Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Иван Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Живому степь бедой грозит.

Мелькнула тень, зашла вперед,

Растет седой и речь ведет:

"Мертвец в санях! мертвец в санях!..

Вскочил мужик, на сердце страх,

По телу дрожь, тоска в груди...

"Товарищи! сюда иди!

Эй, дядя Петр! мертвец встает!

Мертвец встает, ко мне идет!"

Извозчики на клич бегут,

О чуде речь в степи ведут.

Блестит ковыль, сквозь чуткий сон

Людскую речь подслушал он...

Вот уж покойник в родимом селе.

Убран, лежит на дубовом столе.

Мать к мертвецу припадает на грудь:

"Сокол мой ясный, скажи что-нибудь!

Как без тебя мне свой век коротать,

Горькое горе встречать-провожать!.."

"Полно, старуха! – ей муж говорит,

Полно, касатка!" – и плачет навзрыд.

Чу! Колокольчик звенит и поет,

Ближе и ближе – и смолк у ворот.

Грозный чиновник в избушку спешит,

Дверь отворил, на пороге кричит:

"Эй, старшина! понятых собери!

Слышишь, каналья? да живо, смотри!.."

Все он проведал, про все разузнал,

Доктора взял и на суд прискакал.

Труп обнажили. И вот, второпях,

В фартуке белом, в зеленых очках,

По локоть доктор рукав завернул,

Острою сталью над трупом сверкнул.

Вскрикнула мать: "Не дадим, не дадим!

Сын это мой! Не ругайся над ним!

Сжалься, родной! Отступись – отойди!

Мать свою вспомни... во грех не входи!.."

"Вывести бабу!" – чиновник сказал.

Доктор на трупе пятно отыскал.

Бедным извозчикам сделан допрос,

Обнял их ужас – и кто что понес...

Жаль вас, родимые! Жаль, соколы!

"Эй, старшина! Подавай кандалы!"

1858

(В АЛЬБОМ Е. А. ПЛОТНИКОВОЙ)

С младенчества дикарь печальный,

Больной, с изношенным лицом,

С какой-то робостию тайной

Вхожу я в незнакомый дом.

Но где привык, где я встречаю

Хозяйки милое лицо

Тут все забыто: я вбегаю

Здоров и весел на крыльцо.

Вот так и здесь: я точно дома;

Мне так отрадно и тепло;

И рад я на листке альбома

Писать, что в голову пришло.

Хозяйка милая, я знаю,

Мне все простит: она добра;

И сталь неловкого пера

Я неохотно покидаю.

Хотел бы вновь писать, писать

До бесконечности болтать.

1858

(В АЛЬБОМ А. Н. О – ВОЙ)

Послушный вашему желанью,

Беру перо, сажусь писать:

Грешно прекрасному созданью

В невинной просьбе отказать.

Конечно, жаль! Я вас не знаю)

Увы! скорбит моя душа!

Молве я с жадностью внимаю,

Что вы, как ангел, хороша.

Но все равно. Идите с богом,

Мои стихи! Счастливый путь!

Отрадной встречи мне залогом

Послужите когда-нибудь.

Как угадать! Седой и хилый,

Когда весь сморщусь и согнусьг

Авось с красавицею милой

Лет через десять я сойдусь.

В тот миг – его воображаю,

Добра, прекрасна, молода,

Она мне скажет: "Я вас знаю!"

И буду счастлив я тогда.

"Я с вами уж давно знакома..."

И этих строк напомнит ряд,

Покажет мне листок альбома,

И я отвечу: "Виноват!

Позвольте... эта встреча с вами..."

И волю дам карандашу,

И вдохновенными стихами

Ее портрет я напишу.

1858

* * *

В небе радуга сияет,

Розы дождиком омыты,

Солнце в зелени играет,

Темный сад благоухает,

Кудри золотом покрыты.

Свет и тень под деревами

Переходят, как живые;

Мох унизан огоньками;

Над душистыми цветами

Вьются пчелы золотые.

В чаще свиста переливы,

Стрекотня и песен звуки.

Подле ты, мой друг стыдливый...

Слава богу! миг счастливый

Уловил я в час разлуки!

1858

* * *

В темной чаще замолк соловей,

Прокатилась звезда в синеве;

Месяц смотрит сквозь сетку ветвей,

Зажигает росу на траве.

Дремлют розы. Прохлада плывет,

Кто-то свистнул... вот замер и свист.

Ухо слышит, едва упадет

Насекомым подточенный лист.

Как при месяце кроток и тих

У тебя милый очерк лица!

Эту ночь, полный грез золотых,

Я б продлил без конца, без конца!

1858

* * *

Помнишь? – с алыми краями

Тучки в озере играли;

Шапки на ухо, верхами

Ребятишки в лес скакали.

Табуном своим покинут,

Конь в воде остановился

И, как будто опрокинут,

Недвижим в ней отразился.

