Текст книги "Спаситель (СИ)"

Автор книги: Иван Прохоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Глава 32

Казак ловко подхватил сничный замок и распахнул дверь, выпуская из амбарной избы тяжелый запах гниющих тряпок и мышиного помета. Завадский и Мартемьян Захарович зажали носы.

– Показывай! – приказал воевода второму казаку с большой многосвечной шандалой.

Казак вошел в тесный амбар без окон, вдоль стен на лавках и полках валялись киргизские тряпки – кушаки, попоны, халаты – местами обгорелые, рваные, пропитанные засохшей кровью.

– Сжечь бы сие и дело с концом… – Брезгливо морщился Мартемьян.

– Где? – спросил Завадский у казака.

Казак с шандалой прошел в угол, вытащил из-под груды ржавых помятых шлемов казенный зеленый сундук, распахнул крышку. К спертому запаху гниения добавился слабый травяной дух.

Бесноватый подошел, присел на корточки, порылся в сундуке и извлек темный от грязи льняной мешочек с кожаным шнурком.

– Это оно? – посмотрел Филипп на очевидно твердый как камень мешочек.

Бесноватый кивнул и извлек из сундука еще один.

Через полчаса все найденные в амбаре аналогичные мешочки лежали на столе в приказной избе Красноярского острога. Всего тридцать четыре штуки. Некоторые совсем крошечные, некоторые размером с яблоко, но в основном средние – с чесночную головку. Казаки были посланы проверить другие амбары, где хранились вещи убитых и плененных киргизов во время последней попытки взять в осаду острог.

Завадский сидел перед столом, разглядывая невзрачные мешочки. Здесь едва ли наберется хотя бы фунт. Если повезет – найдут еще и возможно прибавится от того, что сумеют найти посланные гонцы в Ачинский острог, где тоже хранились вещи киргизов.

Мартемьян Захарович встал у стены и скрестил на груди руки, от чего натянулась в плечах его черная бархатная ферязь, украшенная жемчугом.

– Ин сию дрянью ты снимаешься торговати? – спросил он, с сомнением глядя на мешочки.

– Эта дрянь сделает нас богаче Строгановых.

– Ежели б не ведал о тебе, брат, почтил еже ты навроде деревенского дурачка.

В это время дверь отворилась и казаки ввели в избу щуплого киргиза в кандалах в сопровождении Бесноватого.

– Это он? – спросил Завадский.

– Возможно. – Ответил Бесноватый.

Филипп кивнул. Киргиза подвели к столу. Загремели цепи кандалов. Киргиз немного дрожал – то ли от холода (он был только в рваном исподнем) то ли от страха, однако держаться он старался достойно, хотя глаза его бегали – от Завадского к столу и страшному воеводе Мартемьяну Захаровичу.

– Знаешь, что это такое? – спросил Завадский.

Бесноватый перевел. Киргиз посмотрел на него и кивнул.

– Зачем это вам?

Киргиз произнес несколько шипящих фраз и кивнул на стол, оттопырив нижнюю губу.

– Это зелье убирает боль и страх.

Мартемьян при этих словах скептически изогнул бровь.

– Спроси, знает ли он как его выращивать?

Бес перевел:

– Он сказывает, отроком поспешествовал [помогал] своему отцу сеять и собирать сок, егда зрели плоды. Таже мало его сушили.

Завадский обрадованно улыбнулся, встал, поглядел на Мартемьяна и вновь повернувшись к киргизу, спросил:

– Хочешь получить свободу?

После переведенного Бесноватым вопроса, у киргиза загорелись глаза и он быстро закивал.

– Тогда научи нас выращивать мак.

***

– Верно ли еже сказал степняк али все варварское блядословие? – спросил Мартемьян, стоя перед готовым к отбытию обозом. – Унимает боль? И страх?

– И не только, – усмехнулся Завадский, – но не вздумай проверять, Мартемьян. Эта дрянь может сделать тебя богатым, а может убить, если станешь ее рабом. В этом ее коварство.

– Идеже буде ее родити?

– Мак неприхотлив, хватит наших полей, но есть одна проблема, для решения которой нужна твоя помощь. Мы должны достать семена.

