Текст книги "Миражи (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Глава 8
Воспоминания и реальность
Они ещё стояли у кассы, Ника всё смотрела на дворец, на обрамленную липами главную аллею, которая широкой полосой уходила далеко-далеко, с обеих сторон основной аллеи, параллельно ей шли более узкие – это создавало впечатление простора и неторопливого движения вперёд.
– Да, глаз здесь отдыхает, – сказал Виктор, следя за её взглядом, повторил то, о чем она подумала, – и такой простор! Из окон главного корпуса аллея выглядит ещё красивее, она отходит от площади, слева от неё большие круги партерных цветников, там регулярный парк, но не такой замкнутый, как в Царском селе, в Екатерининском парке, здесь регулярный парк сливается с ландшафтом английского свободного парка, плавно переходит в лес Старой Сильвии. Справа от аллеи небольшой пруд, птичник и за ним лабиринт, мы всё посмотрим.
– Какая прелесть…Старая Сильвия, – повторила Ника мечтательно.
– Да, названия поэтичны. Всем этим местам давала имена замечательная женщина, она пережила тут пору безоблачного счастья и долгие годы вдовства – я говорю о жене Павла Первого Марии Фёдоровне. Только звали её на самом деле не Мария, а София-Доротея-Августа-Луиза фон Вюртенберг. Несмотря на классические формы в Павловске живёт дух немецкого романтизма… но я всё вперёд забегаю… – он вздохнул, но не с сожалением, а с улыбкой, словно вспоминая о далёком друге, и продолжал говорить, – Павловск для меня не просто достопримечательность, императорский пригород – это скорее состояние души, поэтому и не обращайте внимания на приступы ностальгической сентиментальности, здесь прошла моя юность. То есть, я, конечно, не местный житель, мы с мамой жили на Московском проспекте, но я часто бывал в парке, ехать от нас было удобно – на метро до Купчино, потом на поезд и сразу в парк. Зимой ездил на каток, он там со стороны вокзала, – Виктор показал рукой за дворец, – отличный был каток, с хорошим освещением, скамейками, музыкой, с павильоном, где можно было купить горячий чай и булочку с глазурью, такие были маленькие круглые булочки за три копейки, ну максимум за пять.
Ника рассмеялась.
– Да, вот представьте, такие были цены на хлеб, – заверил её Виктор с самым серьёзным видом, но она всё равно по глазам видела, что он шутит, – ну всё, пошли осмотрим дворец, а сколько сил останется – потратим на парк.
Они пересекли площадь перед дворцом и вошли в левое крыло. Осенью, да ещё и в будний день в музее было пустынно.
Им сазу же предложили услуги экскурсовода, но Виктор поблагодарил и отказался.
– Лучше я сам, – тихо сказал он Нике, когда помогал ей снять куртку, – они будут торопиться и не дадут посмотреть всё обстоятельно.
– Конечно лучше вы, – прошептала в ответ Ника.
Пока она надевала поверх туфель музейные войлочные тапки, Виктор отошел к стенду с сувенирами, он купил два буклета – один по залам дворца, второй по парку, диск с фильмом о Павловске и забавный сувенир вроде пресс-папье со стеклянным шаром-навершием, в который был заключен макет Исаакиевского собора, если игрушку встряхнуть, то внутри шара поднимался вихрь из блёсток, похожий на метель.
– Это вам на память о нашей экскурсии, – сказал Виктор протягивая ей диск и шар, – а буклеты отдам потом, вдруг я что-то позабыл, буду подсматривать, – улыбнулся он.
На самом деле он знал эти залы, годы которые прошли со времени его последней встречи с дворцом, ничего не стёрли из его памяти.
Разве что открылись новые – реставрация шла активно. Но расположение комнат, имена архитекторов и художников, всё это Виктор знал так же хорошо, как и пятнадцать лет назад.
Ему странно было осознавать, что столько времени прошло, а он как будто вернулся, вошел в прошлое и картины, и статуи, часы, люстры, живописные плафоны потолков, пилястры и лепные карнизы, наборный паркет, виды из окон – всё это волшебная музыкальная шкатулка. Множество часов идут, вызванивают незатейливые мелодии и пока не кончился завод, серебристо-тонко смеются колокольчики, а время стремительно отматывается назад.
