Текст книги "Снега метельные"
Автор книги: Иван Щеголихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Однажды тетка Нюра не пришла на работу во-время, и Женя, идя на обследование, зашла к ней домой. Кое-как открыла тяжелую деревянную калитку, огляделась, ища собаку, – она убеждена была, у тетки непременно волкодав какой-нибудь, злющий-презлющий, как в сказке. Увидела конуру вдалеке, в конуре что-то мохнатое и, прикинув расстояние до крыльца, быстро туда пробежала. Стоял мороз, и псу наверняка было лень за ней гнаться, он даже и голоса не подал.
Своим появлением на пороге Женя перепугала тетку Нюру чуть не до смерти. В комнате пахло луком, кислым теплом и еще каким-то неприятным острым запахом, возможно, самогонкой. Женя уже слышала, что тетка Нюра варит самогонку, особенно перед праздниками. Сбоку, в закутке с маленьким сумрачным оконцем Женя увидела целую гору пшеницы, наваленной почти до потолка и ничем не накрытой. Прямо-таки зернохранилище! На зерне, как на песке, лежал симпатичный белолобый теленок. Время от времени он взмахивал хвостом и, как водой, обдавал себя пшеничными брызгами. Женя, глядя на такую картину, не сдержала возгласа недоумения, удивления, а может быть, еще и восхищения – так ей понравился теленок. Тетка поняла ее по-своему и пояснила:
– Зерна-то пропадает, видимо-невидимо. Хоть на кусок хлеба запасти.
– Я бы не смогла так, – призналась Женя ни к селу ни к городу.
– Молодая да глупая, что с тебя взять!– в открытую дала ей оценку тетка. – Небось еще акт составишь?
Женя не обиделась. Старая, косная женщина, разве ее перевоспитаешь! К тому же, на самом деле, зерна пропадает много, да и не краденое же оно у тетки, в конце концов, летом тут все работали на уборке.
Они пошли на автобазу того самого Жакипова, у которого шофера только вчера «врылись в землю», как он говорил на митинге.
День стоял безветренный, накатанная снежная дорога глянцевито блестела, слепила глаза. Они прошли мимо двора «Заготзерна», мимо снежных пологих холмов. Над холмами, ясно различимый, вился в тихом, безветренном воздухе тонкий, кудреватый пар. Так горел хлеб, Женя уже знала. Возле крайнего холма с темным, освобожденным от снега склоном косо дыбился зернопогрузчик. С бегущей ленты транспортёра падала бурая струя. Пахло теплой прелью. Несколько рабочих деревянными лопатами ворошили пшеницу, бросали ее на ленту.
Женя и тетка Нюра подошли ближе. Тетка взяла горсть пшеницы, перекрестилась и плаксиво, постно, как на похоронах, сморщила лицо, – ей было жалко зерно. Женя сняла варежку и сунула руку в пшеницу. Зерно тяжело расступилось под ее рукой, и она ощутила утробную, нездоровую теплоту, как бывает у больного с повышенной температурой.
По открытому полю, под хлестким ветром они добрались до автобазы. Прежде всего, требовалось обследовать бытовые условия, жилье, а потом уже и производственную зону.
Шоферы жили в длинной землянке, сложенной из плотного, похожего на шлакобетон, дерна. По земляным ступенькам Женя с теткой спустились вниз, как в блиндаж, открыли дверь и шагнули внутрь. В комнате, если так можно было назвать помещение, стоял полумрак, едва светилось щелевидное оконце под самым потолком, едко пахло жженой резиной. У Жени запершило в горле, она откашлялась. За печью виднелись сплошные нары. Привыкнув к полумраку, Женя разглядела за дощатым столом с ножками крест-накрест черную фигуру парня без шапки. Лилово-черными руками парень держал алюминиевую кружку с чаем.
– Здравствуйте,– сказала Женя,
– Здрасс...
Собственно, можно было поворачивать обратно, все ясно с первого взгляда, не требовалось тут никакого обследования. Но служебный долг не позволял Жене уклониться от замечаний и пожеланий, тем более, что было с кем поговорить – со здешним, так сказать, жильцом.
