идущей машины. Водитель её дёргался и елозил из ряда в ряд. Наверно женщина за рулём. Того и гляди подставится. Так хотелось посигналить ей, но Виктор не стал, он бы отвлёк Нику от осмотра. Какая же всё-таки славная девушка, звала его на чай. Если бы не надо было спешить, обязательно согласился бы. Интересно, кто её родители? Учителя наверно…

Только после Пулковских Высот ехать стало свободнее. В город машины шли потоком, а в Пушкин совсем их было мало.

– Мы через Царское Село махнём, – сказал Виктор, – проездом взглянете, что за городок, а потом в Павловск.

– Вы часто в нем бываете? – Вероника оглянулась на Пулковскую Гору, – а там что?

– Обсерватория, телескопы, – ответил он сначала на второй её вопрос, а потом на первый, – теперь нет, раньше часто бывал, я жил тут… давно.

Ника не стала расспрашивать, она притихла и смотрела теперь не в окно, а на руки Виктора. На то, как он переключает скорость и снова берётся за руль.

Вообще-то Вяземский не любил, когда за ним наблюдают когда он ведёт машину, ездил Виктор быстро, пассажиров это нервировало, они напрягались, вжимались в сиденье, цеплялись за ремни и затравленно смотрели на сливающуюся в сплошную полосу обочину или на мельканье фонарей и разлиновку трассы. Но Вероника не обращала на скорость никакого внимания, и Виктор почему-то не раздражался, что она смотрит на него.

Проехали кладбище, новостройки, потом Египетские ворота, джип пролетел мимо заправки, вписался в крутой поворот Дворцовой улицы.

– Сейчас налево будет дача Китаевой – дом, где Пушкин жил одно лето с молодой женой, потом костёл, направо Александровский Дворец и парк, опять направо, после поворота, Лицейский сад, в глубине церковь, где молились лицеисты, за церковью Лицей, а это Екатерининский дворец, – говорил Виктор, почти не подтормаживая на поворотах.

Ника переводила взгляд от одного окна к другому, но потом отчаялась.

– Ну, всё… на такой скорости я ничего не усваиваю, – засмеялась она и откинулась на сиденье, – вы так здорово водите машину.

– А вы так часто меня хвалите – я возгоржусь, – отвечал Виктор. – Ну вот ещё посмотрите направо, там в парке ворота, Александр Первый приказал построить и начертать на них «Любезным моим сослуживцам» – тем кто был с ним в военной компании восемьсот двенадцатого года, а налево – Запасный Дворец, да только он сгорел, а был хороший концертный зал. Ну, вроде всё в Пушкине посмотрели.

– Шутите! Я вообще ничего не поняла, кроме дачи Пушкина и лицейского сада.

– И то хорошо, а теперь прямиком в Павловск, – сказал Виктор и нажал на газ. Машина рванулась вперёд по пустынной трассе.

До Павловска долетели за восемь минут. Виктор затормозил и остановился на светофоре у вокзала. Старушка с болонкой медленно переходила улицу от парка к станции.

– Ну вот, мы почти приехали, – сказал Вяземский, – налево парк, направо Павловский вокзал. Тот самый, царский.

– Я думала он больше, – Ника, пользуясь остановкой, рассматривала здание.

– Его перестраивали. В начале он, кажется, был деревянным, к сожалению про сам вокзал я не много знаю – только с того времени, как в нём устроили концертный зал и здесь играли все знаменитые гастролёры. Штраус несколько лет руководил тут оркестром. Было много музыки. Это место считалось престижным для дачного отдыха, а ещё рядом – в Царском селе был ипподром, царские конюшни, жизнь кипела. Жаль, что скачек теперь нет. Ни в Петербурге, ни в пригородах ни одного ипподрома не осталось, только конные клубы. Вы любите лошадей?

– Да очень.

– Я тоже. – Джип снова двинулся вперёд. – Здесь мы останавливаться не будем, парковка плохая и до дворца далеко.

– Как вы скажете, полностью полагаюсь на вас, как на лучшего гида, Виктор…

– Стоп! Без Владимировича, – вовремя успел сказать он, – только на этих условиях пойду к вам в гиды.

– Договорились, – кивнула Ника.

