Текст книги "Игры для патриотов"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Всё получалось как по писаному: к вокзалу он добрался без семи минут десять. У справочного бюро, где стояло несколько человек, увидел и своего сообщника точно с таким же кейсом, как и у него. Подошел, стал рядом. Незаметно обменялись поклажами.

У вагона уже никого, кроме проводницы, не было. Молодая женщина поторопила запоздалого пассажира:

– Быстрее, быстрее, до отправления осталось несколько минут.

Садясь, он все же окинул внимательным взглядом весь перрон, все двери вокзального здания. Никого подозрительного.

Вагон был почти пуст: ездить нынче в СВ по карману только бизнесменам да высокопоставленным чиновникам, и Алексей оказался один в купе. Это обрадовало: хотелось спокойно отдохнуть, выспаться за эти трое беспокойных суток, которые он провел в Риге в постоянном напряжении, в готовности ко всяким провокациям и нападениям. Но все обошлось благополучно. Возможно, это и беспокоило теперь: так редко бывает, чтобы все шло без сучка и задоринки в их рискованном деле, когда тебя, как волка, обложили со всех сторон. Прав философ: «Жизнь – это борьба…» Алексею едва перевалило за сорок, а сколько он уже борется? Как только встал на ноги. Ему хорошо помнился детский сад, где приходилось драться с соседским бутузом Венькой, старше его на год, за игрушки, за место на качелях, когда тот пытался согнать Алешку. Потом и в школе они учились вместе, даже в одном классе: туповатый Венька остался на второй год. Детская неприязнь переросла в ненависть, особенно когда Алексей стал дружить с самой красивой одноклассницей Катей…

Но то детская была борьба, за свое достоинство, за утверждение среди сверстников своего «я». Теперь совсем другое – борьба не на жизнь, а насмерть. И если бы только ради своих интересов. Или за что-то дорогое, что дороже своей жизни, как учили в школе. Алексею навсегда запомнились вычитанные где-то слова: «Не трудно умереть за друга, трудно найти такого друга, за которого стоило бы умереть».

Он разделся, лёг в постель.

Недолгий сон прервал стук в дверь.

– Таможня. Проверка документов.

Алексей не заметил, как подъехали к границе. Он набросил халат и достал дипломатический паспорт, которым снабдил его Дубосеков. Открыл дверь. В купе вошли двое бравых офицеров в мышиного цвета шинелях – точь-в-точь фашистские вояки, как показывают в кино. Внимательно осмотрели все вокруг, потом старший взял паспорт. Полистал его, сличил фото с оригиналом и, козырнув, круто повернулся к выходу. Точно так же сделал и его помощник… И манеры переняли у фашистов…

Алексей защелкнул замок, сел на полку.

Как все изменилось! Давно ли он с родителями приезжал отдыхать на Рижское взморье, давно ли латыши относились к русским уважительно и с доверием. А теперь смотрят, как на врагов. Хотя… ничего удивительного. То был Советский Союз, могучее, сильное государство, а теперь… Теперь немощная, погрязшая в коррупции и междоусобных разборках Россия. Тогда и Алексей знал, кому служит и за что… Поставили всё с ног на голову. Вместо обещанной рыночной экономики – спекуляция и воровство, вместо демократии – беспредел. Потому-то майор Кукушкин и оказался за бортом… О том, что его выгнали из милиции, он не жалел, а вот что снова стал служить неизвестно кому и неизвестно за что рискует жизнью, очень жалеет. Жалеет, мучается, а другого выхода нет. В Москве, куда ни пытался устроиться на работу, не брали: характеристику в милиции дали такую, что только в тюрьму. Спасибо, свели его с Дубосековым, и тот предложил быть негласным курьером, мотаться по городам, по заграницам. Алексей знал, чем занимаются Дубосеков и его босс Лебединский, который даже не удосужился познакомиться с новым сотрудником, знал, что возит в кейсах. И все-таки согласился стать контрабандистом. Не только потому, что надо было кормить семью, а еще и потому, что был очень озлоблен на новую власть. Злость постепенно утихала, здравый рассудок все чаще не давал покоя: а Лебединский, Дубосеков разве лучше? Кому же он служит теперь?..