Девушка рядом с ним ничего не знала об удивительных превращениях Времени, но она и не мешала им. Ника была потрясающе тактична, ещё в поезде Виктор заметил это и был благодарен ей больше за молчание, чем за слова.
Ему нужен был сейчас кто-то рядом, чтобы избыть одиночество души. Но не любой «кто-то». Вернее он никого не мог представить себе вместо Вероники, теперь уже не мог, а все еще отмахивался от очевидного. Четыре дня осени, а потом они расстанутся и Ника все забудет. Она – да, он – нет. Никогда…
Павловск оказался единственным исцеляющим средством, только это и способно было оживить душу, пробудить её, заставить дышать.
И всё же Виктор ни за что не приехал бы сюда сам, духу не хватило бы, побоялся. Он хранил эти воспоминания в самом потаенном уголке души и очень давно не обращался к ним.
Павловск был для Виктора отражением другого мира, полного надежд, устремлений, музыки, мечтаний о большой сцене. Именно этот мир, а не совершенные в своей лаконичности и простоте ландшафты парка видел сейчас Виктор сквозь полукруглые окна дворца.
Виктор бережно отстранил свои воспоминания и вернулся к реальности, он протянул Нике руку приглашая её подняться со скамьи и идти за ним.
– Ну что ж будем следовать рекомендациям создателей экспозиции, – сказал он, бросив беглый взгляд на буклет, – поднимемся на второй этаж, хотя мне всегда казалось, что начинать лучше с первого, там остались не тронутыми несколько комнат, спроектированных Чарльзом Камероном, именно он «провидел» Павловск в необычайном соединении французской регулярности, немецкого романтизма и английской свободы ландшафтов, привитых к природе русского севера, к ее пастельным краскам неба, долгим закатам.
– Так пойдёмте прежде на первый, как вы говорите, – попросила Вероника, но не встала, она засмотрелась на вихрь блёсток в шаре, – спасибо! Какая прелесть. Сразу вспоминается зима и Рождество. Дома я буду смотреть и вспоминать Петербург и Павловск, и…вас. – В голосе её послышалось сожаление и Виктор понял, что и он разделяет печаль будущего расставания с этой милой девушкой.
– Что же раньше времени вздыхать, – попробовал сгладить это он, – пока вы ещё и в Питере, и в Павловске. Начнём тогда прямо отсюда.
Начало осмотра
Ника встала. Виктор обвёл жестом гардероб и яркие витрины с сувенирами, которые разместились по стенам и в нишах.
– Вот сейчас мы стоим прямо под центральным парадным залом – итальянским. Должно быть и на первом этаже первоначально планировалось какое то общее помещение, но теперь тут вестибюль музея. Всё что мы увидим тут воссоздано после войны.
Сейчас в это трудно поверить, но когда в сорок четвертом Павловск был освобождён от оккупантов – здесь ничего не осталось, ни парка, ни дворца, только обгорелые кирпичные стены, да пни вокруг. Дерево нужно было немецким частям для оборонительных сооружений, а ценности те, что не сумели эвакуировать, отправились в Германию. А до немцев была ещё и революция… При всём своём великолепии нынешний Павловск – это лишь тень, отражение на воде того, что было здесь создано при его первой хозяйке. Но даже тень этого былого величия поражает нас волшебством красок и совершенством форм.
Ника молча кивнула и пошла за Виктором. Он открыл застеклённую дверь и пропустил её вперёд.
Из гардероба они попали сначала в египетский вестибюль. И сразу же лубочная яркость сувенирных лотков, типовые заграждения, вешалки, скамейки, разговоры скучающих гардеробщиц сменились спокойным молчанием первого зала дворца. Контраст был неожиданным, Ника замерла. Подобно всем, кто оказывался тут, она остановилась не столько пораженная красотой, сколько ощущая смену и смещение времени.
Они с Виктором входили в другой мир.
Двенадцать египетских статуй из чёрного камня на лаконичных белых постаментах возвышались на фоне однотонных, пересеченных поперечными полосами стен. Две статуи обрамляли арку за которой начиналась серая мраморная лестница в два пролёта, остальные попарно застыли у полукруглых зеркальных дверей. Над каждой фигурой в белом лепном медальоне на голубом фоне помещались двенадцать аллегорических изображений – знаки зодиака.
