Текст книги "Спаситель (СИ)"

Автор книги: Иван Прохоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

Примерно за час докопали яму нужной глубины и габаритов и принялись таскать камни с обвала. Камешками обложили дно ямы. Работа была утомительная, к обеду только управились, но сильно устали, ели лепешки с чаем, час отдыхали. После разломали телегу, разрубили топором на короткие доски, которыми обложили стенки ямы. Мешки с товаром были кожаные – заслуга Филиппа, заботящегося о товаре. Их аккуратно выложили на каменное дно, сверху уложили досок и щеп, присыпали мелкими камнями, затем уже сухим грунтом. Аким еще достал мешочек с перцем и весь его рассыпал сверху в расчете хоть как-то отпугнуть животных.

В довершение ко всему, уже вечером, когда Савка валялся без сил на листве, неугомонный Аким принес два выкопанных куста и посадил сверху на присыпке – благо толщина грунта в два фунта позволяла, но на том не угомонился – натаскал еще дерна с травой и накрыл, так что и вовсе в голову никому не придет, что под ними спрятаны мешки с опиумом.

Солнце уже зашло, но Савка не переставал удивляться результатам их работы.

Утром съели последнее – по черствому пирогу с чаем. Аким стал показывать Савке знаки, по которым можно сыскать тайное место и трижды его спрашивал – запомнил ли, а если Савка забывал хотя бы один или неправильно повторял, Аким начинал его допрашивать снова. Когда Савка без пропусков трижды подряд все повторил, на этом дело не закончилось – от дороги Аким тоже мучал его экзаменуя вопросами о знаках, так что Савка в конце концов не выдержал и стал ругаться.

– Ты мне скажи лучше, Аким, амо нам теперь, неприкаянным?! Одни посередь ворожьего краю! Ни денег, ни брашна, токмо кобылы две!

– На север, брат, сыскать нам надобе тунгусов, зане же токмо в том едино спасение наше.

Глава 46

От бесконечных скитаний по еловым чащам и черностопным холмам, Завадскому казалось, что он дичает с каждым часом. За четыре дня они не встретили даже следов человека. Их редкими спутниками были только улары, ночные совы, да изредка мелькал в лесной дали упитанный зад косули. Природа вытесняла прежние заботы – размывала разум, вколачивала сомнения, подчиняла с неспешностью, непостижимой сгорающим в своих скоротечных жизнях людишкам.

Антон уверял, что они уже «под брюхом Байкала», хотя Завадский не понимал, как им удалось миновать путь на Ургу, никого не встретив. Тем не менее, давно уже пора было поворачивать на север. Путь не такой уж далекий – имея лошадей можно до Селенгинска добраться за день-два, а там и до Итанцинского острога рукой подать.

Проведя очередной день в дороге, они оказались на опушке кедрача у большого поля. Место как будто даже уютное – зеленое, солнечно-тенистое, будь лето – здесь бы повесить гамак и покачиваться, уложив на живот журнал и погружаясь в дремоту, ловить порывы тёплого ветра и слушать споры любителей возиться с шашлыком.

Филипп чувствовал, что неплохо натренировался ходить пешком на большие расстояния и достиг уже уровня, когда несмотря на добрую усталость, можно было прошагать еще километров двадцать. Здравый смысл подсказывал, что состояние это обманчивое и Филипп не стал тратить время – велел Тишке натаскать кедровых веток.

– Нам нужны лошади, Антон. – Сказал он, укладываясь на лежанку из лапника.

– Зело осторожно [опасно], брат. – Покосился на него Антон.

– Мы не можем вечно скитаться по лесам. Завтра мы должны повернуть на север.

Антон нехотя кивнул и вынув из чехла ружье, пошел за зверем.

Завадский не стал его дожидаться и лег спать, а утром проснулся раньше всех, огляделся – Антон спал, свернувшись под шубой калачиком, а Бес по своему обыкновению дремал облокотившись спиной о кедр, скрестив на груди руки и наклонив голову. Несмотря на холод, он ничем не укрывался. Лицо его во сне не искажалось гримасами и в таком состоянии Филипп снова обратил внимание на его неславянские черты. Он не был азиатом или арабом – скорее походил на южного европейца вроде итальянца или корсиканца, или может латиноамериканца, но без смуглости. Лицо у него было бледным, только длинные волнистые волосы черны.