– Толкуешь о сем, еже нам годе посланец в Киргизское ханство?

– Есть мысли?

– В томском остроге сидит в узилище купец из Барабинских татар, ового хлыща сымали под Маковском за торговлю краденным, ево правда в мале едва свои же не уранили. Сказывают, торговал он с джунгарами и врагами их киргизами.

– Доставь его ко мне.

– Амо ты ныне?

– Мне снова придется уехать.

– Истома испросит свою дань. С весны ему не платили.

– Скажи, скоро мы все вернем.

– Сам ведаешь, надолго его воли не хватит.

– Просто потяни время, Мартемьян. Скоро он перестанет иметь значение.

– Готово, Филипп! – крикнул Антон с первой телеги.

Завадский обнялся с Мартемьяном Захаровичем.

– Легкого пути тебе, брат.

– Не поминай лихом.

***

Назойливый стрекот раздавался прямо над головой, вторгался в уши, вгрызался мозг, заполнял его. Охваченный беспокойством кошмара, Филипп открыл глаза и увидел над собой вытянутую треугольную голову, обладатель которой стоял за изголовьем его кровати. Крохотный рот существа был закрыт, исторгаемый им стрекот азбукой Морзе стучал прямо в голове Завадского. Глядя в мертвые агатовые глыбы глаз, склонившегося над ним существа Филипп с ужасом осознал, что разбирает в стрекоте то, что сообщает ему этот жуткий карлик и с криком сел на кровати. В красноватом свете горнила сияло от пота его лицо. Сердце колотилось, он резко обернулся – изголовье упиралось в бревенчатый простенок, покрытый лаком.

На предплечье легла теплая рука.

Завадский потянулся к прикроватному столику, взял полотенце, вытер лицо и выпил воды из кружки.

– Еже ключилося?

Филипп посмотрел сверху на милое лицо, и ощутив прилив нежности, погладил ее по щеке.

– Ничего, страшный сон просто, – сказал он, устало ложась и устремляя взгляд в темный потолок.

– Ты дозде [до того] говорил во сне.

Филипп повернул к ней лицо.

– Что говорил?

Она лежала на боку, подложив локоть под щеку, глядела на него своими апокалиптическими солнцами.

– Бранился с ней.

– Откуда ты знаешь, что с ней?

– Ты звал ее по имени.

– По имени?

– Хочешь услышать его?

– Нет. – Сказал Завадский и отвернулся.

Капитолина положила ладонь ему на грудь. Ее руки умели быть нежными, хотя были гораздо сильнее рук той, с которой он ругался во сне. И хотя он не помнил сна, он был уверен какое имя назвала бы ему Капитошка. Он забыл, что такое настоящая женственность, забыл какая на самом деле это созидательная сила.

Он чувствовал, что она ждет ответа, вытягивает его из него своей силой, но и ему хотелось убедиться в том, что он не ошибся.

– Иногда мне снится сон, будто я нахожусь в другом мире. – Сказал он, закрыв рукой глаза. – Этот сон не похож на другие. Это словно другая реальность. Я вижу высокие дома, почти до небес, внутри скользят стеклянные подъемники, они поднимают людей наверх, потому что им лень ходить пешком. Я вижу огромный город с толпами людей, они повсюду – в этих высоких домах, в железных крытых повозках без лошадей, несущихся на большой скорости по дорогам, развязкам и эстакадам, в огромных стальных птицах, летающих над головами, глубоко под землей в самоходных поездах они спешат во все концы по своим бесконечным делам. Они смотрят в экраны, на которых тоже люди, и они говорят с ними, как живые.

Капитолина смотрела на него, не мигая.

– Ты большо сам ведаешь ее имя. Понеже… сие не сон.

Филипп молчал.

– Ты воротишься туда. – Твердо заключила она, будто вынесла вердикт.

Завадский сел на кровати, спустил ноги.

– Нет. – Сказал он, глядя во тьму перед собой. – Живший в том мире давно умер.

– Егда еже пугает тебя?

Филипп обернулся.

– Что я потеряю и этот мир, если совершу ту же ошибку.

Такой испуг, разбавленный искренним чувством отразился на ее лице, что он немедленно наклонился и прильнул к ее губам.

