Текст книги "Обычные приключения: Повесть. Рассказы"

Автор книги: Иван Черных

Соавторы: Владимир Фиала
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Можно было только удивляться тому, с какой проворностью Хохолач управился со своей порцией: ведь ел он всего тремя зубами – один скромно торчал сверху на правой стороне, а два других снизу. Дома у пего был новый протез, но носить его он отказывался, говоря, что протез пригодится в гробу, там он не будет ему мешать.

Хохолач доел, вытер губы рукой и встал.

– Пойду, пани, пропущу свежего пивка. За пилой заедем вечером на тракторе. Сам-то я с ней, окаянной, уже не справлюсь, а ваш молодой с такой рукой мне не помощник.

Смотри-ка, он уже считает Ярду членом семьи. Пани Урбанкова прервала его:

– Нам нужно, сосед, рассчитаться. Сколько мы вам должны?

– Околько дадите, так и будет хорошо, пани. Я был у вас три раза.

– Значит, сто пятьдесят крон, как обычно. И немного вам на пиво. – Она прибавила десятикроновую бумажку.

– К чему это? Не надо. Если что-нибудь потребуется, скажите. – Дед вернул десять крон и обратился к Ярде: – Пойдем выпьем пивка вместе?

– Сходи, а я помогу маме, – предложила Власта.

– Хорошо, я догоню вас, – согласился Ярда и побежал в свою комнату за деньгами.

Хохолача он догнал возле дома секретаря, который за прошедшие два дня изменился до неузнаваемости: появились строительные леса, под окнами выросла гора песку, возле дома – смеситель строительного раствора, груда кирпичей. Секретарь прибивал толстую доску к стойке.

– Пойду с вами! – крикнул он и, спрятав топор за дверь, присоединился к их компании.

– Кто здесь самый старый житель деревни? – поинтересовался Ярда.

Секретарь задумался, а потом сказал:

– Мне думается, сосед Хохолач. Так ведь?

– Вроде бы так, – согласился дед. – Мы приехали сюда после выселения немцев. Здесь была целая колония – восемь-девять семей. Никто не выдержал, только Коцоурек, но и он через несколько лет умер. Потом был Винцек Сыровы, где он умер, никто не знает.

– Между прочим, перед войной здесь немцы не проживали. Рассказывали, что несколько семей выехали внутрь страны. Из них никто не возвратился?

– Трудно сказать, парень, – отвечал секретарь. – Видно, прижились где-то. Некоторые приезжали посмотреть и снова уехали. Насколько я знаю, три семьи осели где-то под Тршебиче. Деревенский труд дается тяжело, а забывается легко. Там у них фабрики под носом, рядом лес, к чему гнуть спину на поле? А другую работу надо искать за много километров. Молодежь к лесу, конечно, привыкает, но ведь это каторжный труд, приходится вкалывать и в дождь, и в мороз. Но я не променял бы свою работу на другую. А вы, сосед? – повернулся секретарь к Хохолачу.

– Правду говоришь, привыкли мы к этому месту, – согласился дед.

В трактире они уселись за один стол. Ярда заказал себе пиво, от рома отказался:

– Мне нужно иметь ясную голову, занимаюсь с Властой английским языком.

– Видел вас вчера одним глазком, – ухмыльнулся Хохолач, – да вы никого не замечали.

– Оставьте его в покое, ведь они молодые, – взял под защиту Ярду секретарь. – А как у тебя дела, написал свой трактат?

– Написал, но кое-чего еще не хватает. Вот если бы найти человека, который проживал тут в сорок пятом году.

– Поговорил бы со старым Хенке, – предложил Хохолач.

– Я о нем уже слышал. Говорят, живет по другую сторону границы, в Тифенбахе. Но как его найти? Мне неизвестно, когда он сюда приезжает.

– Это я тебе скажу. Должен появиться на этой или на следующей неделе. Исполняется годовщина смерти его сына. Потом он побывает в день поминовения усопших[4]4
  Католический праздник, отмечаемый 2 ноября. – Прим, переводчика.


[Закрыть], а в первую неделю апреля приедет на могилку жены. Иногда он приезжает просто так, когда взбредет в голову.

– Он знаком тут с кем-нибудь?