А вот Тишки нигде не было. Завадский обошел округу и вдруг услышал голоса: один ломающийся, другой непривычно звонкий, смешливый. Филипп вышел к полю. На самом краю под раскидистой кедровой кроной сидели на коряге двое: смущенный Тишка и девчонка в сарафане с коротким золотистым хвостом волос. Филипп впервые увидел здесь девушку с хвостом вместо косы, причем в том симпатичном виде – стягивающим волосы к затылку. На коленях у нее располагалась большая корзина с шишками. Тишка и девчонка были примерно одного возраста, они сидели спинами к Филиппу, повернув друг к другу свои юные лица, за их профилями простиралось тронутое инеем поле, уходящее в облачную синь.

По горящим глазам нетрудно было угадать взаимную заинтересованность. Филипп заметил, что Тишка держал в своих грязных ладонях наполовину облущенную кедровую шишку и стараясь не шуметь подошел чуть ближе – он понимал, что девчонка в такой глуши не одна. Встав осторожно у кедра, Завадский поглядел вдоль опушки. Справа вдалеке на поле он увидел несколько женщин с корзинами. Одна из них повернувшись к ним закричала с неожиданно знакомой Филиппу интонацией:

– Анютка-а-а-а!

– Ну?! – крикнула в ответ девчонка. Несмотря на юность и нежный облик, голос у нее звучал сильно.

Услышав с удивлением родной уральский говор (глотание первых гласных и сование всюду «ну» вместо «да» и «чего») на Завадского нахлынула ностальгия. Да неужели и триста лет назад уже так говорили?

– Ристай сюды!

Девчонка поднялась и заметив Филиппа, испугалась, но взяла себя в руки, увидев, что Тишка спокойно поздоровался с ним. Девка была симпатичной и очень молодой – может лет шестнадцать всего. Руки и шея крепкие, загорелые, глаза большие, наивные, юные, любопытные. Губы слегка полноватые, щеки упругие, приятно округлые – того типа, за которые хочется ущипнуть.

– Анютка! – снова заорала баба тоном продавщицы, заприметившей покупателя, сующего в карман неоплаченный шкалик водки.

Завадский понял уже в чем причина нервозности.

Филипп подошел к девчонке. Глаза у нее тоже были синие, но бледноватые, не такие насыщенно-небесные, как у него.

– Здравствуй, Аня.

Она смотрела ему прямо в глаза, как обычно смотрят красивые девушки.

– Здравствуй…

Тишка нервно почесал локоть. Женщины вдоль опушки спешили к ним. У одной на плече была гротескно здоровая колотушка – видимо, чтобы сбивать шишки с кедра.

– Где вы живете?

– У них зде слобода, Филипп, – ответил вместо нее Тишка, поглядывая на торопливо приближающихся баб, – сто человеков живучи на отоке.

– Слобода?

– Втайная.

– То есть община?

Тишка пожал плечами.

– У вас есть лошади?

– Есть кобылы… – Ответила Аня, не отводя взгляда от небесной синевы.

– Филипп, – Тишка обеспокоенно кивнул на женщин, которые уже были совсем рядом – примерно в тридцати метрах. Судя по активным движениям рук и плеч, настроены они были воинственно. Было их около дюжины и помимо колотушки вооружены они были крепкими палками и серпами.

Филипп развел руки в стороны и вышел им навстречу.

– Дамы. – Поклонился он с улыбкой.

На лицах женщин воинственность сменялась разнообразными эмоциями – от удивления и заинтересованности до равнодушия.

– Анька! – позвала командным голосом крупная баба с колотушкой на плече.

Девчонка покорно перешла к своим, тотчас потерявшись за спинами соплеменниц.

– Вы кто такие и еже вам надобе? – вопросила баба.

– Мы путники и хотим купить у вас лошадей.

Баба оглядела грязную изодранную одежду Филиппа и выразительное лицо ее перекосило гримасой.

– Купить? – спросила она саркастически, очевидно приняв их за бродяг.

– Ну. – Ответил Филипп и понял по лицам, что пароль «свой-чужой» работает и в обратную сторону.