***

На этот раз Завадский выдвинулся на восток налегке, что позволило ему без особых затруднений присоединиться к каравану частного томского купца Долгополова, плывшего по Ангаре в Иркутский острог с большим грузом ячменя и шкур. Филипп снова взял с собой десять братьев. Из припасов везли они только оружие и снедь, а на продажу всего лишь два пятифунтовых мешочка табаку, смешанного, с изъятым у киргизов опиумом. Никто не пробовал курить получившуюся смесь и их поездку можно было смело назвать чистой авантюрой, если не глупостью. Но как все большие преступники, Завадский следовал за своим криминальным инстинктом, сам до конца не понимая куда он его приведет.

Купец Долгополов был только рад, что к его каравану присоединились одиннадцать хорошо вооруженных староверов в казачьих кафтанах, игравших роль рындарей. Всего за три недели он доставил их в Иркутск, откуда братья двинулись дальше – в знакомые уже места и остановились на отдаленном постоялом дворе неподалеку от Селенгинска, где наводили справки о том, как окольными путями можно выбраться к Нерчинскому или Шильскому острогам, минуя таможенные посты. В округе ходил слух, что эвенки или как их называли тогда – тунгусы (самый дружественный русским народ из коренных) знали тайные пути, позволявшие быстро, минуя ущелья, бурные реки и горы, выйти прямо к Нерчинску.

В конце концов, Данила с Бесноватым нашли какого-то пьяного старика, утверждавшего, что он русский, хотя он выглядел как азиат и говорил по-русски с акцентом. Старик поведал, что покажет дорогу к стоянке кочующих тунгусов за полведра водки. Ему дали четверть ведра и он повел их на север. Шли пешком примерно полдня, старик на удивление живо передвигался, лихо перебрался по бревну через речку, углубился в густой лес, затем вышли они к поляне, поднялись на холм и увидели вдали невысокую горную гряду, покрытую лесом. К ней шли часа два, а она все не приближалась. Старичок говорил, что «осталось недалече» и наконец указал в сторону небольшого холма и сказал, что стоянка прямо за ним, а после неожиданно исчез. Никто даже не заметил, куда он пропал. Один говорил на другого, а все вместе – никто не видел.

В конце концов взяли наизготовку пищали и пошли осторожно к холму. Филипп прислушивался, глядел в кроны – ему чудились там какие-то звуки, помимо птичьего пения. Неожиданно рука Антона легла ему на грудь. Завадский остановился, Антон приложил палец к губам и показал вниз. Филипп увидел прямо перед собой в траве едва заметную натянутую веревку. Затем Антон показал направо, там под кронами был спрятан лук со стрелой, нацеленной прямо на него. Филипп медленно отступил, и пошел с братьями в обход, но почти сразу Антон снова остановил их. На этот раз Аким чуть было не ступил в замаскированную яму с кольями. В конце концов решено было идти цепью за Антоном. Они обошли еще несколько ловушек в том числе в виде гигантского молотка в котором головкой выступал ствол молодой сосны, который по задумке должен был разбить им черепа. Ай, да Антон! И все же самого главного он не заметил. Как, впрочем и остальные.

– Нунрадуктын! – раздалось позади.

Все медленно обернулись и замерли. Их окружали возникшие будто из ниоткуда тунгусы, нацелившие на них луки с угрожающе длинными стрелами и короткие топорообразные копья, похожие на короткие бердыши, называемые «пальмами». Причудливые распашные кафтаны их с передними вырезами напоминали испанские камзолы. Лицами тунгусы были похожи на бурят или монголов.

– Споко-о-о-ойно, – протянул Завадский, приподнимая руки – он единственный не был вооружен, – мы пришли с миром.

