Текст книги "Спаситель (СИ)"

Автор книги: Иван Прохоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Виктория задрала голову и впервые посмотрела на него – тем очаровательным взглядом, когда кто-нибудь симпатичный смотрит на что-то вблизи, скашивая радужки к переносице.

– Правда?

Завадский обратил внимание, что ее лицо не было заплаканным и испытал что-то вроде отцовской гордости. Его младшие брат и сестра были жуткими плаксами.

– Правда, а через пару недель я к вам приеду, и мы пойдем в парк аттракционов, как раз будет уже тепло, а потом мы вернемся, возьмем велосипед и поедем в деревню, я научу тебя кататься. В деревне ведь у тебя тоже есть друзья?

– Я с ними переписываюсь.

– Ну вот видишь. – Он наклонился ней и прошептал, – потерпи немного, хорошо?

– Ла-а-адно, старик.

– Я не старик, я дракон.

– Нет. Дракон это я. – Сказала Виктория.

– Хочешь торт?

– А ты?

– Пошли они к черту. Мы сами все съедим. – Улыбнулся Завадский и чмокнул дочь в нос.

В начале одиннадцатого, не без труда отбившись от вопросов жены он отправился забирать «документы». Поздняя прогулка помогла унять легкий мандраж. Он утешал себя тем, что дело плевое – забрать папку в кафе «Шаурмяу» у какого-то хмыря из строительной конторы и отвезти ее на юго-запад преподавателю истории первобытного общества Лопатину. Он уже звонил ему сегодня, уточнял нехитрые детали.

Узнав, что в этом деле замешан Лопатин, Завадский обрадовался, хотя в обычной жизни терпеть его не мог, потому что этого сизолицего алкоголика с дряблыми щеками то и дело приходилось подменять. По понедельникам у Лопатина дрожали руки и на любые попытки предъявить ему претензии, он обреченно морщился и говорил сиплым жалостливым голосом: «слушай, давай завтра». В ВУЗе Лопатина можно было увидеть редко и только рано утром, как правило куда-то спешно уходящим. Иногда, казалось, что он вообще не работает преподавателем, а просто числится в штате. Зато частенько Лопатина можно было встретить в коридорах ректората. Сейчас роль Лопатина в финансовой жизни руководства ВУЗа была Завадскому примерно ясна и его участие в предстоящем «деле» успокаивало. Этот сиплый алкаш теперь представлялся опытным старшим товарищем в полных опасностей джунглях.

Конечно, Завадский не питал иллюзий относительно происходящего, но участие Лопатина говорило, что система более-менее стабильна, круговая порука работает, и Завадскому не грозит утонуть в опасном океане, если он всего-то пройдет немного вдоль прибрежной кромки. Лопатин вон в нем по грудь барахтается в нетрезвом виде и ничего. Да его даже и участником не назовешь – в том, юридическом смысле. Ну что он реально с этого поимеет, кроме шанса на спасение дочери, которое оплатит из своего же кармана? Он даже в папку заглядывать не станет – бросит ее в заранее прихваченный полиэтиленовый пакет из магазина игрушек. В целях экономии Завадский выбрал маршрут, чтобы можно было обойтись поездкой на одном трамвае. Большую часть пути он шел пешком, уверенно срезая углы кварталов через дворы – родной город он знал как свои пять пальцев.

Дойдя до улицы Космонавтов, он замедлил шаг и посмотрел издали на кафешку. Первая мысль – неудачное место встречи. И очень удачное, если бы все это было кем-то срежиссировано. Кафе располагалось на первом этаже новостройки, окнами к пустынному переулку, примыкавшему к небольшому заросшему оврагу, который начали частично расчищать для очередной новостройки. Вокруг тихо, много припаркованных машин, окна кафешки огромные и интерьер как на ладони. Завадский подошел ближе, заглянул в окна. Какое-то странное, незнакомое прежде звериное чутье уверенно говорило ему, что входить туда не стоит. Но что же делать? Развернуться и идти домой, а утром сказать Виктории, что она не поедет ни в какую Москву? Или может ограбить банкомат? Нет, наверное, самый простой вариант – сделать то, зачем он сюда пришел.