– Со, наверное, со всеми знаком. Тогда, в сорок шестом – сорок седьмом годах, мы границу всерьез не принимали. Временами наведывались к ним, а чаще они приезжали к нам. После войны у австрийцев была разруха, плохие дела с питанием, вот они и приезжали за салом, мукой, другими продуктами. Помогали не всем. Если приходили бывшие нацисты или гитлеровские подпевалы, то могли просить хоть на коленях, никто ничего не продавал. Мы сообщали о них своим пограничникам или в органы безопасности. Именно Хенке всегда без утайки сообщал нам о таких людях.

Ярда слушал внимательно и думал о том, с каких давних пор поддерживается связь через границу.

– Я слышал, что Хенке занимается контрабандой, – осторожно забросил он удочку. Оба местных жителя переглянулись.

– Всегда болтают больше, чем есть на самом деле, – махнул рукой секретарь. – Заходи сюда вечером и присмотрись: у каждого второго увидишь австрийскую зажигалку. Или возьмем помидоры. Тебе показала пани Урбанкова свои помидоры? Саженцы она брала у моей жены, а у нее они появились неизвестно откуда, но привез их сюда, как и зажигалки, Хенке. Обычно люди сами заказывают. Не дело это, но на таких мелочах не разбогатеешь.

– У меня от него серп, – признался Хохолач. – Попробуй-ка у нас купить обыкновенный серн! Если все же найдешь, то жать он будет с трудом. Я заказал Хенке, и он привез десять штук. Через пять минут все расхватали. Было бы пятьдесят – и их бы разобрали.

– И он пронес десять серпов мимо таможенников? – удивился Ярда.

– Я его не спрашивал, – отговорился Хохолач. – Кстати, он знает, что ваш капитан точит на него зубы.

– Вы думаете? – недоверчиво взглянул на него Ярда. – Так вы скажете мне, когда он появится?

– Будь спокоен, скажу. Возможно, он остановится у Урбанковых. Пани хочет посадить шалотку, которую разводит Хенке. Правда, сейчас у Урбанковых что-то много всякого шуму, то и дело приезжают автомашины, а на прошлой неделе появилась даже целая автоколонна, – проговорил дед Хохолач, не спуская глаз с Ярды.

– Это были знакомые командира, – решил Ярда приоткрыть половину правды. – В воскресенье они приезжали из-за меня. – И он шевельнул перевязанной рукой.

– Нам и не похвалишься, – оживляясь, произнес секретарь. – Кого ты, собственно, поймал?

– Двух парней, которые хотели сбежать от тюрьмы за границу.

– Поэтому и приезжал начальник районного отдела уголовной милиции, – закивал Хохолач. – А зачем приезжала автомашина из морга? Ведь мертвых-то у вас не было? Мне подумалось, что случилась беда с паном инженером, у него ведь плохо с сердцем.

– Этого я не заметил, – глядя в глаза Хохолачу, сказал Ярда.

– А что тогда клали на носилки? – не унимался дед.

Ярда с усилием изобразил улыбку.

– На носилки? Гм… Да это какие-то бумаги. Урбанковы нашли что-то под барахлом в подвале, осталось еще от Краусов или, может, от Сыровы. Все это они увезли.

– Вот видите, сосед, а по деревне идут слухи, что там произошло убийство, – со вздохом произнес секретарь. – Ну, давайте выпьем!

Ярда даже не заметил, как на столе появились три порции рома.

– Я не буду, – отрезал он.

– От одной не свалишься, – непримиримо возразил секретарь. – Начальству перечить не положено.

Ярда по местному обычаю постучал рюмкой о стол и опрокинул ее. Пить не хотелось. Не обращая внимания на его протесты, Хохолач заказал еще по одной рюмке, и Ярде ничего не оставалось, как поставить ответное угощение. Его спасло то, что денег с собой у него больше не было.

Когда Ярда после полуторачасового отсутствия вернулся, Власта стояла у плиты с мрачным видом.

– Ты выпил, – заявила она. – Может быть, ты замаскированный пьяница?

– А что ты делаешь? – поинтересовался Ярда.

– Лекарство от алкоголизма…

– Я мог бы сделать что-нибудь получше, – попытался предложить свои услуги Ярда, но ее суровый взгляд остановил его.