***

После подобной встречи удивительно было дальнейшее. Среди тунгусов был один высокий для своего народа парень, который хорошо знал русский язык. Братьев отвели за холм, где обнаружилась огромная вытоптанная прогалина, на которой стояло около дюжины больших деревянных чумов. Там же паслись лошади и олени. Хотя тунгусов было здесь около сотни, из которых около шестидесяти – вооруженные мужчины, староверов разоружать не стали, а отвели в северную часть прогалины, где располагались низкие пеньки вокруг кострища и дали каждому деревянную миску с супом с большими кусками баранины, потом девушка в пестром кафтане и широкой бисерной лентой на лбу принесла им морковных пирогов и еще каких-то круглых пирожков с луком и кониной. Филипп все пытался отыскать старшего, чтобы выразить ему благодарность за радушный прием и принести извинения за глупую недогадливость со своей стороны привезти подарков.

Высокий парень, говоривший по-русски по имени Бакан только махал рукой – дескать отдохните сначала с большой дороги.

Вскоре к ним вышел старший – чернодлинноволосый мужчина средних лет с умными глазами, похожий больше на индейца или мексиканца, чем на тунгуса. Его звали Бодул. Он общался с ними через Бакана – выяснилось, что кроме этого парня здесь никто не знает русского языка.

Разговор между тем с Бодулом шел странный – сначала был вежливый обмен вопросами – кто они, откуда, как обстоят дела в тех местах, откуда они пришли. Затем Филипп заговорил было о коротких путях к Шильску, но Бодул уклонялся от ответов на эти вопросы – он все махал рукой, говорил: отдыхайте, ешьте. Так они отдыхали, ели и пили до вечера, потом смотрели на танцы девушек с лентами под звуки бубнов, потом им показывали оленей и коней, потом рассматривали их пищали, потом снова ели – оленину и оладьи с черемуховым вареньем, потом староверы лежали на траве, стонали от переедания. Среди них также лежали две тунгусовские собаки.

Терпение Завадского таяло, и наконец когда уже совсем стемнело и только костры пускали искры в кромешную тьму, Филипп не выдержал и поймал Бодула, когда он выходил из чума, схватил за руку и тут же отпустил. Рядом как по команде возник Бакан.

– Бодул, мы благодарны тебе и твоим людям за радушный прием, но все же мы здесь по очень важному для нас делу. И мы готовы хорошо оплатить твою помощь.

Бакан перевел слова Филиппа. Бодул слушал склонив голову набок, потом вздохнул, посмотрел на Луну и тихо сказал что-то на своем языке.

Бакан перевел:

– Бодул не покажет вам таких путей.

– Не покажет? Но почему? Он что, их не знает?

Бодул улыбнулся, услышав переведенные слова Завадского и произнес три коротких предложения.

– Бодул Вачелан говорит, что такие пути он знает, но он не знает тебя, Филипп. – Перевел Бакан.

Завадский кивнул и разочарованно улыбнулся.

– Что же мне сделать, чтобы уважаемый Бодул узнал меня лучше?

Бакан перевел и озвучил многословный ответ Бодула:

– Мы простой народ и ценим простые вещи. Мы никуда спешим, потому что живем зде ни едину сотню лет и знаем, еже сия земля уважает терпеливых. Но ваш народ всегда торопится. Спешит захватить побольше. Вы пришли недавно и сразу же назначили себя зде хозяевами, заставили местных платить ясак, и сначала вели себя что дикари, хватали наших женщин… Конечно, и мы не оставались в долгу. Мой отец изрубил пальмой добрую дюжину казаков. Но времена давние. Мой народ сегодня помогает вашему. Егда ваш стольник Головин прибыл в Нерчинск договариваться о границах с Цинской империей, маньчжуры увидали, что вы слабы и нет смысла говорить, ежели все мочно решить силой в свою пользу. Они сожгли Албазин и окружили Нерчинск и только купившись на хитрость нашего князя Гантимура Катаная цины отступили. Вы заключили с ними невыгодный для себя договор, ин убо лучше такой договор, чем плен, смерть и унижение. И чем вы отплатили нам за помощь? Мой младший брат – аманат. Сидит в заточении в Кабанском остроге. Бакан тоже был аманатом (здесь Бакан переводивший слова Бодула о себе, смутился), поэтому он хорошо говорит по-русски. Вы цепляете на нас поводки. Да, силой можно добиться многого. Но у тебя, Филипп, ее нет.

Завадский поджал губы, исподлобья поглядел на Бодула.

