Текст книги "Тени. Книга 1. Бестиарий"

Автор книги: Иван Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5
ПРОЦЕДУРА

Хранилище токсичных отходов недалеко от границы Франции и Люксембурга

3 марта 1999 года

Петер пребывал в несвойственной ему растерянности. Счёт шёл на секунды, и посоветоваться было решительно не с кем.

Есть такая достаточно простая штука – техника безопасности. Жаришь ты яичницу или бежишь стометровку, валишь лес или дырявишь лист железа на сверлильном станке – всюду есть немудрёные правила, придуманные задолго до тебя. Соблюдай их – и останутся целы пальцы, руки-ноги, голова. Забудь о них – и рано или поздно монетка упадёт не той стороной, а тогда что-то менять будет поздно.

Что, собственно, и случилось сегодня.

Очертания контейнеров начали проступать на фоне светлеющего неба. Железные гробы, хранящие за тяжёлыми засовами немало страшных тайн.

– А ты, красавчик, вообще когда-нибудь слышал про дантистов? – Везунчик понемножку приходил в себя, и первым после укола заработал его поганый язык.

…Не рот, а помойка, жаловалась Петеру пьяненькая Гертруда, разбитная любительница приключений и красивой жизни. На открытой верхней веранде ночного клуба было не так шумно, как внутри. Стоило Петеру подняться подышать, как у локтя нарисовалась эта раскрашенная кукла. Сначала напрашивалась на шампанское, но удовлетворилась предложенным мартини.

Петера её присутствие не особенно тяготило – не больше, чем шум улицы или урчание холодильника. Вечерний воздух быстро остывал, стремясь к обещанной метеопрогнозом нулевой отметке.

Петеру было велено выгулять двух гонцов от Харадиная. Одичавшие от лесной жизни бойцы пошли в отрыв, как только убедились, что всё оплачено принимающей стороной: оккупировали большой полукруглый диван в партере стрип-подиума, их тут же облепили местные феи, рекой полилась выпивка, захрустел хворост купюр. Организовав процесс и убедившись, что все всем довольны, Петер незаметно ретировался. Сквозь плотные двери на веранду пробивался только размазанный басовый «умц-умц», в прорехах рваных зимних туч проглядывали обломки созвездий. В дальнем углу балкона целовалась парочка, смешанным разгорячённым дыханием выпуская облачка пара.

Гертруда что-то там рассказывала, то и дело дёргая Петера за рукав, когда он уж слишком отвлекался. Неуклюже намекала на свою малобюджетную доступность. А потом, чувствуя, что внимание собеседника совсем ускользает, решила блеснуть коронной историей.

– А ты в покер играешь? – Строго спросила, требовательно. – Все крутые мужики играют в покер! Это типа как проверка нервов и всё такое. Был у меня один ухажёр – вот круть так круть! Даром что задохлик, а сядет за стол – только держись! Рожа кислая, будто капусты объелся. Как в карты посмотрит – того гляди задремлет. Глаза прикроет – ну, думаю, уснул! Раз проиграет, другой, спасует, фишки – как песок сквозь пальцы. Потом злиться начинает, губы кусает, пальцами по краю стола барабанит. Жилы на лбу вспухают – торопится, ошибается, деньги тают. Кто рядом сидит, наверно, радуется, караулит дурачка, как на леске водит. А мой дружок совсем в раж впадает, ставит всё больше, от фишек уже и половины не остаётся. И вдруг – как клинит его, понимаешь? Поднимает и поднимает ставку, как будто наобум, наудачу. Другие и рады ему помочь с деньгами расстаться. Тащат его вверх, раскручивают, посреди стола – гора, а тут мой Везунчик – ва-банк! Как карты открываются, тут впору всем остальным губы покусать – что бы у них у всех на руках не сложилось, а у него поболе будет. Сгребёт он всё к себе, улыбается, будто счастью своему не верит, простак простачком – вот, мол, повезло!

– Да, повезло твоему другу, – подтвердил Петер. – Новичкам вообще часто везёт.

– Ну да, ну да! – Гертруда язвительно рассмеялась. – Я это везение семь дней подряд наблюдала. От стола к столу. Мы с ним за эту неделю и во Франции, и в Испании, и в Бельгии побывали. Запал он на меня, веришь?

Не верю, подумал Петер. На таких не западают.