Власта налила в кастрюлю немного воды, бросила туда полкубика мясного концентрата. Два больших зубчика чесноку с солью поджарила на масле, смешала с мукой и яйцом. Она сделала клецки и отварила их в бульоне. Запахло довольно вкусно. Когда было готово, девушка налила еду в миску. Ярда попробовал и с удовольствием съел целую тарелку.

– Где ты научилась готовить это?

– Мамин секрет. Очень помогает приходить в себя…

– Ты напрасно упрекаешь меня. Они спаивали меня, стараясь вытянуть различные сведения, однако я не поддался.

– Предупреждаю, Ярда, пьяниц я не переношу, – произнесла Власта спокойным тоном.

– Не ругай меня, пожалуйста. Дело серьезное, Власта. Кто-то в деревне узнал, что в прошлое воскресенье здесь была уголовная милиция с машиной из морга.

– Тебя спрашивали об этом?

– Хохолач и секретарь, я без конца пытаюсь тебе это втолковать.

– И что же ты им сказал?

– Что уголовная милиция приезжала из-за меня, а автобус заехал случайно. Хохолачу, видно, больше нечего делать, как только заглядывать к вам через забор. Он спрашивал, что несли на носилках. Я ответил, что вы об-нарушили какие-то бумаги, принадлежавшие Краусу или Сыровы, и милиция их увезла.

– Странно, почему Хохолач не спросил об этом нас?

– Наверное, считал более хитрым затянуть меня в трактир, напоить и выведать, что его интересует. Только не на того нарвался.

– А ты когда-нибудь нарвешься на меня, – загремел за спиной Ярды знакомый голос. В дверях появился командир, с недовольным видом он рассматривал Ярду.

– Мне все известно, я заезжал в трактир за сигаретами. Как же так получается? Во время болезни ходишь по трактирам, да еще в гражданской одежде!

– Прошу тебя, не превращай дом в казарму, ведь у него отпуск по болезни, – набросилась на капитана сестра. Полная корзина грибов и измотанный вид собаки говорили без слов, откуда она появилась.

– Что, вообще говоря, случилось?

– В деревне говорят, что в прошлое воскресенье у нас была уголовная милиция с машиной для перевозки трупов. Хохолач намеренно затащил Ярду на пиво, чтобы задурманить ему голову и выспросить обо всем, – с воинственным видом выкладывала новости Власта.

– Точно. Я понял, что тут какая-то ловушка, иначе бы не пошел, – подтвердил Ярда. Собака между тем проскользнула к нему и положила голову на колени.

– С этим я сам разберусь, – произнес капитан. – Парень докатился до того, что его пора отдавать под суд, а вы обе еще защищаете его!

– Дядя, а у нас есть чесночный суп. Хочешь, а? – проговорила вкрадчивым голосом Власта.

Капитан вздохнул и через несколько минут уже сидел за столом. Настроение у него заметно улучшилось.

– Подпоручик, с тобой всегда что-нибудь происходит, – произнес капитан, откладывая ложку. – Повтори мне, о чем, собственно, говорят в деревне.

Ярда добросовестно пересказал то, что услышал в трактире.

– Интересно, – покачал головой капитан. – Почему же Хохолач не спросил прямо, когда был в этом доме?

– Все эти сплетни распространяет по деревне, конечно, сам дед. Кто бы еще мог увидеть, как к нам приезжали машины?

– Все-таки не надо думать, что здесь нет логики, Квета. Шоссе идет только до вашего дома, дальше начинается полевая дорога и лес. Люди все замечают. Это ведь вс в городе. Тут целое событие, если врач кому-то выписал одни, не говоря уже о том, когда на один двор съезжается столько машин.

– Хорошо, но тогда объясни мне, каким образом Хохолач мог увидеть, как на носилки что-то укладывали?

– Между прочим, это ваш сосед!

Пани Квета весело засмеялась:

– Ты, мой мудрый братец, забываешь, что наш двор обнесен забором. Хохолач может смотреть на происходящее во дворе только через дырку под воротами, для чего ему пришлось бы лечь на землю.

Капитан взглянул на нее с удивлением, затем вышел во двор и несколько минут осматривал двор.