– Ты прав, Бодул. Мы надеваем поводки, но чаще всего мы надеваем их на себя. Но Бог с ними, с этими народными распрями, времена меняются, а мы с тобой – простые люди, нам нечего делить и я не вижу причин, мешающих нам стать друзьями.

Бодул со скромной улыбкой выслушал перевод слов Филиппа и снова посмотрев на Луну, заговорил.

– Мне нравятся твои слова, но дружба – это поступки, а не слова, – озвучил банальную истину Бакан, переводивший ответ Бодула, – хочешь стать моим другом – вытащи из Кабанского острога моего брата и егда я дам тебе еже ты хочешь.

Филипп тяжело вздохнул.

Глава 33

В знойный предобеденный час, когда остроги наводняли просильцы, челобитники, мелкие купцы и земские целовальники, спешившие засветло решить свои дела, Завадский в сопровождении Филина и бывшего десятника из томской сотни Киприана Солодова миновал главные ворота Кабанского острога. Отчитавшись пропускному ярыжке о цели визита (с челобитным прошением о рыбном промысле в верховьях Селенги) Филипп, записавшийся в присутственной книге под именем Илимского купца Георгия Клунина, с позаимствованным у Акима вальяжным видом направился с напарниками к таможенной избе.

Щурясь от солнца, троица вертела головами, успевая подмечать разные детали. Кабанский острог оказался небольшим, имел классическую четырехугольную форму, без особенных укреплений. Четыре дозорные башни по углам и пятая большая над въездными воротами. Шестиметровый частокол, усиленный одинарными мостами изнутри, по которым от башни к башне ходили стрельцы, время от времени выглядывая в прорубленные оконца. В остроге, как положено – деревянная церковь, прямо у ворот справа, за нею – маленький воеводский двор (хотя вместо воеводы из Удинского острога был послан управлять приказчик некто Василий Балабин), несколько казенных изб: таможенная, приказная, съезжая и она же наполовину тюремная. Несколько стандартных амбаров. В целом было тесновато – из-за малой площади и обилия построек, внутренняя планировка походила на лабиринт, что Завадский посчитал неплохим знаком. Вероятно, острог ждала реконструкция, в противном случае рано или поздно этот деревянный «шанхай» сожрал бы пожар. Небольшая низкая избушка кубической формы с заколоченными оконцами располагалась возле северной угловой башни. Там, по словам Бодула содержали аманатов.

– Полмова караул, – сказал Солодов, скользя быстрым взглядом по мостам.

– По одному на башне? – спросил Филипп, не поворачивая головы.

– Ага. Острожка невеликая, служилых в мале. Вишь справа изба стрелецкая, четыре десятка, едва ли боле. Стал быть, по одному на башне, да на коегаждо мосту един пеши. Онамо идеж належит, туда и идет в усиление. Да паки людей надобно на разъезды да сборы ясачные. Боле просто нету.

Филипп скользнул взглядом по стрелецкой избе и оглянулся на ворота – они были высокими, выше даже частокола, увенчанные башней с вытянутым четырехгранным навершием. У избы с аманатами прохаживался скучающий стрелец с пищалью на плече и связкой ключей на поясе.

Зайдя в таможенную избу, троица натолкнулась на очередь из бородатых мужиков и каких-то мелких купцов, от которых разило рыбой. Все они поглядели на вошедших с любопытством.

Завадский осведомился у пропускного подьячего где тут подавать челобитные, им снисходительно указали на лавку у стены в конце очереди. Троица посидела на ней минут десять, а потом под предлогом вечеряния вышла на улицу, также неспешно продефилировала к воротам и покинула острог.

***

Ранним вечером того же дня Филипп собрал всех братьев и Бакана у поваленной сосны на опушке в двух верстах от острога. На широком пне лежала придавленная камешками бумага, на которой начертан был план Кабанского острога. Завадский настоял на участии хотя бы одного тунгуса, которого знает брат Бодула, чтобы тот сумел объяснить аманату, что они пришли его спасать, избежав тем самым лишних проблем. Бодул хотя и не желал никого посылать из своих, но вынужден был согласиться с этим аргументом, и отправил вместе с ними Бакана, который как оказалось был его племянником. Также, тунгусы дали им быстрых лошадей, веревок, гвоздей, топоров и еще всякой мелочи для дела.

