Текст книги "Приключения принца Иогана Мекленбургского. (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

  – Михель! Я тебе вчера что сказал?

  – Когда ваша светлость?

  – Когда коня требовал?

  – Пол царства за коня, ваша светлость.

  – Ну и где ты был до сих пор, дурья башка? Пол царства не такой товар чтобы дожидаться пока ты за ним придешь. Пришел бы утром, было бы у тебя свои полцарства. Глядишь и жениться можно, а теперь что? Кончились у меня все полцарства, что ты будешь делать.

  – Грешно вам ваша светлость смеяться – бубнит Михель, а на глазах слезы.

   Походу я перестарался, ободряюще треплю его по щеке и тихо говорю на ухо:

  – Не огорчайся парень. Полцарства у тебя не будет, не годишься ты для этого ремесла, а вот жену я тебе найду, уж будь уверен.

  Я ухожу, а бедолага Михель стоит и хлопает глазами глядя на золотой гульден в ладони, который я ему сунул. Впрочем, далеко уйти мне не удалось, в ближайшем коридоре на мою светлость просто налетел посыльный от герцогской четы Иогана Альбрехта и Маргариты Елизаветы, дескать, их светлости желают видеть. О как!

  Дело, по которому меня хотели видеть родственники, было весьма интересным. Ее герцогская светлость обвиняла одного из моих людей в циничном совращении ее горничной. Заплаканная горничная прилагалась в качестве вещественного доказательства. Надо сказать, что моя кузина, очевидно, опасаясь за нравственность супруга, держала в ближней прислуге лишь отменно некрасивых представительниц прекрасного пола. Представленная горничная исключением не была, формы еще более-менее, но вот личико совершенно лошадиное. Нет, ну, правда, у моей кобылы посимпатичнее будет. Я задумчиво оглядел жертву распущенности моей свиты и спросил, кто же польстился на этот образец "чистейшей красоты"? Ответ меня не то что бы удивил...

  – У этого вашего офицера совершенно варварское имя Anisim! – прошипела моя кузина как заправская кобра. – Как впрочем, у всех ваших варваров – московитов!

  Надо сказать, что я поверил сразу же. С тех самых пор как в состав моего отряда вошли бывшие каторжники, я моментально уступил звание первого сердцееда бывшему пушкарю. Трудно сказать, что привлекало всех встречных и поперечных женщин в этом невысоком и начинающем лысеть плохо одетом и незнающем языка мужичке, но факт, как говорится, на лицо. Где бы мы ни останавливались, в лесном хуторе или большом городе этот грёбарь-перехватчик находил жертву своей неистовой сексуальности. И горничная моей кузины Гертруда была как раз во вкусе этого доморощенного Казановы, в смысле было бы за что подержаться, а "с лица воду не пить". Ну и что прикажете делать?

  – Йорген, голубчик. – Обратился я к лакею. – Пригласи ка сюда господ Аникиту, Анисима, ну и Клима заодно, чтобы два раза не бегать.

  Мои офицеры в скорости явились и отвесили церемонный поклон мне моим кузенам. В смысле Клим, по европейски помахал, склонившись, шляпой, а русские изобразили поясной поклон.

  – Кайся грешник. – Обратился я к Анисиму без обиняков.

  – Не ведаю за собой никаких грехов, герцог батюшка! – Пошел в отказ стрелецкий полусотник.

  – А это что? – Показываю на Гертруду. – Лишил девку чести и в кусты!

  – Поклеп герцог батюшка! Любились было дело, не отпираюсь, а чести там никакой и не было!

  – То есть, как это не было? Ты, что же это курицын сын хочешь сказать, что у моей, можно сказать, сестры прислуга порченая? Сказано тебе девка, значит девка! Была в смысле, ну пока ты...

  Аникита с Климом только что не ржали, наблюдая за тем, как их товарищ выкручивается из неожиданной западни. Ничего, ничего из этих цепких лапок еще никто не вырывался!

  – Значится так, урону герцогской чести допустить никак нельзя, а потому ты раззвиздяй этакий на сей девице женишься, и грех свой прикроешь!

  – Да как же это герцог батюшка! Она веры то лютеранской!