Хватит! Это его последняя поездка. За год работы на олигарха Алексею удалось немного скопить денег, пять тысяч долларов получит еще. На первое время хватит, а потом, может, найдет работу в Москве, отец совсем плох, и оставлять его одного нельзя…

От назойливых мыслей его избавил резкий, настойчивый стук в дверь.

– Откройте! Таможня. Проверка документов.

Это уже чистый русский говор. В окно пробивается предрассветный сумрак. Значит, к Себежу подъезжаем, сообразил Алексей.

Стук нервно повторился, и это насторожило курьера. Он набросил халат, нажал кнопку сигнализации охранника и, сняв курок с предохранителя, сунул пистолет в карман – патрон в патронник был загнан ещё в Риге.

Открыв защелку левой, дернул дверь за ручку, держа правую с пистолетом в кармане. Едва в проеме показалось лицо с усиками, как в него выстрелили. Алексея, будто ударом кувалды в грудь, отбросило к столику. Но, падая, он успел выхватить пистолет и выстрелить в напавшего. Тот рухнул в купе. За ним появился ещё один, но сил нажать на спуск у Алексея уже не было. Прогремели ещё выстрелы, какие-то выкрики, и всё исчезло…

5

Получив от Гринберга информацию о якутском алмазе, Михайленко сразу же приступил к розыску Кленова. Предполагал, что он обосновался, видимо, да алмазных приисках, скорее всего под чужим именем, но там его не нашли. Ещё раз допросил Ларису и с трудом у неё разузнал о лётчике, привезшем алмаз. Узнал, собственно, немного – фамилию лётчика и имя она даже не спросила, но внешность описала подробно.

С горем пополам удалось найти этого таинственного курьера: им оказался отставной летчик гражданского воздушного флота, уволенный из Дальневосточного транспортного отряда, некто Захаров Василий Дмитриевич.

Он признался, что, да, привозил Писменной Ларисе алмаз, но не от Кленова, а Раполенко Геннадия, который недавно зачислен в отряд на его место.

Михайленко вылетел в Хабаровск.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

1

В голове вертелись слова давно где-то вычитанного стихотворения: «Судьба играет человеком. Она изменчива всегда. То вознесет его высоко. То бросит в бездну без следа». Вот и с ним судьба сыграла такую штуку: столько сил, нервов потратил он, чтобы стать летчиком, и вдруг – диверсант, убийца… Кто и зачем сделал его снова летчиком? Расскажи свою историю органам безопасности, не поверят. На то, видно, и расчет был…

Кто же так ловко сумел расставить ему сети, что выбраться из них, кажется, нет никакой возможности? Сам Бен Ладен позавидовал бы такому мастеру хитрой ловушки. Но, говорят, на каждого хитреца – по два удальца. Геннадий кое-что уже предпринял… А ведь поначалу он и мысли не допускал, что это не фээсбэшники пришли за ним…

Он вернулся из штаба в свою комнату взбешенный и униженный, понимая, что угроза полковника Возницкого – не пустые слова, брошенные со злости, чтобы припугнуть строптивого капитана. И подозрения его тоже не вымыслы человека с больным воображением.

Вечером в номер к Кленову зашел техник самолёта Парамонов и сообщил потрясающее известие: комиссия склоняется к выводу, что катастрофа «Руслана» произошла из-за диверсии – в керосине якобы обнаружено присутствие некоего вещества, способствующего образованию в топливе кристаллов, которые и закупорили фильтры двигателей.

– Но, – Парамонов заговорщически поднёс палец к губам, – об этом пока никому. Мне по секрету шепнул знакомый инженер из комиссии. Теперь будут искать виновника.

Геннадий промолчал – один из подозреваемых уже найден. Не стал говорить и о своем домашнем аресте – слух тут же разлетится по гарнизону. А люди ныне такие задерганные, озлобленные, что поверят любой сплетне. Попросил лишь старшего лейтенанта принести ему бутылку водки и чего-нибудь закусить.

– А надо ли? – предостерег Парамонов.

– Надо помянуть товарищей.