***

Спустя час женщины оставили их на толоке у засохшей речушки и велели дожидаться здесь, а сами скрылись в березовой роще. Тишка щенячьим взглядом глядел на удаляющуюся девчонку с хвостиком и перед тем, как скрыться в лесу к его великой радости она обернулась и тоже поглядела на него.

Филипп посмотрел на Антона. Вид, конечно, разбойный – кинжал за поясом, ружье за плечом, которое он, правда, носил в чехле. Женщины его как будто не заметили.

– Спрячьте оружие.

– Уверен, брат? – спросил Антон.

Филипп указал на Беса.

– Лук он, допустим, сам сделал, а как ты объяснишь откуда у тебя ружье?

– Неча сказывать. Они и не спросят.

– Они может и не спросят, но сообщат кому следует. Спрячьте оружие. Только не здесь.

Антон с Бесом направились в лес.

– Подождите! – Филипп достал пистолеты.

– Это тоже спрячь. – Протянул он пистоли.

Антон забрал оружие.

Филипп тем временем достал кошелек и заглянул – не считая медяков-овалов, лежало там двенадцать серебряных рублей и двадцать талеров – немалые деньги по тем временам. На лошадей и повозку с лихвой должно хватить одного рубля.

Убрав кошелек, он посмотрел на Тишку. Тот кусал губы, расхаживая вдоль опушки – томился.

– Понравилась девка? – спросил Завадский.

– Оченно. – Смущенно улыбнулся Тишка.

Филипп понимающе кивнул.

Минут через пятнадцать из березовой рощи якобы неслышно вышли шестеро мужиков чем-то смутно похожих друг на друга, будто были родными братьями. На самом деле, Антон давно их заметил.

По первому виду и простой домотканой одежде – крестьяне. Глядели они настороженно, некоторые были с топорами и палками – явно не для работных дел. Главным среди них оказался говорливый мужик среднего роста по имени Шумило. Хотя возможно это было прозвище. Завадский уже привык, что в семнадцатом веке прозвища часто заменяли имена – предтеча будущих фамилий.

Шумило был широкоплеч, жилист, жидкобородат, имел глаза навыкате, приплюснутый нос и в целом чем-то напоминал Завадскому ангарского маньяка Попкова.

– Здравствуйте, люди добрые! Кто такие? Амо путь держите? – протараторил он четкой скороговоркой бывалого зэка.

Филипп отчего-то не мог отделаться от сходства его с уголовником.

Антон выдал заранее приготовленную легенду:

– Мы люди Тобольского купца Автандилова. На дороге из Урги ключилося с нами несчастье – бросились на наш обоз конне черти нехрещенные татары, всех истнили, побили да пограбили, ин хозяина нашего на куски изрубили, мы же еле ноги унесли, топерва путь держим в Братский гради.

Шумило часто заморгал, зацокал, не вызывая, однако доверия. Остальные мужики глядели хмуро. Только один молодой долговязый парень смотрел с дебильной улыбкой, чуть приоткрыв рот.

– А еже хотите от нас?

– Мы хотим купить у вас коней, ежели лишних имеете. – Сказал Филипп.

Все взгляды переместились на него, привлеченные в том числе его непривычным говором.

– На что же купить, ежели вас пограбичи? – спросил Шумило, выкатив на Завадского любопытные глаза.

– За пару лошадей с повозкой дадим рубль, – вместо ответа сообщил Филипп.

– Постой-ка, – засеменил к нему Шумило и как по команде за ним двинулись другие мужики, – отнюду, мил человек, у тебя рубль, коли ты холоп невольний?

Филипп изучающе смотрел в водянистые глаза с ложной угодливостью глядевшие на него снизу.

– Филипп служил у нашего купца приказчиком. – Пояснил Бес.

Мужики поглядели на Беса, и от его ужимок стали посмеиваться.

Шумило же видя, что Филипп, Антон и отрок Тишка не разделяют их насмешек, неожиданно гаркнул:

– А ну охолонись, братва! От великого ума елико потешаетесь над хворым?! Сами же горемыки еже мы!

Мужики как по команде прекратили посмеиваться, только долговязый продолжал придурковато скалиться, но Завадский уже понял, что у него это вероятно врожденное.