Парень молча дул в кружку, прямо, нагловато глядя на вошедших.
– Что у вас тут?– неуверенно спросила Женя.– Бригада какая или... просто так?
– И так и эдак, как хочешь!– парень небрежно, развязно улыбнулся.
– Ужасные условия, правда?—участливо продолжала Женя.– Сколько же здесь жильцов, должно быть, много?
– Живем без прописки, сосчитать трудно. Сегодня человек сорок ночевало, к примеру.
– Да-а?.. А как же вы разместились здесь?
– Штабелем. И еще место осталось.
Парень чистосердечно рассмеялся, не выдержав своей заносчивости и растерянного вида девушки. Тетка Нюра уже сидела за столом рядом с парнем, и руки держала в карманах. Испуг Жени подогревал желание парня побалагурить, ее наивное сочувствие и веселило его и вызывало некую гордость оттого, что и он среди прочих может жить вот в таких удивительных, мягко говоря, условиях.
– Последний прибежал с мороза, зубами, как волк, клацает, уже в потемках, открыл дверь, а дальше уже и шагать некуда. Автоколонна как раз прибыла, по совхозам не успели разъехаться, и все сюда. Куда ни ступи, то рука, то нога, то голова. Так он, бедняга, еле-еле дверь прикрыл и притулился у косяка в обнимку с ней, со своей родимой, с подушкой из кабины. Так и клевал носом до утра.
– А чем вы топите?
– Самодеятельность проявляем. Берем, что плохо лежит.
– А где умываетесь, гигиена хоть какая-нибудь соблюдается?
Все это необходимо отметить в акте обследования.
– Снегу на целине хватает. Хочешь – умывайся, не хочешь, ходи грязный, теплее будет.
– Окурков-то, окурков!– Женя покачала головой, оглядывая земляной пол, который стал пестрым от окурков.
– «Герцеговина флор!» Метр курим, два бросаем. Других в поселок не завозят.
В двух соседних, так сказать, комнатах было примерно то же самое. Третья оказалась квартирой семейных. Женя чуть не охнула, разглядев в полумраке женщину-казашку и троих маленьких детей. Пол был чем-то толсто застелен, похоже, кошмами, но все равно было холодно и неуютно.
Вышли во двор. Ничего не видно, кругом широкое, все застилающее становище автомобилей. Вслепую пробираясь между новыми темно-зелеными кузовами и капотами, стоявшими почти впритирку, Женя и тетка Нюра кое-как добрались до просторного, сложенного из кирпича гаража. Добротные широкие двери были распахнуты. Две маленьких лампочки желтыми каплями висели под потолком, едва разгоняя полусумрак зимнего дня. Внутри, на кирпичах, горел костер, звонко стреляла искрами вонючая смолистая пакля. Возле бесколесной машины, беспомощно осевшей на домкратах, возились шоферы. Женя услышала голос Сергея Хлынова. Он ругался на кого-то, и весьма неприлично, причем так громко и отчетливо, что у Жени закружилась голова. Но она не повернула обратно от этого срама, она пришла исполнить свой служебный долг и узнать условия труда рабочих, насколько здесь соблюдается промышленная санитария.
Сергей лежал на спине под машиной, видны были только его стоптанные валенки носками вверх, клочья рыжей ваты торчали из обожженных, словно простреленных штанов.
– Her плохих машин, есть плохие шофера! –И Сергей снова понес по кочкам какого-то незадачливого собрата.
Тетка Нюра подошла к нему вплотную, прислушалась – Хлынов продолжал браниться, – ссутулилась и сильно пнула его под зад. Сергей, пятясь, молча и зло выкарабкался из-под машины, глянул свирепо на тетку Нюру и, жалея, что перед ним женщина, проговорил:
– Нашла футбол, старая!
Увидев Женю, он сверкнул белыми зубами:
– А-а, здравствуй, Женечка!
Почему он ее называет, как Ирина Михайловна?
– Здравствуйте,– неприветливо ответила Женя, будто не узнавая Хлынова.
Сергей сунул большой разводной ключ под мышку, согнулся и шагнул к костру.