– Это так, – согласился техник. – Я тоже до сих пор успокоиться не могу. Ночью всякие кошмары снятся. Составлю тебе компанию.

Геннадию никого не хотелось видеть, тем более делиться с кем-то, даже с техником самолета, своими переживаниями. Он, как приучил его с детства отец, никогда не жаловался на свою судьбу, не выставлял напоказ душевные муки.

«Мужчина в любых ситуациях должен оставаться мужчиной и не терять в глазах других своего достоинства», – не раз советовал он.

Отец – сильный, волевой мужик. Геннадий брал с него пример и подражал ему. Заповеди отца не раз помогали в трудную минуту. А их при нынешней службе выпадало немало…

Парамонов принес две бутылки водки, белый батон и кусок колбасы.

– На душе так муторно, что хочу до чертиков напиться, – пояснил он, заметив неодобрительный взгляд второго пилота.

– В таком случае напиваться будешь дома, – категорично заявил Геннадий. – Забирай все и шагай.

– Да ты что, Гена?! – заблажил техник. – Не русский, что ли? Я ж по обычаю.

– По обычаю выпьем по рюмке. Дома – как хочешь.

Геннадий откупорил бутылку. Рюмок в его номере не было, пришлось разливать по стаканам. Выпили молча. Парамонов, прожевав дольку колбасы, начал было рассказывать, как его допрашивал полковник, Геннадий осадил:

– Помолчи. Не тереби душу. – И когда техник, закусив, потянулся к бутылке, сказал требовательно: – Забирай бутылку и топай домой. Там допьёшь. А мне хочется побыть одному.

Парамонов, к удивлению, сразу согласился.

– Понял, командир. Ухожу. – Взял нераспечатанную бутылку. – Не беспокойся, всё будет в порядке.

Геннадий проводил техника и, вернувшись, сел в кресло. Сообщение о том, что в керосине якобы обнаружено присутствие непонятного вещества, вызвавшего кристаллизацию топлива, повергло второго пилота в еще большее уныние: есть все основания подозревать его – последний, кто осматривал самолет и проверял заправку, не полетел… А тут еще эти сто тысяч. Возницкий, конечно же, не поверил ему; да и другие вряд ли поверят. Не поверят, что Аламазов отвалил такую кругленькую сумму Ларисе. Геннадий пару раз заходил с ней к прикованному к постели бизнесмену, и поставщик иномарок не показался добрым дядюшкой; скорее он был похож на бальзаковского Гобсека или на гоголевского Плюшкина: худой, долговязый, с цепким и подозрительным взглядом поблекших, но все еще осмысленно шарящих по своим богато обставленным хоромам жадных глаз. Не очень-то радушно и доверительно встретил он у себя и жениха своей дипломированной сиделки… Мог ли такой жадюга расщедриться на сто тысяч? – впервые задал себе вопрос Геннадий. И тут же его отмел: не украла же Лариса. А старик, чтобы досадить своим бессердечным чадам, отдал ей. Да больше ему и некому было отдать…

Вот так доброе дело оборачивается иногда злом… Может, из-за того, что исходило оно от недоброго человека?.. Как бы там ни было, а Геннадий влип в эту неприятную историю основательно, и как из нее выпутаться, он пока не знал. Возницкий вцепился в него мертвой хваткой и будет лезть из кожи, чтобы доказать виновность второго пилота, – настоящего преступника с его умом вряд ли удастся найти, – а упустить шанс получить генеральские лампасы он ни за какие коврижки не захочет.

Геннадий налил еще полстакана водки и выпил. Неторопливо закусывал и раздумывал, как вести себя дальше. Послать Возницкого к чертовой матери и попытаться объяснить генералу, что он и за сто тысяч долларов не согласился бы стать предателем, тем более погубить своих товарищей? Неужели он похож на сумасшедшего или на бессердечного человека без стыда и совести? Но напрашиваться на прием к генералу и оправдываться не имеет смысла – могут и так понять: коль пришел доказывать свою невиновность, значит, что-то за этим есть… Нет, надо полковнику прочистить мозги, чтобы он занялся поиском настоящего преступника, а не ковырял у себя под носом, чтобы убедился – не мог второй пилот ставить свою жизнь на карту: а если бы врачиха не обратила внимания на повышенное давление и не отстранила его от полета? Он сам бы согласился на гибель? Нет, с полковником надо разговаривать только на его языке и его аргументами: клин клином вышибают…

Несколько успокоенный, он допил водку и собрался ложиться спать, когда дежурная позвала его к телефону.