– Мы единако нахлебались горестей. – Вздыхая пояснил Шумило. – Сами с посаду под Албазином. Яко сожгли его цины, бежали мы семьями, дабы не пленили нехристи. Ноне покамест суть да дело, Сибирь оток вольный, само себя не прокормишь, на Бога бысти не уповай, поди-тко сами ведаете?

Антон и Филипп согласно кивнули.

– Убо люди мы простые яко и вы, посем рублей ваших нам не надобе. Ин да зачем они зде посреди лесов да болот? С еродиями [цаплями] да векшами [белками] торговати? А вы нам пособите лучше братцы добрым деянием. Мужицких рук вдосталь, да лишнего не буде. Пару денечков и дадим коней с тележкой. А с нас же кров да щей с хлебом.

– А что же за работа, Шумилка? – спросил Антон.

Шумило как будто смутился, хотя Филипп был уверен, что тот переигрывает.

– Да церквушку мы зде кропаем, ребяты.

– Молодцы, – «похвалил» Завадский, думая про себя что встреча с очередным «пастырем» это не так уж плохо. Во всяком случае вряд ли им теперь грозит выдача проклятому строгановскому приказчику. Не только как практик, но и как бывший преподаватель сектоведения, Завадский хорошо знал, что лидеры сект предпочитают, как можно дальше держаться от официальных властей.

– Убо коли область наше хрестьянское годе церквушка не помешает, тако бысти ей вмале, да деяние духовное, вы люди крещенные сами ведаете.

– Ну что ж, – поглядел на братьев Филипп, – дело ваше богоугодное и мы только рады послужить ему да с благодарностью вашему гостеприимству.

***

Шли, однако, дольше, чем Филипп предполагал. Наконец, минут через тридцать мужики вывели их на полянку, размером примерно в два школьных стадиона в плотном окружении елей и берез. На полянке размещалось около двух десятков дворов, в самой северной части у вырубленного полукруга расположилась небольшая постройка из двух клетей и недостроенной третьей. Шумило указал на нее и сказал, что это и есть храм.

Работа на них легла тем не менее самая тяжелая и низкоквалифицированная – им нужно было ходить в лес почти за версту и таскать оттуда бревна, которые тесали уже в общине два местных древодела.

Жителей тут действительно было на первый взгляд немного – как будто несколько десятков, вероятно под сотню или чуть больше. Мужики, женщины, много девушек и парней, а вот детей Завадский почти не видел.

Имелся у них и кое-какой скот – по полянке бродили коровы и козы, где-то блеяли овцы, кудахтали куры. Коней тоже хватало – в основным рыжих кляч, Филипп при первом же обзоре насчитал сразу дюжину и немного успокоился, поняв, что их вероятно не станут обманывать.

Шумило показал им фронт работы, указал место, где валят лес и после передал в «руки» хозяйственному старичку Антифею и той самой бабе с колотушкой. Они отвели их в избу, где в грязной коморке надлежало им спать. В тесноте да не в обиде. Вчетвером уместятся, но только правда как шпроты в банке. Впрочем, пару дней потерпеть можно, если на кону Итанцинский острог через неделю.

Баба сначала относилась к ним холодно, но видя, что люди они добрые, в общении вежливые, стала ласковее. Особенно ей полюбился почему-то Бес к удивлению Филиппа. Обычно женщин (да и многих мужчин) пугали его судороги – его натурально считали бесноватым. Но сейчас она поставила перед ним тарелку с большим куском говядины и щей налила ему побольше и погуще и все глядела на него, и не спешила уходить.

Старичок Антифей был немного нагловат и едва братьев накормили тут же погнал их работать. Противиться не стали – уговор есть уговор. Пошли в лес и таскали волоком бревна до самого вечера. Тут не помешала была ломовая лошадь, но добрый лес огораживала чаща – человеку едва пройти.

С самого появления в поселении беспокойный Тишка искал глазами свою Анютку, но так и не нашел. Антон потянул его за ворот в лес. Работа оказалась куда тяжелее, чем они думали. Бревна были довольно длинные, тяжелые, но самое утомительное было таскать их с засеки через чащу, так как они то и дело утыкались в какое-нибудь препятствие. Единственный плюс – время летело быстро. Древоделы уже к вечеру закончили третью клеть.

