Текст книги "Спаситель (СИ)"

Автор книги: Иван Прохоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Никодим, по его словам, раньше состоял в разбойной шайке, грабил ясачные обозы и имел связи с ургинскими торговцами, но давно отошел от дел и жил обыкновенным плотником на краю слободы, однако старые связи не растерял – подрабатывал перепродажей краденных шкур и для этих целей имел на своем дворе тайное подклетье.

Никодима застали на печке в избе, у него болел зуб, распухла щека. Рогаткину, впрочем, было плевать, он сорвал Никодима с печки за ногу, тот пререкаться на стал, а сразу сказал – жил у него «сый блазень» – при нем два разбойника, из которых один скалился аки черт, да отрок смекалистый. Жили в сарае, платили по копейке в день. Показал. Сарай как сарай – лежанки из соломы, да стол, под которым, правда обнаружился лаз в подклетье.

Старик объяснил им, что гости использовали подклетье для согрева – спали там. Рогаткин сам спустился туда с факелом. В подвале никого не обнаружилось, однако остался запах китайского чая. Коротышка понял, что на верном пути.

– Зде они бысти, во-то егда ушли. – Заявил он Голохватову и принялся за Никодима.

Тот поведал, что гости покинули его три дня назад.

– Аккурат егда он тебя надул, околотень, – зло посмотрел Рогаткин на Фому.

В этот момент один из рындарей издал радостный крик.

– Хозяин! Хозяин! Гляди еже сыскали.

Рындари протянули Рогаткину замызганный клочок бумаги, на котором чернилами было начертано что-то вроде фрагмента карты – елочные леса, реки и посреди всего волнообразный крест.

Коротышка положил лист на стол, присмотрелся. Возле самого перекрестья был нарисован гусь. Понятно дело – Гусейновская слобода, усмехнулся Рогаткин. Северная оконечность креста была зачеркнута и надпись рядом гласила: Селенгинск. Аналогично зачеркнуты были западный и южный оконечности, а восточная обведена кружком и подписана – Вербицкое.

– Вербицкое еже бо? – вопросил Рогаткин.

– Сепь о полтораста верст отсюда к востоку. – Ответил кто-то.

– Тайга же там глухая?

– Недалече.

– Во-то иде сука сия, – несильно ударил Коротышка Фому в живот, – три дня коту под хвост. Остолбени!

Ранним утром уже выдвинулись в «погонь». Дорога была плохой, снегом все замело напрочь, вдобавок сам путь был плохой. Вербицкое было ближе уже к Шильску, чем к Селенгинску и этот путь к сепи не был основным, то есть никаких населенных пунктов и острогов на нем не было, не считая зимовий кочевников. К тому же запал Рогаткина, как это с ним часто бывало в долгом однообразном пути быстро иссяк.

За сутки они прошли двадцать верст и порядком устали, разбили лагерь, разожгли костры. Голохватов развалился у костра в своей роскошной шубе. Рогаткин присел рядом, денщик принес им водки.

– Ты, Перпетуй, токмо Безхвостьеву не сказывай, яко мы с твоим Фомой обмишурились – на смех подымет.

Рогаткин крякнул от водки и зашипел.

– Не возьму я в толк, брат, вроде все верно делаем и едва берем суку, яко он абие [тотчас] ускользает. Онамо убо в долине почитай мы проиграли – ни расколщика поганца, ни товара… Словно дьявол шепчет на ухо ему.

– На кручинься, брат, – хлопнул его по плечу Голохватов, – в долине он взнаком уполз, обаче мы ему серьезно дали по зубам. Людей тьму перебили, тунгусов взяли.

– Да токмо еже они ведают? Ничего! Блазни!

– Неважно. Главное, брат, он ныне зело напуган и никому не верит. Ведает еже мы дышим ему в спину. И мы все ближе, рано или поздно он оступится, потеряет со страху разум.

– Ближе, – невесело усмехнулся Рогаткин, глядя на луну, – сам-то веришь, брат? В якой глуши даже черти не водятся, во-то почто ему зде деянити? Ты внегда рассудить умел хладно. Скажи мне, брат, что сызнова мы упускаем?

Голохватов потер свою рыжую бороду, прищурился на костер, отхлебнул водки.

– Посем он ее не сжег?

– Чаво?

– А ну-ка дай мне сию фигурку писанную.

Рогаткин достал бумажку с нарисованным крестом, протянул Голохватову.