  – Ой, беда-то какая! А ты к ней, когда под подол лез, неужто, разницы не приметил?

  – Да какая уж там разница!

  – А раз никакой женись, вот и весь сказ. А я потом Константинопольскому патриарху грамотку отпишу, пусть он тебе ироду епитимию назначит.

  – Да женатый он! – Пришел на помощь к Анисиму Аникита. – Вот тебе крест пресветлый князь, был я у них на венчании. Оно хоть и не по чину мне, а случилось так. Все честь по чести было, и поп, и венчание, и аналой в церкви!

  Вот это препятствие так препятствие тут и патриарх с папой не помогут. То есть мне-то было в принципе параллельно, где она Москва с законной женой? Но коренным обитателям семнадцатого столетия это было совершенно не преодолимое препятствие. А тут еще Гертруда высунулась.

  – Ваша светлость! – Горячо заговорила она. – Вы уж простите меня, а только если вы хотите отдать меня замуж за этого человека, то помилуйте.

  – А что так? Не понравился?

  – Ах, ваша светлость, он чужак здесь и вера у него другая, да и ведь он с вами в поход уйдет, а мне что, одной оставаться? (Блин, а ноги раздвинуть тебе эти обстоятельства не помешали!)

  – Чего она говорит? – Встревожено поинтересовался у Клима Анисим.

  – Жалуется на тебя обалдуя! – Немедленно ответил я. – Старался, говорит, ты плохо, так что просит ослобонить, не хочет всю жизнь маяться.

  Тут уж Аникита с Климом не выдержали и заржали как стоялые жеребцы. И то правда когда еще будет случай высмеять въедливого и острого на язык полусотника.

  Герцогиня решившая что смеются над ней, разразилась громкими криками, а я опять поманил Йоргена и велел позвать конюха Михеля. Когда крики поутихли, я обратился к Гертруде.

  – Скажи мне добрая... кхм, девушка, ты знаешь конюха Михеля?

  – Знаю, как не знать, ваша светлость.

  – Ну и как он тебе?

  – Ваша светлость, но он гол как сокол.

  – А если я скажу тебе что у него в Стрелице жил, ну скажем, двоюродный дед, который недавно умер и оставил ему крепкий дом и десять моргов земли?

  – Уж коли так, да если еще и служба за ним останется, так я скажу, что лучше жениха и не надо. Парень он смирный, набожный, работящий и непьющий. Чего еще-то?

  – И в правду, чего еще? Да вот и он, кстати. Михель, дружок, скажи мне, нравится ли тебе Гертруда?

  Склонившийся в поклоне Михель несколько подзавис от вопроса, но природная обстоятельность взяла верх и он ответил.

  – Она хорошая девушка ваша светлость! Она никогда не смеялась надо мной, как другие девушки служащие у госпожи герцогини.

  – Как ты думаешь, из нее получится хорошая жена?

  – Думаю, да, господин герцог, но вряд ли она выйдет за меня, ведь я беден.

  – Ну, не так уж ты и беден. Еще утром у тебя почти было полцарства. – Хмыкнул я, и уже обращаясь к герцогине: – Милая кузина, я полагаю, мы можем уладить это недоразумение. Мой человек нанес урон репутации вашей девушки, значит, мой человек на ней женится! Ну, а то, что это будут два разных человека, ну так это такие пустяки!

  – А Михель ваш человек?

  – Да он мой конюх, у него есть дом под Стрелицем и десять моргов земли. А на свадьбу я подарю ему коня, да вот хоть этого. – Ответил я и показал рукой в окно. – Надеюсь вы также не оставите свою любимую горничную без приданного?

  Когда я собирался, было уходить, кузен Иоган Альбрехт немного стесняясь, сказал мне в спину.

  – Милый кузен, мне право неловко вас беспокоить, но лошадь, которую вы подарили конюху на свадьбу моя.

  – Да, я знаю, кстати, а как вы думаете, кто действительно подарил Михелю дом и землю?

  Это была веселая свадьба, на ней гуляла вся замковая прислуга. Герцогская чета и я оказали честь своим присутствием, а стрельцы поразили всех своей плясовой в честь молодых. Приятно причинять людям добро, да вот как-то редко получается. Век может такой жестокий?