– Ты ещё не спишь? – поинтересовалась Лариса. – Извини, раньше я не смогла позвонить. Как твои дела?

– Всё нормально. Собираюсь ко сну.

– А не хочешь ко мне приехать?

Раньше он был бы рад такому приглашению, но теперь… Теперь ему никого не хотелось видеть. Даже невесту. Слишком пакостно было на душе, чтобы говорить ласковые слова, не раскрывая своего душевного состояния. А посвящать ее во все свои неурядицы незачем: буквально накануне катастрофы она сказала ему, что, кажется, забеременела; волновать ее нельзя. Ко всему, он под домашним арестом…

– Уже двенадцатый час… И у меня завтра трудный день.

– Но мне надо сказать тебе что-то очень важное. И я так соскучилась…

– Встретимся завтра. Я постараюсь освободиться пораньше и заскочу к тебе в поликлинику.

Она помолчала.

– А ты о ресторанной драке ничего не слышал?

– О какой драке? – не понял он, совсем забыв о стычке с подручными Желкашинова.

– Ну… – замялась Лариса. – Ты, когда ходил в туалет… Ничего с тобой не случилось?

«Откуда она узнала? И что?» – обеспокоился Геннадий.

– А что могло случиться? Я же вместе с вами уходил, – не стал он раскрывать свои карты, решив выпытать у неё, что говорят о драке. – Может, в фойе драка была?

– Нет, говорят, в туалете какой-то лётчик так избил парня, что он дома умер.

Геннадия обдало холодом. Что за чушь! Он ударил один раз. Правда, изо всех сил и в солнечное сплетение. Но чтобы до смерти…

– А лётчиков, – Лариса сделала паузу, – в ресторане двое было, и только один из них заходил в туалет.

– Ерунда какая-то. От кого это ты слышала?

– Да у нас в поликлинике только и говорят об этом.

– Кому-то надо, наверное, распускать такие сплетни, – не поверил Геннадий. – Никакой драки там не было, и никого я не убивал, если это тебя волнует. Ложись и спи спокойно.

Лариса не спешила положить трубку. Слышно было, как она дышит, собираясь сказать еще что-то.

– А мне не спится, – сказала грустно. – И на душе тревожно. Может, ты все же приедешь?

– Не могу. И я очень устал. Прости. Целую, спокойной ночи.

– Спасибо, – наконец согласилась она. – И я тебя целую. – Лариса положила трубку.

Геннадий вернулся в номер, разделся и лег в постель. Еще раз вспомнив короткую схватку в туалете, окончательно убедился, что удары его ни в солнечное сплетение, ни в промежность не могли быть смертельными. Просто кто-то решил либо попугать его, либо насплетничать Ларисе – вот, дескать, какой у тебя женишок… А от того, что Лариса позвонила, было приятно – беспокоится за него, любит. Страшнее другое: как обернется дело с катастрофой? Обвинить Геннадия в причастности к диверсии полковнику, конечно же, не удастся – нет таких доказательств, а биографию испортить может. А коль посеет к нему недоверие, вряд ли оставят Геннадия в авиации. Куда тогда податься? В Москву, к родителям? Лариса вряд ли согласится: здесь у нее хорошее место, приличная зарплата, а что ждет ее в Белокаменной? Как-то с полгода назад, когда над эскадрильей нависла угроза расформирования, у них был разговор на эту тему. И Лариса на предложение Геннадия уехать в Москву покачала головой.

– Нет, миленький, я знаю, что такое жить в одной семье с родителями. Не сомневаюсь, что они у тебя добрые, чуткие, прекрасные. Но я привыкла к самостоятельности, к свободе. А примеры показывают: мирное существование двух женщин на одной территории мало кому удается, – заключила она с улыбкой…

Она, конечно, права. Тем более что мать у Геннадия не из покладистых, мягкохарактерных женщин.