– Запад под нами в том тайны для него большой нет, яко и север. Единаче юг, кольми отнележ он вышел. – Бормотал Голохватов, разглядывая бумажку. – Посем Вербицкое? Тунгусы? Положим. Обаче до них проще добраться годе.

– Яко?

– Ему надобен поводырь, овые водятся при острогах.

– Токмо все остроги наши – не сунется.

– Малые мы не охватили.

Голохватов щелкнул пальцем по листку.

– Ближе всех к тайге Селенгинск, да разве онаме еже бо имеется? А ну свистни писаря Мирошку!

Мирошка прибежал через минуту.

– Ну-ка, братец, назови малые остроги недалече Селенгинска, близ тайги, идеже нет покамест наших людей.

Мирошка поднял глаза к небу, задумался.

– Токмо один такой имеется, хозяин.

– Какой?

– Итанцинский острог.

– Вот он где, братец. – Голохватов швырнул от себя бумажку и поплотнее укутался в шубу.

Рогаткин с уважением поглядел на друга, поднял листок и тяжело вздохнул.

Глава 49

Ранним снежным вечером Филипп, Антон, Бес и Тишка проскакали на добрых жеребцах рыболовецкую слободу, и влетели по мосту в Итанцинский острог, компенсируя бодрым наскоком отсутствие свиты.

Казацкий десятник даже не взглянул на важного гостя, когда Антон показал ему подписанную Енисейским воеводой бумагу, заорал устало-охрипшим голосом зовя какого-то «Ерошку поганца». Из подмостья выбрался сонный писарь и также не глядя записал прибывших во въездную книгу, после чего указал пером на приказную избу. Филиппа она не интересовала, зато он сразу обратил внимание на внушительный новенький амбар за церковью, вход в который охранял один часовой с мушкетом.

Люди были одеты здесь совсем бедно – лапти, латанные или совсем дранные зипуны и сами они затравленно и спешно перемещались по острогу, как тараканы. Филипп огляделся – Итанцинский острог был небольшим, но удачно расположенным на случай осады – с двух сторон его очерчивали реки (которые не успел еще сковать лед) до восьми метров шириной, с крутыми обрывами и метровой грунтовой обходкой у частокола, а с третьей стороны высились скалы, голые на вершинах – словно зубья, и лесистые на крутых взгорьях, на которые и пешком не каждый заберется.

Сам острог имел трапециевидную форму с мощными дозорными башнями по углам и на воротах, внутренние мосты для сообщения между ними и отстрела в случае осады.

Место было, конечно надежное, но Филипп не собирался тут задерживаться. Он направился прямиком к воеводским хоромам и издали еще обратил внимание на какую-то старуху, стоявшую на коленях перед главным крыльцом, на которое как раз вышли двое крепких казаков, схватили ее и поволокли к острожным воротам, на полпути крикнули караульным и грубо бросили старуху в снег. Старуха все это время выла и осеняла себя крестом.

Филипп заметил, что редкие встречные из числа простых солдат и дворни стараются на них не глядеть, а если взгляды и бросали, то холодные, враждебные.

На пути к хоромам, Антон толкнул Филиппа локтем и молча показал направо – там, у северной стены размещалась двойная виселица с полноценным эшафотом. Судя по свежетесанным брусьям, построенная совсем недавно.

Часовой при входе заученно спросил кто они и по какой надобности явились. Фигура, подписанная Енисейским воеводой, не произвела на него никакого впечатления, он вертел ее в грязных руках, разглядывая тупыми коровьими глазами, хотя Филипп предположил, что он вероятно не умеет читать.

В этот момент большая кованная дверь отворилась, из нее вышел златовласый человек с белесыми усами в чистом малиновом кафтане и синих шелковых штанах в горошек и Филипп, наконец-то, убедился, что попал на свою территорию.

Человек вырвал из рук казака бумагу, пробежал по ней умными глазами и тотчас поклонился до земли.

– Доброго здравия, Филипп Андреевич! – величественно произнес он вместе с поклоном и выпрямившись лихо дал по шапке часовому, так что она улетела далеко в снег. – Кланяйся, пес! Первый гость из Енисейска прибыл!

Часовой нехотя поклонился.

Филипп смутился от такого приветствия.