– И что же, – спросил он, – все семь дней в плюсе? Каждый день кому-то облегчал кошелёк?

– А ты не смейся! – Гертруда крепче ухватила его за локоть, дыхнула в лицо. Мартини, кариес, тепло. – Он не просто так выигрывал – я подсмотрела. Какому-то божку молился, статуэтку таскал с собой, не расставался с ней никогда! А как в клуб или в казино ехать собирался, так эластичным бинтом её к ноге приматывал, давай покажу куда!

– Не надо, я понял, – Петер вывернулся из её порывистого объятия. – Так что за статуэтка-то была? Красивая?

Гертруда равнодушно отвернулась, опершись на перила, разглядывая светящийся окнами пригород. Петер потрепал её по плечу. Подозвал официанта, показав на её пустой стакан.

– Ты, наверное, сильно ему понравилась. Он, небось, до сих пор за тобой ухлёстывает, а?

Лесть не слишком, но подействовала. Гертруда порылась в сумочке, выудила оттуда сигарету, сунула Петеру в руки зажигалку, подождала, пока он даст ей прикурить.

– Вот, – сказала, раскрыв ладонь, – вся память о моём Везунчике.

Фишка-соточка, радужные цифры в полосатой шестерёнке.

– Сунул напоследок: на тебе, Гертруда, на большую удачу. Соврал, конечно. Ему вообще соврать – как плюнуть. Такой. Не рот, а помойка. Знаешь, как он другой раз из себя людей выводил? Играет, всё спокойно, чинно, все вежливые, ни крика ни звука. И вроде беседуют по-светски, о том да об этом. Вот Везунчик и скажет что-то – обычное, простое. А глядишь, кто-то из игроков вдруг трепыхнётся как рыба, задёргается ни с тогони с сего. Я его спросила как-то, а что там этот разволновался-то так? А Везунчик мне ответил: «Видно, я ему случайно на мозоль какую-то наступил». Только этих «случайно» по пять штук за вечер не бывает. Вроде за стол мирно садились, а тут волками глядят, друг на друга зыркают. И каждому по словцу от Везунчика досталось, а то и по два. Понимаешь?

– Не-а, – признался Петер. – Откуда ему их знать, если вы каждый день в новый город приезжали? И что такое можно незнакомому человеку сказать, чтобы того из себя вывести? Ведь ты говоришь, без грубостей. Значит, что-то личное задето – там грубость не требуется, нахамить можно и шёпотом.

– В общем, не выдержала я с ним. – Гертруда выдувала дым тонкой струйкой, целясь в низкую звезду. – Такой злой, что рядом тяжело долго. Никого не любит, ни о ком не заботится, сам по себе. Поездила я с ним неделю, а потом домой вернулась. Хотя он щедрый был, не жмот. Вроде даже огорчился, хотя и не особенно. Злой потому что. Не такой, как ты.

– А я какой?

Петер обдумывал рассказ Гертруды. Все люди Джака Уштара давно усвоили, что любые истории про амулеты, талисманы, тотемы нельзя пропускать мимо ушей. Петер по себе знал, что иногда эти байки могут оказаться правдой, и что шеф не поскупится, если дать ему ниточку для поиска новой фигурки. Опасной, и от того более желанной. Петер почувствовал во рту горечь, как будто только что выпил противоядие, защищающее от воздействия амулета. Запил, по-свойски вынув стакан из пальцев Гертруды. Она с интересом рассматривала его лицо.

– А ты… – Гертруда щелчком отправила окурок в раскинувшуюся под балконом тьму. – Ты – незлой. Не добрый, конечно, но и от гадостей удовольствия не получаешь.

Провела пальцами по его рукаву от плеча вниз.

– Жалко, не нравлюсь тебе. Дура потому что, да?

– Слушай, – ушёл от вопроса он, – а продай мне этот жетон? На кой он тебе, ты же всё равно не игрок. А мне, может, пригодится. Что скажешь?

– Предлагаешь свою удачу за деньги продать?

Она облокотилась на перила, встряхнула крашеной чёлкой.

– За хорошие деньги, – ответил он. – Вот, смотри!

Крахмальные, новенькие – из полученных от шефа на выгул гонцов – купюры по сто марок. Десять, одна за одной, прямо перед носом боящейся продешевить Гертруды:

– Десять к одному – это хороший выигрыш. Удача. Реальная удача.