– Ну, как, тетка Нюра, самогонка к седьмому подорожает?– крикнул он, хватая пламя замерзшими, скрюченными пальцами.
– Я тебе, антихрист, такого самогона дам, сто лет икать будешь! Ишь, нахальная морда, зубоскал, чертолом!
– Ладно, ладно, остынь,—миролюбиво проворчал Сергей и подмигнул Жене.
Согрев руки, он накалил в пламени ключ и, обжигаясь, перекидывая его с ладони на ладонь, снова полез под машину
От всего увиденного сегодня у Жени стала побаливать голова. Пора уже было сделать выводы. Сплошные, прямо-таки повсеместные нарушения санитарных норм и правил.
Пошли в контору ловить директора. Между машинами колобродил, обжигая лицо, знобящий ветер. И как они тут работают, как они могут лежать в такую пору на мерзлой земле, под машиной и хватать голыми руками металл, к которому прилипают пальцы!
Нет, это незаурядные люди, избранные. Могут оскорбить ненароком, обидеть, грубое слово сказать, но они всё сделают, всё выполнят, всегда выручат в беде.
В конторе толпился народ. Сесть было не на что. Жакипов сидел на краешке дощатого стола, подбоченясь, скуластый, усатый, и невозмутимо отбивался от наседавших. Молодой шофер с зелеными крапчатыми глазами, в шинели, просил бензина для четырех машин. Они шли с самого Тобола и нигде не смогли заправиться.
– Что за порядки?!– возмущался шофер.– Приехал на вывозку хлеба, дают тебе машину прямо с завода, тепленькую, ни номера, ничего. Оставляй, говорят, права и бери машину в свое полное распоряжение. Взял. Приехал заправиться, а там опять, оставляй права или давай разрешение Жакипова. Да сколько их у меня, прав-то? Давай, начальник, разрешение?
– Не могу. Для своих ребят бензина нет. Полторы тысячи машин.
– Мы тоже свои, советские!
– Видел таких. Куда свой бензин девал, на водку?
Женя, до глубины души возмущенная таким равнодушием к нуждам водителей, шагнула вплотную к столу директора.
– Почему вы так разговариваете?! Энтузиазм надо поддерживать, а вы его глушите!
Жакипов удивленно глянул на нее через плечо,– откуда здесь женский голос?– и тонко кашлянул.
– Энтузиазм есть —хорошо, а бензина нет.
«Ну и ну!»
– Почему в общежитии нет топлива?– почти закричала Женя, уверенная, Жакипова сегодня же, через час-другой с треском снимут с работы.
– Область наряда не дает на уголь.
Жакипов отвечал ей монотонно, спокойно, не чуя никакой беды над своей головой, будто ему приходилось тысячу раз на дню отвечать на подобные вопросы. Он как бы повторял урок бестолковым ученикам, не могут понять самых простых вещей.
– А на станции Тобол горы каменного угля лежат! Ваши машины все равно оттуда порожняком идут.
Никогда еще, кажется, Женя так не злилась, не кипятилась, не теряла выдержку. И ей совсем не хотелось успокаиваться сейчас. И никто ее не успокоит после всего увиденного и услышанного. Она стала кричать на Жакипова, будто у нее в кармане уже лежало решение о снятии его с работы. Но надо еще и вразумить его, дать ему почувствовать всю его безответственность.
– На Тоболе есть, да не про нашу честь,– отвечал Жакипов.
– Заботливый руководитель должен найти выход из любого трудного положения. А вы бюрократ – сидите, отмахиваетесь! Я сейчас пойду в райком и доложу самому Николаеву. Посмотрим, как он с вами поговорит и как вы потом будете разговаривать с шоферами.
К ее великому смятению шофер с крапчатыми глазами начал ухмыляться и подталкивать локтями товарищей:
– Гляньте на нее, братва, ну дает!
– Слушай, дочка...– начал Жакипов, теряя наконец терпение.
– Какая я вам дочка! Я помощник государственного санитарного инспектора из райздрава. Почему гараж не отапливается? Кирпич у вас во дворе валяется, печки сложить нетрудно. По вашей милости люди день и ночь мерзнут, в гараже ветер свищет!
Жакипов привстал со своего стола, однако, все еще не очень напуганный.