План был простым, но все при деле, каждый озвучил свою роль трижды, затем сделали кое-какие нехитрые приготовления и в полночь выдвинулись к острогу.

К удивлению Завадского все братья и даже Бакан по какой-то неведомой причине умели очень достоверно имитировать уханье длиннохвостой неясыти и поскольку таких птиц было здесь много, то ее «крики» решено было использовались в качестве условных сигналов.

Подобравшись к острогу, братья присели, поглядели на неприступные стены за речкой. Из-за облака вышла круглая луна, и засверкала в Кабанке ломаным хрусталем.

– Пора. – Объявил Завадский.

Одна группа выдвинулась к северной башне, вторая тем временем – к угловой слева от въездных ворот. Третья осталась на месте смотреть за лошадями и готовить быстрые пути отхода.

Филипп, Бесноватый, Антон, Данила и Бакан, состоявшие в первой группе за пару минут добрались до места наблюдения, засели в небольшом перелеске в полсотне саженей от стены. Антон дважды по-неясытиному ухнул. Звук вышел глубокий, пугающий, напомнивший Филиппу крики совы из мультфильма «Ежик в тумане». Здесь над травой тоже стелился туман, из оврага тянуло сырым холодом.

Спустя примерно минуту на их условный сигнал дважды ухнуло со стороны южной башни – значит вторая группа на месте и готова действовать. Бесноватый резво пополз в траве к башне и метров через пять пропал из виду. Его никто не мог разглядеть, только Антон показывал в темноту и шепотом говорил, что Бесноватый дескать лежит на спине и целится из лука. Но куда? Филипп едва различал в темноте очертания пирамидальной башни.

Со стороны излучины раздались «пьяные» крики Акима и Егора. Оба орали невпопад какую-то песню, надрывая глотки.

– А ну пошли вон, выпоротки! – крикнул на них дозорный с южной башни.

– Еже овое чучело онамо вякает?! – «пьяно» прокричал в ответ Аким.

– Я те дам чучело, лайно поганое! – полетело в ответ и тут же чуть приглушеннее, видимо с правой башни или с центральной:

– Всади им в гузно картечи, Ермошка!

Следом раздался стук – другие братья швырнули из кустов камни в южную башню. Филипп услышал голоса совсем близко и следом торопливый топот. Над стеной что-то быстро двигалось, словно бегущий кот. А дальше – уже хорошо знакомый Завадскому жуткий едва различимый свист стрелы Бесноватого. В темноте что-то тяжелое шлепнулось на травяное взгорье с шестиметровой высоты и скатилось в недорытый ров. Все знали что это и молча побежали к башне.

Данила и Антон слаженно волокли за собой деревянную лесенку, которую приставили к обламу башни. Первым взлетел по ней Бесноватый, следом – Антон и Данила. Завадский забирался последним сразу за Баканом и отметил, что тунгус двигается довольно ловко. На башне все присели как по команде, только Бес поднял пищаль стрельца и вытянулся в полный рост, лук его был наготове. Он изображал убитого дозорного и заодно следил за караульными на примыкающих к башне мостах, которые в данную минуту переместились на южную башню, где их занимала вошедшая в раж вторая группа. Особенно буйствовал там Аким, предлагая кому-то выйти к нему чтобы «один на один братися на кулаках».

– Сейчас! – сказал Бесноватый, поочередно глядя на темные силуэты башен. Данила и Антон скользнули на мост. За ними сунулся было и Бакан, но Бес остановился его: – жди!

– Теперь!

Бакан и Филипп выбрались на мост, спустились. Антон и Данила ждали их на земле, присев на корточки в темном углу. Судя по запаху где-то поблизости находилось отхожее место. Филипп уловил странное движение и приглядевшись увидел у ног Антона здоровенную собаку, которую тот гладил одной рукой по спине, а второй кормил чем-то.

В центре острога горел дежурный костер, обложенный камнями, но из-за нагромождения построек толку от него было мало – только слабые красные отсветы мерцали на бревенчатых стенах.