Фишка перекочевала в его карман. Официант ненавязчиво пополнил Гертруде стакан. Мир пах холодом и мартини.

Петер ещё попытался узнать хоть что-то о везучем игроке, но натолкнулся на непреодолимое препятствие. Как звали? Везунчик. А имя у него было? Не знаю. Я звала Везунчиком. А что, ему нравилось!

А как выглядел? Хорошо выглядел. Часы у него были «Картье». Галстуки хорошие.

Да, Гертруда. Потому что дура.

Петер вытряс из неё столько, сколько смог: куда ездили, с кем играли, где останавливались, – после чего отправился присматривать за дорогими гостями.

– А ты, красавчик, вообще когда-нибудь слышал про дантистов?

Лека выволок шулера из минивэна и долго ставил на ноги. Словно выравнивал новогоднюю ёлку. Везунчика качало. Дерево деревом.

Шулер – человек, ведущий нечестную игру. Подмешивающий карты, подглядывающий в чужую руку. Копающийся в чужой голове.

– Зубки-то в детстве не выросли, или мама отняла? – не унимался Везунчик.

Петер вздрогнул, потому что помнил, как Лека потерял зубы. В тринадцать лет тот повадился курить гашиш. Мать, когда узнала, отходила сына по спине черенком от лопаты. Пытаясь увернуться от очередного замаха, он неудачно повернулся и получил по лицу.

Не думать, подумал Петер. Ни о чём не думать. Вот контейнер, вот стол, вот фишки. Всего лишь сыграть партию. Но другие мысли теснились и лезли наружу, словно тесто из-под гнёта.

Французик застыл перед входом в контейнер как загипнотизированный. Огюст был не тем человеком, с кем стоило иметь дело – себе на уме, трусоватый, ненадёжный, но при этом кажущийся кусочком другого, совсем незнакомого мира. Петер даже немного огорчился, что их долгое совместное путешествие подошло к концу.

Шесть недель метаний по Европе пролетели незаметно. Февраль стал месяцем растянутой охоты, медленной погони. В каком-то смысле, и отдыха – ведь никаких сторонних дел, просто иди по следу!

…Когда Петер положил «счастливую» фишку на стол перед Джаком Уштаром, он и предположить не мог, какое путешествие ему предстоит. Пересказ истории Гертруды не занял и двух минут, люди Уштара были приучены ценить его время.

– Я хочу посмотреть на талисман этого Везунчика, – негромко сказал Джак.

Одноглазый доктор Руай, положив ногу на ногу и сплетя руки на груди, пауком устроился в углу. Фишка лежала посреди стола, Джак до неё не дотронулся.

– Если хотя бы часть истории – правда, – предположил доктор, – то фигурка может оказаться настоящей. А ты знаешь, Петер, как опасны такие талисманы, правда?

О да, Петер знал! Уже четырежды ему приходилось искать потерявшихся или спрятавшихся людей по заданию Джака. Ты готов, Гончий? Хватит тебе в этот раз сил, чтобы удержать в повиновении металлическую статуэтку Пса?

Руай принёс блюдечко с двумя пилюлями. Белой и красной. Давай, Гончий, покажи нам класс ещё разок. Две пилюли – и ты в игре. Просто открой стоящую на столе коробку и достань талисман.

Пара-тройка дней, думал тогда Петер. Пёс не ошибается, он любого Везунчика из-под земли достанет.

Джак смотрел пристально, а доктор – с интересом, как Петер берёт Пса в руку. Но со стороны никак не увидеть, каково это – владеть фигуркой. И не их это дело. Петер перетерпел первую волну дрожи, когда Пёс ожил в ладони. Каждый нерв встретил приход Пса испуганным импульсом. Свет сразу стал острым и колючим, засвербело в уголках глаз. Как сквозь пелену потекла вкрадчивая речь доктора Руая:

– Ты у нас настоящий ветеран, Петер! Вроде и лишние они, советы. Но ты будешь далеко, и я не смогу помочь тебе, если забудешь главное: Пёс убивает. Каждое утро, Петер, каждое утро как откроешь глаза, ты первым делом выпьешь противоядие. Вот здесь в пузырьке тридцать капсул – это на целый месяц, вряд ли столько понадобится. Остаток привезёшь назад, по счёту. Это очень дорогое лекарство, оно – твой единственный шанс не отправиться на тот свет. Поэтому всё, что останется, нужно будет вернуть. Джак щедр, он тратит на тебя много денег, но не разбрасывается ими. Не огорчай его!

