Текст книги "Храбрые сердца однополчан"

Автор книги: Иван Третьяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Путь длиною в несколько сот метров и ценою в жизнь был преодолен. Мы достигли железнодорожной насыпи, перевалили ее, а за нею уже были свои. Очутившись в траншее, мы прежде всего стали тушить на себе и на раненых тлевшие маскхалаты. Многие ощупывали свои собственные головы, бока, ноги, не веря, что они целы. Стороннему глазу могло бы показаться, что с ума посходили хлопцы. А находившиеся на насыпи фронтовики смотрели на нас понимающе и с братской теплотой.

– Вот тебе и закон рассеивания… – заметил я Шувалову, тесня его плечом.

– Тут иной закон сработал – боевая взаимовыручка, – ответил мой друг.

Когда мы шли по полю между двух зон артиллерийского огня, двигались в дыму, сквозь пламя пожаров, ни один осколок не зацепил никого из нас. Трудно оцепить, с каким мастерством и чувством ответственности за жизнь товарищей действовали многие артиллеристы, принявшие участие в массированном огневом налете. Им было сказано кратко: «Наша пехота вызывает огонь на себя». И эта фраза вдохновила батарейцев, они сделали все, чтобы спасти боевых друзей.

О фронтовой дружбе и боевой взаимовыручке рассказано и написано много, но тему эту никогда не исчерпать.

Чувства и узы боевого братства фронтовиков трудно измерить. О них не принято было много говорить. Они проявлялись одинаково сильно и ярко как в небольшом боевом эпизоде местного характера, так и в крупном сражении, получившем широкую известность.

Газеты писали тогда о тяжелых, ожесточенных боях на орловско-курском направлении. Прослушав очередную сводку Совинформбюро, мы с замполитом батальона склонялись над обыкновенной ученической картой, подобранной солдатами в какой-то полуразрушенной сельской школе, и старались представить себе очертания, динамику Курской дуги. Она у всех была на устах, эта Курская дуга, где шло решающее единоборство за стратегическую инициативу.

А вскоре дошли с юга вести о танковом побоище под Прохоровкой. На нашей школьной карте мы ее не нашли – не нанесена была. Обыкновенное, видать, село, каких много, а какую славу получило! Даже нам, видавшим виды фронтовикам, было трудно представить то страшное побоище под Прохоровкой, в котором участвовало с обеих сторон больше тысячи танков!

Будучи под сильным впечатлением услышанного и прочитанного о Прохоровской битве, мы с несколькими офицерами батальона пошли к танкистам. По соседству как раз тогда располагалась танковая бригада полковника Я.Кочергина. Танкисты стояли в полной готовности к действиям; по сигналу их грозные машины должны были пройти через боевые порядки пехоты и, вырвавшись вперед, ударить по врагу мощью своих пушек и брони.

Мы, пехотинцы, подходили к экипажам, располагавшимся у боевых машин, и всякий раз начинали знакомство вырывавшимися из глубины души искренними словами:

– Слава танкистам!

Нам казалось, что таким образом мы приветствуем всех представителей героической военной профессии. Пехота вообще уважает танкистов. Вслед за танком, прикрываясь его броней, с наслаждением вдыхая чадящий дымок двигателей, идешь в атаку; на спине танка проскакиваешь через все преграды и сквозь огонь, врываясь в какой-нибудь населенный пункт; кличешь танки на помощь, когда враг идет на тебя тучей, и мощные машины разъяренно бросаются вперед…

Танкисты, со своей стороны, рады видеть пехоту. И вот уже сидим мы с ними около машин и на броне, угощаем друг друга глотком из фляги, щепоткой из кисета, толкуем о фронтовых делах. У танкистов, глядим, как и у нас, тоже большинство командиров молодые, а есть и совсем юные.

Молодость, эта милая спутница многих фронтовых командиров, помогала в боевых делах очень здорово. Двадцатилетним офицерам, командовавшим батальонами, дивизионами и полками, смелости и удали было не занимать. Но, что греха таить, иногда дерзость молодости переступала черту благоразумия.

Что– то в этом роде допустили мы однажды с Владимиром Шуваловым, вместе решая одну задачу. По нынешним мирным временам в какой-то графе отчетного документа квалифицировали бы тот случай как нарушение мер безопасности -и правильно! Фронтовики тогда высказались иначе, но в том же смысле.