Глава 3

До встречи оставалось еще десять минут и Завадский, несмотря на мандраж заставил себя медленно пройтись вдоль оврага по тротуару за рядом припаркованных машин. Проходя мимо окон, он краем глаза оценил посетителей. Всего трое – мужчина и женщина за стойкой сидят к нему спиной и мужик в синей куртке у окна, глядящий куда-то в стол – видимо на экран смартфона. Должно быть тот хмырь и есть. Именно такие сбитые, средних лет мужики по мнению Завадского и работали в строительных конторах на высоких должностях. Маловато людей для пятничного вечера, впрочем, это ведь не пивная. В припаркованной «девятке» на темной стороне переулка двигались тени. Может, просто подростки, а может… Нет, это все решительно не нравилось Завадскому. Но ведь дело до обидного простое. Он остановился, и чтобы не привлекать к себе внимание, закурил.

Подавив острое желание отбросить все сомнения и просто прошагать в «Шаурмяу», чтобы побыстрее все закончить, и пойти домой, Завадский заставил себя представить на своем месте кого-то другого. Обычного человека. Как бы он поступил, оказавшись в аналогичной ситуации? Наверное – так же, как и он, преодолевая легкий мандраж, забрал бы папку, вышел на улицу и нервно курил в ожидании такси, вызванного через приложение Яндекса. А может двинулся бы в сторону улицы Космонавтов, на ближайшую трамвайную остановку. Или пошел на север – на улицу Луначарского, чтобы сесть на автобус… Наверное, так должен поступить и он. Так они думают. Кто, они? – тут же сам себя спросил Завадский, испытывая тошноту от сигареты.

Скользнув взглядом по «девятке», он посмотрел в сторону оврага. Там лужа, кусты, через которые не продраться, не порвав одежды и маленький перелесок на подъеме к Полевой улице. Но самое главное – этот городской островок наглухо укрыт мраком, преодолев который, ты оказываешься прямо на остановке пятьдесят шестого автобуса. К такому варианту большинство обывателей точно не прибегнут. Кому охота мокнуть в лужах и рвать брюки прорываясь через кустарник, зато… Зато пятьдесят шестой всегда ходил строго по расписанию и поздно вечером эти автобусы были пусты. Серьезное преимущество Завадского заключалось в том, что он не просто хорошо знал город. Как человек, не имевший автомобиля, он хорошо знал его транспортную сеть и превосходно в ней ориентировался.

Завадский достал смартфон и открыл городской сайт с расписанием. Остановка «Полевая улица» – 23:02. Оставалось пять минут. Он выбросил окурок, открыл журнал, кликнул на последний номер.

– Алё, – глухо просипело на том конце.

– Место встречи переносится.

– Чего? Куда?!

Слава богу, Лопатин, оказывается быстро соображал. Видимо, не зря он так долго барахтается и не тонет.

– Тебе недалеко, садись на четвертый, езжай до Авиатора, там жди на остановке. Я скоро буду.

– На остановке? Ты что на автобусе приедешь?

– Да.

– Ладно.

Лопатин отключился. Завадский тут же достал бумажку с номером набрал, пристально глядя в большое окно «Шаурмяу». Как он и ожидал – мужик в синей куртке поднес смартфон к уху.

– Да, – голос у него был тихим.

– Я от Виктора Евгеньевича, – произнес Завадский заготовленную фразу.

– Да, я вас жду.

– Встреча будет на улице.

– Что? В каком смысле? – голос слегка дрогнул, что можно было списать на возможную неопытность обывателя в подобных делах.

Завадский двинулся вдоль оврага, оставаясь в тени.

– Выходите из кафе, я вас жду.

– Но мы же договорились в кафе…

– Простите, это важно?

– Ну, я не знаю. А что-то случилось?

Завадский посмотрел на часы, затем бросил взгляд на «девятку» и обернулся на овраг.

– Просто я тороплюсь. Меня попросили об одолжении, если не хотите, передадите Виктору Евгеньевичу сами.