  Ни одно доброе дело не может остаться безнаказанным. Именно тогда я окончательно убедился в правоте этого древнего утверждения. Когда я после свадьбы немного хмельной поднялся к себе в покои, меня встретила Гертруда вся увитая цветами. Ну, кто же знал, что в Мекленбурге все еще есть право первой ночи! А эта сволочь гюстровский кузен уступит ее мне.

  Против обыкновения следующим утром мы с семьей кузена завтракали вместе. Вообще Маргарита Елизавета старалась ограничить наше общение по максимуму, делая исключение лишь, когда хотела закатить скандал. Но этим утром скандала никакого не ожидалось, напротив кузены смотрели на меня почти доброжелательно.

  – Как вам почивалось дорогой кузен? – Почти вежливо спросила меня Маргарита Елизавета.

  – Прекрасно, лучше и быть не может. – Буркнул в ответ я.

  – Рад за вас. – Добавил масла в огонь моего плохого настроения кузен.

  – Все-таки эти старинные обычаи, суть пережитки и варварство. – Задумчиво проговорила герцогиня. – Мы живем в просвещенном семнадцатом веке, а соблюдаем какие-то ужасные, просто гадкие обычаи.

  – Ну, дорогая все не так плохо. Прогресс берет свое, и нравы повсеместно улучшаются. Еще каких-то полсотни лет назад сеньору действительно было необходимо проделывать эти непристойности. Сейчас же, перед брачной ночью достаточно просто возложить руку на невесту в знак власти и положить платок в качестве подарка.

  Так я не понял! Я что не должен был... Кузен, suka, a ranshe raskazat?

  – Иоган, дорогой мой, вы что-то плохо едите, вам нездоровится?

  – Доктор мне... завтракать... запретил.... Говорит, что ножом и вилкой мы копаем себе могилу. Шарлатан проклятый!

  – Сочувствую, кузен, прямо не знаю чем вам и помочь.

  Помог уже, нечего сказать. Впрочем, нужно отдать должное тезке, я доставил ему немало острых ощущений своим приездом и он, хотя бы попытался отыграться. Причем получилось у него изящно. А вот Фридрих Адольф что-то затих паразит. Не иначе козни строит.

  Наступил конец лета, мне было пора выдвигаться. Полк набран, более-менее обучен, и теперь практика покажет, что он стоит в деле. Родственники построены по ранжиру, подданные уведомлены кто в доме хозяин. Напоследок надо бы устроить родным и близким праздник, пусть порадуются что я уезжаю. Праздник, так или иначе крутился вокруг моих войск. Пехота прошла стройными рядами, мушкетеры дали залп из мушкетов в честь прекрасных дам. По крайней мере я так и объявил. Кавалергарды показали атаку, а мои драбанты караколь. Потом конники Аникиты показали джигитовку. Странно, я раньше думал что это кавказское развлечение, но и природные великороссы как, оказалось, прекрасно скачут, метают в мишени дротики и рубят чучела саблями на радость визжащей от восторга публике. Постепенно перешли к индивидуальным умениям. Пушкари Клима разбили ядрами нарочно для того построенный домик. Лучшие стрелки состязались в пальбе по мишеням. Аникита подхватив длинную пику показывал чудеса эквилибристики на коне, вот кому в цирке выступать! Лучшим стрелкам, фехтовальщикам и наездникам вручались призы. Награждая очередного стрелка мой разлюбезный кузен Фридрих Адольф (явился таки не запылился), сказал мне:

  – Дорогой брат! (О как!) Между нами в последнее время частенько были недоразумения (мягко говоря), но я надеюсь все в прошлом (я тоже). В знак нашего примирения я хотел бы преподнести вам это скромный подарок. – И делает знак слуге.

  Тот на вытянутых руках несет, какой то ларец обшитый кожей и обитый серебряными гвоздиками. Раскрывает его и, мама дорогая! В ларце лежат два допельфастера, родные близнецы моих, только изящно инструктированные серебром и полудрагоценными камнями. Кроме того в ларце серебряная пороховница, пулелейка, как-бы не из слоновой кости и прочие приблуды. Все по высшему разряду.