Шумило был доволен и очень деликатно попросил их остаться не на два дня, а на полтреться, то есть на два с половиной, а по сути на три. Филипп поджал губы, но спорить не стал. Конечно, ему было бы удобнее заплатить за лошадей и повозку, чем тратить время, но выбора не было.

Несмотря на близость зимы, погода все еще баловала, только темнело рано. Ужин оказался скуднее обеда – им дали по лепешке с водой. Филипп подумал – лучше бы уж Антон пошел как обычно на охоту и добыл косулю или дичи, и они поели досыта, но обижать гостеприимства хозяев не хотел, несмотря на то что Шумиле он особенно не доверял. Филипп чувствовал, что он таким образом, как будто отчасти снова становится тем, кем был когда-то – при всех недостатках обычным человеком, который никого не резал, не грабил и не обманывал. Здесь, среди простых людей, в диком месте он будто хотел прикоснуться к старому миру, ощутить остаточную чистоту в душе.

Тишка быстро проглотил лепешку, чуть не подавившись и побежал на улицу. Братья тоже вышли вскоре. Несмотря на мрак и привычку простых людей семнадцатого века ложится рано, здесь еще продолжалась жизнь. Возможно причиной тому были гости. На полянке разожгли костры, вокруг которых толпились мужики и бабы.

Антон, Бес и Филипп встали у одного костра, к ним вскоре подошел Шумило со своими мужиками. Похвалил их за работу, затеял житейский разговор. За всех отдувался Антон, умевший говорить по-простому, не так балагуристо конечно, как Данила или Аким, но тоже был быстро принят мужиками. Как хороший охотник Антон живо нашел тему для общения – какие звери тут водятся да как ловятся. Бес поначалу напрягал мужиков своим видом, но про него сказали, что в детстве его утащил волк и с тех пор у него пошли эти судороги.

Бес сидел поодаль на толстом бревне, привычно протирал ветошью свою пыжатку.

Завадский присел рядом.

– Ты бы убрал ее, – сказал Филипп, глядя перед собой, – а то не ровен час сыграть заставят.

Бес тихо засмеялся.

– А ну и сыграю.

– Да ну тебя к черту, – улыбнулся Филипп.

– А еже тебя смущает, братец? Ты поминаю не худо отплясывал.

– Будешь потом сам им доказывать, что ты не настоящий бес. – Филипп вдруг нахмурился. – А где Тишка?

– Да вон же. – Бес указал на дальний двор, где у костра собрались отроки и все поглядывали в сторону соседнего двора, где у околицы на пеньках сидели близко друг к другу две фигурки.

– Хренов Ромео. – Проворчал Филипп.

Бес глядел в сторону – у другого костра собралась молодёжь постарше. Филипп обратил внимание на трех парней на границе света и тьмы, среди которых выделялся ростом долговязый. Ему было лет около двадцати навскидку. В полутьме сверкали его глаза, обращенные на Тишку и его новую подругу Анютку.

– Чаю, брат, Тишка нам доставит забот. – Сказал Бес, поворачивая лицо к Филиппу. – Ты бы поговорил с ним...

Глава 47

Еще затемно разбудил их вредный старик Антифей – ругался, грубо пинал ногами. Завадский потушил усилием воли закипавшую ярость и быстро поднялся. Через две минуты Антифей дал им факел, и они пошли в лес. Вся община спала, кругом царила темень – проклятый дед поднял их еще ночью. Невыспавшийся Филипп сердился, но не показывал виду, старался думать о смирении и великодушии, но злое противилось, бушевало и он сам себе был противен в этот момент – да неужели и такой пустяк требует борьбы? Неужели стоило только сделать шаг, чтобы оно отравило тебе кровь?

Пользуясь случаем он решил поговорить с Тишкой, однако тот опередил его, перейдя на какой-то новый решительно-отвязный тон, которого за ним прежде не водилось.

– Дядька Филипп! – заявил он. – Заберем Анютку с собой!

Завадский сперва даже растерялся.

– Да ты, бзыря, дал маху, – усмехнулся шедший рядом Антон.

– Чевой-то! – огрызнулся отрок.

Тут дело было понятное – против гормонов не попрешь, но Филипп попытался.

– Послушай, Тишка, ты себе как это представляешь? Мы коней-то не крадем, а ты хочешь утащить девку?