– Ты права, это странно. Ваш двор просматривается только из леса, или же кто-то подсматривал из-под забора.

– А что делать Хохолачу в лесу? И за забором его не могло быть, мы бы, наверное, увидели.

– На подобный вопрос имеются сотни ответов. Все это происходило в воскресенье. Дед знает лес, как никто другой. Конечно, разговоры могут исходить и от него. Вы знаете, как его зовут в деревне?

– «Седловицкий громкоговоритель»! – выкрикнула Власта.

– Я забываю, что вы местные жители. А ты беги переоденься, – повернулся капитан к Ярде. – Поедем в роту. Завтра утром привезу обратно, если до этого времени не поколочу.

Через несколько минут офицеры уехали. Ярда сидел согнувшись на переднем сиденье и ждал, когда командир начнет читать ему мораль. Тот не заставил себя ждать.

– Иногда я размышляю: откуда ты свалился на мою голову? И знаешь, почему?

– Товарищ командир, сегодня я ведь не был на службе, – пытался защищаться Ярда.

– Речь идет не о сегодняшнем дне. Ты тут разворошил такие дела, до сути которых я не могу докопаться. Мне пришлось забрать тебя с собой в роту, чтобы показать тебе кое-что. Вот возьми. – Он подал Ярде свернутый лист бумаги. – Мне прислал это Гавран.

Вверху на документе значилось: «Выписка из шифровки №…» Далее шел текст: «Анталу. Обратите внимание на подпоручика. До отзыва запрещаю использовать связь К. Замаскируйте. О результатах доложите В. обычным путем. Аббат не вернулся. Пока не обнаружен. Согласен. Виктор».

Секретная депеша задрожала в руках подпоручика: Куда это он впутался?

– Давай сюда, я спрячу. Имей в виду, это совершенно секретный документ. Ты не должен говорить об этом ни с кем, кроме меня, капитана Маришки и капитана Гавра-на. Ты понял, что означает эта информация?

Ярда отрицательно помотал головой.

– «Виктор» – это новое название организации, которой когда-то руководил Бартак. Они не проявляли себя уже в течение семи лет. Совершенно ясно, что у них есть тут свой человек. Информация была перехвачена сегодня ночью в зашифрованном виде. Судя по всему, подпоручик, о котором идет речь, это ты. Другого подпоручика в округе нет. Поэтому я беру тебя в роту. Вечером приедет Маришка и, видимо, товарищ Гавран. В деревне никто не должен догадаться, что нам стало что-то известно.

Ярда с сомнением произнес:

– Чем же я мог их заинтересовать?

– Скорее всего, тем делом, в которое ты влез.

– Я ведь был тут в прошлом году, ходил из дома в дом, и все было в порядке!

– Именно этого никто из нас не знает. Вечером, наверное, станет яснее.

Странский лихо развернул машину и затормозил перед домом лесника Критинаржа.

– Долго не задержимся. Лесник позвал нас к себе, но это не означает, что мы прибыли на сливовицу, – предупредил капитан.

На пороге их приветствовали Критинарж с супругой. Собачка такса путалась у гостей под ногами, а огромный пес Дробечек, охранявший возле дома стадо овец, дал о себе знать громким лаем.

– Это замечательно, что вы приехали, – сказала пани с улыбкой и пригласила офицеров в горницу, пахнущую деревом. На столе стояла бутылка сливовицы, что вызвало доврльно бурную реакцию командира.

– Заранее благодарим, Франтишек. Сегодня сливовицу оставим в покое.

– Опять на службу! – разочарованно произнес лесник., Он с удовольствием выпивал рюмочку в компании друзей, а один не мог. – По маленькой выдержите, просто символически, – попробовал он уговорить Странского.

– Франтишек! – Капитан предпринял отвлекающий маневр. – Я тут рассказал как-то Ярде о лимонаде из бузины, который готовит твоя хозяйка. Не найдется ли бутылочки попробовать, а?

– Конечно найдется – выдержанный, холодненький, – удивленно проговорил лесник. Хозяйка через минуту принесла запотевшую бутылку. Критинарж ловко открыл и налил напиток в высокий фужер.

– Попробуй, Ярда.