– Ты говоришь, печку. Нельзя печку, понимаешь? В гараже паровое отопление положено, чтобы огня нигде не было, понимаешь? У нас бензин, сразу вспыхнет. Пожарная инспекция не разрешает. А для парового у нас пока еще нет котельной, понимаешь?
Лишая его возможности и дальше конфузить ее, Женя перебила:
– Ну, а свет провести можно? И чтобы двери закрывались от ветра, это-то можно? Распустили вас, терпят бедные шоферы.
Все в комнате засмеялись, загоготали. Кроме Жакипова.
– Чтобы через день был уголь в общежитии, чтобы там не топили чем попало. Выдайте умывальники, где хотите, там и найдите. И чтобы в каждой комнате был бачок с питьевой водой. За невыполнение на первый раз получите персональный штраф в размере ста рублей. Ясно, товарищ Жакипов? А самое возмутительное и нетерпимое в том, что у вас под носом, в землянке, на мерзлом полу живет семья, женщина с маленькими детьми!
Жакипов крякнул и снова сел на угол стола,
– У вас нет ни капли человечности, товарищ Жакипов. Неужели вы, руководитель такой крупной автобазы, не можете через райком, через райисполком добиться жилья хотя бы для этой семьи?!
Жакипов не дал ей продолжать, перебил:
– Не кричи. Это моя жена, мои ребятишки. На автобазе я день и ночь нужен. Живем хорошо, тепло, не болеем. Если ты не умеешь так жить, не умеешь немного терпеть, пойди к моей жене, научись.
– Извините...– еле слышно пробормотала Женя, чуть не плача от досады – опять влипла, опять перестаралась.
Но откуда ей знать, чего можно ждать сегодня, завтра, через день, через час на этой немыслимой, негаданной, немереной целине!..
18
К Гале частенько наведывался знакомый инженер-механик из МТС, тихий и скромный парень. Он не стремился развлекать девушек разговорами, анекдотами и, войдя в комнату, задавал один и тот же, неизменный вопрос: «Ну, какие новости?» И хотя всякий раз новостей не было, да и как сразу, с налету будешь ему докладывать о новостях, если даже они и есть, тем не менее, он минут пятнадцать продолжал расспрашивать, как дела в больнице, что новенького, не умер ли кто и так далее. Он вел себя так не по своей недалекости, а от великого своего смущения. Освоившись, он умолкал и уже на новости не реагировал. Садились за стол, скучно играли в подкидного дурака, причем инженер-механик любил приговаривать, точь-в-точь как Чичиков в «Мертвых душах» о пешках, «Давненько я не брал в руки картишек». Он не был шутником по натуре, за все свои визиты, а он их наносил чуть не каждый день, не рассказал ни одной веселой или просто занимательной истории. И все из-за той же роковой стеснительности. Галя в его отсутствие почему-то старалась убедить Женю в том, что он хороший специалист, институт закончил с отличием. Возможно, возможно, но что касается Жени, она с таким молодым человеком давно бы умерла от скуки. А может быть, в ней просто-напросто говорила зависть?..
Инженер долго не засиживался, уходил рано, и Галя, накинув шаль на плечи, только на одну минуточку выскакивала за дверь, проводить, и сразу же возвращалась, даже не успев продрогнуть. Женя догадывалась, молодой инженер, оставшись с Галей наедине, так же смущенно и решительно говорил: «Ну, пока! Завтра я обязательно зайду. Посидим, поговорим». И Галя в тон ему, без улыбки отвечала сурово: «Обязательно приходи, поговорим!» Он подавал руку и бодрым широким шагом уходил домой, вернее, в свое общежитие. И на другой день снова появлялся, деловитый, серьезный. Женя, глядя на него, думала: ну почему хороший парень должен быть непременно скучным?
Однажды инженер принес девушкам билеты на молодежный вечер в Дом культуры. По мужской непредусмотрительности или, может быть, оттого, что работал допоздна, он зашел к ним в последнюю минуту. Женя
даже не обрадовалась, до того была раздосадована таким поздним приглашением, ведь надо успеть сделать прическу, погладить платье, да прежде обдумать, в чем идти, в туфлях или в валенках. А главное, все-таки, что надеть? Шерстяное платье цвета терракоты, любимое Женей не только за фасон, но еще и за само слово «терракота». Или лучше, может быть, расклешенную желто-пеструю «под осень» юбку с гладкой гарусной кофточкой?