С покрытого росписью потолка спускались фонари из стекла и бронзы, большие, но настолько тонкой работы и соразмерные, что казались очень лёгкими. Стеклянные подвески были закреплены на обручах и создавали зрительный эффект падающих капель. Лепной фриз соединял лаконичность стен и насыщенную роспись потолка многократным повторением правильных окружностей медальонов меньшего размера и разнообразием вертикальных и горизонтальных линий, собранных и расположенных не броско, но и не монотонно.
Глаз всё время находил новую красоту в этой линейности, но при этом не уставал, а прочитывал рисунок, как бы пропуская через себя неслышный, но ощутимый ритм. Чёрный мраморный пол служил фоном всей картины, а зеркальные двери, которые имели характерный вид «Павловских» дверей и окон Чарльза Камерона, с широким полукругом верхней рамы и симметричными лучами переплётов, создавали устойчивость и завершенность.
Зеркальные стёкла дверей преломляли и бесконечно увеличивали пространство, повторяли и множили чёрные статуи и голубые медальоны. Отражали свет и сами фонари. Круги и линии… линии и круги…и над всем этим властвовал покой.
– Павловск на редкость симметричен, это сразу ощущаешь, когда смотришь на здание дворца с центра площади, – тихо сказал Вяземский, – но он совсем не скучен, то же самое впечатление захватывает вас накрепко и здесь, при входе.
Ника только кивнула. Она стояла и осматривала вестибюль. Виктор не торопил её, он знал, что очарование этого перехода в мир Времени Дворца надо прочувствовать.
На лестнице мелодично прозвонили часы.
Вяземский ещё раз порадовался, что в музей они приехали в будний день, когда посетителей совсем мало. В египетском вестибюле были только он с Вероникой, да старушка смотритель у входа в личные комнаты императрицы.
– Особое значение в Павловске имеют светильники, а так же потолки, – продолжал вполголоса Виктор, – роспись, плафоны, лепка, оформление карнизов, по ширине и насыщенности лепнины и по рисунку свода можно сразу определить к какому периоду строительства дворца относится тот или иной зал. Например, этот вестибюль сильно пострадал во время пожара, восстанавливал его Воронихин, но изначально проектировал Чарльз Камерон. Именно Камерона можно назвать «отцом» Павловска, архитектору сделали заказ цесаревич с молодой женой, после того, как некоторое время пожили тут в летних дворцах. Хотя Камерон мог бы и больше построить тут, но Екатерина, то благоволила сыну, то упрекала Павла с женой в неумеренной расточительности.
– Так до Павловского дворца тут уже было что-то построено? – так же тихо, словно боясь спугнуть что-то, спросила Вероника.
– Да, два небольших дворца. Всё это имение Павел с женой получили после рождения старшего сына Александра, долгожданного внука Екатерины Второй. Место это так и называлось Павловское, в то время, а это было в семидесятых годах восемнадцатого века, на берегах реки Славянки шумел густой лес, охотничьи угодья окружали два первых дворца Паулюст и Мариенталь, около дворцов были устроены небольшие партерные сады, а так – кругом всё лес и лес.
Нельзя сказать, чтобы Екатерина поощряла Павла на большие траты по строительству, она вообще весьма стесняла его в средствах. Судьба Павла – это особый разговор, думаю, что мы ещё вернёмся к нему, но на момент постройки первых дворцов, Павел был молод – чуть более двадцати, полон надежд, прекрасно образован, красив, весел, общителен и без памяти влюблен в свою жену. Он был невысок, а его жена, ей едва исполнилось семнадцать, так вот – принцесса Вюртембергская была выше его на голову, что не мешало страстной взаимной любви супругов. Вообще не будь Софии-Доротеи, Павловск не стал бы таким, она до конца дней своих заботилась о дворце и парке, всё здесь несёт на себе отпечаток её особого романтического видения мира в сочетании с немецкой логикой и соразмерностью.
Ника уже не смотрела по сторонам, она смотрела на Виктора и внимательно слушала его рассказ. Вяземский понял, что она и час так простоит, не сходя с места.
Глава 9
Роханская принцесса
– В общем история Павловска накрепко связана с историей семьи императора, но прежде в течение сорока трёх лет цесаревича Павла Петровича, второго представителя новой ветви дома Романовых, и это длинная история, – заключил он.
– Расскажите!