– Ладно, хорошо, подождите. Я выхожу…

Мужчина вышел из-за стола. Завадский как раз проходил мимо входа, оставаясь за границей света ближайших фонарей. Не останавливаясь, он двинулся дальше. Мужчина вышел на улицу и крутил головой.

– Где вы? – спросил он в телефон.

– Идите налево.

– Налево? – мужчина усмехнулся. – Прямо шпионские игры какие-то.

Тем не менее он пошел по пустынному тротуару, размахивая папкой. Не очень толстой. Хороший признак. Завадский оглянулся на овраг. Оставалось две минуты.

– Далеко идти-то?

На этот раз Завадский услышал его голос не только в телефоне.

– До бетонных отбойников. Как дойдете, переходите улицу.

– Ага, я вас вижу. Ну спрятались прям.

Мужчина нервно улыбался, подходя к нему. Завадский посмотрел вдоль переулка. Черная «девятка» располагалась примерно в семи-восьми машинах и если в ней кто-то был, то увидеть Завадского из нее сейчас было невозможно. Расчет на движение обывательскими маршрутами? Минута.

– Это оно? – Завадский кивнул на папку.

– Ага, – мужчина протянул ему и что-то весело сказал, но Завадский не услышал. Он схватил папку, развернулся и бросился в овраг, скользя по траве и понимая, что не только ноги промочит, но и брюки с курткой порвет.

Продираясь через кусты, ему казалось, что к нему бегут со всех сторон, но когда он упал, то понял, что был единственным источником шума в округе. Кажется, он слишком много накрутил себе, напридумывал разного. Тем лучше. Береженого известно кто бережет и плевать, что он выглядел клоуном перед этим мужиком в синей куртке. Плевать на то, что он по щиколотку наступил в грязную лужу и порвал рубашку при падении. Тяжело дыша, он поднимался по крутому склону. Вот уже остатки забора, грязный тротуар и проклятый автобус стоит, распахнув двери. Совершенно пустой салон. Хотя… нет, сидит в нем какая-то девчонка в очках, видимо студентка. Сердце Завадского заколотилось, он взмахнул рукой, зная, что городские автобусы не всегда балуют бегущих пассажиров ожиданием. Но на этот раз ему повезло – водитель увидел его и ждал. Завадский совершил последний прыжок через лужу перед ступенькой автобуса, но вместо ступеньки приземлился в лужу, причем прямо лицом. Потому что кто-то схватил его за ноги и в какой-то момент падения ему даже показалось, что они оказались выше его головы.

– Руки! – рявкнул кто-то слева, а кто-то справа весело сказал: – а ведь почти ушел, собака!

Утопая левой щекой в луже, Завадский увидел полицейских.

Тогда, спустя минуты после шока, он ждал какого-то краха, но вылилось все это в «типичное завадское дерьмо», как говорила Татьяна после выпитой банки коктейля, на который она перешла после того как исчезла возможность покупать белое вино.

Его продержали в отделении полиции до утра, упитанный капитан долго и нудно атаковал вопросами, слегка журил, без агрессии и даже угостил чаем в пакетике, а рано утром Завадского отпустили домой. Под подписку о невыезде. В папочке оказалось всего-ничего. Даже на значительный размер, о котором говорится в новой статье не тянет на что-то серьезное. Словом, все это и правда выглядело какой-то проверкой, в которой Завадского использовали как то самое резиновое изделие. Тут в пору бы разозлиться, но на Завадского накатила какая-то непреодолимая апатия.

Почти сразу после звонка из ВУЗа, оповестившего что он уволен, к Завадскому явился адвокат. Он так и не понял кто его послал. Бывший преподаватель слушал, вяло пытаясь угадать его возраст. Его вьющиеся волосы были зачесаны назад, дряблое лицо выбрито, нос лоснился, глаза навыкате сверкали. Он говорил без остановки и все это походило на какой-то гипноз. Завадский понял в чем его талант – он говорил так будто был твоим лучшим другом, но при этом от него веяло холодом. И его приторный «Фаренгейт» стал ассоциироваться с запахом гнилого ила. Завадский впервые в жизни воочию увидел, что такое скользкий тип. Наверное, именно такое впечатление и должен производить человек на тысячу процентов состоящий из лжи.