– С двух сторон, – напомнил Филипп. Все кивнули и пригнувшись направились попарно к ближайшей избе. Громадная собака, виляя хвостом и поскуливая двинулась было за ними, но Антон, обернувшись, на ходу сказал ей что-то и собака к удивлению Завадского остановилась и легла, продолжая, однако, наблюдать за ними.

Конфликт со стороны южной угловой башни набирал обороты. Собравшиеся на трех передних башнях стрельцы уже сердились не на шутку, слышался многоножий топот по мостам и ступеням где-то спереди и оживленные голоса со стороны ворот. Филипп знал, что вторая группа должна отвлекать их, пока не услышит уханье неясыти, но терпение стрельцов не бесконечно, да и братья сильно рисковали. Сейчас судя по отдалившимся крикам они отошли подальше, но продолжали швырять в башню камни.

Уговор был рисковый – вышли братья из-за углов аманатской избы одновременно, каждая пара готовилась сыграть свою роль, в зависимости от положения охранника. Завадскому и Бакану выпало сыграть на отвлечение, потому что именно они вышли на стрельца лицом к лицу. Тот едва рот успел открыть от удивления, как сзади по затылку саданул ему дубинкой Данила. Филипп срезал ножом с пояса рухнувшего стрельца связку ключей и бросился вместе с Баканом к дверям избы, пока Данила и Антон тащили оглушенного стрельца под мост.

В это время раздалось фырканье у ворот – выводили коней. Филипп торопливо совал примитивные стержневые ключи в снячный замок – на вид они были все одинаковые, но подошел только третий, замок упал на землю, Завадский дернул дверь на себя. Данила зажег лучину, вошел первым, в избе было темно, плотно друг к другу стояли лавки, на которых зашевелились испуганные люди. Из-за спины Завадского вышел Бакан.

– Акнил Дялунча! – позвал он.

– А! – раздалось из тьмы. – Бакан си?

– Акнил Дялунча! Мит чагида си!

Перед ними выпрыгнул высокий тунгус, поглядел на Бакана, затем на староверов.

– Это он? – спросил Завадский.

Бакан кивнул.

– Уходим!

Бакан хлопнул тунгуса по плечу.

– Мэртын. Химат!

Вторая группа тем временем продолжала буйствовать, доводя стрельцов до остервенения.

– Мотыла сташивые! – разносился по округе хриплый голос Акима. – Свиньи поганые!

– Лайно крикливое, ты у меня в петле наперво болтаться будешь! – орал на него кто-то в ответ. – Сый обещание тебе мое! Рота!

Филипп понимал, что это становилось уже слишком опасно – стрельцам уже пора было что-то заподозрить. Кроме того из посада с восточной стороны могли подоспеть боевые холопы или казаки, жившие за острогом. Теперь уже вторая группа находилась под большей угрозой, чем они.

Первыми должны были выбираться тунгусы. Теперь расчет был только на скорость – Бесноватый не мог кричать. Филипп понял, что дело плохо, когда услыхал тяжелый скрип ворот и понял, что стрельцы оседлали коней и готовят вылазку.

– Бес! – крикнул Филипп, поднимаясь по ступеням на мост.

Тотчас раздалось над головой мощное троекратное уханье неясыти. Его сразу же заглушил топот копыт и гиканье. Стрельцы бросились из острога. Одновременно зычно залаяла в темноте громадная собака, испугавшаяся громкого голоса Филиппа. А через несколько мгновений раздался оглушительный крик заметившего их дозорного с восточной башни.

– Ворог в остроге! Шибай, братцы! Сюды!

На последней фразе его грудь пронзила стрела Беса, но сигнал он подать успел. Аманат с Баканом уже спускались по лестнице. По мостам раздавался топот с обеих сторон. Антон выстрелил во тьму из одного пистолета, затем из второго. Под ними заливалась лаем уже целая орава собак. Они первыми прибежали на шум. За острогом тоже зазвучали выстрелы. К ужасу Филиппа, конский топот и крики приближались в их сторону. Завадский скатился по лестнице и сломал последнюю перекладину. Данила едва не свалился на него, следом спрыгнул Антон, а Бесноватый все еще стрелял в кого-то из лука на башне.