Между тем человек, который оказался старшим лакеем Степаном повел их в хоромы, извиняясь на ходу:

– Прости, Филипп Андреевич, ежели б дозде известили о приезде, наздали бы тебе паче великий прием. – Степан раскрыл дверь, пропуская Филиппа с братьями в большую богатую комору с изразцовой печью, иконами на крашеных стенах и медвежьими шкурами на полу. – Абие покамест обавлю Тимофею Борисовичу.

Через минуту явился приказчик Итанцинского острога вместе с дьяком и двумя лакеями.

Это был крепкий человек в соболиной шубе нараспашку с рубленым жестоким лицом и черными висячими усами. На выпуклой груди у него покоился вершковый золотой крест на кожаном гайтане, а на каждом пальце блистал перстень. Филипп обратил внимание, что костяшки на кулаках у него были разбиты, как у боксера.

– А-а-а! – радостно закричал он во весь голос, будто увидал перед собой старого доброго друга, хотя никогда не видел Филиппа прежде. – Во-то гость великий почтил наше захолустье! Здравствуй, дорогой Филипп, рад видеть, аз коло зело многаждо наслышан! Яко поживаючи Михаил Игнатьевич да Мартемьян Захарович?

– Здравствуй. Хорошо. – Спокойно ответил Филипп, по привычке буровя нового знакомого изучающим взглядом. Пока он только понял, что приказчик пытается за нарочитой веселостью скрыть настороженность, вызванную его внезапным визитом.

– Степка! – тем временем гаркнул приказчик.

Перед ним явился тот самый златовласый лакей.

– А ну, черт, живо распорядись накрыть столы, да чтобы всего самого лучшего для первого гостя, и отправь банщиков баню растопить да за девками пошли! Ну-ка, пошел вон!

Степан поклонился и убежал.

– Прости уж, Филипп, – с фальшивой скромностью поглядел приказчик на Завадского, – кольми знали бы заранее еже прибудешь, потрудились бы тебе устроить царский прием.

– Брось, Тимофей, я здесь по делу.

Приказчик понимающе кивнул.

– Чем же обязаны, братец?

– Мне надо встретиться с местными тунгусами.

– Поводырь надобен?

– Он самый.

Приказчик деловито кивнул.

– На зимовке зде стоят недалече. Ну-ка, Бурехвост? – приказчик оборотился к стоявшему тут же дьяку в мышином кафтане.

– Калугар странь с десяток верст на севере. – Ответил дьяк.

– Сыщи поскорее добрым людям надежного поводыря.

Дьяк величественно кивнул и ушел.

– Совсем оборзели, дикари блекотящие! – тотчас засмеялся приказчик. – Прежде драли с них ясак, прочего добра, да аманатов имали, а топерва не таясь к черту посылают.

– Тебе мало того что я плачу? – спросил Завадский.

– Нет, брат Филипп, аз зело доволен. – Криво ухмыльнулся приказчик. – Прости, ежели худое сказал. Кстае, – поднял он взгляд, – слыхал большая братися была с твоими тунгусами на юге.

– Что еще слышал?

– Сказывают рыщут ныне по всем южносибирским острогам две нерчинские возгри… Да верно ли говорят, еже за ними большой гость из Сибирского приказа?

На приказчика воззрились немигающие небесно-синие глаза.

– Скоро мы со всем разберемся, – сказал Филипп.

Приказчик одобрительно кивнул, делая вид, что поверил, и поднял большой угловатый кулак, сверкнув разноцветными перстнями.

– Не сочти за наусение, Филипп, обаче почитай ради заводи благой – жестче с этими псами надобе. Слабину дашь – яко воши размножатся. У меня коло единако змеиный клубок под боком завелся. Толки броднят дескать лютует Тимофей Шеховцов, простой люд обирает. Да прости Господя, дал розыск, вскрылось – всего-то пара вымесков воду мутят! Один затинщик былой, иной выползень чужеяд кузнечий сын дурная кровь – сый разбойник. Грядили, людям на ухо ересь шептали, ни даже служилых не смущались блазнити. Токмо вчера сымал, покамест приказал коегаждо всыпать батогами и бросил в казаматку, оутре повешу обоих, остальным пустобаям в назидание. Токмо тако, братец и держати надо область [власть] свою.

– Для того виселицу соорудил?

– Для того, родимый, – сообщил довольный собой приказчик, – пущай все зрят, не отайно, а по чину, во еже накрепко ведали, кто тут подлинной Божией областью наличен.

Этого мне еще не хватало, подумал Филипп, а вслух сказал:

– Хорошо, Тимофей, ты распорядись еще дать моему человеку ключи от амбара. Я пока туда пойду.