Ладно уж, лучше поздно, чем никогда, Женя давно мечтала попасть в Дом культуры на какой-нибудь бал. Поворчав, девушки сунули инженеру в руки кипу старых газет и выпроводили его на кухню. Женя быстренько надела юбку с гарусной кофточкой, решив, что если будет не совсем модно, зато достаточно тепло.
– Хорошо, Галя, сойдет?
– Очень!
Женя еще раз повернулась перед зеркалом. Нет, пожалуй, слишком простовато. Лучше надеть платье, оно изящней. А что холодно, не беда, там же танцы, движение, как и полагается на молодежном балу. В платье она будет выглядеть элегантнее. Ведь не на деревенскую вечеринку идет, не на посиделки, там будут девушки из Москвы, Ленинграда, Киева, Алма-Аты, отовсюду. И молодые люди, разумеется, тоже, в смысле парни, кавалеры. Женя быстро сняла кофточку, сбросила юбку и влезла в платье. Галя уже томилась, ждала ее. В черном жакете в талию Галя казалась долговязой, нескладной, но зачем портить ей настроение? Женя одернула на себе платье, сняла зеркало со стены, поставила его на пол, оглядела ноги.
– Идем, Женя, а то неудобно, человек ждет,– просит Галя.
А Женя уже не понравилась себе в этом платье. Оно ей показалось неуместным. Ишь, скажут, модница какая выискалась! Люди приехали сюда работать, собрались самые скромные, самые самоотверженные, а она, фифа, посмела в таком виде явиться на комсомольский вечер!
Все-таки она не Наташа Ростова и здесь не бал в Благородном собрании. Да и холодно, конечно, в клубе, труба там давно лопнула.
Почти со слезами Женя рывками стала снимать платье. Снова надела кофточку с юбкой. Очень она расстроилась, и от вечера уже не ждала ничего хорошего, пошла так, скуки ради.
Как ни ворчали они на инженера за опоздание, все-таки успели прибежать в клуб до начала. В фойе, возле фанерного, еще не покрашенного буфета, толпились ребята. За неимением «горючего» усердно пили лимонад и курили. К подоконникам жались девушки, только что с улицы, руки у всех озябшие, красные. По их взглядам Женя поняла, что выглядит она весьма недурно, и настроение ее сразу улучшилось. Не парни обычно оценивают твой наряд, а девушки, Женя это знала твердо, как будто родилась с таким знанием.
В пустынном зале музыка еще не гремела, но стулья уже успели сдвинуть к стене, и на них лежали пальто и платки, полушубки и шапки, а из-под стульев торчали валенки, как орудийные жерла. Почти все девушки были в туфлях, а ребята оставались кто в валенках, кто в сапогах, редко-редко – в новых туфлях, не постеснялся щегольнуть.
Было светло, празднично, пестрота в зале поднимала настроение. Женя, как только вошла в зал, сразу решила: она берет на себя лидерство в их тройке, будет руководить инженером и Галей. Они стали особняком, в сторонке. Девушки разглядывали Женю, и потому ей не хотелось смешиваться с толпой, вместе со всеми станет как все, ее очарование растворится в толпе. А растворяться ей совсем не хотелось. Она только кивнула одной знакомой девушке, другой кивнула из своего благородного отдаления, но подойти к ним не захотела. Улыбнулась телефонистке с почты, которая однажды кричала при ней в трубку: «Райком? Цэ райком?.. Николаев, шо вы там мордуетэсь, говорыть треба!»
Когда заиграли первый вальс, у Жени сжалось сердце. От музыки и еще от ожидания. Сейчас кто-то подойдет и пригласит ее... Галя с инженером с места закружились с самым беспечным видом, оставив подругу в сиротливом одиночестве.