При заре румяный колос

Сквозь дремоту улыбался;

Лес синел. Кукушки голос

В сонной чаще раздавался.

По поляне перед нами,

Что ни шаг, цветы пестрели,

Тень бродила за кустами,

Краски вечера бледнели...

Трепет сердца, упоенье, – Вам в слова не воплотиться!

Помнишь?.. Чудные мгновенья!

Суждено ль им повториться?

1858

ГОРЬКИЕ СЛЕЗЫ

In meiner Brust da sitzt ein Weh,

Das will die Brust zersprengea,

Heine*

Чужих страданий жалкий зритель,

Я жизнь растратил без плода,

И вот проснулась совесть-мститель

И жжет лицо огнем стыда.

Чужой бедой я волновался,

От слез чужих я не спал ночь,

И все молчал, и все боялся,

И никому не мог помочь.

Убит нуждой, убит трудами,

Мой брат и чах и погибал,

Я закрывал лицо руками

И плакал, плакал – и молчал.

Я слышал злу рукоплесканья

И все терпел, едва дыша;

Под пыткою негодованья

Молчала рабская душа!

Мой дух сроднился с духом века,

Тропой пробитою я шел:

Святую личность человека

До пошлой мелочи низвел.

Ты ль это – жизнь к добру с любовью,

Плод мысли, горя и борьбы?

Увы, отмечена ты кровью,

Насмешка страшная судьбы!..

1858

1 В моей груди гнездится боль, которая хочет разорвать мою грудь. Гейне (нем.). – Ред.

* * *

Мне, видно, нет другой дороги

Одна лежит... иди вперед,

Тащись, покуда служат ноги,

А впереди – что бог пошлет.

Все грязь да грязь... Господь помилуй!

Устанешь, дух переведешь,

Опять вперед! Хоть не под силу,

Хоть плакать впору, – все идешь!

Нужда, печаль, тоска и скука,

Нет воли сердцу и уму...

Из-за чего вся эта мука

Известно богу одному.

Уж пусть бы радость пропадала

Для блага хоть чьего-нибудь,

Была бы цель – душа б молчала,

Имел бы смысл тяжелый путь;

Тан нет! Какой-то враг незримый

Из жизни пытку создает

И, как палач неумолимый,

Над жертвой хохот издает...

1858

* * *

Ах, у радости быстрые крылья,

Золотые да яркие перья!

Прилетит – вся душа встрепенется,

Перед смертью больной улыбнется!

Уж зазвать бы мне радость обманом,

Задержать и мольбою и лаской,

От тумана глаза б прояснились,

На веселый лад песни б сложились.

Ты, кручинушка, ночь без рассвета,

Без рассвета да с холодом-ветром:

При тебе – вся краса иссушится,

При тебе – в голове помутится.

Уж и будь ты, кручипушка, пеплом

Весь бы по полю в бурю развеял,

Пусть бы травушка в поле горела

Да на сердце смола не кипела!

1858

* * *

Опять знакомые виденья!

Опять, под детский смех и шум,

Прожитый день припомнил ум,

Проснулось чувство отвращенья!

О боже правый! Вот она,

И лжи и подлостей страница,

На каждой букве кровь видна...

Какой позор! Вот эти лица

Ханжей, предателей, льстецов,

Низкопоклонников, рабов,

Рабов расчета и разврата,

Рабов бездушных, ледяных,

Рабов, продать готовых брата,

И друга, и детей родных,

Рабов безделья, скуки праздной,

Страстишек мелких и забот...

II ты, в своей одежде грязной,

Наш бедный труженик-народ,

Несущий крест свой терпеливо,

Ты, за кого красноречиво

Ведем мы спор, добро любя,

Пора ль на свет вести тебя,

И ты мне вспомнился...

Угрюмо,

В печальной доле хлебу рад,

Ты мимо каменных палат

Идешь на труд с тупою думой,

Полуодет, полуобут,

Нуждой безжалостной согнут...

Неужто, молодое племя,

В тебе воскреснет наше время,

Разврат души, разврат ума,

И лень, и мелочность, и тьма?

Нам нет из пропасти исхода...

Влачась и в прахе и в пыли,

О, если б мы сказать могли:

"Вам, дети, счастье и свобода,

Широкий путь, разумный труд..."

Увы! неведом божий суд!

1858

ПЕСНЯ БОБЫЛЯ

Ни кола, ни двора,

Зипун – весь пожиток...

Эх, живи – не тужи,

Умрешь – не убыток!

Богачу-дураку

И с казной не спится;

Бобыль гол как сок6л8

Поет-веселится.

Он идет да поет,

Ветер подпевает;

Сторонись, богачи!

Беднота гуляет!

Рожь стоит по бокам,

Отдает поклоны...

Эх, присвистни, бобыль!

Слушай, лес зеленый!