– В процессе осмотра, а сейчас вернёмся к нашим египтянам, смотрите наверх, по лепке потолка сразу можно отличить Бренну от Камерона, хотя в интерьере они на первый взгляд бывают похожи. Вы потом сможете ещё и ещё сравнить их и, я уверен, так же легко будете распознавать. Они отличаются друг от друга так же, как античные традиции от стиля ампир. И всё же надо отдать должное тем архитекторам, которые расширяли и перестраивали Павловский Дворец, они бережно отнеслись к замыслу Камерона и не нарушили стилистического единства. Если вы насмотрелись уже на этих фараонообразных, то можем идти дальше. Кстати вы кто по гороскопу?
– Лев.
– А…так вот ваш медальон, – Виктор указал на изображение льва в синем круге над статуей августа, – а мой вот здесь.
– Рыбы? – уточнила Ника.
– Да, не очень похоже? Я стараюсь подавить в себе многие рыбьи наклонности.
Она на мгновение задумалась, глядя на Виктора, потом покачала головой и улыбнулась.
– Всё-таки похоже.
– Ну, значит, я не слишком преуспел. Вот сюда под лестницу, – указал он путь рукой, – мы начнём с малиновой гостиной. Она названа так по цвету мебели и портьер. Весьма скромное убранство. Однотонные стены, скучновато было бы, если бы не картины и часы. Картины в Павловском Дворце в большинстве своём оригиналы и собрание здесь, хоть и не многочисленно, но ценно.
– Да, очень красиво, – согласилась Ника, ближе подходя к напольным часам с фигурой Аполлона.
– Сейчас мы пройдём в так называемый общий кабинет. Удивительно, что у семьи цесаревича был один на всех кабинет, но это так. Марии Фёдоровне даже платья приходилось донашивать после первой жены Павла. Павловск не сразу обрёл ту завершенность и привлекательность, о которой упоминают современники. Давайте посмотрим на семейный портрет.
Слева направо, – начал описание Вяземский, – два молодых человека внушительного роста и телосложения – великие князья Александр и Константин, они погодки, около Марии Федоровны ещё один сын – Николай, и дочери Екатерина и Мария, за Марией бюст умершей в возрасте трёх лет Ольги, у коленей отца великая княгиня Анна Павловна, у кресла Павла, на полу, самый младший сын Павла – Михаил и, наконец, две красавицы в желтом и серо-голубом – его дочери Александра и Елена, обе в замужестве стали герцогинями. А в центре и сам Павел первый, его вы конечно узнали. Сложное имя императрицы я уже упоминал, она в девичестве была не только герцогиней Вюртембергской, а ещё и принцессой Монбельярдской. Павел Петрович с лёгкой руки Екатерины, весьма успешно продолжил традицию своих предков по заключению браков с европейскими династиями. Следует сказать, что Августа Доротея и так далее… была второй женой двадцатилетнего Павла – первая его жена принцесса Вильгельмина Дармштадская умерла при родах. Павел любил жену и казался безутешен, но в том же году женился второй раз.
По мере того, как Виктор рассказывал, около них скопилось человек пять посетителей музея. Они остановились, смотрели на портрет и слушали, вероятно, принимая Вяземского за экскурсовода. Когда Виктор отвлёкся от портрета и обернулся к Веронике, то тень недовольства промелькнула в его глазах. Уединение их было бессовестно нарушено, но Виктор не собирался мириться с этим. Вежливо, но безапелляционно, он обратился ко всем и ни к кому в отдельности:
– Извините, дамы и господа, но экскурсия исключительно для этой леди, которая является дальним потомком ветви великой княгини Анны Павловны, в замужестве кронпринцессы Оранской и Королевы Нидерландов.
Одна из любопытствующих женщин ахнула, другая круглыми глазами уставилась на Веронику, молодой человек направил на девушку объектив цифрового фотоаппарата, но Виктор быстро перекрыл Нику от прыткого фотографа. – Съёмка запрещена, господа, прошу вас продолжить свой осмотр, а мы продолжим свой, – решительно заключил Виктор.
Когда непрошенные экскурсанты отошли на почтительное расстояние, Вероника перевела дух и зашептала:
– Вы с ума сошли, Виктор Владимирович! Какой королевский дом?