И оставаться Геннадию после случившегося в Волжанске будет невыносимо. Нет, надо сделать все, чтобы снять с себя все нелепые подозрения и остаться в эскадрилье. С этой мыслью он и задремал. Именно задремал, а не заснул: когда в коридоре раздались шаги и у его двери кто-то остановился, он тут же услышал. А когда в дверь постучали, он подхватился и поспешил открыть, посчитав, что это все-таки приехала Лариса.

В комнату, не спрашивая разрешения, вошли двое военных в камуфляжной форме. Оба молодые, крепкие, уверенные в себе. Один с усиками, похожий на кавказца; второй белобрысый, рыжебровый, с непонятного цвета глазами, от взгляда которых сквозило неприязнью и жесткостью.

– Майор Федеральной службы безопасности Васин, – представился усатый. – Собирайся, поедешь с нами, – приказал тоном, не терпящим возражения.

«Полковник сдержал свое слово», – мелькнуло у Геннадия в голове, но собираться не торопился, спросил твердо, давая понять, что не очень-то испугался:

– Куда и по какому поводу?

– А ты не догадываешься? – усмехнулся усатик.

– Я не гадалка.

– Ну что ж, у нас узнаешь.

– Где это «у нас»?

– В отделении. Не ясно?

– У вас есть ордер на арест?

– А кто сказал, что ты арестован? Пока приглашаем на беседу.

– По-моему, мы с вами за одним столом не сидели, чтобы разговаривать на «ты».

– А мы считаем, что ты слишком маленькая шишка на ровном месте, чтобы величать тебя по имени-отчеству. И не разводи антимонии, нам не когда с тобой деликатничать.

Спорить с ними или отказаться подчиниться не имело смысла, понял Геннадий, – заберут силой, вон какие бугаи.

– Военную форму надеть или штатское?

– Какую хочешь. Можешь военную.

Геннадий неторопливо стал одеваться.

– Захвати на всякий случай туалетные принадлежности и полотенце. Наше заведение ещё не настолько богато, чтобы обслуживать всех, кто не в ладу с законом, – уточнил намерение кавказец.

Геннадий посчитал благоразумнее промолчать. Но то, что его вызывают не просто для беседы и скоро не отпустят, не вызывало сомнения. Только что ему вменят в вину, диверсию или убийство, – теперь и сообщение Ларисы не казалось небылицей.

Он уложил в «тревожный» чемоданчик, предназначенный для командировок и вызовов по тревоге, туалетные принадлежности – бритву, зубную щетку с пастой, а также полотенце и спортивный костюм. Усатик внимательно за ним наблюдал. И когда Геннадий взял перочинный нож с различными приспособлениями, усатик остановил его:

– А вот этого не надо.

– Холодное оружие? – усмехнулся Геннадий.

– Пусть возьмёт, – вмешался белобрысый.

Усатик отобрал нож, повертел его в руках и вернул.

– Можешь взять.

Они направились к выходу: впереди белобрысый, за ним Геннадий. Замыкал кавказец.

У подъезда стояла чёрная «Волга». Но едва они подошли к ней, как из-за кузова выскочили двое с пистолетами на изготовку. Захлопали выстрелы. Негромко, будто игрушечные хлопушки. Пистолеты с глушителями, догадался Геннадий. Кавказец и белобрысый рухнули на снег. Неизвестные подхватили опешившего Геннадия под руки и со словами: «Быстрее, быстрее», увлекли к виднеющейся у дома напротив иномарке. Там за рулем сидел водитель, и мотор был уже заведён.

Один из мужчин ловко открыл дверцу, второй втолкнул Геннадия на заднее сиденье, и машина рванула с места.

2

Иномарка на большой скорости петляла по улицам города, и Геннадий никак не мог сориентироваться. По бокам сидели двое в спортивных куртках, в слабом свете встречающихся кое-где уличных фонарей Геннадий рассмотрел лица своих похитителей. Это тоже были крепкие молодые парни, чем-то похожие на убитых фээсбэшников. Только без усов и оба чернявые. Или так показалось ему из-за плохого освещения.