Уж ты плачь ли, не плачь

Слез никто не видит,

Оробей, загорюй

Курица обидит.

Уж ты сыт ли, не сыт,

В печаль не вдавайся;

Причешись, распахнись,

Шути-улыбайся!

Поживем да умрем,

Будет голь пригрета...

Разумей, кто умен,

Песенка допета!

1858

* * *

Ноет сердце мое от забот и кручин...

Уж и где ж вы, друзья? Отзовись хоть один1

Не на пир вас прошу: до пиров ли пришло!

Дорогое душе отжилось, отцвело,

Только горе живет, только горе растет,

Уж когда ж тебя, горе, погибель вовьмет?..

Безответны друзья... Только ветер шумит,

В поле ветер шумит, гром над лесом гремит,

Ьспыхнет туча огнем, виден путь мой впотьмах,

Путь лежит – извился черным змеем в полях...

Подожди – как зимой соловей запоет,

Вот тогда-то на горе погибель придет...

Между 1858 и 1860

* * *

Средь жизни пошлой, грустной и бесплодной

Одну тебя я всей душой любил,

Одной тебе я в жертву приносил

Сокровища души моей свободной.

В заботах дня, в тиши ночей немых

Передо мной сиял твой образ милый,

Я черпал жизнь в улыбке уст твоих,

В приветном слове черпал силы.

Дитя, дитя! Я думал: я любим...

Нет, я был слеп, я был неосторожен.

И вот теперь осмеян, уничтожен,

Как раб, ненужный прихотям чужим.

О, как я мог так долго ошибаться,

Святое чувство на смех отдавать,

Служить шутом, игрушку заменять,

Так жестоког так глупо унижаться!

Еще обман! Еще один урок!..

Учись, бедняк, терпенью в доле темной!

Тебе ль любить? Иди дорогой скромной

И помни свой печальный уголок.

Не верь словам ненужного участья.

Полюбишь ли, – таи свою любовь,

Души ее, точи по капле кровь

И гордо умирай без радости и счастья!

Метду 1S58 и М60

ФИЛАНТРОП

Втихомолку гостьей дожданной,

Гостьей нежданной да неаваяай

К мужику нужда иодкрлдасв,

Щдкрадася, лривязалдса.

С сумой нищенской оставила,

Снимать шапку всем заставят...

Ах! головушка поклонная!

У тебя ли ночь бессонная,.

Щеки бледные да внилгае,

Да без хлеба дети малые,

На беку даба раскрытая,

Что пустырь – гумно забгаюе!

Пожалел богач голодного,

Бесприютного, холодного,

Не казной помог, так ласкою.

Не советами, так сказкою.

Ты забудь, дескать, и сон и лень,.

Работай-трудись и ночь и день:

За трудом ты не измучишься,

Уму-разуму научишься...

Уж спасибо ж тебе за слово,

Что сказал красно да ласково!

Только в горе да при бедности

Не до сна и не до лености.

Не дари ж ты бедных золотом

Да не бей речьми, как молотом.

Между 1858 и 1861

СТАРЫЙ СЛУГА

Сохнет старик от печали,

Ночи не спит напролет:

Барским добром поклепали,

Вором вся дворня зовет.

Не ждал он горькой невзгоды.

Барину верно служил...

Как его в прежние годы

Старый слуга мой любил!

В курточке красной, бывало,

Весел, завит и румян,

Прыгает, бьет ка,к попало

Резвый барчук в барабан;

Бьет, и кричит, и смеется,

Детскою саблей звенит;

Вдруг к старику повернется:

"Смирно!" – и ножкой стучит.

Ниткой его зануздает,

На спину сядет верхом,

В шутку кнутом погоняет,

Едет по зале кругом.

Рад мой старик – и проворно

На четвереньках ползет.

"Стой!" – и он станет покорно,

Бровью седой не моргнет.

Ручку ль барчук шаловливый,

Ножку ль убьет за игрой,

Вздрогнет слуга боязливый:

"Барин ты мой золотой!"

Шепотом тужит-горюет:

"Недосмотрел я, злодей!"

Барскую ножку целует...

"Бей меня, батюшка, бей!"

Тошно под барской опалой!

Недругов страшен навет!

Пусть бы уж много пропало,

Ложки серебряной нет!

Смотрит старик за овцами,

На ноги лапти надел,

Плечи покрыл лоскутами,

Так ему барин велел.

Плакал бедняк, убивался,

Вслух не винил никого:

Раб своей тени боялся,

Так напугали его.

Господи! горе и голод...

Долго ли чахнуть в тоске?..

Вырвался как-то он в город

И загулял в кабаке.

Пей, бесталанная доля!

Пил он, и пел, и плясал...

Волюшка, милая воля,

Где же твой свет запропал?..

И потащился полями,

Пьяный, в родное село.