Всё это Петер слышал уже многократно. Он периодически кивал – просто чтобы показать, что слушает. Как в самолёте: пристегните ремни, и всё такое. Каким образом дышать в маску, и где аварийные выходы. Доктор выполнял роль стюардессы перед полётом Гончего в мир, захваченный Псом.

Джак Уштар развалился в кресле, тоже дожидаясь конца «предполётного инструктажа».

– Стоит пропустить один приём, – не унимался дотошный доктор, – и увидишь, как сначала поменяют цвет твои глаза. Не пройдёт и дня, как ты начнёшь гореть изнутри. И это будет не изжога, не кислотность какая-нибудь – всё нутро затлеет, уже не погасишь! Никакой врач, никакие уколы не помогут. Раскалишься изнутри как сковородка, кровь свернётся, и что не выдержит раньше – сердце или мозг? Лучше не проверять, Петер. Лучше не проверять. Возвращайся целым и невредимым! Мы в тебя верим, ты же лучший, ты настоящий Гончий! Удачи тебе.

Доктор потрепал Петера по плечу и отошёл в сторону.

– Ну, – Джак нетерпеливо навалился на стол. – Попробуй её!

Пластмассовый кругляш лежал перед Гончим. Фишка из французского казино, выкупленная за десятерную цену.

Петер осторожно взял её кончиками пальцев. Его снова забила дрожь. Он закрыл глаза, прижал локти к бокам, согнулся, будто группируясь перед прыжком.

– Тебе нехорошо, Гончий? – откуда-то издалека участливо спросил добрый доктор Руай.

– Тихо, Медждим, не мешай! – Джак даже пригнулся к столу, пытаясь заглянуть Петеру в лицо. – Ну? Ты видишь его? Чуешь его, Гончий?

В тёмном пространстве за закрытыми веками Петера фишка расцвела радужной хризантемой. Тысячи лепестков-нитей потянулись из неё во все стороны, колыхаясь, закручиваясь, сплетаясь между собой. Петер наугад ухватил один изгибающийся лучик, впустил в себя – и тут же почувствовал прохладный аромат свежеубранного гостиничного номера. Лёгкую душистую свежесть недавно постеленного белья, успокаивающий запах выделанной телячьей кожи, влажный сквозняк из приоткрытого окна. Тонкий и хищный парфюм, исходящий от спящего женского тела.

Петер замотал головой. Где-то рядом должен быть тот, кто держал эту фишку в руках. Тот, кто подарил её Гертруде. Или это Гертруда – средь белого дня беспечно задремала в «Хилтоне», загостившись у очередного дружка? Знание вплывало в голову само собой, стоило лишь чуть сильнее потянуть за радужную светящуюся нить. Нет, конечно же, нет! Запах Гертруды Петер запомнил и без помощи Пса. Там, в номере-люкс полупустого эдинбургского «Хилтона», спала совсем не она. И рядом не ощущалось присутствия никого, кто мог бы оказаться Везунчиком, владельцем таинственного талисмана.

Петер отпустил нить и снова сосредоточился на переливающейся светом хризантеме. Он перебирал лепесток за лепестком, ускользая по сияющим тропинкам в другие города и незнакомые страны, где ехали в машинах и шли пешком, сидели за столиками ресторанов и стояли в душных очередях, говорили по телефону и молчали в одиночестве, жили своей жизнью десятки, сотни, а может быть тысячи человек, мужчин и женщин, пожилых и юных, здоровых и больных…

– Что-то не так, Гончий? – как сквозь вату, еле слышно, бессмысленно.

Петер с трудом открыл глаза, щурясь на свет. Лицо Джака на фоне окна – чёрная тень. Прозрачный блекло-голубой глаз Медждима Руая совсем рядом – обеспокоенный и пристальный взгляд. Пиратская повязка на втором глазу – так неподходяще для доброго доктора.

– Будет сложно, – сказал Петер. – Эта фишка меняла хозяина не один год. И похоже, я чую каждого, кто хоть раз подержал её в руках. Не могу угадать, за кем идти. Если перебирать по одному, то и жизни не хватит.