  – Ваши пистолеты не слишком подходят для столь высокородной особы. Я полагаю, эти подойдут куда более.

  Я подхожу к кузену и вместо церемонного поклона крепко пожимаю ему руку. А потом порывисто обнимаю. Угодил! Угодил нечего сказать. Мне, кстати, еще при шведском дворе намекали на несовместимость скромных рейтарских допельфастеров с мои рангом, а тут такая красота!

  – Не желаете ли опробовать? (Желаю, мля, ой как желаю!) говорят вы большой искусник в этом, можете палить одновременно из всех стволов?

  О, мой дорогой кузен желает узреть стрельб по македонски? Да без проблем! А это еще что? Мэнни ты куда лезешь? Мэнни, Мэнни похоже парнишка все таки положил глаз на кого-то из местных красавиц и хочет произвести впечатление.

  – У его светлости на службе этой премудрости учат даже секретаря! – говорит мой рыжий адъютант.

  Я в ответ смеюсь и довольно кричу ему:

  – Держи парень, если не оплошаешь, я подарю тебе свои прежние! У тебя право первой.. гхм... первого выстрела.

  – Ваша светлость, если рыжая бестия оплошает, мы бы тоже хотели принять участие! – Возникают рядом Лёлик и Болек. Братья давно точат зубы на моих красавцев, но таких же не попадется, а другие им кажутся менее крутыми.

  – Быть по сему! Первым стреляет Мэнни, если промахивается, то право разыграть приз перейдет к вам. – Провозглашаю я и оборачиваюсь к кузену. – Позвольте еще раз поблагодарить вас. Я получил новые пистолеты, вы получите мою глубочайшую признательность, а все вместе мы получим не дурное развлечение!

  Но что это? У шверинского герцога сначала округляются глаза, а на лбу выступает пот. Что-то не так, просто определенно не так! "Мэнни, нет!"

  – Мэнни нет! – Кричу я во всё горло, подскакивая.

  Поздно! в наступившей тишине слышно как жужжат колесики, высекая искру, и оба богато украшенных допельфастера разрываются в руках улыбающегося рыжего мальчишки.

  При виде этой сцены у присутствующих одновременно вырывается крик, а у меня в голове стучит мысль, что я сейчас один среди приближенных моего двоюродного брата и если этот звук за моей спиной издает не лезвие покидающее ножны, то я ничего не понимаю в оружии. Резким кувырком ухожу в сторону и слышу, как обивку на спинке моего кресла пропарывает чей-то клинок. Но я уже на ногах и, выхватывая допельфастеры, твержу про себя торжественный обет, что даже если ко мне явится ангел господень или его рогатый антипод и предложит кольт патерсон, беретту и пистолет макарова заодно я, все равно, ни на что не променяю своих старых, добрых рейтарских пистолетов.

  Стою на одном колене и держу на вытянутых руках допельфастеры. Герцог Шверина хотел увидеть стрельбу по македонски? Сейчас увидит.... Но что это? Фридрих Адольф , повис на руке человека воткнувшего шпагу в мое кресло, а тот бьет его в живот дагой. Ни черта не понимаю, но спускаю курок. Минус один, кто еще? Что желающих нет? А вы кузен? Мой тезка смотрит в дуло пистолета выпученными глазами, явно этот толстяк ничего не знал, но pourquoi pas как говорят французы. Тезка кажется что-то понимает и бочком, бочком загораживает Маргариту Елизавету. Тьфу ты пропасть! Он что думает, я в беременную бабу стрелять буду? Но в следующую секунду все кончено, стрельцы во главе с Анисимом, привычно стоявшие в охранении, окружают всю честную компанию и обезоруживают чужих. Желающих сопротивляться не нашлось, слишком уж угрожающе выглядят бердыши в руках суровых бородатых солдат. Я наклоняюсь над беднягой Манфредом, рядом явно загораживая меня, стоят как статуи Кароль и Болеслав. Одного взгляда хватает чтобы понять, для рыжего маленького померанца все кончено. Голова разбита отлетевшим замком, левый глаз выбит, правая рука размозжена. Господи за что? Из горла вырывается дикий, даже не крик, а рык: – "Врача-а-а"!