Минут пять ехали молча, затем парень, сидевший справа, сказал дружелюбно:

– Извини, друг, но придется тебе глаза завязать, – и достал из кармана повязку.

И ведут себя как фээсбэшники – сразу на «ты».

– Разве от друзей что-то скрывают? – невесело пошутил Геннадий.

– Иногда. В целях конспирации, – ответил парень. И, сняв с его головы фуражку, натянул на глаза эластичную полоску плотной ткани. – Потерпи немного, потом мы все объясним. Но можешь не беспокоиться, мы не чеченцы и выкуп за тебя не потребуем.

– Зачем же похищаете?

– Не похищаем, а спасаем. Ты же знаешь, что тебя ждало у фээсбэшников.

– Я никаких преступлений не совершал, совесть моя чиста.

– И в ресторанном туалете никого не замочил, и к катастрофе самолета никакого отношения не имеешь? – весело спросил все тот же голос. – Мы, может, и поверим, только правоохранительные органы вряд ли. Разве не убедился на допросе?

– Меня не допрашивали, со мной беседовали, – уточнил Геннадий.

– Знаем эти беседы. А за что же в таком случае тебя арестовали?

– Представления не имею… Кто вы и куда меня везёте?

– В противоположность ментам и фээсбэшникам, мы твои друзья и отбили тебя у них, чтобы спасти.

– За такое спасение мне вышка светит – вы же двоих убили. А меня сочтут сообщником.

– Правильно соображаешь, – похвалил парень. – Но мы сделаем все, чтобы они тебя не достали.

– За что такое внимание к моей персоне? Вы вроде мне ничем не обязаны.

– Я же сказал тебе, что мы твои друзья. Разве ты не патриот своей родины?

– Смотря что вы подразумеваете под этим словом.

– Мы добиваемся, чтобы не разбазаривали ресурсы России, чтобы не вооружали лучшей техникой наших вероятных противников, не разваливали свою армию, чтобы не падали отслужившие свой срок самолёты. Чтобы наши летчики не мотались по заграницам, набивая мошну бизнесменам, а учились, боевому мастерству у себя дома. Чтобы им платили хорошее жалованье и жили они в своих благоустроенных квартирах, а не снимали углы у частников. Ты против этого?

– Нет, разумеется. Но от того, что вы называете себя патриотами, ничего, к сожалению, не меняется.

– А мы не только называем себя, мы и действуем, о чем свидетельствует твое спасение.

– Вы так мне голову заморочили, что я не пойму, за кого вы меня принимаете. Как в том анекдоте о спасении утопающего: «Да, я герой, но какая сволочь меня с моста столкнула?» Так вот и я: в вашем понятии я, разумеется, патриот. Но я дал присягу…

– Быть преданным, верно служить отечеству, – перебил его похититель. – Мы тоже служили и давали присягу. Присягу народу, а не кучке криминальной верхушки, разорившей нашу страну.

Логика у парня была убийственная, и Геннадий не находил аргументов возразить ему. Да и надоело спорить о бесспорном. Беспокоило другое: куда его везут и зачем? Что это друзья, желающие спасти его от сурового приговора, он не верил. Возможна какая-то провокация. Но какую цель она преследует? И он почувствовал облегчение, когда сосед справа перестал донимать его своими нравоучениями. Видно, тоже устал… Кто они? Ухлопать двух фээсбэшников ради какого-то офицеришки… За этим кроется что-то более серьёзное…

Машина неслась по загородному шоссе – это Геннадий понял по тому, что она перестала делать зигзаги и увеличила скорость. Так ехали более часа. Наконец автомобиль сбавил ход, свернул вправо и поехал по неровной, проселочной дороге, прыгая на ухабах. Хорошо, что снегу было еще мало, а то наверняка застряли бы где-нибудь. Возможно, и к лучшему: Геннадий уже подумывал о побеге от своих «спасителей».

Ещё минут двадцать колеса скрипели по нетронутому снегу, временами то притормаживая, то скользя на колдобинах. Наконец машина остановилась. Похититель, сидевший слева, открыл дверцу и, выйдя, потопал вперед. Звякнуло железо, и заскрипели петли – открывались ворота. Машина въехала во двор.