Он «объяснил» Завадскому как все было «на самом деле» – все затеял Лопатин и он же подговорил Завадского стать соучастником. Горе-преподаватель согласился и раскаялся, ему ничего серьезного не светит, кроме штрафа, размер которого определит судья, но «по практике» вряд ли это будет больше двухсот тысяч. Немного, конечно, надо будет заплатить и адвокату. И еще одно, сказал он перед уходом, работать преподавателем с судимостью не получится. На этих словах Завадский почему-то почувствовал облегчение. Пока его взгляд не встретился со взглядом Виктории.

Когда адвокат ушел, Завадский открыл окно и стал смотреть на улицу. Татьяна не разговаривала с ним. Вместе с Викторией они теперь жили в их бывшей комнате, а он ночевал на маленькой кровати дочери. Глядя на двор с высокого первого этажа, Завадскому показалось, что он отчетливо видит решение. Неделя была теплой и солнечной, остатки снега превратились в лужи и исчезли, оставив неровный асфальт, на котором дети нарисовали, видимо солнце – круг с макаронинами. В центре этого круга Завадский увидел собственную разбитую голову. Нет, крыша пятиэтажки это слишком низко. Скорее он сломает ногу и будет истошно орать, пугая всех в округе. И, потом разве суицид является страховым случаем? Наверное нет. Впрочем, не такая уж большая проблема на фоне остальных. А ведь Ираида умница, сделала настоящий подарок. Для получения кредита он должен был застраховать свою жизнь, и он как в воду глядел, добавив второго выгодоприобретателя. Как же все идеально сходится. Решается не только проблема, но и устраняется ее главный источник. Что это, если не провидение. Надо почитать договор. К сожалению, он в другой комнате, а там держит оборону Татьяна.

Завадский ворвался в комнату, напугав жену и дочь и стал судорожно рыться в шкафу, где хранились документы.

– Не важно, – отмахивался он от вдруг заговорившей с ним жены, – я просто посмотрю.

– Нет! – заорала Татьяна и он удивился этому возгласу.

– Просто посмотрю.

Она выхватила из его рук мятый договор страхования. В руке Завадского остался уголок одной из страниц.

Он смотрел на него, пытаясь прочитать: «…агается Выгодоприобретателю.»

– Даже не думай! – выговорила она сквозь зубы, указав на него пальцем. – Ты будешь работать!

– Ага!

– Неудачник, ты будешь работать, я уже решила! Наташка устроит тебя грузчиком на алкогольный склад.

– Ага. – Завадский глупо улыбался, вертя в руках кусочек договора страхования.

«…упления смерти по неосторож...»

– После суда. И я тоже пойду работать. Вику отправим к тетке. За год мы выкарабкаемся.

Она схватила его за рубашку. Завадский посмотрел направо, на дочь. Ее лицо не было заплаканным.

– Я позвоню ему, – сказал Завадский, швырнув в телевизор смятый кусок договора.

Будучи подростком, Филипп иногда, когда его особенно одолевало чувство обиды мечтал, как однажды за семейным обедом, по случаю какого-нибудь торжества, желательно значительного, чтобы присутствовало побольше гостей, он как бы невзначай скажет в присутствии всех: а помнишь, папа, как ты пытался меня убить? Профессор Завадский, конечно, попытается его публично унизить, в своей легкой манере, замаскированной под иронию, но не успеет, Филипп выбросит козырь – тот единственный козырь, который берег всю свою недолгую на момент тех мечтаний жизнь. Я видел твою джинсовку, видел, как ты прятался в кустах, папа. Отец, конечно, справится с этим, но не сразу. Члены его семьи успеют увидеть потрясение в лице «главного зайца» и эти несколько мгновений станут звездным часом – его моральной победой. Пару раз он был близок к реализации этого плана, но у него начинали трястись руки, и он понимал, что вместо уверенной улыбки все увидят его перекошенное лицо в попытке удержаться от слез. Скорее это будет выглядеть как то, что современные студенты называли «кринжем». Ты просто слабак, Фил. Мечта так и осталась мечтой. Может, оно и к лучшему? Может, напротив, он должен быть благодарен за то, что отец не повторял эти попытки? Может быть, стоило сказать спасибо, что профессор Завадский был человеком слова, а не дела? Он дал бы фору скользкому адвокату. Речь текла из него, как вода из лопнувшей трубы, но едва ему приходилось столкнуться с реальной лопнувшей трубой, он превращался в настоящего беспомощного ребенка. Не было более жалкого зрелища, чем отец сжимавший в руке разводной ключ.