Вьюга неслась облаками,

Ветром лицо его жгло,

Снег заметал одежонку,

Сон горемыку клонил...

Лег он, надвинул шапчонку

И середь поля застыл.

1859

* * *

Живая речь, живые звуки,

Зачем вам чужды плоть и кровь?

Я в вас облек бы сердца муки,

Мою печаль, мою любовь.

В груди огонь, в душе смятенье

И подавленной страсти стон,

А ваше мерное теченье

Наводит скуку или сон...

Так, недоступно и незримо,

В нас зреет чувство иногда,

И остается навсегда

Загадкою неразрешимой,

Как мученик, проживший век,

Нам с детства близкий человек.

1859

* * *

Перестань, милый друг, свое сердце пугать.

Что нам завтра сулит – мудрено угадать.

Посмотри: из-за синего полога туч

На зеленый курган брызнул золотом луч"

Колокольчик поник над росистой межой,

Длой краской покрыт василек голубой,

?ироты-повилики румяный цветок

Приласкался к нему и обвил стебелек.

Про талан золотой в поле пахарь поет,

В потемневшем лесу отголосок идет.

В каждой травке – душа, каждый звук – говорит,

В синеве про любовь голос птички звенит...

Только ты все грустишь, слов любви не найдешь,

Громовых облаков в день безоблачный ждешь.

1859

* * *

И дождь и ветер. Ночь темна.

В уснувшем доме тишина.

Никто мне думать не мешает.

Сижу один в моем угле.

При свечке весело играет

Полоска света на окне.

Я рад осенней непогоде:

Мне шум толпы невыносим.

Я, как дикарь, привык к свободе,

Привык к стенам моим родным.

Здесь все мне дорого и мило,

Хоть радости здесь мало было...

Святая ночь! Теперь я чужд

Дневных тревог, насущных нужд.

Они забыты. Жизни полны,

Виденья светлые встают,

Из глубины души, как волны,

Слова послушные текут.

И грустно мне мой труд отрадный,

Когда в окно рассвет блеснет,

Менять на холод беспощадный,

На бремя мелочных забот...

И снова жажду я досуга

И темной ночи жду, как друга.

1859

МОГИЛА ДИТЯТИ

Посвящается Н, И. Второву

Над твоей могилкой

Солнышко сияет;

В зелени сирени

Птичка распевает.

Вьются-распевают

Пчелы над цветами.

Ветерок лепечет

С темными листами.

Спишь ли ты, малютка,

Или так лежится?..

Встань и полюбуйся,

Что кругом творится.

Встал бы ты, – нет воли:

Тесный дом твой прочен;

Выход на свет божий

Крепко заколочен.

Спи, дитя! Едва ли

Стоит просыпаться,

На людское горе

Сердцем надрываться.

Наша жизнь земная!

Право, незавидна;

Спи, дитя родное,

Суждено так, видно.

Сон твой – сон отрадный"

Крест и камень белый

Над твоей могилкой

Солнышко пригрело.

Перелетным гостьям

Благодать святая,

В ямочке на камне

Влага дождевая.

Пьет шалунья-птичка,

Брызги рассыпает,

Чуткий слух малютки

Песнями ласкает.

1859

* * *

Я рад молчать о горе старом,

Мне к черным дням не привыкать;

Но вот вопрос: неужто даром

Мне нужно силы расточать?

Утраты, нужды и печали,

К чему меня вы привели?

Какой мне путь вы указали?

Какое благо принесли?

Дождусь ли я успокоенья,

От мук разумного плода?

Реши ты, жизнь, мои сомненья,

Когда ты смысла не чужда...

Но если ты полна позора,

Обмана, мелочных забот,

Во что же верить? Где опора

Из темной пропасти исход?

Исход... Едва ли он возможен.

Душа на скорбь осуждена,

Изныло сердце, ум встревожеп,

А даль темна, как ночь темна...

Уж не пора ли лечь в могилу:

Усопших сон невозмутим.

О боже мой! Пошли ты силу

И мир душевный всем живым!

1859

* * *

Обличитель чужого разврата,

Проповедник святой чистоты,

Ты, что камень на падшегэ брата

Поднимаешь, – сойди с высоты!

Уж не первый в величье суровом,

Враг неправды и лени тупой,

Как гроза, своим огненным словом

Ты царишь над послушной толпой.

Дышит речь твоя жаркой любовью,

Без конца ты готов говорить,

И подумаешь, собственной кровью

Счастье ближнему рад ты купить.

Что ж ты сделал для края родного,

Бескорыстный мудрец-гражданин?

Укажи, где для дела благого

Потерял ты хоть волос один!

Твоя жизнь, как и наша, бесплодна,

Лицемерна, пуста и пошла...

Ты не понял печали народной,.

Не оплакал ты горького зла.

Нищий духом и словом богатый,

Понаслышке о всем ты поешь

И бесстыдно похвал ждешь, как платыа

За свою всенародную ложь.