– Посем тащить! – запротестовал парень. – Она сама алкает с нами идти. Ей зде худо, брат!

Антон с Бесом засмеялись, а Завадский снова удивился – дело было даже не в том, что парень впервые назвал его «братом» – это не возбранялось, хотя звучало немного диковато, как будто сын назвал отца по имени. Дело было в том, что у парня даже и в мыслях не было, что в его же веке желания малолетних влюбленных имеют значение в самую последнюю очередь. Либо Тишка действительно сильно обгонял свое время, либо просто «Ромео» во все века одинаковы.

– А как же там сватовство, обряды или как тут у вас это принято?

– Да плищь еже бо! – Тишка зло пнул трухлявый пень на ходу.

– Думаешь этим людям понравится, что мы заберем их девку и потом… что скажут ее родители?

– Кто?

– Отец с матерью!

– Да сирота она, Филипп! – почти прокричал Тишка. – Худо ей зде, ин в граде Солнца буде ей годе. Я ей сказывал яко у нас. Заберем, а?

Тон у Тишки был явно нездоровый – возбужденный, сила и угрозы тут не помогут, как понял Филипп – парень может сгоряча сделать какую-нибудь глупость – например убежать с ней вдвоем, и чтобы только снять на время это напряжение и отвязаться от Тишки, Филипп сказал, что спросит у Шумилы, но ничего не обещает. В конце концов осталось им тут всего полтора дня и не хватало еще забивать голову всякой подростковой ерундой. У него и так куча забот.

У Тишки, видимо приободренного словами Филиппа мозги встали на место, и он за пять минут из вервия и куска кожи соорудил волокушу, с помощью которой тащить тяжелое бревно вдвоем стало легко и сподручно.

Так, попарно они быстро растащили вчерашнюю заготовку толстенных бревен и пошли на обед. Древорубы едва ли теперь будут их сильно опережать, а значит работы после обеда будет у них немного.

Баба, которую, как выяснилось звали Омелфой накормила их щами в избе, вместе с шестерыми мужиками-древорубами. Мужики сидели за большим столом, а Филипп с братьями за маленьким в углу, где можно было тихо переговариваться не опасаясь, что тебя услышат. Бесу опять досталась самая большая порция. Кроме того, Олмефа дала ему пирог с капустой.

Филипп краем глаза следил за Тишкой – тот ел быстро, расплескивая щи, как ребенок, которому разрешили поиграть в приставку после того как он все съест. Угрюмые мужики ели молча, скупо переговаривались о работе, да нет-нет – косились на четверку в углу. Теперь как минимум трое из них проявляли странности. Быстро закончив с трапезой, Тишка вскочил из-за стола и рванул в сени – благо сидел с краю.

– Эй! – повернулся к нему Филипп. – Далеко собрался?

Он уже понял, куда юнец навострил лыжи – Тишка не будь дурак смекнул, что древорубы пока только сели за обед и значит, как минимум час еще не будет у них работы.

– Недалече, брат – к вешняку да обратно.

– Зачем?

Тишка замялся.

– Что, настолько одурел, что соврать толком не можешь? А ну сядь! – Филипп указал глазами на лавку.

Тишка нехотя вернулся, сел на лавку и промаялся на ней около минуты, а потом вдруг вскочил и буркнув на бегу «по нужде» вылетел из избы.

Антон с Бесом ухмыльнулись.

Филипп надул щеки от злости:

– Засранец…

***

Тишка пробежал по тропинке, распугав кур, обогнул колодец-журавля, миновал копны промокшего сена, и прыгнув с небольшого откоса, пересек по мостику речушку. Никто не обратил на него внимания – большая часть мужчин в общине занималась охотой и рыболовством, и пропадала в лесах да на речке, хлеб тут не выращивали, а сезон огородов закончился. Женщины же и девушки, не занятые в домашних делах, поздней осенью ходили за шишками, из которых лущили потом на зиму кедровые орехи. На небольшом выгоне в южной части поселения только двенадцатилетний отрок пас коров.