Джак негромко выругался. Заветная фигурка, уже почти найденная, вдруг выскользнула из рук. С минуту все трое молчали, переваривая новость.

Самым сообразительным оказался доктор Руай.

– Француз, – сказал он. – По крайней мере, ты знаешь его имя и место, где он точно был не так давно. Найди француза и расспроси о Везунчике.

Так всё и вышло. Париж, «Мирадо», надменный распорядитель. Звонок от Джака парижским друзьям – и вот уже распорядитель стелется перед золотозубым гостем как перед каким-нибудь виконтом. Да, месье, конечно, месье, с превеликим удовольствием, месье! Затёртая визитка члена клуба Огюста. Конечно, месье! Пусть побудет у вас!

А Пёс от любой вещи может узнать многое о её хозяине – и охотно проводит к нему. Например, в Гаагу, в убогую гостиницу, не отмеченную в путеводителях. Да ты поиздержался, Огюст! Что же, приятель, есть хороший шанс поправить дела!

Однако и француз не стал ключом к поиску Везунчика. Опять разочарование. Этот бестолковый Огюст гарантировал единственное: что узнает Везунчика в лицо, если увидит. Поиск снова затягивался.

И завертелись как в калейдоскопе: Малага, Лион, Турин, Люцерн, Грац, Росток – Лека крутил баранку, Огюст бездельничал, дожидаясь ежевечерних «игровых» денег и возможности за чужой счёт подёргать фортуну за хвост, а Петер слушал Пса и намечал маршрут.

Гончий тянул нить за нитью, понемногу обрывая лепестки радужной хризантемы. Охота упростилась: разыскивались только игроки, и только подходящего возраста. Если талисман не выдуман пьяной фантазией Гертруды, то Везунчик не мог не играть. К фигурке быстро привыкаешь, она меняет твою жизнь куда быстрей, чем успеваешь заметить.

Петер не унывал. Когда пузырёк с лекарством опустел, приехал добрый доктор Руай и пополнил запас. Главное, что пилюли действуют, и Пёс не в силах повредить Гончему, сказал он Петеру. И передал привет из дома. Джак Уштар мудр и терпелив, сказал Руай, и готов ещё подождать результата.

И пускай раз за разом французик проходил мимо кандидатов на роль Везунчика, не удостаивая даже взглядом – Петер-то знал, что выбор сужается с каждым днём. Генуя, Фару, Вадуц, Люксембург, Довиль…

И вот – как на блюдечке: виновник переполоха собственной персоной! Едва стоит на ногах после снотворного из личной коллекции доктора Руая. Приехали, Везунчик!

Всё продумано, всё учтено Процедурой. Найдётся дело и для Огюста – нужное и важное дело! Вот он – ошалевший от смены декораций капризный мальчик пятидесяти лет отроду, пялится на игровой стол в грузовом контейнере как на волшебную карусель.

Всё к лучшему, всё к лучшему. Петер подошёл к французу, чуть подтолкнул в спину:

– Проходи, Огюст! Оцени! Постарались всё устроить, как положено.

Издалека приплыл протяжный, отчаянный собачий вой.

– Пойдём-пойдём, – монотонно и успокаивающе повторял Лека, подталкивая спутника вперёд. – Сыграем разок-другой, дело привычное!

Направляемый им Везунчик, ошалело озираясь, неровными шагами поднялся на порог контейнера. Сощурился от яркого света.

– Что за шапито? Мы вообще где – в бюджетном казино для лесорубов? Пять щепок на красное? Вы что тут устроили, парни, а?

В контейнере было почти тепло, исходили жаром два масляных обогревателя.

Лека сопровождал шулера, пока тот не упёрся в шаткий пластиковый стол. Один столбик фишек с сухим треском разъехался лесенкой. Шофёр провёл Везунчика вокруг стола и усадил на самый дальний стул, лицом ко входу и спиной к торцевой стенке контейнера. Сам сел рядом. Третье место за столом занял заметно нервничающий Огюст. Характер такой, тонкая натура.

Петер встал за четвёртым стулом напротив Везунчика, слегка оперся на спинку. Теперь он загораживал собой выход из контейнера. Нависал. Везунчик заёрзал. Петер смотрел на него, не мигая, держал паузу. С каждой секундой этой намеренной тишины воздух как будто густел. Собравшиеся за столом вязли в прозрачном желе ожидания.