Будь ты проклято, праздное слово!

Будь ты проклята, мертвая лень!

Покажись с твоей жизнию новойг,

Темноту прогоняющий день!

Перед нами – немые могилы,

Позади – одна горечь потерь...

На тебя, на твои только силы,

Молодежь, вся надежда теперь.

Много поту тобою прольется

И, быть может, в глуши, без следов,

Очистительных жертв принесется

В искупленье отцовских грехов.

Нелегка твоя будет дорога,

Но иди – не погибнет твой труд.

Знамя чести и истины строгой

Только крепкие в бурю несут.

Бесконечное мысли движенье,

Царство разума, правды святой

Вот прямое твое назначенье,

Добрый подвиг на почве родной!

(9 апреля) 1860

(М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ)

Mein Freund1, от тоски ивнываю,

Не вижу покойного дня;

И пищу и сон забываю:

Черт дернул влюбиться меня!

(15 августа) 1860

* Мой друг (нем.). – Ред.

(М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ)

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Сижу ль один в моем угле

Не слышу я речей разумных,.

Лица не вижу Де-Пуле.

(15 августа) 1860

* * *

Теперь мы вышли на дорогу,

Дорога – просто благодать!

Уж не сказать ли: слава богу;

Труд совершен. Чего желать?

Душе простор, уму свобода...

Да, ум наш многое постиг:

О благе бедного народа

Мы написали груду книг.

Все эти дымные избенки,

Где в полумраке, в тесноте,

Полунагие ребятенки

Растут в грязи и нищете,

Где по ночам горит лучина

И, раб нужды, при огоньке,

Седой как лунь старик-кручина

Плетет лаптишки в уголке,

Где жница-мать в широком поле,

На ветре, в нестерпимый зной,

Забыв усталость поневоле,

Малютку кормит под копной.

Ее уста спеклися кровью,

Работой грудь надорвана...

Но, боже мой! с какой любовью

Малютку пестует она!

Всё это ныне мы узнали,

И наконец, – о мудрый век!

Как дважды два, мы доказали,

Что и мужик наш – человек.

Все суета!., махнем рукою...

Нас чернь не слушает, молчит.

Упрямо ходит за сохою

И недоверчиво глядит.

Покамест ум наш созидает

Дворцы да башни в облаках,

Горячий пох она роняет

На нивах, гумнах и дворах,

В глухой степет, в лесной трущобе,

Средь улиц, сел и городов

И, утомясь, в дощатом гробе

Опочивает от трудов.

Чем это кончится?.. Едва ли,

Ничтожной жизни горький плод,

Не ждут нас новые печали

Наместо прожитых невзгод.

Около сентября 1860

* * *

Бедная молодость, дни невеселые,

Дни невеселые, сердцу тяжелые!

Глянешь назад – точно степь неоглядная,.

Глушь безответная, даль безотрадная.

Нет в этой дали ни кустика зелени,

Все-то зачахло да сгибло без времени,

Спит, точно мертвое, спит, как убитое,

Солнышком божьим навеки забытое.

Солнышко божье на свет поскупилося,

Счастье-веселье на зов не явилося;

Горькое горе без эову нагрянуло,

При горе радость свинцом в воду канула.

Бедная молодость, дни невеселые1

Дни невеселые, сердцу тяжелые!

Рад бы забыть вас, да что ж мне останется?

Чем моя жизнь при бездолье помянется?..

Ноябрь 1860

* * *

За прялкою баба в поняве сидит;

Ребенок больной в колыбели лежит;

Лежит он и в рот не берет молока,

Кричит он без умолку – слушать тоска.

Торопится баба: рубашка нужна;

Совсем-то, совсем обносилась она:

Надеть-то ей нечего, просто – напасть!

Прядет она ночью, днем некогда прясть.

И за полночь ярко лучина горит,

И грудь от сиденья щемит и болит,

И взгляд притупился, устала рука...

Дитя надрывается, – слушать тоска!

Пришлось поневоле работу бросать.

"Ну что, мое дитятко? – молвила мать.

Усни себе с богом, усни в тишине,

Ведь некогда, дитятко, некогда мне!"

И баба садится, и снова прядет,

И снова покоя ей крик не дает.

"Молчи, говорю! мне самой до себя!

Ну, чем же теперь исцелю я тебя?"

Поют петухи, – видно, скоро рассвет,

Дымится лучина и гаснет – и нет;

Притих и ребенок, и глазки сомкнул,

Уснул он – да только уж навек уснул.

23 декабря 1860

ПОРТНОЙ

Пали на долю мне песни унылые,

Песни печальные, песни постылые,

Рад бы не петь их, да грудь надрывается,

Слышу я, слышу, чей плач разливается:

Бедность голодная, грязью покрытая,

Бедность несмелая, бедность забытая,

Днем она гибнет, и в полночь, и за полночь,

Гибнет она – и никто нейдет на помочь,

Гибнет она – и опоры нет волоса,

Теплого сердца, знакомого голоса...