– Разумеется, Филипп. – Кивнул приказчик. – Да! Онамо в амбаре вашем покров [крыша] зело худ, тартыги плотничали, я-то их высек да выправить покамест не сподобились.

– Ладно, ты еще про поводыря не забудь.

– Яко мочно, Филипп Андреевич. Будет все, да ты в амбаре-то с мышами не засиживай, приходи пировать.

***

Когда Филипп с братьями и Степаном, который нес связку ключей на большом чугунном кольце, вышли из приказчицких хором, на улице совсем стемнело. Филиппа удивило непривычное безлюдье в остроге – ворота были открыты настежь, перед проездом прохаживалась одинокая фигура десятника, за ним простиралась мрачная синева, очертания моста и посадских изб, но никаких криков, конского ржания, собачьего лая и тому подобных привычных звуков здешних обитаемых мест.

Степан тоже был удивлен – он звал каких-то «псов» и «чужеядов», требовал разжечь костры, однако из дворни никто не откликался, хотя вдоль острожных стен мелькали какие-то согбенные тени. Степан ругался, но осторожно – не давал себе волю сквернословить при высоком госте.

У амбара часового не было, что уже серьезно удивило Степана – открыв замок, он тотчас ушел разбираться.

Филипп осмотрел внушительное пространство амбара – высотой в два этажа, с галереями вдоль стен и вертикальной лестницей. Почти все пространство забито товарами: китайские шелка, лен, бумага, инструменты, длинные ганзейские швейные иглы, которые стоили очень дорого, нитки, веревки, масло, короба с чаем, табак, специи, даже одежда и это всего лишь малая часть – крупица его доходов, оставленных в юго-восточной Сибири.

Завадского не интересовал весь этот товар, он знал, что главное обычно прятали под тяжелыми рулонами тканей. В данном случае – под сложенными на досках льняными полотнами. Инструменты были добрые – английские, все было – молотки, гвозди, топоры, пилы, но самого главного не было.

– Тишка! – позвал Филипп. – Сгоняй, поищи лопату.

Антон с Бесом тем временем прикрыли дверь и стали перекладывать рулоны ткани. В массивную дверь тотчас постучали. Филипп открыл. На пороге стоял крепкий бородатый мужик с тяжелым взглядом, при виде Завадского он низко поклонился.

– Чего тебе?

– Я поводырь.

– Заходи. Как звать?

– Федул.

– Из работных?

– С охотничьей слободы я, господин.

– Как быстро сможешь отвезти к тунгусам?

– До тунгусов не дойдем, барин, зело люты, ин до первого лучка мочно, онамо перекликнути еродием. Черти отзовутся. Далече ловитвы страшные.

– Как далеко?

– Два дня пути.

– Ночью не ходишь?

– Заплутаем, господин.

– Сколько хочешь за услугу?

– Десять копеек.

– Я дам тебе рубль, если доставишь за день. Кони будут лучшие и запасные.

Федул поклонился.

– Приходи завтра утром пораньше. Сразу поедем.

***

Тишка побежал сначала на хозяйский двор, но натыкался только на запертые двери. Кругом заходились лаем собаки, но людей вокруг не было. На него побежала было одна крупная собака, размером с теленка, но Тишка запустил ей в бок камнем и наморщил лоб – где же лопату искать?

В хоромы идти ему было боязно – не хотелось там случайно наткнуться на злого приказчика – усатого черта, который собирался кого-то завтра повесить, но делать нечего – авось повезет и встретится ему Степан.

Первое удивление – отсутствие часового у хором. Тишка поднялся на крыльцо, приоткрыл кованую дверь в большие темные сени, в углу стояли метлы и веники. Тишка осторожно вошел, прислушался – кругом тишина, только где-то наверху бубнили голоса. Вдруг в углу какое-то движение – Тишка обомлел. Из-под веника вылез облизывающийся кот.

– Тьфу ты черт!

Налево дверь, расписанная разноцветными петухами, а прямо низенькая. Голбец в чулан, догадался Тишка, отворил дверцу и сразу увидел множество разных заступов и лопат, схватил первую попавшуюся и побежал обратно.