– Господа, – прервал молчание Везунчик, сверкнув дымчатыми стёклами очков. Из-под прядки на лбу бриллиантом выкатилась одинокая капля пота. – Мы с вами незнакомы, не представлены. Похоже, здесь имеет место какое-то недоразумение…

Сменил тон, перестал хорохориться.

– Штаны снимай, – прервал его тираду равнодушный Лека.

Везунчик возмущённо открыл рот, но так ничего и не сформулировал.

– Лучше сам, – добавил Лека, – и быстро.

– Похоже, месье, – внезапно встрял Огюст, – вы попали в не очень комфортную ситуацию, и вас ждёт не самая приятная процедура. Но если вы порядочный человек, то скрывать вам должно быть нечего – а если нечестны на руку… то вы всё равно уже здесь, а этих ребят лучше слушаться.

– Так это ты всё подстроил! – злоба Везунчика снова нашла выход. – Чёртов ты псих, ничтожество, плюгавка бездарная! Небось размечтался тогда, как обуешь меня, да как потом кутить будешь? Ты же у нас сибарит небось? Рассветы-закаты? Месяцок в Бордо, а?!

Лека свистнул, будто подзывая собаку. Везунчик перевёл на него взгляд, и тогда шофёр повторил:

– Штаны.

– Хренов извращенец! – с отвращением процедил Везунчик.

Поднялся, расстегнул ремень. Вжикнул молнией и приспустил брюки до колен. Петер беззастенчиво разглядывал мятые трусы пленённого картёжника. Француз, состроив кислую мину, отвернулся.

Ноги Везунчика от колен до бёдер были в несколько слоёв обмотаны широкими полосами эластичной ткани. Как у штангиста на тренировке, мимолётно подумалось Петеру.

– Что за бинты? – спросил он.

– Больные вены, – почти спокойно сказал Везунчик. – Жизнь, знаете ли, сидячая. И нервы. А где нервы, там давление. Иногда часов по десять кряду за столом, не поднимаясь. Флеболог посоветовал бинтовать.

– Разматывай, – сказал Лека.

Петер почувствовал азарт, настоящий, щекочущий ноздри азарт. Везунчик начал медленно скручивать бинт с левой ноги. На правой под тугими полосами ткани явно проступало подозрительное утолщение. Давай же, мотай, кулёма!

Теперь уже и щепетильный Огюст во все глаза следил за унижением своего обидчика. Иссиня-белые ноги под бинтами покрывал нездоровый узор из тончайших прожилок.

– И что это такое, компресс? – поинтересовался Петер, когда под вторым бинтом показался край сложенной в несколько слоёв фланелевой тряпки.

На Везунчика было больно смотреть.

– Не знаю, что тебе наплела эта дура, – глухим низким голосом сказал он Петеру, и тот сразу вспомнил крашеные лохмы Гертруды в свете уличных ламп. – Врач велел носить амулет около самой проблемной вены. Тебе такая вещь без толку.

– На стол, – сказал Лека.

Везунчик осторожно положил тряпку на сукно между собой и Лекой, под ней что-то звонкое ударилось о столешницу. Огюст в нетерпении подался вперёд.

– Давай, покажи уже, – сказал Петер Везунчику.

Тот, потеряв всякую волю к сопротивлению, потянул ткань на себя. Все собравшиеся в контейнере не могли отвести глаз от стола.

Небольшая серебристая фигурка. Толстобокая, вся из себя округлая свинка. Отвисшее брюхо, короткие ноги с аккуратными копытцами. Свинья что-то ищет – пятак повёрнут к земле.

Стараясь казаться бесстрастным, Петер обратился к Везунчику спокойно и по-деловому:

– Вот и молодец. Осталась пара формальностей – и наше рандеву закончится. Кому-то пришло в голову, что эта штука как-то там помогает тебе подглядывать в карты. Это правда?

Везунчик быстро-быстро замотал головой из стороны в сторону, едва очки с носа не слетели.

– Не слышу ответа, – сказал Петер.

– Это для вен! – убеждённо выпалил Везунчик. – Тибетская медицина, народное средство. Какие карты, что за выдумки?!