Горький полынь – эта песнь невеселая,

Песнь невеселая, правда тяжелая!

Кто эдесь узнает кручину свою?

Эту я песню про бедность пою.

1

Мороз трещит, и воет вьюга,

И хлопья снега друг на друга

Ложатся, и растет сугроб.

И молчаливый, будто гроб,

Весь дом промерз. Три дня забыта,

Уж печь не топится три дни,

И нечем развести огня,

И дверь рогожей не обита,

Она стара и вся в щелях;

Белеет иней на стенах,

Окошко инеем покрыто,

И от мороза на окне

Вода застыла в кувшине.

Нет крошки хлеба в целом доме,

И на дворе нет плахи дров.

Портной озяб. Он нездоров

И головой поник в истоме.

Печальна жизнь его была,

Печально молодость прошла,

Прошло и детство безотрадно:

С крыльца ребенком он упал,

На камнях ногу изломал,

Его посекли беспощадно...

Не умер он. Полубольным

Все рос да рос. Но чем кормиться?

Что в руки взять? Чему учиться?

И самоучкой стал портным.

Женился бедный, – всё не радость:

Жена недолго пожила

И богу душу отдала

В родах под Пасху. Вот и старость

Теперь пришла. А дочь больна,

Уж кровью кашляет она.

И все прядет, прядет все пряжу

Иль молча спицами звенит,

Перчатки вяжет на продажу,

И все грустит, и все грустит.

Робка, как птичка нолевая,"

Живет одна, живет в глуши,

В глухую полночь, чуть живаяt

Встает и молится в тиши.

2

Мороз и ночь. В своей постели

Не спит измученный старик.

Его глаза глядят без цели,

Без цели он зажег ночник,

Лежит и стонет. Дочь привстала

И посмотрела на отца:

Он бледен, хуже мертвеца...

"Что ж ты не спишь?" – она сказала.

– "Так, скучно. Хоть бы рассвело...

Ты не озябла?" – "Мне тепло..."

И рассвело. Окреп и холод.

Но хлеба, хлеба где добыть?

Суму надеть иль вором быть?

О, будь ты проклят, страшный голод!

Куда идти? Кого просить?

Иль самого себя убить?

Портной привстал. Нет, силы мало!

Все кости ноют, всё болит;

Дочь посинела и дрожит...

Хотел заплакать, – слез не стало...

И со двора, в немой тоске,

Побрел он с костылем в руке.

Куда? Он думал не о пище,

Шел не за хлебом, – на кладбище,

Шел бить могильщику челом;

Он был давно ему знаком.

Но как начать? Неловко было...

Портной с ним долго толковал

О том о сем, а сердце ныло...

И наконец он шапку снял:

"Послушай, сжалься, ради бога!

Мне остается жить немного;

Нельзя ли тут вот, в стороне,

Могилу приготовить мне?"

– "Ого! – могильщик улыбнулся.

Ты шутишь иль в уме рехнулся?

Умрешь – зароют, не грусти...

Грешно болтать-то без пути..."

– "Зароют, друг мой, я не спорю.

Ведь дочь-то, дочь моя больна!

Куда просить пойдет она?

Кого?.. Уж пособи ты горю!

Платить-то нечем... я бы рад,

Я заплатил бы... вырой, брат!.."

– "Земля-то, видишь ты, застыла...

Рубить-то будет нелегко".

– "Ты так... не очень глубоко,

Не очень... все-таки могила!

Просить и совестно – нужда!"

– "Пожалуй, вырыть не беда".

3

И слег портной. Лицо пылает,

В бреду он громко говорит,

Что божий гнев ему грозит,

Что грешником он умирает,

Что он повеситься хотел

И только Катю пожалел.

Дочь плачет: "Полно, ради бога!

У нас тепло, обита дверь,

И чай налит: он есть теперь,

И есть дрова, и хлеба много,

Всё дали люди... Встань, родной!"

И вот встает, встает портной.

"Ты понимаешь? Жизнь смеется,

Смеется... Кто тут зарыдал?

Не кашляй! Тише! Кровь польется..."

И навзничь мертвым он упал.

Декабрь 1860

* * *

Вырыта заступом яма глубокая,

Жизнь невеселая, жизнь одинокая,

Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая,

Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая,

Горько она, моя бедная, шла

И, как степной огонек, замерла.

Что же? усни, моя доля суровая!

Крепко закроется крышка сосновая,

Плотно сырою землею придавится,

Только одним человеком убавится...

Убыль его никому не больна,

Память о нем никому не нужна!..

Вот она – слышится песнь беззаботная,

Гостья погоста, певунья залетная,

В воздухе синем на воле купается;

Звонкая песнь серебром рассыпается...