– Вот теперь можно повязку снять, – сказал второй «благодетель».

Геннадий сдернул плотную эластичную полоску ткани, достаточно надоевшую ему, и в свете фар увидел деревья, между ними следы от машины и расчищенную от снега тропинку. А над головой висело черное звездное небо, холодное, мрачное и безмолвное, будто предвещавшее что-то недоброе.

Вышедший из машины похититель закрыл ворота, и водитель, не дожидаясь его, поехал дальше. Метров через двести фары высветили кирпичный дом с мансардой и верандой, увитой по бокам лозой дикого винограда.

– Вот и приехали, – весело сказал похититель. – Выбирайся. – И первым вышел из машины.

Пока он открывал дверь, а водитель загонял машину в гараж, расположенный недалеко от дома, подошёл и второй похититель. Вспыхнувший на веранде свет осветил совсем молодое симпатичное лицо – парню было лет семнадцать. Но сложен он был великолепно – высокий, статный, с накачанной, как у боксера, шеей. На веранде Геннадий рассмотрел и другого. Тот был постарше, лет двадцати пяти, пониже ростом и поплотнее. И тоже с боксерской шеей.

«Спортсмены или охранники какого-то коммерческого предприятия, – решил Геннадий. – И те, и другие только и занимаются накачиванием мускулов да отработкой всевозможных боевых приемов. С такими мне не справиться и сбежать будет непросто…»

Тот, что постарше, ввел их в дом, в просторную комнату, обставленную дорогой мебелью: посередине круглый стол, накрытый плюшевой скатертью; мягкий диван и мягкие кресла; цветной японский телевизор; сервант из красного дерева с узорчатой инкрустацией, сквозь стекло которого виднелись хрустальные фужеры и рюмки, пузатые бутылки с красочными наклейками; большой импортный холодильник.

«На дачу далеко не бедного хозяина попал я, – с грустной усмешкой подумал Геннадий. – И „патриоты“, похоже, из тех, кто вряд ли ходит на демонстрации и митинги с простым народом…»

– Раздевайся, располагайся и чувствуй себя как дома, – обратился к Геннадию старший. – Кстати, пора и познакомиться, – протянул руку. – Андрей. А это мой приятель и единомышленник Константин.

Парень подошел и тоже сунул ему свою холодную лапищу. У обоих не руки, а тиски – крепкие, с жёсткой кожей.

Геннадий назвал себя.

– Мы знаем, – по-ребячьи усмехнулся Константин. – И не раз виделись с тобой. В спортивном зале Дома культуры, куда ты приходил заниматься восточными единоборствами. Было такое?

– Было. Только я вас там не видел, – возразил Геннадий.

– Точнее, не замечал, – поправил его Константин. – Да и в той кагале… Теперь вот познакомимся поближе.

Он сбросил вязаную шапочку и куртку, повесил их в прихожей на вешалку и полез в сервант за бутылками.

– Андрюша, включи печку и сообрази закуску.

Геннадий снял плащ и фуражку, отнес в прихожую.

В доме было прохладно, но чувствовалось, что печка топилась не так давно. Парень зажег газ, и тепло стало распространяться по комнате.

Андрей, сняв со стола плюшевую скатерть, застелил его клеенкой и достал из холодильника колбасу, сыр, уже нарезанную пластинками рыбу горячего и холодного копчения, красную и черную икру. Константин поставил на стол рюмки, фужеры, бутылку коньяка и бутылку «Смирновской».

– Патриоты неплохо живут, – подколол Геннадий.

– А чем мы хуже «новых русских», – усмехнулся Константин. – Бог велит все делить. Вот мы иногда и пользуемся их припасами.

– И с законом ладите?

– Не всегда. Стараемся его обходить. Как вот и с тобой случилось. – Константин откупорил бутылку коньяка, вопросительно глянул на Геннадия. – Или ты предпочитаешь водку?