Тишка выбежал из поселения и нырнул в березовую рощу. Она должна было скоро смениться поляной, но парень заплутал, углубился в чащу, понял, что забрел не туда, вернулся назад к мостику и взял левее. Та, к которой он спешил говорила ему, что за мостом будет тропка – прямиком до недостроенной мельницы, но кругом все усеяно было листвой, из которой торчали голые прутья кустарников. Внезапно вдали Тишка увидел фигуру, спешно шагавшую навстречу и сразу понял, что под тропою имелась в виду едва заметная просека – человек шел прямо по ней.

По мере приближения Тишка узнал в человеке долговязого парня с дебильной улыбкой. У него одного из немногих в этой общине были добрые сапоги, а не лапти, хотя он нигде не работал – ни плотничал, ни охотничал, ни рыболовил, но Тишка знал причину – этот парень с клочкообразной бородой по имени Меркул был младшим братом местного вожака – Шумилы. У Шумилы было шесть братьев и все они здесь были определенной силой, властным костяком, мозговым центром которого был конечно сам Шумило.

Анютка зачем-то рассказала об этом Тишке накануне, хотя ему это все показалось скучным, он хотел, чтобы она смеялась, как обычно, но кажется ее как будто что-то тревожило.

Тишка пробежал мимо Меркула – тот всадил в него свой тупой бычий взгляд, умноженный этой дурацкой улыбкой. Тишка поморщился – не нравилось ему как пялился этот долговязый – пристально, будто хотел докопаться. В глаза бросился распахнутый ворот рубахи и бледная безволосая грудь – будто ныне, в ноябрьском предзимье ему сделалось жарко. Что он тут делает? Не место ему здесь, подумал бегущий себе дальше Тишка, не видя, что Меркул остановился и глядит ему в след.

А Тишка уже позабыл о нем – перед глазами его теперь пылал в огненной страсти будоражащий гибкий стан, сияли прекрасные глаза, в которых хотелось утонуть, звенел чудный голосок, переливающийся в тихий заразительный смех.

Лес наконец поредел и расступился. Впереди показался черный остов недостроенной восьмигранной мельницы. Нашли где мукомолку строить, остолбени, – фоном мелькнула мысль, – у самого леса! Тишка перешел на шаг, сердце его сильно колотилось, будто норовило выпрыгнуть.

Завтра, говорила она, пойдем мы за шишками недалече – в кедровку у старого пастбища, я буду бродити подле мельницы, собирать вал…

Тишка спешил. Не обманет же! Вот уже и мельница, за нею одинокая лутошка, но поблизости никого.

– Анютка! – позвал он негромко. Вдали мелькнуло что-то белое. Две бабы шли вдоль опушки, но совсем далеко – с полверсты и вскоре скрылись за пологим холмом. Тишка испытал разочарование. Неужели и она там? Не дадут побыть вдвоем, хлебнуть вдоволь пьянящего любовного зелья, насладиться друг другом, прогонят! Эх…

Тишка снова позвал – никакого ответа. Нет ее здесь. И вдруг – мелькнуло что-то в десяти шагах за лутошкой. Тишка рванул, окатываемый жаром ужаса. В мокрой траве и листьях лежала Анютка. Нежное лицо бледно и покойно, будто не чувствует холода. Мятый сарафан и нижняя юбка задраны, обнажая прекрасные ноги, которые так хотел он осыпать поцелуями.

Тишка бросился с разбегу на колени, проехался на них по мокрой траве, угодил рукой в корзину с высыпавшимися шишками.

– Анютка! Анютка! – стал он трясти ее за плечи, сам трясясь, будто в горячке.

Голова девушки запрокинулась, и он увидел страшные кровоподтеки на нежной шее.

***

Вопреки ожиданиям древорубы отобедали скоро и тотчас пришел один из братьев Шумилы – хмурый и похожий на валун горбатый Анашка с дедом Антифеем и всех погнал работать. Филипп с братьями не дождавшись Тишки, отправились на засеку. Древорубы пришли следом, работы благо пока хватало на троих – один занимался обрубкой сучков, пока двое таскали. Сами древорубы забирались все дальше в чащу в поисках дерева получше и в целом работали неспешно. Братья тоже не утруждались.

В какой-то момент древорубы ушли уже метров на сотню, братья присели отдохнуть, и тут из лесу выбежал на них Тишка – вид растрепанный, в глазах ужас будто медведя увидал, сам какой-то мокрый.