Завадский нашел номер в старой записной книжке, еще молодым почерком было написано «О». Нахмурился и не раздумывая набрал номер.

– Да. – Раздался на другом конце голос, такой же моложавый, будто за те четырнадцать лет, что Завадский его не слышал он ни на день не постарел.

– Привет. Это Филипп.

– А, Филипп!

Ему удалось даже изобразить некое подобие радости. Отец всегда с большим уважением относился к правилам приличия. Главным надзирателем была его жена и мать Филиппа, но Альцгеймер расправился с ней всего за пару лет. Отца же миновали все невзгоды. Как будто ничего и не было.

– Ты что там натворил опять?

– Значит слухи дошли до тебя?

– Какие же это слухи!

Надолго его не хватило. Заячья натура проявилась довольно быстро. Впрочем, разве он надеялся на что-то другое? По правде говоря, да. Возможно, виной тому – отчаяние.

– Ты почему фамилию не сменил?

– Что? – удивился Филипп.

– Ты же хотел фамилию сменить. Взять фамилию матери.

– Папа, это было двадцать пять лет назад, – от волнения Завадский произнес это проклятое «папа», хотя давно дал себе слово никогда его не произносить.

– Ну, а что не взял?

– Слушай, ты знаешь, моей дочери срочно нужны деньги на операцию, возможно Никита говорил тебе. Мы собирались взять кредит, но теперь, как ты понимаешь…

– Понимаю! Ты всегда был таким, всегда во что-то вляпывался. Сколько нужно?

– Семьсот пятьдесят тысяч.

– Я не понимаю, как тебя угораздило. Ты, что реально в этом замешан?

– Послушай… Дело ведь не во мне…

– Как не в тебе… Да что такое?

Завадский услышал голос сестры на том конце и успел подумать: «только не это», прежде чем Анна выхватила трубку из рук отца. Как некстати – ведь на какую-то долю секунды ему показалось, что отец согласится.

– Фи-и-и-лька! – зазвучал в трубке голос младшей сестры. – Опять ты, эх ты Филька. Ну как так-то? Ты что не знал?

Его сестра искусно владела всеми способами словесно выводить из себя, но один из ее любимых приемов – говорить пугающими загадками.

Завадский сердился, что приходится как в юности опять играть в эти поддавки, но увы, сейчас он был нуждающимся.

– Знал что?

– Как что? – зазвенел ее голосок, словно она была девочкой, а не тридцатипятилетней женщиной. – Антикоррупционная проверка у нас в регионе. Да, секретно, конечно, но Мишка знает.

Мишка – это муж, и он работает в полиции, не без труда вспомнил Завадский. Только вроде каким-то сержантом был. Может, карьеру сделал.

– Ты бы хоть спросил.

– Ты сейчас серьезно? Ты что думаешь, я во всем этом участвую?

– Не участвуешь?

– Да меня подставили! Обещали помочь с Викторией.

– Мы работаем на восьми работах…

– Аня, послушай, в отличие от него ты моя сестра как минимум наполовину.

В трубке воцарилось молчание, но недолгое. Завадский понял, что она все знает.

– Не знаю, у нас нет лишних денег. У нас младший заканчивает школу, а старшему нужно, чтобы откосить… ну понимаешь, нет лишних.

Сестра принялась читать ему нотации, Завадский в конце концов не выдержал и понял, что совсем не обязан и дальше все это выслушивать. Зайцы опять сумели его загипнотизировать.

– Ты знаешь, что он хотел меня убить? – спросил Завадский, прерывая ее словесный поток.