Подпоручик попробовал: напиток оказался отменным. Вскоре почувствовал, что голова будто стала яснее, даже видеть, казалось, начал лучше. Отпив еще три глоточка, он поставил фужер на стол.

– Превосходно! – сказал он. Довольная хозяйка улыбнулась.

– Рецепт дала мне еще бабушка. Люди покупают лимонад, а мы пьем только этот напиток.

Критинарж закурил короткую трубку, капитан и Ярда достали сигареты. Хозяйка удалилась на кухню.

– Слушай, Ярда, – заговорил Критинарж, выпуская облако дыма, – я вспомнил о тебе еще три месяца назад. В прошлом году ты интересовался нелегальной сетью во время войны, искал различные пути, которые вывели бы тебя на следы подпольщиков. Видишь ли, все это началось где-то году в тридцать восьмом, возможно, и несколько раньше. В то время в Седловице жили в основном немцы, фольксдойче, как их называли. Жили и несколько чешских семей. После «Мюнхена» большинство чехов уехало внутрь страны. Поскольку каждый из оставшихся в чем-то был замешан, наши власти решили вопрос после войны радикальным образом – выселили всю деревню. Взывали к рейху – вот и отправляйтесь туда. Видимо, что не всегда было справедливо, но время требовало, и с немцами никто не церемонился. После выселения тут остались пустые деревни. Тогда-то сюда приехали мы, новые поселенцы. Я уже рассказывал тебе, как складывались дела лично у меня. Сначала работал помощником управляющего в лесничестве. Жили мы тогда с Марженкой, хотелось быть самостоятельными, и я подал заявление. Послали нас сюда, тоже в бывшее господское лесничество. Лесничим был тут Калач – вполне порядочный человек. Когда он передавал мне хозяйство, приехал на бричке. Бедняга еле ходил, в этих болотах заработал себе ревматизм. До сих пор помню, как он мне говорил: «Придут сюда другие люди, но край останется – останутся лес, болота, летний зной. Об этом всегда помни, Франтишек». Правда, болота мы осушили, а все остальное осталось.

Почему я об этом говорю? Когда он уезжал, он дал мне свои топор и пилу – символ нашего Лесного труда. Подумаешь, сказал я тогда себе, топор и пила, такие штуки я достану в любом скобяном магазине. Однако Калач был на этот счет другого мнения. «У этого топора, – сказал он, – топорище сделал Гложек. И пилу наточил он». Та пила действует до сих пор, хотя ее точит теперь мой напильник, а топор – идите посмотрите в сарае. Топорище выдержало лет тридцать. Прошло столько лет, а оно как новое. Позднее я понял, что Гложек использовал для топорищ древесину граба. Он брал куски от корневища – перекрученные, кряжистые. Распиливал дерево, высушивал в опилках, а затем выстругивал топорища…

Критинарж замолчал, зажег погасшую трубку и продолжал свой рассказ:

– Коцца пришлось уезжать, Гложек осел на Височные. Обосновались там, дочери вышли замуж, появились внучата, с этими местами их связывали лишь воспоминания. Я его, разумеется, не знал. Когда мы переехали сюда, Гложеков уже не было девять лет. Лет двенадцать назад, это было в конце августа, я пошел на гору, к кривой ели, посмотреть дорогу. Дожди кое-где ее испортили, а нам предстояло вывозить древесину. Возле той ели я встретил незнакомого старика, который рассказал мне, что раньше тут стояли дубы, а теперь появилась красная лиственница. Березовая роща у родника тоже куда-то подевалась. Я сразу сообразил, что старик когда-то здесь проживал. Тайны из этого он и сам не делал. «Меня зовут Гложек, – сказал он, – жил я в доме на верхнем конце деревни». Я рассказал ему про топор и пилу, что его обрадовало. Хотел было позвать его к себе, но он ответил, что ждет свою супругу, которая пошла напиться из родника. Все прошедшие годы она мечтала об этом. Я спросил его, почему они не вернулись. Он объяснил, что их дом во время войны сгорел. Вскоре пришла пани, и мы распрощались. Они торопились на автобус. При прощании Гложек сказал, что старый Клехта, которого он встретил в лесу, сделал вид, что не узнал его. «Да не жалко, – сказал старик, – Клехта многим людям принес несчастье, поэтому, видно, не поздоровался. Это ведь единственный житель, вернувшийся сюда после войны».