Настроения пить у Геннадия не было. Но чтобы прояснить ситуацию, узнать побольше о цели своего похищения, об этих «патриотах», отказываться не стоило: спиртное развязывает языки. Его «благодетели» тоже, возможно, для этой же цели затевают пьянку, но ему-то важнее услышать их откровения.

– Всё равно. Что будете пить вы, то и я выпью.

– Тогда остановимся на коньяке. Может, он вовсе и не французский – дурят торгаши нашего брата, – но уж больно бутылка оригинальная и этикетка красивая. – Он наполнил рюмки. – За твоё освобождение, – чокнулся с Геннадием и Андреем, выпил одним глотком.

Коньяк был мягкий и ароматный, теплом разлился внутри, и Геннадий почувствовал, как стало спадать напряжение. А после второй рюмки ему и вовсе стало все безразлично – будь что будет, и ребята показались ему не такими опасными, враждебно настроенными, какими представлял он их поначалу.

– Ну как, нравится тебе у нас? – первым начал застольный разговор Константин.

– Ещё бы! – подыграл Геннадий. – Такой выпивон, такая закуска! В нашей летной столовой, скажу откровенно, харч далеко не барский. Только не пойму я вас, ребята, за какие заслуги мне такая честь?

– Мы же тебе объяснили. – Константин снова наполнил рюмки. – Мы – патриоты и не могли допустить, чтобы нашего брата хлопнули ни за что ни про что.

– Неужели вы верите, что я мог совершить убийство и диверсию против своих друзей?

– Мы-то, может, и не верим. Но арестовали тебя фээсбэшники. А у них разговор короткий.

– Откуда вы знаете, что фээсбэшники, и как узнали, что меня должны были арестовать?

– Ты считаешь, что нас только двое? У нас есть единомышленники и в вашей части, и в самом ФСБ. О твоем аресте мы узнали ещё днём, когда ты только вышел от московского полковника… Давай лучше выпьем за твое освобождение. И спать – третий час.

Константину явно не нравились вопросы. Он достал вторую бутылку, снова наполнил рюмки и выпил до дна. Но, судя по его виду и разговору, нисколько не опьянел, а у Геннадия голова уже кружилась и временами глаза застилал туман – сказывались бессонные ночи. Геннадий опасался, как бы не сказать лишнего. Если Константин говорил правду (в чем трудно было усомниться), то «патриоты» и без расспросов знают о нем и о делах эскадрильи не хуже его.

– По последней, – согласился он. – И действительно пора спать. Я, можно сказать, три ночи не сомкнул глаз. – Он выпил и поднялся.

– Спальня у нас наверху, – кивнул на лестницу Андрей. – Постель тебе готова. Костя, проводи.

В спальне, небольшой и уютной, стояло две кровати, заправленные белыми покрывалами. На полу – мягкие ковры. В углу – телевизор «Сони». На тумбочках в изголовье кроватей – фарфоровые светильники. В общем, как шутил командир: «Как в лучших домах Лондона».

– Можешь ложиться на любую, – сказал Константин. – И спи, сколько влезет. Туалет напротив.

Геннадий снял покрывало и, отодвинув в сторону светильник, положил на тумбочку. Туда же сложил свое обмундирование. Константин разобрал другую кровать, но не раздевался.

– Спокойной ночи, – пожелал дружески. – А я ещё вниз спущусь, не допил, – пошутил весело и затопал по лестнице.

Геннадий понимал, что глаз с него не спустят. Но ему в эту ночь было все равно. И едва коснулась голова подушки, как сознание его отключилось.

3

Пятые сутки Геннадий находился в заточении и пятые сутки ломал голову, почему его похитили и что от него хотят. Разглагольствования своих опекунов о патриотизме, которые велись повседневно за завтраками, обедами и ужинами, убедить его в благих намерениях похитителей не могли. Еще когда его везли в шикарной «Вольво» неизвестно куда с завязанными глазами, он понял, что это не зюгановские и не ампиловские оппозиционеры-патриоты, а представители нового класса, так называемые «новые русские». Окончательно в этом он убедился на второй вечер после похищения, когда на дачу явился «сосед» – так представился вальяжный мужчина лет сорока пяти в чёрном, с меховым воротником кожаном реглане.