Ее молчание он принял за обескураженность. Ту, что мечтал увидеть в отце. Вдвойне обидно было ему что Никита и Анна всегда вставали на его сторону. Ведь в отличие от него, их связывала мать. Хоть иногда должна была проявляться эта братско-сестринская солидарность. Но нет, он словно опять окунулся в эту холодную липкую ложь.

Но это была не просто ложь, и не просто предательство. Это был настоящий удар.

– Но ты ведь выжил, – сказала она и Завадский понял, что она знала.

Он судорожно отключил телефон и лицо его перекосило. Все-таки, он оказался прав.

Глава 4

В день суда Завадский проснулся рано. Он чувствовал себя роботом. В голове звенела пустота. Он побрился, надел заранее приготовленный отглаженный костюм, рубашку без галстука – этот вид одежды всегда ему шел и терпеливо сидел на кровати, глядя в стену, рядом с негромко работающим телевизором. Таня не выйдет его проводить, хотя он знал, что она не спит. В дверях появилась Виктория на своем кресле. Она научилась бесшумно передвигаться на нем.

– Пап, я люблю тебя, – сказала она.

Завадский встал, чтобы обнять дочь, но мелькнувшее на телеэкране выхватило что-то из недр памяти.

Он посмотрел на экран и увидел крупный титр: «ХОЛОДОМ ДЕВЯНОСТЫХ ПОВЕЯЛО НА УРАЛЕ».

Завадский взял с кровати пульт, прибавил громкости. На экране показывали московский аэропорт Внуково, людей в полицейской форме.

Голос ведущей вещал с истеричным пафосом:

– Сегодня в Россию из Испании экстрадирован главарь самой кровавой на Урале банды девяностых Александр Богомолов…

Завадский почувствовал, что холодом веет не только на Урале, но и у него в груди.

– Лидер Северской ОПГ, отбывавший в Испании срок за незаконное хранение оружия и наркотиков, в России обвиняется в десятках убийств, в том числе сотрудников милиции и прокуратуры, а также разбоях, вымогательствах, и целого ряда других тяжких преступлений. В аэропорту Внуково приняты повышенные меры безопасности.

На экране показался высокий мужчина в наручниках, сопровождаемый шестью омоновцами в балаклавах. Уже в возрасте, но еще крепкий, сбитый и опасный. Камера медленно приближалась к нему. Он смотрел в пол, но неожиданно поднял лицо, и каким-то звериным движением ударил своей длинной ногой по этой камере. Это было так неожиданно и страшно, что помимо возгласов, в дернувшемся кадре и завертевшейся картинке Завадский успел увидеть испуганные лица вокруг и какие-то суетливые движения омоновцев. Следующий кадр показал произошедшее, снятое на другую камеру. Крупный мужчина создавал вокруг себя суету. Вторая камера предусмотрительно снимала его поодаль несмотря на то, что его теперь держали сразу восемь рук. Завадский, не мигая, словно загипнотизированный смотрел на экран, жадно вглядывался в эти линии, ракурсы, движения. Это было поразительно. В последний момент перед тем, как сменился кадр, главарь Северской ОПГ посмотрел прямо на него, и Завадский узнал эти глаза. Такие же небесно-синие глаза он каждый день видел в зеркале.

Монотонный голос судьи убаюкивал. Минул третий час заседания. Поначалу Завадский всего пугался – большого количества людей, вошедшую через отдельный вход женщину в черном балахоне с белыми подшивками, конвоира, похожего на двухметровый знак вопроса, и конечно клетки у стены. До нее было рукой подать и ему все хотелось потрогать руками прутья. Когда его усадили за обычный похожий на парту стол по соседству со «скользким» адвокатом, Завадский немного расслабился. Он пытался вникать в происходящее, но адвокат шепнул ему, что все закончится быстро, ему надо только признать вину и вести себя хорошо, ему назначат штраф около ста тысяч и после обеда они пойдут по домам. Усталость – следствие бессонных ночей и нервного перенапряжения давала о себе знать. В какой-то момент Завадский перестал различать говорящих – так одинаково монотонны были речи и такая откровенная скука к происходящему в лицах обвинителя и судьи, что не было сомнения – для них это рутина похуже лекции по охране труда. Под этот бубнящий гул Завадский стал клевать носом, как студент после бессонной ночи, понимая, однако, что это совсем неприлично он периодически заставлял себя вслушиваться, но нить смыслов неизменно терялась на каком-нибудь четвертом или пятом деепричастном обороте бесконечной юридической канцелярщины. Он понял только, что во всем виноват Лопатин и по какой-то причине его дело выделено в отдельное производство.