– Клехта? Такого имени я никогда не слышал, – произнес капитан.

– Я тоже не слышал. Три месяца назад ко мне приходил Кареш из Подгайи. Он лежал с Гложеком в больнице в Брно, так тот передавал мне привет. Умер он там от рака легких. Вот не повеяло, всю жизнь проработал в лесу, а умер от рака легких.

– Значит, двенадцать лет назад тут жил старый поселенец по имени Клехта, – констатировал Ярда.

– Это утверждал Гложек, но никто в округе Клехту не знает.

– Тогда не все понятно.

– Мне тоже, – пожал плечами Критинарж. – Я сам тогда спрашивал у людей, но ничего не выяснил. Такого имени никто не слышал.

– Значит, Гложек сказал, что Клехта многим людям принес несчастье?

– Именно так. Конечно, я не знаю, что он имел при этом в виду.

– А если это прозвище и зовут его иначе? – снова рассуждал вслух капитан. – Жаль, что поблизости больше нет старожилов.

Ярде не хотелось от досады даже говорить. Такой замечательный след – и никакого толку!

15

– Третья теплица справа, – указала Гаврану девушка в рабочей спецодежде и взглянула оценивающим взглядом на элегантного гостя. Капитан с улыбкой поблагодарил ее и направился разыскивать бывшего радиста из организации Бартака. Третья теплица располагалась почти возле забора под железнодорожной насыпью. Из дверей пахнуло влагой и душным воздухом. Гавран расстегнул на рубашке пуговицу и ослабил галстук. Он шел по дорожке из плит между грядками ранних гвоздик. Нужного человека Гавран увидел в конце теплицы. Тут дышалось легче, поскольку через поднятые окна с улицы проникал свежий воздух.

– Вы пан Завадил?

– Да, что вы хотели?

Мужчина выпрямился. Это был стройный загорелый человек с седыми волосами, и по виду нельзя было сказать, что ему под шестьдесят. Гавран предъявил удостоверение. Завадил со вздохом кивнул:

– Понимаю. Пойдемте в подсобный цех, там нас никто не услышит.

Он провел Гаврана в небольшое помещение, стены которого были обставлены коробками с расцветающими растениями, а на длинном столе выстроились цветочные горшочки. В самом углу стоял небольшой письменный стол, рядом – две табуретки. На одну из них Завадил показал рукой.

– Садитесь, пан капитан. Я не думал, что вы мной еще интересуетесь. Ваш здешний коллега разговаривал со мной последний раз три года назад.

– Я пришел спросить вас кое о чем. Вы были радистом в организации Бартака, так?

– Вы об этом сами знаете, ведь я за это был осужден.

– Меня удивило, что нашел вас здесь. Вы ведь учитель.

– Был учителем, – со вздохом произнес Завадил. – А этому делу меня научили в заключении, уже привык. Может, назовете какого-нибудь директора школы, который примет на работу бывшего заключенного?

Слова Завадила прозвучали скорее печально, чем иронически. Гавран прикусил губу: разговор он начал не совсем удачно.

– Мне не хотелось бы напоминать вам о прошлом, пан Завадил, но вы могли бы мне существенно помочь, если, конечно, захотите.

Завадил мрачно улыбнулся:

– Надеюсь, вы понимаете, что ваш визит не принес мне радости. С другой стороны, вы могли вызвать меня к себе. Однако пришли сами, вас, видимо, никто не знает. Так что спрашивайте, доведем разговор до конца.

Гавран с одобрением взглянул на него.

– Перейду прямо к делу. Вы знаете этого человека? – Капитан подал фотографию патера Ванека в гражданском костюме.

Завадил смотрел, вытянув руку, как все дальнозоркие люди.

– Нет, – сказал он наконец и вернул фото Гаврапу.

– На допросе вы показали следователю, что указания о передачах по рации вам давал ревизор Клофач.

– Я его знал под кличкой Ренэ. – Правильно. Если я не ошибаюсь, вас звали Гуго. Вы знали еще одного связного по кличке Кришпин, им являлся почтовый служащий Нелиба. Больше вы действительно никого не знали?