– Вот и замечательно. Тогда давай быстро в этом убедимся, и дело с концом.

– Что вы хотите проверять? И как?!

Лека молча переложил колоду поближе к Везунчику.

– Да проще простого, – сказал Петер. – Чтобы всё было честно, разреши любому из нас взять эту безделушку. Сыграем пару кругов. Думаю, этого хватит.

Везунчик, неловко подтянув штаны, обессилено плюхнулся на стул.

– Разрешаю, – вяло сказал он.

– Не так. «Разрешаю любому из вас взять фигурку».

Везунчик стянул с носа очки, тщательно протёр тряпкой оба стекла. Посмотрел на Петера. Глаза его без очков казались беззащитными. И слегка отличались друг от друга. Между голубым и зелёным – тысяча оттенков, и вот где-то в этих безымянных соотношениях цвет одного глаза был чуть ближе к зелёному, другого – к голубому.

– Разрешаю любому из вас взять фигурку.

– Спасибо, – сказал Петер, – очень мудро с твоей стороны. Огюст, давай-ка, возьми свинку на время. Ты же у нас самый сведущий в игре.

Француз, пожав плечами, придвинулся к столу и потянулся к Свинье. Лека, сидевший ближе к фигурке, передал её Огюсту в руку. Тот повертел талисман в руках, поставил на ладонь, заглянул Свинье в морду, сжал её в кулаке.

– Сдавай, – кивнул Лека Везунчику.

Зашуршали карты. Петер занял последнее пустующее место и молча наблюдал, как разлетаются клетчатые листы. Только что случилось непредвиденное, возникла ситуация, не предусмотренная рассчитанной на самые разные случаи Процедурой. И нужно было что-то быстро, очень быстро решать.

Лека бросил на кон пару младших фишек. Петер невидящим взглядом упёрся в карты. Если Свинья действует, и если она примет Огюста, сколько ему понадобится времени, чтобы приспособиться к ней?

Петер поддержал ставку Леки. Какой смысл пасовать – в такой-то игре?

Француз немного расслабился, облокотился о стол. По лицу ничего не прочитаешь. А по глазам? Но Огюст смотрел вниз, опустив веки. Петеру очень хотелось взглянуть на его радужки, увидеть, как расползается зелёное в голубом или голубое в зелёном. Или же Свинья отторгнет француза, не станет ему повиноваться? И что тогда делать?

Главное – не думать, напомнил Петер себе. Точнее, думать только о картах. О раздаче, о возможном раскладе, о мастях, о глумливых улыбках лощёных валетов и презрительных усмешках стареющих королей…

Прочь мысли о конце игры! Это будет совсем другая история, как будто бы совсем с другими людьми, не стоит даже заглядывать так далеко…

Сам того не чувствуя, Петер сжал зубы так, что под коронками заныли дёсны.

И едва не упустил Огюста.

Отчаянным прыжком французик ринулся в зазор между стулом Петера и ржавой стенкой контейнера. Наверное, понадеялся, что такие вещи изредка кому-то удаются. В любом случае, в число «кого-то» Огюст не попадал – Петер ухватил его левой рукой за отворот пальто и швырнул назад к столу. Французик завыл. Правая рука Петера тем временем уже возвращалась из-под полы, утяжелённая тупорылым «Глоком». Скоба предохранителя отщёлкнулась мягко как по маслу.

Первая пуля вошла Огюсту в шею. Полсекунды спустя вторая отбросила Везунчика от игрового стола. Звуки выстрелов – литавры! гонг! набат! – раздробились и умножились в резонаторе-контейнере, словно Петер выпустил не меньше полного магазина.

Ноги Везунчика торчали стёртыми подошвами над белым днищем опрокинутого стула. Огюст раскинулся в кресле, запрокинув голову. Кровь затихающими фонтанчиками выталкивалась из раздробленного кадыка. Лека склонился над Везунчиком, приложил пальцы к сонной артерии. Недовольно качнул головой. Не глядя протянул Петеру ладонь, прося пистолет.

Петер пребывал в несвойственной ему нерешительности. Счёт шёл на секунды, и посоветоваться было не с кем.