– А что же было делать, ведь иначе не отстали бы, увязались за нами, как в сказке про Золотого Гуся и ходили бы по всему дворцу. А так – проявили уважение к августейшей фамилии.
– Ну а если они кому-то из музейных скажут?
– Да и пусть, а мы скажем, что вы прибыли с неофициальным визитом из Рохана, разве я сказал кронпринцессы Оранской? Какая оплошность, конечно Роханской…
Ника не выдержала и прыснула со смеху совсем неподобающим для «потомка ветви великой княгини» образом.
– Ну, что ещё нам посмотреть тут? – вслух размышлял Виктор, – мебель пожалуй, особенно впечатляет вон тот столик, как и многое тут сделан в мастерской Гамбса. Смотрите, такое ещё встретится – было модно украшать письменные столы балюстрадой. Не могу сказать, что я в восторге от этой традиции, стол занят не функционально, столько места пропадает. Нет бы сканер поставить.
– Ну Виктор… – Ника уже не могла больше сдерживаться и громко рассмеялась.
Старушка смотритель укоризненно посмотрела на них.
– Хорошо, хорошо, не буду больше, – пообещал Виктор, – смотрите теперь ещё на потолок. В этом интерьере совместили свои усилия и Камерон, и Бренна, и Воронихин. Но даже тут Камерона можно узнать, как и в Царском Селе, и в Эрмитаже
– Вы так хорошо рассказываете про Павловск и Петербург, – в который раз повторила Вероника.
Она была смущена и вместе с тем обрадована их неожиданным знакомством и тем, что Виктор уделяет ей так много внимания. Ника ещё не поняла, что он за человек, но одно ощутила со всей ясностью – она хочет слушать его. Пространные, но так не похожие на заученные экскурсоводами рассказы, его шутки, голос. Ей нравились плавные, но собранные и уверенные жесты Виктора, его несколько тяжелый пристальный взгляд. А когда в музее посторонние люди обратили на них внимание ей стало приятно, что это именно она с Виктором, и для неё он говорит.
Глава 10
Глазами Ники
Он был не похож на тех взрослых мужчин, которых Ника встречала в окружении своего отца. Их семья вначале жила в районном центре, сибирском поселке Казачинское на берегу реки Киренги.
Сколько Ника помнила себя, столько и эту реку, и густой лес по берегам, она помнила дом и людей, которые бывали у них. Часто в доме становилось шумно и тесно от громкоголосых, похожих на охотников мужчин в меховых шапках, высоких сапогах, с ружьями. Это всё были руководители отделов здравоохранения и поселковых больниц. Отец Вероники долгое время оставался на посту заведующего райздравотделом.
Его подчиненные бывало, собравшись на очередное совещание, засиживались допоздна, а то и оставались ночевать. Не все могли добраться домой – посёлки были разбросаны по району, и дом отца Вероники и был тем административным центром, где собирались для совещаний и оставались для дружеских бесед. Нику брали на руки, дарили ей подарки, она видела, как эти люди уважают её отца, даже почитают. Его мнение всегда было решающим, даже в семье. Девочка гордилась отцом, хотя в общении Сергей Иванович был крут, но жили они хорошо.
Когда Ника закончила шестой класс, семья перебралась в Ангарск. Сергей Иванович хотел, чтобы его дочь получила хорошее базовое образование, у девочки с раннего детства была склонность к музыке и языкам, но отец определил иностранные языки как более перспективное направление, тем более, что и мама Ники преподавала английский в школе, и на первых порах проблемы с языком не было.
Правда в Ангарске маме пришлось работать не по специальности, а потом и совсем уйти и сидеть дома, один год Вероника долго болела. Но к одиннадцатому классу всё наладилось и она закончила школу с золотой медалью, потом, как и хотел папа, поступила в институт – Иркутский Государственный Лингвистический Университет. Жила в общежитии, и прежняя поселковая жизнь не казалась уже такой интересной. Но разве мог Иркутск сравниться с Петербургом, а папины подчиненные с Виктором.
Никто из них не умел так рассказывать!
– Пусть вас не удивляют мои познания, – улыбнулся Виктор. – Я не историк и не искусствовед, мои знания основаны на интересе и только. А ещё первым вариантом моего диплома были увеселительные мероприятия в концертном зале Павловского императорского вокзала, и гулянья на берегах реки Славянки. Вот я и взялся изучать Павловск основательно, а для этого пришлось поближе познакомится и с семейством Романовых. Если честно, я люблю русскую историю меньше, чем западную.