  – Ваша светлость. – шепчет Мэнни.

  – Что, что ты говоришь, мальчик? Молчи тебе нельзя говорить...

  – Можно, мне теперь все можно... я всегда хотел идти за вами в бой... а мне доставалась бумажная работа... я счастлив умереть за вас!

  – Ты не умрешь Мэнни, врача! Дайте же врача! Я перевешаю всех эскулапов в этом городе, но ты будешь жить.

  – Нет ваша светлость... – шепчут мертвеющие губы. – Я ухожу... простите...

   Где эта сука Фридрих Адольф, я ему сейчас кишки выпущу... поздно, застреленный мною злоумышленник уже преуспел в этом.

  Некоторое время спустя.

  Фридрих Адольф с сереющим лицом лежит на кровати. Рядом сидит герцогиня София и держит его руку. Рядом толстяк Иоган Альбрехт настороженно поглядывает в мою сторону. Мне сообщили, что умирающий хочет видеть меня и я пришел. Я спокоен как надгробие, которым накроют моего кузена. Надеюсь, он сдохнет сам и мне не придется... да спокоен я, спокоен!

  – Кузен, вы ведь не поверите, что пистолет разорвался случайно? – Слабым голосом спрашивает меня Фридрих.

  – Нет, я видел ваше лицо. Вы все знали, не так ли? Кроме того, когда покушение сорвалось, один из ваших людей схватился за шпагу. Кстати, какого черта вы стали ему мешать?

  – Это не был мой человек. Он прибыл недавно с этими проклятыми допельфастерами. Не спрашивайте, как он меня заставил, да он и не заставлял. На пороге смерти я могу сказать, что ваша безвременная кончина не слишком бы меня огорчила. Но он мне ничего не объяснял, а я сделал вид, что ничего не понял. Он просто предложил подарить вам эти пистолеты и просил представить его вам как искателя службы. От него за милю пахло смертью, но я сделал вид что поверил. Зачем, я схватил его за руку? Не знаю... мне вдруг показалось отвратительным то, что он пытался сделать,... а он ударил меня кинжалом и теперь я умираю. Я знаю, что вы ничем мне не обязаны, но хочу вас попросить...

  – Просите герцог, и дано будет вам... может быть.

  – Странно слышать от вас не солдатскую брань, а цитату из писания... не убивайте моего брата! Он ничего не знал, ни прежде, ни сейчас.

  – Больно надо мне его убивать! Если уж я не пристрелил его под горячую руку сразу, уж точно я не стану делать этого теперь.

  – Он защищал жену и еще не родившегося ребенка. – Тихо проговорила герцогиня София. – Бедняжке Маргарите Елизавете дурно и она вот-вот родит.

  – Нельзя защитить то чего не хочет защитить господь. Простите тетя, но любой лошадник знает, что если случать кобылу и жеребца, когда их родители близкие родственники могут родиться такие ублюдки... и только у европейской аристократии упорно сочетаются браком родственники. Я не желаю зла ни Иогану, ни Маргарите, но от их союза вряд ли будет толк.

  Снаружи раздался шум, и в спальню вошла моя мать герцогиня Браунгшвейская.

  – Иоган, что ваши люди себе позволяют! Я пока еще герцогиня, что бы испрашивать разрешения у ваших бородатых варваров.

  – Что вы хотите матушка?

  – Я хочу знать, что здесь вообще происходит, и что вы хотите предпринять?

  – Ну, с начала я все-таки узнаю, кто же так хочет моей крови. Итак, господа, мы выяснили, что к одному из моих кузенов явился какой-то проходимец и тот без всяких вопросов стал ему помогать в благородном деле избавления от меня. И теперь у меня только один вопрос, какого черта?

  – Это долгая история Иоган. – Проговорила герцогиня София.

  – А я никуда не тороплюсь! – Ответил я и, подвинув себе кресло, уселся в него и устроился поудобнее.