На улице царила тьма да затишье. Только псы скулили неподалеку. Тишка позабыл, что удивлялся пустым хоромам – на улице безлюдье выглядело еще зловещее, будто все люди разом унеслись в небесные выспри. Да видано ли такое, чтобы во всем остроге ни одной живой души? Жуткое зрелище. Тишка бежал к церкви. Из распахнутых ворот полетела на него вьюга с полей, обожгла лицо. Тишка прикрыл щеку рукою и тут заметил, что прямо на въезде у ворот лежит на снегу человек.

Тишка остановился, засеменил по-кошачьи, приблизился и остолбенел – мертвое тело лежало в большой луже крови, растопившей снег. Он узнал в мертвеце казацкого десятника, который встречал их на въезде.

Тишка облизнул пересохшие губы и только сейчас обратил внимание на негромкий гул, будто несколько человек тихо переговаривались неподалеку. Тишка инстинктивно пригнулся, отошел во тьму поближе к мостам у ворот, подобрался к низкой избенке, где сидел писарь, миновал торец въездной башни, выглянул и тотчас отпрянул, прижался к стене.

Увиденное казалось невероятным – огромная разночинная толпа – стрельцов, казаков, посадских, дворовых, так же смешанно вооруженная – от мушкетов с палашами до вил с топорами стояла прямо перед мостом, ведущим в острог в абсолютной тишине.

Тишка закрыл глаза, открыл, словно пытался сбросить с себя страшное наваждение и согнувшись на цыпочках побежал к амбару.

***

Тишка ворвался в амбар бледный как мел, швырнул неказистую лопату и собственноручно закрыл за собой тяжелый брус-засов. В свете лучины глаза его горели страхом.

Филипп уже видел такой взгляд у Тишки и нахмурился.

– Что опять?

– Онамо, братцы, такое…

Но тут и без дальнейших слов все стало понятно – окрестность взорвал многоголосый рев разъяренной толпы. Через секунду к ним добавился топот ног, совсем скоро звуки хлестких и сокрушительных ударов, а затем и чудовищные крики первых жертв.

Судя по нарастающему шуму, толпа как вода заполнила все – кричали со всех сторон, звук проникал даже сверху – через дырявую крышу, о худости которой говорил приказчик. Несколько ударов обрушились на дверь. Завадский с Антоном отступили от нее. Бес ловко забрался на галерею, встал на ящики и проделав дыру в холстине, выглянул через крышу.

– Гляди-тко, брат! – позвал он Филиппа.

Завадский забрался к нему и выглянул. Толпа, вооруженная чем попало действительно заполонила весь острог, включая боковые мосты и башни. От количества факелов было светло как днем. С их ракурса была отлично видна виселица, перед которой уже зажигали костры.

– Онамо смотри!

Филипп посмотрел куда указал Бес и увидел в отдалении как несколько человек с топорами, топча чей-то труп рубила двери в низкую избу без окон.

– Тюрьма. – догадался Филипп.

Люди быстро разрубили дверь и вскоре вывели оттуда двух узников. Один из них был настоящим гигантом по местным меркам – мускулистый, широкоплечий с длинными волосами, как у Тарзана, которые ниспадали ему на плечи.

Его быстро освободили от кандалов, и вместе с другим освобожденным узником, он воздел руки к небу. Рев ликования прокатился по толпе.

Между тем со стороны хором толпа двигалась как кильватер и Филипп понял, что там кого-то тащит. Раздавалось яростное улюлюканье, злобные выкрики, мелькали руки и топоры – ясно было, что кого-то не только волокут, но и бьют.

По докатившимся крикам Филипп узнал голос.

– Тати! Разбойники! Безумцы! – надрываясь до хрипоты кричал приказчик, которого толпа волокла к виселице. – Одумайтесь! Супротив воли государевой! Супротив Бога идете!

На миг в свете костра показалось знакомое лицо человека, с которым Филипп разговаривал всего полчаса назад. С его усов капала кровь, сломанная рука безвольно болталась. Теперь он орал от боли, но его заглушали другие – за приказчиком бунтовщики волокли дьяка, лакея Степана и крупных мужиков – видимо рындарей.

Филипп тихо выругался.

– Надо срочно сваливать. – Сказал он.

Бес ухватился за края дыры, поднялся повыше, огляделся.

– Ворота настежь, – сообщил он.

– Выбраться сумеем?

Бес скептически поглядел на лица внизу и покачал головой.

– Попробуем. Антон, выкопай мешок!

Антон схватил лопату с завидной скоростью стал копать.