– Почему?
– Несколько причин, во всяком случае рыцари мне гораздо ближе, чем витязи по менталитету, впрочем ни тех, ни других уже нет в природе. Вымерли, как класс…
– Ну да, а вот я люблю славян, язычников.
– Тогда можно сказать, что вы попали на их исконные земли. Задолго до Петра Первого здесь селились финские племена, а позже вся территория по реке и дальше через озеро Нево, так называлось тогда Ладога, частью пути из варяг в греки. Только после ливонских войн земли были потеряны для Руси и перешли к шведам, с большим трудом вернул их России славнейший представитель рода Романовых государь Пётр Алексеевич, известный в мировой истории, как император Пётр Великий. Если вы интересуетесь славянами, то знаете всё это не хуже меня.
Ну что ж, идёмте дальше, а то так и простоим перед августейшими особами до закрытия музея.
Сейчас мы увидим несколько комнат, – сказал Виктор, пропуская Нику вперёд, – с которых и начинается дворец. Самая красивая на мой взгляд Белая столовая всё того же Чарльза Камерона. Об этом человеке стоило бы рассказать подробнее.
– Расскажите! – обернулась к нему Вероника так быстро, что Виктор чуть не натолкнулся на неё. Она смутилась под его взглядом. – Если конечно вам не трудно.
– Мне приятно, не часто выдаётся поговорить так подробно о Павловске. Это место… оно для меня не только музей и парк, а состояние души, я кажется повторяюсь, – Виктор тоже был смущен и не сумел скрыть этого. Или не захотел скрывать от Ники?
– Да, я понимаю вас. Здесь так красиво и всё это…
Она не могла подобрать слов. Виктор улыбнулся ей и кивнул.
– Именно так.
Они прошли ещё один кабинет, украшенный гравюрами с изображением фресок Рафаэля, потом угловую гостиную в стиле ампир.
– А здесь всё сделано по проекту и рисункам Карла Росси, даже мебель и люстра. И совсем другой ритм орнамента на фризе, – рассказывал Виктор, – после этой комнаты Белая Столовая будет контрастом. Несколько вычурный ампир и снова строгий классицизм. И опять я про потолок, – улыбнулся он. – Но вот давайте рассмотрим его здесь подробнее.
– Давайте.
– Рискую вас утомить, но всё же начну от печки, вернее от антаблемента, термин сугубо архитектурный, так что требует расшифровки. Если вы знаете, то скажите, чтобы я не повторялся.
– Очень примерно. Что-то читала. – сказала Ника, – она нисколько не стеснялась своего незнания и проявляла очевидную готовность выслушать объяснения Вяземского.
– Постараюсь покороче, – пообещал он. – Для большинства слово антаблемент мало что значит, а потолки в Павловском дворце различаются по более или менее насыщенной лепке верхней части стены и линиям членения пространства потолка, если они есть. В принципе, можно прожить и без этих знаний, но человек склонный к анализу всегда стремится проникнуть в суть, а понимание общих законов, в данном случае архитектурных, даёт нам возможность раскрыть замысел создателя.
Это всё равно, что слушать музыку просто так, или, имея представление о законах гармонии, улавливать красоту в музыкальных темах, определять характерные для того или иного композитора гармонические последовательности консонансов и диссонансов.
– Про это я точно не знаю, – засмеялась Вероника, – и безнадёжно развела руками, – я не музыкант, а лингвист.
– Извините, попробую привести пример, используя близкие вам категории, хоть я и не силён в лингвистике и языках, но, вот это, как если бы вы знали не просто разговорный язык на уровне обычного понимания смысла речи, а особенности построения предложений в конкретном языке, и отметили бы красоту и необычность, или характерность, или особый стиль речи человека, или стиль какого-то автора, ведь вы читаете Толкиена в оригинале.
– Да! Это так…
– Я рад, что вы поняли меня! Вот так и я, когда разобрался с основой, то восхитился красотой узора. Антаблемент – это элемент здания, он венчает стену или колоннаду, состоит из архитрава, фриза и карниза. Слова знакомые конечно, но толку от этого нам мало – надо зрительно представить, идите сюда.