  – Все началось, когда ваш отец и его старший брат и мой муж герцог Иоган VII, будучи молодыми людьми, вступили в одно странное братство или организацию. Я не знаю, да и не хочу знать, какими мерзостями они там занимались. Но очевидно ни чем хорошим, раз уж за разглашение этих тайн, по законам этого братства, полагалась смерть. Прошло время, братья отошли от дел братства, но оно как видно про них не забыло и продолжало приглядывать за своими бывшими "братьями". И вот, толи ваш отец действительно разгласил какую-то тайну, толи совершил еще какой-нибудь предосудительный проступок, но братство его приговорило. Однако он умер раньше, и братство решило, что за его грех ответите вы.

  – В жизни не слышал большего вздора! Если уж им нужно было уничтожить меня, не было никакой нужды ждать пока мне исполнится шестнадцать лет!

  – Кто знает, что делается в головах этих негодяев. Может они сомневались в вашем законном происхождении? А, что скажите сестрица? – И герцогиня София зыркнула в сторону моей матери.

  – Попросила бы вас голубушка! – Не осталась в долгу Клара Мария. – Похоже самоубийство вашего мужа тоже не от внезапного помешательства.

  – Вы можете не верить Иоган. – Снова подал голос Фридрих Адольф. – Но это чистая правда, во всяком случае та часть ее которая нам известна.

  Мать моя женщина! Жидо-масонский заговор против бедного меня! Охренеть!

  -Ну, хорошо, наши родители нагрешили и нам отвечать за их грехи! Но каким образом этот негодяй проник к вам, не думаю, что в Шверине к вам пускают всех подряд. Хотя если вспомнить, как охранялся Гюстров, то ничего, наверное, сложного.

  – Иоган. – Неожиданно подал голос молчавший до сих пор толстый кузен. – Иоган, наш батюшка показывал нам один перстень, точнее рисунок который должен быть на перстне. Он говорил, что если придет человек с таким перстнем то лучше оказать ему содействие, ничего не спрашивая.

  – О как! Фридрих вам, очевидно, показали такой перстень?

  – Да. – Откликнулся умирающий.

  Так, а где перстень? В смысле, где труп этого негодяя с перстнем? Надо бежать, пока не оприходовали.

  – Куда вы собрались Иоган? Вы так и не сказали, что собираетесь делать.

  – Матушка, ну что я могу сделать в этой ситуации. Не могу же я объявить на всю империю, что мекленбургские герцоги по наущению какой-то дурацкой секты перегрызлись как собаки за кость. Так что все просто, какие-то паписты по наущению дьявола устроили покушение на светоч протестантизма в северной Германии семью Мекленбургов. Покушение увенчалось успехом. Звезда моего кузена закатилась, не успев подняться! Вся семья в трауре.

  – Вы знаете я ведь католик. – Потеряно проронил мой тезка.

  – Вы кузен, простите, болван! Абсолютное большинство ваших подданныхлютеране, а вы корчите из себя элитария. Кончится все тем, что вы перестанете быть герцогом, и моей вины в этом не будет.

  Когда мы вышли, матушка спросила меня.

  – А как вы полагаете надо разделить владения вашего несчастного кузена?

  – Да он вроде еще жив? Впрочем, чего там делить, на две равные половины, разумеется. Одну мне как наследнику, вторую тоже мне в качестве моральной компенсации. Пожалуй, так будет справедливо.

  Увы, серьезные происшествия на этом не кончились. Вечером в Гюстров прибыли посланники польского короля Сигизмунда с требованием прекратить вербовку войск для шведского короля. Поначалу я, услышав это, оторопел. Заявление было, прямо скажем, наглое. Да поляки воевали с Швецией, но империю это не касалось никоим образом. Мекленбурга, кстати, тоже, поскольку служил я шведскому королю как частное лицо. Еще большей наглостью отдавало то, что следом за послами следовала польская кавалерия. Очевидно, с целью вразумления, если кротким увещеваниям поляков не внемлют.

  Потом поразмыслив, я решил, что таких совпадений не бывает. Если бы покушение удалось, то вербовка явно была бы сорвана. Мои кузены без вариантов распустили бы завербованных мною солдат, и у поляков было бы куда меньше проблем. Хотя зачем распускать, меня нет и заботливо собранный регимент можно перевербовать. Сигизмунд только что передумал сажать на московский престол своего сына Владислава, поскольку решил сам стать царем. Так что солдаты ему нужны, а вот некий герцог, подающий большие надежды, нет.