Но никто не подходил, никто Женю не приглашал. И она сразу настроилась критически по отношению к здешним ребятам: что они понимают в обхождении, господи! Так бы наверняка подумала и сказала Ирина Михайловна.
Она шагнула к стулу, чтобы сесть и сидеть весь вечер, скептически поглядывая на эту суету, но тут подлетел к ней красавец парень, черноволосый и черноглазый, с бровями вразлет, прямо как с неба свалился. Он только что появился в зале, от него еще пахло морозом и табаком. Женя мельком видела его в поселке, обратила внимание, только забыла, где именно.
– Разрешите?
Она не успела кивнуть, как он уже подхватил ее за талию и сразу же легко, умело закружил.
Парня звали Гришей, танцевал он без устали, говорил свободно и без умолку – сразу видно, приехал из города, где весь досуг наверняка проводил на танцплощадке. Это была его, можно сказать, стихия. После танца он так и не отходил от Жени, развлекал ее то анекдотом, то вдруг загадку задаст смешную и, не дожидаясь, когда Женя ее разгадает, сам тут же говорил ответ и смеялся. Да и Женя смеялась каждому пустяку, зачем же она пришла на вечер отдыха, как не повеселиться. Глаза у Гриши блестели, он сыпал комплиментами и откровенно, как куклой, любовался Женей, что ее ничуть не смущало – обстановка такая, кавалер, куда денешься. После третьего танца Гриша освободил место на стульях, и они уселись рядышком. Без всяких раздумий и тем более без смущения Гриша положил руку на ее талию. Женя рассмеялась, как на очередную шутку, и отбросила его руку. Гриша облизнул губы и сделал вид, ничего такого особенного не произошло, он позволил себе такой жест нечаянно, и продолжал болтать, о чем попало. Женя делала вид, что живо, с большим интересом его слушает, хотя на самом деле ее интересовало другое. Пусть себе говорит без умолку, лишь бы все видели, как им хорошо и весело. Ей совсем не хотелось упрекать себя за беспечность, за пустой смех, пусть!..
А Гриша все смотрел на нее влюбленными глазами.
– Откуда вы такая хорошенькая? Ну откуда?
– От верблюда,– тоном Ирины Михайловны отвечала Женя и глупо смеялась.
Она понимала, ведет себя, по меньшей мере, легкомысленно, но что поделаешь, сегодня ей так хотелось! Гришу она видела, как ей казалось, насквозь. В другой раз, в другом каком-нибудь месте она и разговаривать, наверное, не стала бы с ним, но сейчас... Молодежный вечер, отдых, нельзя же сидеть с постной миной, как некоторые. Гриша не скрывал, а прямо-таки демонстрировал перед всеми свое восхищение Женей, и Женя не сомневалась, она ему действительно нравится, иначе и быть не может.
На мгновение Гриша умолк, и Женя, чтобы не ломать ритма их болтовни, спросила, где он работает,
– М-м-м...
Она расхохоталась:
– Что вы мычите? Забыли?
– Собственно говоря, я не мычу нисколечки, просто я начал выговаривать свое место работы: мэ-тэ-эс.
– Тогда вам надо было не мычать, а экать! Ведь правильно эм-тэ-эс!
Гриша изумился:
– Да?.. Ну, где как, а у нас так.
– Кем же вы, интересно, работаете?
– Инженером. Я собственно...
– Господи, еще один инженер!
– Я, собственно, окончил Московский высший. И сразу сюда. На подвиг.
Он явно привирал, но это ему как-то даже шло, врал он без всякого смущения и без тени улыбки. А Женя смеялась. Что это еще за новое заведение «Московский высший»? Но ведь врал он, чтобы понравиться, придать себе весу в глазах Жени, и потому она ему все прощала.
Вечер прошел блистательно, иначе и не скажешь. Женю приглашали танцевать и другие ребята, более серьезные, но не такие ловкие на язык, и хотя Гриша всякий раз приговаривал: «Ты, пижон, у меня разрешения должен спрашивать!» – она непослушно вскакивала и подавала руку новому партнеру. Ей хотелось нравиться всем, хотелось без конца кружиться. Ей хотелось нравиться еще и себе самой. Ее не смущали взгляды девушек, разные, порой не совсем одобрительные. Жене хотелось позвать за собой всех – кружитесь, веселитесь, зачем же вы сюда пришли?.. К ней подходила тихая Галя со своим тихим инженером, но Женя как будто даже перестала их замечать, они остались где-то по ту сторону ее восторженного состояния.