Тише!.. О жизни покончен вопрос.

Больше не нужно ни песен, ни слез!

Декабрь 1860

ПОМИНКИ

Ни тучки, ни ветра, и поле молчит.

Горячее солнце и жжет и палит,

И, пылью покрытая, будто мертва,

Стоит неподвижно под зноем трава,

И слышится только в молчании дня

Веселых кузнечиков звон-трескотня.

Средь чистого поля конь-пахарь лежит;

На трупе коня ворон черный сидит,

Кровавый свой клюв поднимает порой

И каркает, будто вещун роковой.

Эх, конь безответный, слуга мужика,

Была твоя служба верна и крепка!

Побои и голод – ты всё выносил

И дух свой на папгае1 в сохе испустил.

Мужик горемычный рукою махнул,

И снял с него кожу, и молча вздохнул,

Вздохнул и заплакал: "Ништо, моей не впрок!.."

И кожу сырую в кабак поволок.

И пел он там песни, свистал соловьем:

"Пускай пропадает! Гори всё огнем!"

Со смехом народ головами качал:

"Гляди, мол, ребята! Он ум потерял

Со зла свое сердце гульбой веселит,

По мертвой скотине поминки творит".

I860

НА ПЕПЕЛИЩЕ

На яблоне грустно кукушка кукует,

На камне мужик одиноко горюет;

У ног его кучами пепел лежит,

Над пеплом труба безобразно торчит.

В избитых лаптишках, в рубашке дырявой

Сидит он, поник головою кудрявой,

Поник, горемычный, от дум и забот,

И солнце открытую голову жжет.

Не год и не два он терял свою силу:

На пашне он клал ее, будто в могилу,

Он клал ее дома, с цепом на гумне,

Безропотно клал на чужой стороне.

Весь век свой работал без счастья, без доли.

Росли на широких ладонях мозоли,.

И трескалась кожа... да что за беда!

Уж, видно, не жить мужику без труда.

Упорной работы соха не сносила,

Ломалась, и в поле другая ходила,

Тупилось железо, стирался сошник,

И только выдерживал пахарь-мужик.

Просил, безответный, не счастья у неба,

Но хлеба насущного, черного хлеба;

Подкралась беда, все метлой подмела,

У пахаря нет ни двора, ни кола.

Крепись, горемычный! Не гнись от удара!

Все вынесло сердце: и ужас пожара,

И матери старой пронзительный стон

В то время, как в полымя кинулся он

И выхватил сына, что спал в колыбели,

За ним по следам потолки загремели...

Пускай догорают!.. Мужик опален

И нищий теперь, да ребенок спасен.

1860

МАТЬ И ДОЧЬ

Худа, ветха избушка

И, как тюрьма, тесна;

Слепая мать-старушка

Как полотно бледна.

Бедняжка потеряла

Свои глаза и ум

И, как ребенок малый,

Чужда забот и дум.

Всё песни распевает,

Забившись в уголок,

И жизнь в ней догорает,

Как в лампе огонек.

А дочь с восходом солнца

Иглу свою берет,

У светлого оконца

До темной ночи шьет.

Жара. Вокруг молчанье,

Лениво день е ],ет,

Докучных мух жужжанье

Покоя не дает.

Старушки тихий голос

Без умолку звучит...

И гнется дочь, как колос,

Тоска в груди кипит.

Народ неутомимо

По улице снует.

Идет все мимо, мимо,

Бог весть, куда идет.

Уж ночь. Темно в избушке.

И некому мешать,

Осталося к подушке

Припасть – и зарыдать.

1860

ПОГОСТ

Глубина небес синеет,

Светит яркая луна.

Церковь в сумраке белеет,

На погосте тишина.

Тишина – не слышно звука.

Не горит огня в селе.

Беспробудно скорбь и мука

Спят в кормилице-земле.

Спит в земле нужда-неволя,

Спит кручина бедняков,

Спит безвыходная доля.

Мир вам, кости мужичков!

Догорели ваши силы

Тише свечки восковой.

Донесли вы до могилы

Крест свой, кровью облитой...

Мир вам, старые невзгоды!

Память вечная слезам!

Веет воздухом свободы

По трущобам и лесам.

Золотые искры света

Проникают в глушь и дичь,

Слышен в поле клич привета,

По степям веселый клич.

1860

ЖИЗНЬ

Жизнь раскинулась вольною степью...

Поезжай, да гляди – не плошай!

За холмов зеленеющей цепью

Ты покоя найти не желай.

Хорошо под грозою-метелью,

Хорошо под дождем проливным

По степям, в бесконечном веселье,

Тройкой бешеной мчаться по ним!

Ну ж, ямщик! Пристегни кореннуЮл

Что насупился? Вдаль погляди!