   Вот уж не думал, что моя скромная персона и маленькая армия вызовет столько негативных эмоций. И кому же я так не угодил то? Причем этот кто-то настолько могущественен, что смог организовать поход двухтысячного войска через территорию бранденбургской марки и Померании. Все страньше и страньше...

  Запах смерти витал над Гюстровским замком. Первым испустил дух бедолага Мэнни, потом пришел черед Фридриха Адольфа. Мой кузен до конца был в сознании и умер как настоящий христианин, всех простил и у всех попросил прощения. Увы, мне было мало дела до душевных страданий моего беспутного родственника. В другое время я может быть проникся и растрогался, но я сидел у еще не остывшего тела Манфреда. Сидел и молчал, ни одна мысль по отношению к моей родне, ни добрая, ни злая не посетила меня в эту минуту скорби. Я вспоминал, как этого рыжего мальчика отдали мне на службу. Как неловко он фехтовал, и ездил верхом. И, напротив, умело обращался с цифрами и красиво писал. Я вдруг подумал, что ничего не знаю об этом маленьком человечке, с радостью отдавшем за меня жизнь. У него ведь была большая семья, должна была сестра выйти замуж. Вышла ли? Не знаю. Я обернулся, рядом стояли вечно его изводившие насмешками Лёлик и Болек и тоже едва не плакали. Что-то надо было сказать, но никакие слова не приходили на ум.

  – Ребята, вы бы женились что ли. – Наконец произнес я. – А то вот так...

  Вдобавок ко всему начались преждевременные роды у Маргариты Елизаветы. И без того не слишком здоровая она плохо перенесла потрясения последних дней. Ребенок ее родился мертвым, а сама она сгорела в огне родильной горячки. В те времена таким исходом родов нельзя было никого удивить, но все вместе эти несчастья, казалось, создали темную ауру у всего замка

  Однако времени предаваться скорби не было. В гостевых покоях замка ждали ответа заносчивые польские послы. Также, прослышав об ультиматуме короля Сигизмунда, в замок стали заявляться депутации дворян и бюргеров. Они не имели ничего против, чтобы я и завербованные мною их родственники и соседи сложили голову где-нибудь на чужбине, но войны в пределах Мекленбурга им не хотелось. Совсем.

  Вечером я спустился в подземную тюрьму, где меня дожидался духовник моего тезки падре Игнасио. По национальности падре был испанцем, хотя по его внешнему виду этого и не скажешь. Ни смуглости в нем, ни фанатичного блеска в глазах. Такой живенький толстячок любитель хорошо покушать и, скорее всего, выпить. Когда я первый раз его увидел, то немного попугал, но этим и ограничился. А вот после трагедии разыгравшейся на смотре решил пообщаться плотнее. Его поведение во время происшествия, ни то что бы мне не понравилось, просто насторожило. Не слишком он был похож на того ленивого толстяка каким его привыкли видеть. Поэтому по моему приказу казаки в всеобщей суматохе незаметно подхватили священника под локотки и зажав рот отволокли в темницу.

  – Сопротивлялся? – спросил я у охранявших камеру казаков.

  – Да нет, княже, не успел, однако – поглядите ... – с этими словами казак протянул мне распятие, которое падре Игнасио постоянно таскал с собой и резким движением разъединил. Половина распятия была рукоятью, а во второй пряталось не слишком длинное, но очень острое лезвие.

  – Любопытно! Хвалю ребята, кончится замятня награжу, за мной дело не станет. Ну-ка развяжите руки святому отцу. У меня вопросов к нему целый воз и маленькая тележка.

  Падре Игнасио потер руки восстанавливая кровообращение и вопросительно взглянул на меня.

  – Садитесь падре! – Радушно пригласил я его. – У нас впереди долгий разговор.

  – Сын мой, если вы что-то хотели спросить, то вам не было нужды силой тащить меня сюда.

  – Конечно, конечно. Падре, давно хотел спросить, каким ветром испанца занесло в наши края? У генерала не нашлось немца или он решил вас таким образом спрятать?