Гриша, конечно же, пошел ее провожать. Возле дома, прощаясь, он ловким движением, будто продолжая танец, притянул девушку к себе и попытался «нанести поцелуй», как сказала себе потом Женя. Но она легко вырвалась и убежала домой, даже не успев взволноваться.
Лежа в постели в ожидании Гали, она еще долго была возбуждена. Потом ей захотелось сопоставить, проверить свои чувства и свое поведение с Наташей. Женя раскрыла «Войну и мир». Ростовы собирались на новогодний бал к екатерининскому вельможе...
«Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на балу, в освещенных залах,– музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет...»
Жене вдруг стало грустно – она до сих пор еще не встретила своего князя Андрея. Гриша представлялся ей похожим на Анатоля Курагина, не больше. Но ведь и Наташа увлеклась Курагиным поначалу, и Женя совсем не собиралась ее упрекать за это. И себя она не хотела упрекать за кокетство с Гришей, совершенно явное, открытое – просто ей хотелось нравиться. И если бы она позволила Грише «нанести поцелуй», он бы, глупый, наверняка сгорел от любви.
«Ничего, пусть поухаживает, пусть побегает! Это будет моим первым несерьезным увлечением... Только не забыть бы – именно несерьезным! Я просто позабавлюсь – и всё».
Он будет приходить под окна больницы во время ее дежурства и манить ее пальцем, делать всякие смешные таинственные знаки, понятные только им двоим, как заговорщикам. Будет часами просиживать в вестибюле, в ожидании, когда она освободится после операции с Леонидом Петровичем. И, конечно же, подарки ей будет приносить, не дорогие, разумеется, а так, безделушки, конфеты, и вообще оказывать знаки внимания. Женя готова простить себе маленькие слабости.
«Теперь у нас с Галей есть по инженеру. И наши инженеры так же не похожи друг на друга, как их дамы сердца...»
Уж не из зависти ли к Гале она решила закружить голову Грише?
19
Наутро вместе с теткой Нюрой Женя пошла на очередное обследование. В районный здравотдел поступила жалоба от шоферов на плохое обслуживание и на отвратительное санитарное состояние в столовой. «В борще вместо мяса нам попалась тряпка»,– писали в жалобе.
– Обследуйте повнимательней, составьте акт,– давал задание Леонид Петрович.– Мы должны навести порядок любой ценой! Будем штрафовать, добиваться увольнения с работы, пригрозим самыми строгими мерами, но порядок там должен быть! Загляните во все помещения, в кладовую, в разделочную, везде!
Чем серьезнее говорил Леонид Петрович, тем приятнее было Жене сознавать свою ответственность: значит, верит в нее, знает, она не подведет, все сделает как нужно.
Столовая размещалась во времянке, в приземистом, исхлестанном дождями и ветром бараке с плоской крышей. Уже на подходах было заметно, что тут не все благополучно. Чернел на снегу мусор там и сям, блестела жесть исковерканных консервных банок, валялись пустые бутылки.
Отворили тяжелую, набухшую, покрытую рогожей дверь, вошли. В темном коридоре тетка Нюра споткнулась о кочковатую грязь чуть не упала и в полный голос выругалась:
– Черты б тебя с потрохами забрали!—(Не черти, а именно черты,– так было выразительней).
В так называемом обеденном зале, низком и сумрачном, посетителей было совсем немного, и оттого виднее становилась вся неприглядность помещения. На черном полу у входа стояли белесые фляги с водой. Воду сюда привозили издалека, ближние колодцы не покрывали нужду в ней. От раздаточного окна, узкого и толстостенного, как крепостная бойница, хвостами тянулись до самого пола засаленные потеки.
– Где заведующая?– не спросила, а скорее воскликнула Женя уже привычным, тем заправским инспекторским тоном, от которого у обслуги, надо полагать, загодя дрожат поджилки.