Завадил бросил недоверчивый взгляд:

– К чему вам все это через столько лет? Я признался, отсидел свое и хочу иметь покой.

– Я, кстати, не намереваюсь возобновлять следствие.

Видите ли, я прочитал все материалы дела, судебный протокол и нашел, что не все там, на мой взгляд, стыкуется. Вы узнали от Кришпина, что руководитель вашей группы Ренэ арестован, и направили по рации предостерегающую телеграмму. Одновременно получили указания для заместителя Ренэ – Освальда. Указания должен был передать Кришпин, однако, прежде чем он успел это сделать, его арестовали. А вскоре после этого арестовали и вас, – сказал Гавран, внимательно глядя на Завадила.

– Совершенно точно.

– Часть группы сменила укрытие и ожидала, пока кто-нибудь проведет их за границу. Вам не говорили, что и вас возьмут с собой?

– Хотите верьте, хотите нет, но большинство членов группы я увидел только во время судебного разбирательства. И путей перехода за границу не знал.

– Это мне представляется неправдоподобным, – возразил Гавран. – Вы ведь работали в организации Бартака еще в годы войны. Бартак считал вас своим другом. И он втянул вас в это дело после войны, не обеспечив ухода за границу? Здесь нет логики.

– В то время нас об этом никто не спрашивал, – тихо ответил Завадил.

– Я спрашиваю вас сегодня, пан Завадил. Получали вы указания насчет ухода за рубеж в случае провала?

Завадил встал.

– Желаете кофе?

– С удовольствием. Но вы мне не ответили.

Завадил явно тянул время. Он поставил воду на электроплитку, достал еще две чашки, кофе и сахар.

– Видите ли, у меня был канал для перехода границы, но вы меня опередили.

– Какой канал?

Завадил взглянул Гаврану в глаза:

– Поздно вы пришли, пан капитан. Об этом канале знали лишь два человека, их теперь нет.

– Супруги Сыровы?

Завадил с удивлением проговорил:

– Нет, это были не супруги Сыровы из Седловице.

– А что вы знаете о них?

– Сыровы состоял в нашей организации еще в годы войны, тогда мы с ним встречались. Потом Бартак приказал ему переселиться в Седловице. Приобрел для него рентабельное конфискованное хозяйство. У нас в Седловице во время войны был свой человек, но я его не знал.

В то время я был просто запасным радистом и ничем другим не интересовался. Мне было известно, что от Седло-вице до границы рукой подать. Через усадьбу Сыровы в войну и после нее ходили наши связные.

– Вы сами бывали там когда-нибудь?

– Нет.

– Вы не помните последние депеши, полученные вами?

Между тем вода в кувшине закипела. Завадил по-прежнему тянул время. Он налил кипяток в чашки, снова поставил воду на плитку, подождал, пока она закипела, и долил чашки доверху.

– Пожалуйста, берите сахар, – сказал он, подавая чашку Гаврану. – Последние депеши? Мало что осталось у меня в памяти. Да к чему вам это теперь?

– У меня серьезные основания для этого, – настаивал Гавран. – Ведь, насколько я знаю, вы единственный из оставшихся членов группы.

Завадил молча кивал, отпивая глоточками кофе.

– Ренэ умер через год после освобождения из заключения. Освальд застрелился в машине. Кришпин куда-то исчез, а оба Сыровы эмигрировали. Остальных я не знаю. Вы переоцениваете мою персону.

– Почему? Вы ведь не только посылали и принимали информацию, но должны были и шифровать ее. Таким образом, знали содержание.

– На суде об этом не говорилось.

– Но иначе ведь не могло быть. Ренэ и Освальд не прошли такой подготовки, как вы. А Кришпин был простым связным.

– Зачем вы снова все это вытаскиваете? – протянул со вздохом Завадил. – По закону срок давности истек.

– Так чего же вам бояться? Окажите, о чем шла речь в последней депеше? Что вы с ней сделали?

– То же самое, что и с другими: расшифровал, передал Кришпину, а черновик сжег. В ней содержалось указание Освальду – в течение одного дня сосредоточить группу и подготовить ее переход в Австрию.