  – Про какого генерала вы толкуете сын мой?

  – Про генерала ордена иезуитов, падре, кстати, я не ваш духовный сын, а герцог здешних земель. Я не принадлежу к вашей церкви и у меня скверный характер. Кроме того меня совсем недавно пытались убить довольно замысловатым образом и я полагаю вы в этом замешаны.

  – Именно замысловатый образ действий доказывает нашу невиновность! – перебил меня падре Игнасио. – Если бы орден поставил такую задачу, вы были бы уже мертвы и безо всяких ненадежных технических средств. Кинжал, знаете ли, надежнее.

  Человек сидящий передо мной переменился на глазах. Исчез прежний нерешительный любитель выпить и закусить, вместо него сидел хищный зверь, прячущий до поры зубы, но готовый при необходимости немедленно пустить их в ход.

  – Вы меня просто успокоили, святой отец, прям от души отлегло! Я бы, ей богу, прослезился, однако припоминаю, что ваша организация собиралась меня поджарить на костре.

  – Ваша светлость, даже когда инквизиция действовала в Германии, в ней заправляли доминиканцы, так что и тут ваши упреки не по адресу. Вы спрашиваете, что я делаю в здешних краях? Как бы вам это объяснить, у нашего ордена много задач. Одной из них я и занимаюсь.

  – Очень интересно, какого же рода эта задача? Не делайте такое лицо, вы мне сейчас все расскажите в любом случае.

  – Есть одна тайная организация, глубоко пустившая корни среди аристократии разных стран. Она провозглашает своей целью распространение знаний и справедливости, но ведь известно, куда вымощена дорога добрыми намерениями. У нас есть подозрения на счет истинных целей этих людей, и мы внимательно следим за ними. Одними из этих людей были ваш отец и дядя, после их трагической кончины меня прислали сюда.

  Я бы и дальше слушал падре Игнасио, но нас прервал настойчивый стук в двери.

  – То, что вы рассказали очень интересно, но мне пора. Мы продолжим позже.

  -Что приключилось? – Спросил я выйдя.

  – Княже, боярин Аникита челом бьет, просит подняться. Пришли до вас.

  – Тимофей. – Припомнил я его имя. – Я сейчас велю Аниките сменить вас. Поедешь с герцогскими егерями навстречу полякам, посмотришь, что там за войско на нас движется. Возьми с собой людей, сколько надобно, но чтобы я все знал.

  – Это можно. – Осклабился казак. – Проведаю про ляхов все как есть, княже!

  На сей раз, депутация была от знатнейших дворян герцогства. Увы, желание у аристократов и бюргеров совпадали. Они не хотели войны и имели подозрение, что я могу ее развязать. Я хотел было спросить, не оскорбляет ли их поведение короля Сигизмунда, но внимательно оглядев не стал. Ничего их не оскорбляет. Потомки рыцарей завоевавших когда-то эти земли хотели только покоя и не хотели видеть дальше своего носа. Сегодня в Мекленбург заявились поляки, завтра своих людей пришлет император, и они выгонят этих сытых котов из их замков. Интересно, вспомнят ли они об этом случае?

  Милостиво выслушав господ депутатов, я заверил их, что у меня нет иных желаний, кроме как решить дело миром и отпустил. Потом мы с Аникитой давая последние наставления отправляли наших лазутчиков. Потом были еще какие-то дела, в общем, вернулся к падре Игнасио я только вечером. Камера была пуста. Сначала я не поверил своим глазам.

  – Эй вы, лишенцы! Где поп? Где, что бы вас поперек в господа бога душу мать, и якорь вам в задницу, этот проклятый поп!

  Охрана озадачено молчала, со страхом поглядывая на меня. Аникита нехорошо смотрел на своих подчиненных поигрывая плеткой. И только Анисим бочком, бочком протиснулся в камеру и стал осматривать стены, заглянул под немудреные нары и озадачено хмыкнул.

  – Эх, что за темница, герцог-батюшка, где же это видано что бы постели татям устраивать. Роскошествовать им нечего раз уж попались, могли бы и на соломе перемочься.