– Что такое? – Филипп встал навстречу Тишке, схватил за плечо.

Тот шатался будто пьяный. Братья тоже поднялись, обступили его.

– Уязвили… Анютку… погу… били… – срывающимся голосом проскулил он, шаря кругом круглыми как у мыши глазами.

– Что?

– Мертвая она говорю, брат… мертвая!

В это время вдали раздался дикий бабский визг.

Филипп переглянулся с братьями.

– Живо говори, что случилось!

Тишка кое-как рассказал, глотая слезы. Плохо дело, подумал Завадский.

Крики вдали множились.

– Тебя кто-нибудь видел? – спросил Филипп.

– Ась? – Тишка глядел сквозь него.

– Отвечай! Видел кто-нибудь?!

– Не… не. Токмо… токмо Меркул…

– Кто?

– Сый… брат Шумилки овый!

– С лицом дебила который?

Тишка кивнул и вдруг прищурил глаза.

– Убо он! Он же истнил ее, брат! – закричал вдруг Тишка.

– Тихо!

Тишка схватил Филиппа за рукава.

– Он убо шел от вешняка, и мы с ним разминулись! Брат, иде уговорились мы свидеться с нею! Еже онамо он делал? Он же! Он и погубил ее!

Филипп хмуро поглядел в сторону поселения, только сейчас открылся ему весь масштаб новой проблемы. Он оттолкнул Тишку, присел на бревно.

Тишка тем временем продолжал бесноваться.

– Надобе сыскать его, брат! – с жаром говорил он, взмахивая тощими руками. – Сыщем!

– Что? – не понял Филипп.

– Угомонись, отрок! – бросил хмуро Антон.

– Надобе отмстить! Сыскать страхолюда да снять выблядку голову! Я сам…

Филипп вскочил, схватил Тишку за горло, прижал к сосне.

– Ты еще не понял, придурок?! Ты в жопе теперь! У них здесь свой биом! Ты здесь никто. Тебе надо думать только об одном – как не сдохнуть! Ты понял меня?!

Тишка задыхался, по грязным впалым щекам катились слезы.

– Не слышу!

– Да-а… – Проблеял Тишка.

– Мы все в заднице по твоей вине, сраный Ромео! Я тебе говорил сидеть тихо, а не мозолить всем глаза с местной девкой!

За деревьями замелькали приближающиеся древорубы. Крики в поселении привлекли их.

Филипп выругался и отпустил Тишку.

– Будем уходить, брат? – тихо спросил Антон.

– Тогда они точно решат, что это наших рук дело… Работаем дальше. Никто не в курсе. И присматривайте за этим. – Филипп указал на Тишку.

– Давай вставай, – Бес схватил присевшего Тишку за шиворот, поднял и толкнул к поваленной сосне, – иди работай.

Двое древорубов ушли в поселение и не вернулись, остальные отыскали себе новую засеку в полверсте от старой и стволы теперь приходилось таскать с новой на старую. Прошло три часа, Филиппу так и не удалось заглянуть в поселение. Он присматривал за Тишкой, тот работал молча, только лицо его было хмурым и серым. Стемнело. Вышел старший из оставшихся древорубов и сказал, что работы закончены. Двинулись в поселение.

Еще издали увидели они меж темных стволов множество костров, и услыхали гул возбужденных голосов. Выйдя к недостроенной церквушке, Филипп увидел в центре поселения на небольшой площади большой костер и толпу людей – казалось вся община собралась там. Некоторые держали в руках факелы.

Древорубы направились к ним, Филипп же с братьями встали поодаль. Люди в толпе один за другим оглядывались на них. Стоявшие за костром светились страшными ликами, будто толпа распинателей на картинах, иных скрадывал мрак. Филипп знал, что его с братьями плохо видно во тьме, но жуткое чувство под натиском этих безмолвных взглядов охватило их всех. Старший древоруб что-то рассказывал Шумиле, указывая на них. Шумило слушал спокойно, иногда что-то спрашивал, кивал, бросая на Филиппа взгляды вместе с остальными. Толпа расступилась, пропуская вернувшихся с засеки древорубов, снимавших шапки и среди них у костра показались узкие дроги, на котором лежала на спине мертвая Анютка.