Есть такая достаточно простая штука – техника безопасности. Чинишь ты электрическую розетку или косишь триммером унылую бюргерскую лужайку, разбираешь взрывное устройство или точишь нож на оселке – соблюдай установленную процедуру. Ты не самый умный и не самый смекалистый, тысячи и тысячи людей до тебя делали то же самое и суммировали свой опыт, утрясали и высушивали его до предельно простых и однозначно трактуемых формулировок. Следуй процедуре – и всё с тобой будет хорошо. Пренебреги процедурой – и ты пропал.

Лека был единственным близким родственником Петера в Германии. Остальные братья, дядья, племянники не спешили уезжать из Козмета [19]19
  Косово ( алб.)


[Закрыть]так далеко, худо-бедно обустроили дела дома или подались в Албанию. Бестолковый простоватый шофёр три года как перебрался в Цвайбрюккен под крыло Джака Уштара. Лека стал для Петера нитью, вновь связавшей его с оставленной давно и без сожаления, полузабытой, но всё-таки родиной.

Лека так и замер с поднятой рукой, удивлённо глядя на острую мушку направленного ему в грудь пистолетного ствола.

– Не надо было тебе трогать эту Свинью, кузен, – сказал Петер и спустил курок.

Лека вздрогнул. Накрыл ладонью незаметное отверстие на уровне сердца, как будто выражая признательность. Озадаченно посмотрел на Петера, и вдруг, словно лишившись разом всех костей, осел на пол бесформенным кулем.

– Вот так, – сказал Петер устало.

Обойдя стол и переступив тело Леки, он заглянул в лицо Везунчику. Тот еле заметно дышал, быстро и мелко, как мышь на лабораторном столе. Петер выстрелил ему в лоб, скалясь от ярости. Из-за этого червяка, из-за его ядовитых речей, из-за дурацкого талисмана погиб Лека.

Француз мёртвой хваткой зажал в кулаке серебристую тушку Свиньи. Петер дошёл до тумбочки и достал оттуда плотный бархатный мешочек, небольшую жестяную коробочку и пассатижи. Минуты две ушло на то, чтобы инструментом выковырять из непослушных пальцев француза блестящую фигурку.

Ни при каких обстоятельствах не дотрагиваться до талисмана, неужели так трудно было запомнить главное правило Процедуры, Лека? Что же ты наделал, кузен?

Растянув завязки мешочка, Петер положил в него пассатижами Свинью. Стянул витой шнурок, обмотал его тугим узлом вокруг горловины. Мешочек идеально вошёл в жестянку. Яркий узор на крышке и по стенкам, изысканная надпись: «Музей волшебных фигур Гюнтера Фальца». Поверх декоративного замка-защёлки Петер наклеил цветную полоску скотча с той же надписью. Процедура предусматривала все мелочи. Лека-Лека, надо было просто следовать Процедуре, и мы уехали бы отсюда вместе…

Половину тумбочки занимали пишущий видеомагнитофон и устройство слежения, объединяющее в одну картинку и шифрующее запись с четырёх камер, развешанных по углам контейнера. Петер нажал на кнопку «Стоп» и включил обратную перемотку. Зашуршала лента, противно задребезжала пластмассовая скобка, закрывающая кассетный отсек.

Дохнуло ветром – будто кто-то прошёл за спиной. Некому тут быть, напомнил себе Петер, борясь с желанием развернуться и проверить. Некому. Местным платят достаточно, чтобы свет не застили, а больше некому. Наваждение, морок от проклятых фигурок.

Лента с глухим ударом домоталась до упора. Кассета выехала Петеру в ладонь. «Титаник». С новомодными голограммами, никаких неаполитанских подделок. Случись кому проверить, он найдёт там ровно то, что написано: эпическую драму о тонущем пароходе и гибели людей из-за отсутствия правильной процедуры спасения. Лишь в конце, после финальных титров, обнаружится лишний кусок ленты длиной около часа, но там ничего не будет – только рябь и шуршание.

В другом отделении тумбочки топорщилась жёсткими складками кожаная одежда, и стоял собранный мотоциклетный рюкзак, набитый всяким хламом, вполне соответствующим стандартному дорожному набору «ночного волка». В основном отделении нашлось место и для талисмана, и для кассеты. Прятать никогда ничего не надо.

Петер переоделся, превратившись из лощёного импозантного здоровяка в недружелюбного громилу. Беспечный ездок, каких тысячи колесят туда-сюда по скоростным автобанам.