– Каким путем? По одному из каналов для связных?

– Нет. Каналы были вам известны или могли быть известны. Речь шла о запасном канале, предназначенном для чрезвычайных случаев.

– Вы знали, куда он ведет?

Завадил покачал головой:

– Бартак признавался, что он всегда имел склонность к строгой конспирации.

– Значит, Сыровы или его жена? – снова предположил Гавран.

– Сыровы знал лишь два канала для обычной связи и одно место, где он встречался с агентами. О запасном канале не имел права знать даже он.

– Сколько же каналов было у вас?

– Я же говорил, что было три канала. Два обслуживал Сыровы. О них, вероятно, кое-что знала и его жена. Третий канал был запасным. Его не знал и Ренэ. Знали только Бартак и его проводник. Каждый знал только то, что касалось непосредственно его самого… Третий канал существовал, хотя Бартак и скрывал это. Перед тем как сбежать совсем, Бартак собрал нас, то есть Ренэ, Освальда и меня. Мы договорились, каким образом будем давать о себе знать. Ренэ потребовал от него гарантий безопасности. Бартак в ответ сказал, что он уже давно подготовил запасной канал. Сначала воспользуется им сам, чтобы уйти за рубеж, а потом он послужит и нам, если вдруг возникнет угроза ареста.

– Но ведь кто-то должен был стеречь канал, получать письма, попросту заботиться о нем.

– Вероятно, так, – согласился Завадил. – Именно поэтому мы не имели права знать его.

– Вы разговаривали с Сыровы после его возвращения из тюрьмы?

– Да, он был у меня.

– Он не предлагал вам уйти за границу?

– Говорил об этом, но я отверг его предложение. Однажды я уже испортил себе жизнь. Там, за кордоном, нас, я думаю, не ожидали с оркестром. Незадолго перед этим я вновь женился. Жена знает обо мне все.

– Вы имеете в виду вторую жену?

– Естественно. Первая жена подала на развод, когда я был еще в следственной тюрьме. После этого я видел ее, наверное, раза два… Даже к сыну меня не подпустила. Он нашел меня потом сам.

– Извините меня, но хотелось бы знать: первая жена знала о вашей деятельности?

– Во все эти дела она и меня втянула. Теперь все позади. Вторую жену я встретил здесь, в бухгалтерии. Муж у нее эмигрировал с другой женщиной. Знаете, я от жизни больше ничего не жду, кроме нескольких спокойных лет. С Марией мы живем дружно, оба хлебнули предостаточно. Тоща я откровенно сказал Сыровы, что уходить не желаю.

– Вы знаете, какова его дальнейшая судьба?

Завадил отпил кофе.

– Вы в самом деле не разговаривали со здешними коллегами? Я ведь все им рассказал.

– Послушайте, пан Завадил, если бы мне была нужна информация только о вас, я не пришел бы к вам. Мне нужно знать, как обстояло дело с запасным каналом.

– Вы правы, о нем никогда не говорилось ни слова. Значит, так, Сыровы отозвался примерно через год. При расставании он обещал дать о себе знать. В то время срок давности уже истек, пан капитан.

– Бегство Сыровы меня не интересует, – махнул рукой Гавран.

– Его открытку я показывал вашему здешнему коллеге. Она была прислана из Австралии. Сыровы писал, что работает на ферме. Позднее он прислал письмо с цветной фотографией – он стоит с ружьем в руках возле джипа с кучей отловленных кроликов. Подпись была такая: «Привет с уикенда шлет фермер Сиров». Очевидно, сменил фамилию. Но хвалился он зря, фермером так и не стал.

– Откуда вам это известно?

Завадил пожал плечами:

– Знаю об этом довольно точно, если верить рассказам некоего Огноутека. Он приезжал сюда в прошлом году, разыскал меня в теплице, чтобы передать привет от Сыровы. С запозданием, правда. Сыровы уже три года как умер.

– Откуда это стало известно Огноутеку?

– Они были там вместе. Знали друг друга еще по лагерю. Им, говорил он, ничего не оставалось, как уехать в Австралию. В других странах их не принимали. Потом в течение четырех лет копил деньги на обратную дорогу домой.

Гавран задумчиво произнес:

– Что же случилось с Сыровы?