И всё же ей трудно было привыкнуть называть его только по имени. Трудно, но приятно. Ей вообще нравилось быть с ним. Она в глубине души уже поняла, что с ней происходит, но отмахивалась от этого… ничего не будет потом, но эти несколько дней они проведут вместе, а дальше… дальше у неё останутся прекрасные воспоминания об этом городе и о Викторе. Сейчас Ника про будущие воспоминания думать не хотела, она была с Виктором, ехала в его машине, разговаривала с ним и всё это волновало её. Не потому, что Вяземский водил «Круизер» с тёмными стёклами, а не видавшую виды «Жигули», хотя ехать в красивой машине тоже было приятно, но не это определяло её настроение. Ника отмечала про себя, что Виктору идёт эта машина, именно такая, с мощным двигателем, массивная, высокая и просторная. Вяземский и без машины производил впечатление большого человека. Не только из-за роста, а он… он был большим. Она невольно улыбнулась и бросила взгляд на его лицо. Он тут же почувствовал это и посмотрел на неё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Что?

– Нет… ничего, – она не знала, что сказать и, продолжая улыбаться, пожала плечами.

– Всё хорошо?

– Да… очень… странно немного. Вот я… ехала в Петербург и…не думала, что встречу вас.

– Да как же вы могли про это думать, если мы вообще в Москве встретились.

– Правда… в Москве, – Ника засмеялась, она чувствовала настроение Виктора – лёгкое и весёлое, совсем не такое, как в поезде, или вчера в Летнем саду. Что-то изменилось.

Глава 7

Павловск

Они всё ехали вдоль ограды парка, обогнули триумфальную арку.

– Вот так же сюда и цари въезжали, на обратной дороге прямо под аркой пройдём, она мне нравится даже больше, чем египетские ворота, – сказал Виктор.

Ника прильнула к окну и смотрела на парк – за оградой и деревьями на холме видна была круглая колоннада Аполлона, потом крутой спуск к реке, парк открывался с дороги живописным ландшафтом.

Они миновали мост через Славянку, в том месте, где река выходила за пределы парка, так же на возвышении стоял чудесный павильон с портиком и колоннами. Ника восторженно ахнула, когда увидала внутри беседки трёх мраморных граций.

– Мы посмотрим на них поближе, когда в парк войдём, – сказал Виктор, – они стоят в так называемом собственном садике. Правда сейчас цветники не так хороши, как летом, но всё равно интересно.

– Конечно интересно! Мне всё интересно! – воскликнула Ника.

– Тогда берите свой фотоаппарат, семечки, орехи, – Виктор резко повернул руль и затормозил, чтобы встать в ряд с машинами, которые выстроились у светлой ограды. – Приехали, – сообщил он и заглушил мотор.

Павловск. Он неизменно ждал Виктора. Песочно-желтые стены дворца, тонкие копья чугунной ограды, выкрашенные белым. Светлый и тихий, мечтательный, с нежной улыбкой очарованием северной природы, с лугами и холмами, изгибами реки Славянки, тёмными елями и стройными берёзами. Виктор никого не допускал сюда, в свой Павловск, но Веронику с радостью привёз, потому что прошло слишком много лет и… он боялся войти сюда один. Нельзя возвратиться в юность, а если и можно, то, как правило – это больно.

За последний год Виктор испытал много боли и думал, что научился терпеть, чувствительность притупилась, но здесь, перед знакомыми воротами парка, понял – всё так же уязвим.

Итак, он привёл сюда девушку, с которой едва знаком, именно ей решил довериться. Почему? Может потому, что она смотрела на мир иначе?

Ещё вчера, находясь рядом с ней, Виктор увидел город, не просто знакомые улицы и дома, а Город. Не будь Вероники рядом, он и не вспомнил бы, когда в последний раз так любовался Невой.

После их прогулки воспоминания юности теснились перед ним всю ночь, В то далёкое время Петербург был для него временем надежд, а теперь? Что теперь? От этих мыслей он и не смог остаться в мотеле, пошел бродить по берегу и встретил Наталью Андреевну с её псом…

В эту ночь он принял для себя решение, самое важное быть может за весь этот год. Всё что произошло с ним, обратного хода не имеет, нельзя ему возвратиться к Нине и детям, да и ни к чему – Нина счастлива с Питером, а дети… они выросли и больше не нуждаются в опеке. У них своя жизнь, пора их отпустить, присматривать издали, оберегать, но не вмешиваться, не диктовать.

И вот, он один, но всё ли так плохо? Разве его жизнь кончилась?

Почему он думал об этом? Наверно потому, что провёл вечер с девушкой, которая смотрела в будущее. Ждала, надеялась, верила в лучшее. Так почему же он перестал верить во всё это? Перестал ждать счастья…

Удивительным образом всё складывалось так, что обстоятельства настойчиво возвращали его к чему-то дорогому, о чём он забыл невольно или намеренно, забыл ради покоя, ради того, что называют повседневной жизнью.

А это оказывается никуда не ушло, оно терпеливо ожидало его здесь, за воротами Павловского парка.