На самом «передке» в полусотне метров друг от друга были отрыты два НП – для меня, командира стрелкового батальона, и для Шувалова, командира артиллерийского дивизиона. Оба мы, подобно исследователям, с помощью оптических приборов скрупулезно изучали район предстоящих действий, то есть систему обороны противника. Нас интересовали огневые точки, которые надо подавить артогнем, опорные пункты, которые следует в ходе атаки уничтожить.

Работали мы с Володей вдохновенно и со знанием дела. Да, то была обычная фронтовая работа. Не удовлетворившись полученными данными, мы вылезли из своих укрытий, уселись на бруствере – авось еще чего «откопаем» у немцев. Справа, слева, впереди и сзади шлепались оземь редкие вражеские снаряды и мины, не вызывавшие у нас особого беспокойства. Не учли мы или просто пренебрегли тем, что это же пристрелка по нас. Да такая хитрая, чтобы не спугнуть. Немцы, тоже пристально изучавшие наши боевые порядки, конечно же заметили антенны радиостанций и двух офицеров, оседлавших бруствер.

А как ударили они прицельным артогнем по «мишеням», явно представлявшим для них интерес, так мы с моим другом и опомниться не успели.

Меня подняло в воздух и бросило на дно окопа. Ранение осколками и контузия ударной волной затемнили сознание, но, как только я очнулся, первой мыслью было: «И поделом, чтоб больше не высовывался!» Уже, как видите, умел верно оценивать свои действия, но, к сожалению, с некоторым запозданием. Есть такое грубоватое, но меткое выражение на сей счет: силен задним умом. До сих пор, между прочим, особенно в непогодь, болят эти фронтовые раны.

Раненых братья-фронтовики жалели. Не причитали, конечно, над ними, перед сном не убаюкивали, а выражали свои чувства простым и трогательным вниманием: кто-то тебе шинель свою под бока подоткнет, чья-то рука колпачок от фляги поднесет, а чья-то – медицинским индпакетом удержит струйку кровотечения. В данном же случае все необходимое делалось, но участия никто не выражал. Потому что комбат вел себя по-мальчишески, высунулся, где не положено, забыл о том, что он такой же смертный, как все!

Не одобряли фронтовики, особенно те, что постарше, мое поведение, нет! Храбрые сердца, самоотверженные натуры, они высоко ценили смелость в бою и сами не раз смотрели смерти в глаза. Но не терпел окопный народ ухарства, озорства, которое вроде бы и ради дела, но без которого вполне можно обойтись.

В прифронтовом госпитале, куда я был вскоре доставлен, соседи по палате тоже не посочувствовали. Откуда-то, по каким-то беспроволочным телефонам, узнали они, при каких обстоятельствах контузило да иссекло осколками гвардии майора.

Подошел ко мне солдат на костылях, пожилой дядька. Угостил сухариком. И, двигая не очень крепкими челюстями, жуя сухой хлебушек, сказал:

– Не лез бы ты, сынок, поперед батьки в пекло. Смерть, она, знаешь, сама отыщет, когда настанет черед. Есть у тебя наблюдатели-разведчики – им и бинокль в руки. А твое дело командирское, тебе – карту в руки. А то ведь как? Оставил без присмотра свой бата-и-лен…

С подчеркнутым старанием выделил он в своей краткой, нескладной, но умной речи слово «бата-и-лен». Проняло меня.

Но что делать: где бой – там и раненые. Поучительно беседовали со мной и с другими молодыми офицерами госпитальные мудрецы в белых чалмах забинтованных голов, мотали мы себе на ус их назидательные речи.

В связи с очередным ранением ярко видится самоотверженная работа наших санитаров. Они вытаскивали нас буквально из огня, и верными помощниками им в этом трудном и опасном деле были четвероногие друзья людей – собаки.

Так совпало, что меня несколько раз эвакуировала с поля боя одна и та же собачья упряжка. Сильная и умная овчарка по кличке Пальма дышала мне в лицо и пыталась облегчить мои страдания прикосновением своего шершавого, теплого, как целебный компресс, языка.