– … так, судом установлено, что Завадский Филипп Андреевич, являясь…. незаконные действия в пользу взяткодателя, а также за обещанное… с целью получения незаконной материальной выгоды и покровительство…

Завадский понял, что спит, только когда увидел, что на трибуне с гербом сидит, свесив ноги какой-то сильно сутулый носатый старик, в черном плаще, похожий на ворону, и укоризненно смотрит на Завадского.

– Э, брат, да ты совсем никчемный…

Завадский хотел было сказать, что это возмутительно, но проснулся и увидел, что женщина в мантии покидает зал суда через свою отдельную дверь, напоминавшую вход в какую-то каморку.

– Перерыв, – выдохнул кто-то.

Завадский посмотрел на адвоката, тот что-то быстро писал в кожаном блокноте, одновременно заглядывая в папку, на которой было начертано «Батыршин/Корнеев».

– Вы и другими делами успеваете заниматься? – спросил Завадский в надежде задеть адвоката.

Тот даже не поморщился, но серебристо-матовый «Монблан» в его руке зашуршал быстрее.

– Долго еще? – Завадский флегматично поглядел на удаляющихся из зала секретаря и обвинителя. Только «знак вопроса» продолжал переминаться у стены.

– После перерыва приговор объявят и все, по домам. – Сказал адвокат, захлопнув папку.

Завадский ощутил давление на мочевой пузырь.

– А в туалет успею сбегать?

Адвокат молча посмотрел на него поверх очков, забавно съехавших на кончик носа.

– Или лучше не стоит? А то опоздаю, как в школе, обидятся еще…

– Успеете, – произнес адвокат после небольшой паузы, – но не задерживайтесь, а то еще неуважения к суду нам не хватало…

Завадский вышел из зала, поражаясь обилию людей в коридоре. Большая часть из них размещалась в противоположном крыле. Они сидели на скамьях и стояли плотно у стен, как в какой-нибудь советской поликлинике, некоторые в руках держали профессиональные фотоаппараты. В воздухе стоял спертый запах пота и тихий напряженный гомон, как у дверей аудитории, где принимают экзамен. Впрочем, тут поводов поволноваться было больше.

Туалет на втором этаже оказался ожидаемо переполнен. Завадский постоял немного в очереди, узнав из разговоров, что причина всего этого столпотворения – громкий судебный процесс над бандой черных риэлторов, проходящий в главном зале и решил поискать удачи на других этажах. На первом ему повезло – в туалете оказался всего лишь один крепкий черноволосый мужчина перед умывальником.

Завадский встал рядом, без особой надежды надавил на кнопку диспенсера, из носика вышел только воздух. Он хотел было попросить мужчину подвинуться, чтобы нацедить мыло из дозатора с его стороны, но увидев, что тот моет под краном нож, передумал и стал просто тереть руки под холодной водой.

– Однажды люди построят такой корабль. – Произнес мужчина, с улыбкой поглядев на отражение Завадского в зеркале. – И назовут его «Восток-один».

Завадский почувствовал себя неуютно. Он стряхнул воду с рук и направился к писсуарам, флегматично сетуя на привычную невезучесть: не очередь, так болтливый невменяемый.

– Вы хорошо знаете лес? – раздалось за спиной.

Завадский обернулся. Мужчина вытирал нож бумажной салфеткой. Лицо у него было располагающим, с необычными большими глазами, которые, правда выглядели немного безжизненными, будто их обладатель был слепым, пытающимся изображать зрячего.

– Вы мне?

Незнакомец перестал вытирать нож и картинно поглядел по сторонам – дескать «а тут есть кто-то еще»?

– Какой лес?