Нет, так не пойдёт! Он же дал себе слово, что четыре дня полный отдых, никаких воспоминаний. Надо слово выполнять. Только… стоило ему пройти рядом с Никой под гулкой аркой, обогнуть левое крыло дворца и увидеть приземистый фасад в форме подковы словно обнимающий площадь, лёгкие галереи, купол с античными колоннами, каменных львов у входа, и воспоминания шквалом обрушились на Виктора, сметая его решимость закрыться от прошлого.

Вслух же он сказал только:

– Как давно я тут не был.

Ника опустила цифровик, направленный на памятник Павлу Первому, обернулась к Виктору. В глазах её была тревога. И она повторила его же слова, сказанные им в машине, но повторила совсем иначе…

– Всё хорошо Виктор Вл…, – она запнулась на отчестве, но потом повторила уже легко, по-женски, – Виктор?

– Да всё хорошо.

“Почему она спросила, как догадалась, – подумал Виктор, – ведь старался ничем не выдать себя, или все-таки заметно со стороны, как он беззащитен перед воспоминаниями?”

Осень выдалась теплая, не дождливая, а этот день и вовсе походил бы на летний, если бы не другие краски. Под синим высоким небом стоял Павловский дворец, окруженный парком, осень вошла в свои права и царствовала, блистая великолепием многоцветного наряда, но не было здесь ничего имперского, великодержавного, дворец не подавлял природу мощью, как в Царском Селе, а сам был частью природы, логическим завершением рукотворного ландшафта. И веяло вокруг такой светлой печалью, так было тихо и спокойно, что обособленным от всего мира казался этот уголок.

– Пойдёмте сначала в музей, а потом я покажу вам и парк, – сказал Виктор, – снимайте для истории государя императора, – кивнул он в сторону памятника, – и пошли, пока туристы не понаехали. Хорошо, что мы в будний день сюда выбрались, а то в выходные их после двенадцати толпами привозят.

Ника сфотографировала памятник и фасад, ей очень хотелось снять Виктора, но не решилась просить об этом.

– Постойте, давайте теперь вас снимем, на память, – предложил он, – идём поближе к входу, там есть львы.

Павловские львы лежали по обе стороны небольших лестниц, что вели в боковые флигеля дворца, львы были добродушные, с круглыми головами и большими глазами. Ника встала около одного и обняла его за каменную шею. Виктор поймал её улыбку, когда девушка собиралась что-то сказать и снял без предупреждения.

– Ой, я и не приготовилась даже.

– А вам и не надо, вы и так красивая, смотрите сами, – он протянул ей аппарат, где на экране отображалось фото. Вероника смутилась но посмотрела охотно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Да, правда хорошо получилось, вы замечательно снимаете…

– Хотите чтобы у меня крылья выросли? Нет бы сказать для разнообразия – вы ужасный фотограф, – рассмеялся Виктор, первое пронзительное ощущения возвращения в Павловск стало проходить и уступать место лёгкой радости от того, что он снова здесь.

– Но ведь я не выдумываю, правда хорошо.

– Какая натура – такое и фото, моей заслуги тут нет, но раз вы говорите, что я не совсем уж безнадёжен как фотограф, то так и быть – поверю. Сейчас надо билеты взять, здесь касса на улице.

Они пошли к кассе и Вяземский купил билеты, и Нику это не смутило, хоть и была она патологически щепетильна. Любому из питерских друзей она бы не позволила, но с Виктором нельзя было иначе. Он… не то чтобы ухаживал за ней. Вероятно, он вёл себя как обычно, с теми правилами и привычками человека, который умеет производить впечатление на окружающих, делает это непринужденно и с удовольствием. И в его поведении не было ни позёрства, ни нарочитого желания пустить пыль в глаза. Он был, а не представлялся, и потому все его действия воспринимались естественно, ведь Виктор был уверен в них, а потому убедителен для окружающих.

Ника доверилась этому человеку. Не потому, что он был старше, нет, но что-то говорило ей – Виктор всё сделает правильно, хорошо, и она позволила ему определять границы отношений.

Вчера, когда прощались, он поцеловал ей руку. В первый раз в жизни мужчина прикоснулся к ней так. С уважением и… по-взрослому. Она, смутилась, но и это приняла от Виктора, как должное.

Потом, ничего не рассказывая Тане, ушла к себе в комнату, легла, но долго не могла уснуть, перебирая воспоминания о вечере, проведённом с ним, его рассказы о Летнем Саде, их разговор на мосту. Как будто сохраняла надёжнее, дальше, навсегда, чтобы оставить в сердце вместе с воспоминаниями о Городе. Ника поняла, что Виктор и Петербург будут для неё неразделимы. С тем и уснула и видела легкие, радостные сны. А утром они снова встретились. Все это было похоже на волшебную сказку Осени.