Санитарные собаки работали на переднем крае с ловкостью, недоступной людям. Это вполне понятно: где человеку не пройти, там собака пролезет. Но всякий раз поражали выучка и находчивость четвероногих. На поле боя среди трупов немало лежало раненых, у которых в груди еще теплилась жизнь. Человек может и не обнаружить, а собака найдет. Она ведь одновременно различает около полутора тысяч видов запаха! Она на расстоянии учует слабое дыхание тяжелораненого, отличит живого от мертвого. А когда везет на своей волокуше, до чего же правильно «ориентируется» в обстановке боя! Пальма тащила меня во время сильного артиллерийского налета противника. Разрывы ближе – она в свежую воронку, гул обстрела дальше – она бегом по полю во всю прыть.

В нынешних условиях о собачьих санитарных упряжках говорить, наверное, не модно, но поставил бы я памятник армейской служебной собаке, как лучшему другу. Тем более что на киноэкранах обычно видим мы овчарок на поводках эсэсовцев, в лучшем случае – в роли наших милицейских четвероногих «детективов», а вот о фронтовой санитарной овчарке никто не расскажет ни в книге, ни в кино. Она же заслуживает впечатляющего памятника и благодарственных слов.

Недолго отлеживался я в госпитале. Раны на теле двадцатилетних жизнерадостных парней быстро заживали. Госпитальные будни тянулись однообразно и скучно – никакого воспоминания о них не осталось. Часы и минуты возвращения к жизни помнятся в подробностях.

Я люблю и уважаю людей в белых халатах, считаю их профессию не только гуманной, но и в высшей степени романтичной. Не перечил и своему сыну, когда он поступал в медицинский институт, а не в военное училище.

Белые, окропленные кровью халаты фронтовых хирургов, оперировавших прямо в медсанбате, особенно запомнились. Те хирурги, работая в трудных условиях, часто под огнем противника, делали настоящие чудеса. Они «сшивали», «оживляли» людей, побеждали смерть. В большинстве случаев было так: операция, выполненная фронтовым хирургом в медсанбате, тут же решала судьбу – в тыловых госпиталях потом только отлеживались. Бывалые фронтовики говорили с убеждением: «Как тебя наладит медсанбатовский доктор – таким ты и останешься». Я придерживался того же мнения. При этом никто из нас, фронтовиков, не умалял искусства трудившихся в солидных госпиталях медицинских светил.

С безграничным доверием, с благоговением и любовью относились раненые к фронтовым хирургам. До сих пор сожалею, что не удалось узнать фамилии, имени и отчества пожилого, усталого, молчаливого капитана медслужбы, склонившегося надо мной во время операции после ранения. Большая землянка, в которой расположилась операционная, то и дело вздрагивала от близких взрывов, часто мигало пламя светильника, сделанного из гильзы артснаряда. Капитан внимательно, зорко осмотрел рану, будто рентгеном просветил, и без лишних слов приступил к своему трудному и благородному делу. В руках у него сверкнули никелем инструменты, а когда случайно распахнулся халат, я успел заметить на груди хирурга два ордена Красного Знамени.

Отлично он меня «наладил», тот медсанбатовский военврач, и в госпитале, как уже говорилось, я лечился недолго. Но и за это короткое время на нашем участке фронта произошло много изменений. Вернувшись в 29-ю гвардейскую, я услышал разные новости при первых же встречах с боевыми товарищами.

Августовскими теплыми днями и ночами вели наши гвардейцы наступательные боевые действия, приближаясь к Ельне.

Утром 27 августа 1943 года загремели особо мощные залпы артиллерийской подготовки. Вслед за тем части дивизии нанесли удар по противнику в направлении Пречистое, в обход сильно укрепленных позиций гитлеровцев в районе Вава, Лядцы. При этом маневре, явно неожиданном для противника, гвардейцы быстро добились успеха. Вражеская оборона была прорвана, и два наших полка устремились в прорыв с задачей развить успех дивизии. Под решительным натиском гвардейцев враг начал поспешно отходить. К вечеру были выбиты фашисты из населенных пунктов Доброе, Ежевица, Никитино, Флясово, и наши части вышли на рубеж реки Угра.

За этот водный рубеж, по-видимому, рассчитывали крепко зацепиться части отступавшей перед нами 262-й пехотной дивизии гитлеровцев. И когда наступающие гвардейские подразделения подошли к Угре, фашисты вызвали свою авиацию. На наступающих обрушились массированные удары с воздуха – фашисты рассчитывали деморализовать их и рассеять. Гвардейцы стойко и мужественно выдержали бомбовые удары и, преодолевая упорное сопротивление врага, продвигались вперед. Реку Угра наши подразделения форсировали в нескольких местах с ходу, овладев Сосновской и Костюковской переправами. Выйдя во фланг противнику, наш полк овладел населенным пунктом Лукьяны. Наступавшие смело вколачивали клин в расположение противника, и острие этого клина было нацелено на Ельню.

Чтобы развить успех, достигнутый войсками 10-й гвардейской армии, командующий Западным фронтом ввел в прорыв 2-й гвардейский танковый корпус под командованием генерал-майора танковых войск А.С.Бурдейного. В первый день своего наступления гвардейцы-танкисты продвинулись в глубину до 20 км и во взаимодействии с 29-й гвардейской стрелковой дивизией и другими соединениями 10-й гвардейской армии подошли вплотную к городу Ельня.

Атака вражеских позиций, прикрывающих город, началась с ходу в 18 часов 30 августа после короткого огневого налета. С востока атаковали части 29-й гвардейской стрелковой дивизии, а с юга – гвардейцы-танкисты. Из состава 29-й гвардейской дивизии особенно успешно действовали 87-й гвардейский полк подполковника С.Горинова и 93-й гвардейский полк подполковника В.Лазарева, усиленные танками 119-го танкового полка.

7– я стрелковая рота 93-го полка (командир роты старший лейтенант П.Матэко) при поддержке танков штурмом овладела сильно укрепленной господствующей высотой на подступах к Ельне, открыв путь для вступления дивизии в город. Гвардейцы уничтожили до роты гитлеровцев, захватили 10 орудий, 3 пулемета, 8 автоматов, много винтовок и другого вооружения. За смелые действия весь личный состав роты был отмечен правительственными наградами. Во всех полках дивизии были выпущены листовки, рассказывающие об их замечательном подвиге.

Части дивизии при поддержке огня артиллерии прорвали позиции врага и захватили восточную часть Ельни. В числе первых окраины города достиг рядовой 1-й роты 90-го гвардейского стрелкового полка комсомолец Егор Кузьмин. Он устроил засаду в доме и огнем из автомата уничтожил 10 гитлеровцев.

В западной части города противник оказал упорное сопротивление. Чтобы уничтожить гитлеровцев, засевших в домах, потребовалось выдвинуть в передовые цепи атакующих станковые пулеметы. Скрытно подтянув свои пулеметы ближе к противнику, комсомольцы старший сержант И.Вышегородцев и его второй номер рядовой Е.Исмаилов из 90-го гвардейского полка открыли огонь в упор по врагу. На соседнем участке отважно действовали пулеметный расчет младшего сержанта И.Алексеева и автоматчик рядовой Б.Кручинин из 93-го гвардейского полка. Мощным огнем пулеметов и гранатами противник был уничтожен, гвардейцы шаг за шагом продвигались вперед.

Развивая успех, части нашей дивизии продвигались вперед все стремительнее. Они с ходу сбивали заслоны вражеского прикрытия. К вечеру 30 августа 1943 года гвардейцы на плечах отступавшего противника ворвались в Ельню. Более двух часов длился уличный бой, в результате которого город был полностью освобожден от фашистов. Были захвачены богатые военные трофеи.

Многие наши офицеры, сержанты и солдаты, отличившиеся в боях, прикрепили на гимнастерки новенькие ордена, медали. Немало состоялось назначений командиров и политработников с повышением.

Приказом Верховного Главнокомандующего от 31 августа 1943 года личному составу 29-й гвардейской стрелковой дивизии и других соединений была объявлена благодарность. Дивизия получила почетное наименование Ельнинской. В приказе отмечалось, что при взятии Ельни, крупного узла дорог и важного опорного пункта противника на смоленском направлении, наши наступающие части показали отличные боевые действия и умелое маневрирование. И эти лаконичные слова приказа Верховного Главнокомандующего означали очень многое. Они свидетельствовали о росте боевого мастерства, совершенствовании наступательной тактики наших войск.

Воодушевленные высокой оценкой, наши гвардейцы о высоким порывом и твердой решимостью продолжали вести наступательные бои. В сентябрьские дни была прорвана глубоко эшелонированная полоса обороны противника в районе Ляды, Выползово, прикрывавшая подступы к Смоленску. Во взаимодействии с другими частями дивизия продвинулась далеко вперед, перерезав железнодорожную магистраль Смоленск – Рославль.

Но на войне вместе с радостными вестями идут и печальные. Офицерам штаба почти ежедневно приходится оформлять как наградные листы, так и похоронки.

Погиб командир артполка дивизии гвардии подполковник Л.Гольфарб. Наши пехотинцы его хорошо знали и уважали за храбрость: он часто выдвигался со своими артиллерийскими разведчиками не только в самые передние боевые линии, но и на нейтральную полосу. Пали в бою замполит батальона старший лейтенант И.Шептунов, командир роты капитан Н.Столбуненко и другие.

Освобождение Ельни представляло собой с военной точки зрения большой успех. 10-я гвардейская армия во взаимодействии с частями 2-го гвардейского танкового корпуса овладела оперативно важным крупным узлом дорог и опорным пунктом обороны врага на смоленском направлении. Ельня освободилась от фашистской оккупации вторично – первый раз немцы были выбиты из города 6 сентября 1941 года.

Я вернулся после лечения в дивизию, когда она вышла на рубеж уже за Ельней, километров пятнадцать западнее, и продолжала вести наступательные бои. Назначили меня командиром стрелкового батальона в другой братский полк нашей дивизии – 93-й гвардейский. Этого перевода требовали интересы службы, и с моей стороны никаких вопросов не последовало. Принял батальон, представился личному составу, а затем: «Слушай мою команду!» – и повел подразделение в бой.

Рубежи атак часто проходили через колхозные поля, животноводческие фермы, хлебные гумна, ограбленные и порушенные оккупантами. К обычным командирским раздумьям о тактике боя на таком рубеже присоединялись волнующие мысли о том, что все это надо у врага отбить и вернуть советским людям. Те же чувства испытывали солдаты, неудержимо рвавшиеся в атаку, когда видели впереди не только безымянную высоту и лес «Темный», но и хозяйственные постройки.

Западнее Ельни наш батальон наступал в направлении центральной усадьбы совхоза. Перед атакой мы видели впереди кирпичные домики, крытые шифером приземистые коровники и конюшни, добротно построенные, видно, перед войной. Разрушить и сжечь немцы их не успели. Только взвилась сигнальная ракета, и бойцов моих как подбросило: все дружно выпрыгнули из окопов, смело пошли вперед. Речку, петлявшую вблизи совхозной усадьбы, преодолели единым махом, минное поле прошли без потерь, проволочное заграждение разметали. Сильный огонь со стороны противника не мог заставить атакующих залечь. Ворвавшись в первую вражескую траншею, пехота яростным штыковым ударом расчистила себе дальнейший путь. Вскоре совхозная усадьба была в наших руках.

А ночью производилась перегруппировка сил. Части, подразделения, в том числе и наш батальон, по указаниям штаба совершали скрытные быстрые марши.

В минуту короткого привала в одной деревеньке подошла к нам местная жительница весьма почтенных лет. Подумалось: «Не спится ей, старой!»

– Что, сыночки, опять отступаете? – спросила старуха, зорко и пытливо глядя из полутьмы. Очевидно, ее встревожило то, что колонна наша двигалась к восточной околице деревни.

– Не волнуйся, бабушка: не отступаем мы, а маневрируем, – ответил ей один из наших офицеров.

Она продолжала поглядывать с сомнением. Помолчав, все же высказала, что было на уме:

– В сорок первом вы тоже маневрировали…

– Не те времена, мамаша! Теперь, вишь, как мы его гоним, фрица.

– После вашей деревни на Смоленск двинем.

– А там, глядишь, и до германской территории доберемся…

Заслышав последние слова, бабка воспрянула духом. Заговорила с бойцами по-матерински наставительно:

– Вы ж глядите, сынки: когда в Германию придете – сейчас же Гитлера споймайте!…

В ее понятии Гитлер был просто главарем бандитской шайки, хозяйничавшей недавно в деревне и натворившей столько бед. В первую очередь, следовательно, надо «споймать» самого Гитлера да примерно наказать – тогда и вся бандитская свора развалится…

Так она нам втолковывала, старая малограмотная Матрена Ивановна, жительница небольшой русской деревни.