Женя предполагала увидеть перед собой толстую, грудастую женщину в белом переднике, с голыми локтями. Но отворилась дверь, и перед Женей появился Гриша собственной персоной, вчерашний ее кавалер, в черном пиджачке с лоснящимися локтями, в пухлых ватных штанах, заправленных в серые, огромные валенки с надрезами сзади.
– А-а, привет!– сверкнул зубами Гриша и подал руку.– Как жизнь, как настроение?
– Спасибо, хорошее,– скрывая растерянность, Женя на всякий случай через силу улыбнулась.– А вы как здесь очутились?
– Ты же кричала заведующую, вот я и вышел.
Женя оторопела.
–Перестаньте сиять, как медная пуговица!– наконец проговорила она, чуть не задохнувшись от негодования.
«Ах ты, подлый мальчишка! Инжене-ер! Московский высший!..»
– Почему вы не в белой курточке?!
«Плясала с ним весь вечер, выплясывала, как дура, на глазах у всего поселка. Что теперь обо мне подумают, что скажут! Ах, наглец, он же меня еще поцеловать хотел!»
Гриша между тем оглядел себя, удивился, что па нем нет белой курточки, затем ударил себя ладонью по лбу, будто вспомнил:
– Ах да, в стирке.
Ей хотелось отхлестать его по щекам. Почему она вчера упустила такую возможность?
– Вам известно, на весь персонал должно быть сменное белье? Или вы здесь с сегодняшнего утра работаете? Должность инженера вас не устроила?
Гриша пожал плечами, без всякого смущения посмотрел Жене в лицо и, кажется, хотел сказать что-то по-вчерашнему пустое и легкое, но сдержался. Ох, если бы он только осмелился произнести хоть что-нибудь подобное, как бы она ему всыпала! Боже мой, почему она еще вчера не разглядела его, ведь он весь на виду, такой убогий, такой примитивный, такой... шалопай, ни больше, ни меньше.
– Ведите нас на кухню!—приказала она.
Гриша молча, не оглядываясь, шагнул в узкую дверь, тетка Нюра – за ним, зацепилась полой за гвоздь и без всякого инспекторского достоинства заорала на Гришу:
– За штаны бы тебя да на этот гвоздь!
Гриша только вобрал голову в плечи и ничего не сказал, понимая, будет только хуже.
Над котлом, в белесой синеве пара возвышался повар, тоже молодой парень в белом колпаке.
– Покажите, где разделываете пищу!
Повар молча кивнул на столик с раскисшей доской.
– А где кладовая?
Он кивнул на желтые косяки без двери. Женя шагнула туда. На непокрытом стуле (и где они его раздобыли, когда в поселке везде одни табуретки?!) лежал огромный кусок вареного мяса с белой костью, торчащей прямо на Женю. Гриша поднял мясо за эту кость, переложил его на столик, коротко задумался, затем приподнял стул боком, стряхнул мясные крошки и предложил Жене сесть.
Нет, это был совершенно ничтожный человек! Да как он осмелился вчера подойти к ней?!
– Так, та-ак!—Женя огляделась.
В углу мерцала темно-зеленая лужа огуречного рассола, и в ней стояли две бочки. Брюхастые, как шхуны они отражались в луже. Сбоку, на нетесаных, занозистых стеллажах, распластались мешки с мукой и крупой. Под взглядом Жени, будто нарочно, по мешкам с писком прошмыгнула серая мышка. Женя громко, со стоном вздохнула.
– Как ваша фамилия?
– Суббота Григорий Иванович,– казенно произнес Гриша.
«Боже, а фамилия-то!»—изнемогала Женя.
– У вас что, специальное образование? Или врожденный кулинарный талант?
Она принялась его отчитывать с такой изощренной находчивостью, что даже тетка Нюра оживилась. Здесь же, в кладовой, Женя составила протокол о санитарном нарушении и наложила на Субботу персональный штраф в сто рублей.
– Если через три дня вы не выполните того, что я вам тут записала по пунктам, то, я думаю, товарищ Суб-бота,– она презрительно выделила два «б»,– вам придется вернуться на прежнюю должность. В мэ-тэ-сэ!