Бес между тем вел наблюдение. Приказчика Итанцинского острога и дьяка казнили первыми. Их не вешали, а раздели догола, зачитали народный «приговор» и отрубили головы, следом топоры заработали активнее – казнили пару каких-то подъячих, рындарей. Филиппу больше всего было жаль старшего лакея Степана – он не противился, не кричал, а покорно исполнял волю бунтовщиков – вставал куда велено, склонял голову как скажут, но и его не пощадили – златовласая голова покатилась с эшафота на снег в толпу, под одобрительные крики.

Филипп ощущал волны адреналинового жара.

После казней на эшафот вышел освобожденный «Тарзан» и объявил, что враги народные получили по заслугам и в Итанцинске теперь будет править какой-то круг.

Антон выкопал ящик, из которого извлек кожаный мешок.

– Готово, брат, – Антон бросил мешок Филиппу.

Завадский глубоко вздохнул и положил руки на брус.

– Будут спрашивать – говорите мы работные люди из Иркутска, отвезенные насильно в Селенгинск.

– Обожди, Филипп! – крикнул сверху Бес.

– Чего?

– Ворота закрывают!

– Черт!

– Это еще не все, брат. Они сюда идут…

***

Крепкие ворота амбара тряслись от стуков.

Филипп поглядел на братьев. Не было сомнений – все также безоговорочно верят они в него.

– Открывайте, – сказал Филипп спокойным голосом.

Антон и Бес сняли брус. Ворота тут же распахнулись и вместе с морозом на них хлынула разгоряченная толпа. Лишь один человек сумел ее остановить.

Длинноволосый «Тарзан» поднял руки. Кто-то присвистнул, увидев обилие дорогих товаров.

– Обождите, братцы! Эти люди неместные.

– Давеча были они в хоромах собаки Шеховцова! – крикнул кто-то.

– Ну-ка живо сказывайте кто вы такие! – изрек вожак.

Филипп кивнул Антону и тот извлек уже не раз выручавшую бумагу.

– Я купец Енисейского уезда Филипп Завадский, вожу по наказанию воеводы Енисейского разряда казенный товар в Цинскую империю. – Сказал Завадский, пока Антон передавал вожаку бумагу.

Тот повертел фигуру перед собой, и Филипп понял, что он неграмотен – стало быть «кузнечий сын».

– Архипка! – крикнул он.

Из толпы выбрался ярыжка с подбитым глазом – тот самый, который записывал их имена при въезде и словно не видев эту бумагу прежде прочитал.

– Сый верно говорит он, Провотор. В фигуре писано, еже он казенный гость Енисейского разряда с волею торговати казенным товаром в Сибири, Маньчжурии и Цинской империи. Да печать стоит и правлено дланью собственноручной князем Михаилом Игнатьевичем Андреевым, воеводой Енисейского разряда.

– Енисейского? – нахмурился длинноволосый Провотор. Борода у него была густая, фигура богатырская, и видимо больше за внешний вид чем за ум, выбран он был вожаком.

– На плаху их, братцы!

– Тихо! – гаркнул вожак. – Мы чай не разбойники, хочь, чужак и купец, да еже с того, у нас люд торговый единаче имеется и к Енисейскому разряду брани у нас нет.

– А что за черт при нем язык кажет! – крикнул кто-то.

– Это хворь, – сказал Завадский, – во младенчестве его волк утащил.

Тотчас усмешки сменились сочувствием.

– Послушай, – обратился Филипп к вожаку, – вы можете убить нас и забрать все это добро, но я знаю, что вы не дураки, не затем вы стали хозяевами на своей земле, чтобы враждовать с иными уездами. Я всего лишь наемный купец, и товар этот не мой, а казенный. Слух дойдет до Енисейска и тогда точно посчитают вас разбойниками, а не борцами с угнетателями. Нужно ли вам это?

Провотор задумался и в этот момент кто-то истошно закричал за его спиной.

– Идут! Идут! Отряды, братья! Войско!

– Сидите покамест тут. Позлежде потолкуем. – Приказал Провотор. – Гаврилка, поставь часовых, купца и его людей живо пока не трогайте.

Братья с облегчением вздохнули, когда закрылась за толпой амбарная дверь. Антон и Бес тотчас поставили брус на место.

– Еже онамо за войско, брат? – спросил Антон.

Филипп задумался. Чудовищная догадка только что осенила его и к своему великому сожалению, он оказался прав.

Трехсотенный отряд Рогаткина и Голохватова только что подошел к Итанцинскому острогу.