– Бес! – закричал Филипп снизу. Из тьмы под навесом хищной птицей выпорхнула фигура и вместе с лестницей как в третьесортном фильме про ковбоев, ловко приземлилась в траву, превратившись в Бесноватого. Как обычно его нечеловечески стремительные движения и завораживающая удаль придали уверенности остальным. Только аманат испуганно глядел на приближающихся всадников с факелами. Впереди же, со стороны перелеска не переставая ухала неясыть.

Слева звучали трескучие залпы, у Филиппа колотилось сердце – он боялся, что стрельцы добрались до первой группы и уже расстреливают ее. Он бежал в тумане за Антоном, который двигался так быстро и легко, словно кругом была не тьма, а самый разгар дня. У речки им навстречу поднялся Аким с Филином и у Завадского отлегло от сердца, когда он увидел что все братья уже здесь. Савка поднимал коней, которых уложил для маскировки. Между тем, первая группа стрельцов приблизилась – они проскакали с факелами в сотне саженей, повернули к острогу, кто-то увидел лестницу и мертвого стрельца во рву.

– Оттоли, братцы! – закричал он, указывая в сторону речки, но староверов и тунгусов там уже не было – оседлав быстрых коней, они скакали в ночи за Савкой.

***

– Признаюсь, Филипп, разумел я с почину еже ты простой болтун. Ведаешь? Из тех самоуверенных дураков овые веруют еже одной силой пустозвонья мочно всего поимати. Обаче ты сумел меня удивить. – Перевел Бакан слова Бодула.

Втроем они стояли на вершине холма, с которого открывался потрясающий вид – море елового леса поднималось к далекой горной гряде с заснеженными вершинами.

– Бакан покажет тебе путь, – продолжил Бодул, – ты узришь хорошую дорогу и годе грядити ею впредь.

– Спасибо.

– Но помни, – Бодул прищурился на горы, – мой народ живет зде тысячи лет, тебе и жизни не хватит сведать даже об одном таком пути, а тут их сотни. Мы ведаем каждое дерево, каждый куст, коегаждо холм…

– Я ценю твою помощь.

Бодул кивнул, видимо считая, что такой ответ вполне подходит для завершения пафосного диалога, но Филипп не уходил – самоуверенному «луче» было нужно что-то еще. Бодул обернулся, встряхнул головой, избавляясь от назойливой пряди.

– Позволь спросить, Бодул.

Вождь снисходительно кивнул.

– Что ты скажешь о границе с Маньчжурией?

– Сия земля тоже наша. – Тунгус посмотрел на Филиппа. – Что не так?

– Я полагал, что земля принадлежит тому, кто ее контролирует.

Бодул неожиданно рассмеялся.

– А ты почитаешь иначе, луча?

***

Последнюю фразу Филипп запомнил, но осознает он ее позже – когда тунгусы станут одним из несущих элементов его империи, а пока он пробирался по тайным высеченным тропам через густые леса, по речным бродам, запутанным ущельям и пещерам. Его люди запоминали дорогу – все повороты, тайные знаки, ловушки, камни-указатели на распутьях, стоянки, укрытия и пещеры. На тринадцатый день пути еловый лес превратился в непроходимую чащобу, они с трудом тянули коней, натыкались на останки старого бурелома и вдруг – вышли к каменным столбам, за которым простиралось поле с высокой травой, а вдали, возвышались деревянные постройки.

– За полем дорога на Шильский острог, – сказал Бакан, – до него четыре версты отсюда.

– Шильский острог? – удивился Филипп. – Как такое возможно?

– Сый путь еще не самый короткий.

– Ты шутишь? Да по линейке на карте отмеришь больше.

Бакан улыбнулся.

– Он короче твоей линейки, логофет.

– Колись, Бакан! – Филипп хлопнул тунгуса по плечу. – В чем подвох?

За время пути Бакан сдружился с братьями. Казалось, что их веселая бродячая жизнь ему приходилась по нраву, в отличие от скучных обязанностей помощника Бодула. Но он был племянником вождя и не имел права выбирать свою судьбу. Бакан поведал Филиппу об этом и о том, что в подчинении Бодула находилось почти десять тысяч воинов-тунгусов.