Мужчина указал ножом в сторону окна.

– Тот. За дорогой.

Завадский посмотрел в окно, увидел пустынную Подлесную улицу и фрагмент надземного трубопровода, за которым начинался самый большой лесопарк в черте города.

– Ну да.

– Все входы и выходы?

– Что?

– Странное у него расположение.

– В каком смысле?

– Лес в городе.

– Это из-за АЭС.

Мужчина улыбнулся белозубой улыбкой и кивнул.

Завадскому вдруг показалось, что все эти странные реплики – не симптом логореи. Он присмотрелся к мужчине и увидел у него на груди обугленную по краям пресс-карту, на которой было напечатано: АН «Вечерний Екатеринбург», корреспондент… Фамилии он не разглядел, но имя начиналось на букву «А» – Алексей или Александр, что-то в этом роде.

Причем тут Екатеринбург, подумал Завадский, и больше для самоуспокоения, чем для подтверждения догадки спросил:

– Вы освещаете дело черных риэлторов?

Мужчина покачал головой.

– Я здесь только ради вас.

Завадский ощутил, как учащается пульс и выдавил фальшивую усмешку.

– То есть освещаете… мое дело?

– Не освещаю. Указываю направление.

– Направление?

Мужчина снова нацелил нож в окно.

Завадский внимательно присмотрелся и не обнаружил никаких характерных признаков. За исключением складного ножа в руке и странного взгляда, выглядел мужик приличным и совершенно адекватным. Хотя, много ли Завадский видел на своем веку психопатов, чтобы разбираться в их характерных признаках?

– Извините… – Завадский направился к выходу.

– Отливать передумали?

Завадский скривил лицо, вернулся, закрылся в кабинке, расстегнул ширинку, достал член и попытался расслабиться. Ничего не вышло. Тишина за спиной не позволяла ему выдавить ни капли. Ему казалось, что мужик тоже прислушивается. Пошел он к черту, разозлился Завадский и закрыл глаза. Прерывистая слабая струя, наконец, зажурчала, отдавая микроскопические порции облегчения.

– Вы выдвигали свою кандидатуру на муниципальные выборы депутатов Горнозаводского округа. – Раздалось за дверью кабинки.

– А это тут причем?

– Зачем?

Завадский открыл глаза, застегнул ширинку и спустил воду.

– Хотел сделать что-то полезное.

– Я серьезно.

Завадский вышел из кабинки. Мужчина стоял в проеме, отделявшем зону туалетов от умывальников, теперь уже полностью перегораживая проход.

– Это… это просто шутка.

– Шутка?

Завадский молчал, чувствуя себя школьником, которого припёрли к стенке, разоблачив в чем-то постыдном. Депутат Завадский – смешно, ничего не скажешь. Что же на него нашло тогда? Нет, понятное дело, он ни на что ни рассчитывал. Все закончилось ожидаемо – едва скрываемыми усмешками коллег и оправданиями в виде алкогольных пари. И все же… Сам себя он убеждал, что дело в той соблазнительной аспирантке, с которой он занимался сексом на преподавательском столе в своих фантазиях.

– Чего вы хотели?

– Ничего не хотел, простите, мне правда пора…

– Не терпится добраться до дна?

– Что?

– Куда здесь можно торопиться? – мужчина развел руки и скрестил их на груди.

– О чем вы вообще говорите? Кто вы?

– Можете считать меня своим последним шансом.

– Ясно.

– Не в том смысле, о котором вы подумали, встретив психопата с ножом в туалете.

Завадский нахмурился.

– Если вы на что-то намекаете, то у меня нет проблем.

– Тогда скажите, что вы тут делаете.

– А вам что за дело? От ошибки никто не застрахован!

Мужчина покачал головой.

– Ошибка – это случайное отклонение от правильных действий. А вы очень долго и упорно стремились оказаться в заднице.

– Что, простите?

– На самом деле это ведь не сложнее трюка с огненным кораблем.

Мужчина двинулся ему навстречу. Завадский отступил.

– Напомните еще раз, что вам от меня нужно?

– А разве я говорил, что мне от вас что-то нужно?