Что за ширь! Ну-ка песню родную,

Чтобы сердце заныло в груди,

Чтобы вышли проклятые слезы,

Те, что гнетом легли над душой,

Чтобы вдаль, под небесные грозы,

Нам лететь бесконечно с тобой.

1860 (?)

СОБРАТУ

Ты умрешь на больничной подушке,

Кое-как похоронят тебя,

И покончишь ты век одинокий,

Никого никогда не любя.

И никто над могилой твоею

Не помолится грустной душой

Только синее небо над нею

Растоскуется вьюгой-грозой.

Только птицы слетят издалёка

Над твоим неприметным крестом,

Только зорька над ним заиграет

Предрассветным румяиым лучом...

1860 (?)

ХОЗЯИН

Впряжен в телегу конь косматый,

Откормлен на диво овсом,

И бляхи медные на нем

Блестят при зареве заката.

Купцу дай, господи, пожить:

Широкоплеч, как клюква, красен,

Казной от бед обезопасен,

Здоров, – о чем ему тужить?

Да мой купец и не горюет.

С какой-то бабой за столом

В особой горенке, вдвоем,

Сидит на мельнице, пирует.

Вода ревет, вода шумит,

От грома мельница дрожит,

Идет работа толкачами,

Идет работа решетом,

Колесами и жерновами

И стукотня и пыль кругом...

Купец мой рюмку поднимает

И кулаком об стол стучит.

"И выпью!., кто мне помешает?

И пью... сам черт не запретит!

Пей, Марья!.."

– "То-то, ненаглядный,

Ты мне на платье обещал..."

"И кончено! Сказал – и ладно,

И будет так, как я сказал.

Мне что жена? Сыта, одета

И все... вот выпрягу коня

И прогуляю до рассвета,

И баста! Обними меня!.."

Вода шумит – не умолкает,

При свете месяца кипит,

Алмазной радугой сверкает,

Огнями синими горит.

Но даль темна и молчалива,

Огонь веселый рыбака

Краснеет в зеркале залива,

Скользит по листьям лозняка.

Купец гуляет. Мы не станем

Ему мешать. В тиши ночной

Мы лучше в дом его заглянем,

Войдем неслышною стопой.

Уж поздно. Свечка нагорела.

Больной лежит и смерти ждет.

Его лицо, как мрамор, бело,

И руки холодны, как лед;

На лоб открытый кудри пали;

Остаток прежней красоты,

Печать раздумья и печали

Еще хранят его черты.

Так, освещенные зарею,

В замолкшем надолго лесу,

Листы осеннею порою

Еще хранят свою красу.

Пора на отдых. Грудь разбита,

На сердце запеклася кровь

И радость навек позабыта...

А ты, горячая любовь,

Явилась поздно. Доля, доля!

И если б раньше ты пришла,

Какой бы здесь приют нашла?

Здесь труд и бедность, здесь неволя,

Здесь горе гнезда вьет свои,

И веет холод от порога,

И стены дома смотрят строго...

Здесь нет приюта для любви!

Лежит больной, лицо печально,

И будто тенью лоб покрыт;

Так летом, только догорит

Румяной зорьки луч прощальный,

Под сводом сумрачных небес

Стоит угрюм и темен лес.

Родная мать роняет слезы,

Облокотясь на стол рукой.

Надежды, молодости грезы,

Мир сердца – этот рай земной

Всё унесло, умчало горе,

Как буйный вихрь уносит пыль,

Когда в степи шумит ковыль,

Шумит взволнованный, как море,

И догорает вся дотла

Грозой зажженная ветла.

Плачь больше, бедное созданье!

И не слезами – кровью плачь!

Безвыходно твое страданье

И беспощаден твой палач.

Невесела, невыносима,

Горька, как яд, твоя судьба:

Ты жизнь убила, как раба,

И не была никем любима...

Твой муж... но виноват ли он,

Что пьян, и груб, и неумен?

Когда б он мог подумать строго,

Как зла наделано им много,

Как много ран нанесено,

Себя он проклял бы давно.

В борьбе тяжелой ты устала,

Изнемогла и в грязь упала,

И в гряэь затоптана толпой.

Увы! сгубил тебя запой!..

Твоя слеза на кровь походит...

Плачь больше!.. В воздухе чума!..

Любимый сын в могилу сходит,

Другой давно сошел с ума.

Вот он сидит на лежанке просторной,.

Голо острижен, и бледен, и хил;

Палку, как скрипку, к плечу прислонил,.

Бровью и глазом мигает проворно,

Правой рукою и взад и вперед

Водит по палке и песню поет:

"На старом кургане, в широкой степи,

Прикованный сокол сидит на цепи.

Сидит он уж тысячу лет,

Все нет ему воли, все нет!

И грудь он когтями с досады терзает,

И каплями кровь из груди вытекает.

Летят в синеве облака,

А степь широка, широка..."

Вдруг палку кинул он, закрыл лицо руками

И плачет горькими слезами: