Текст книги "Храбрые сердца однополчан"

Автор книги: Иван Третьяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

В высоком темпе (где и силы взялись?!) мы продвинулись километров на пять. Особенно решительно и результативно действовал батальон под командованием майора Боронина и рота автоматчиков. Умный, отважный Боронин, как всегда, вдохновлял гвардейцев на героические дела. Бой откатился от прибрежной полосы, противник уже не мог пулеметами и орудиями прямой наводки вести огонь по переправе, и наши саперы быстро построили мост через Лиелупе. По нему прошли танки и артиллерия, подтянулись тылы. Вслед за нашим полком реку форсировали другие части. Наступление стало развиваться с нарастающей скоростью.

Часть сил немцы оттягивали на юг, а другую часть пытались эвакуировать с помощью десантных кораблей. С последней и довелось иметь дело гвардейцам нашего полка, наступавшего на побережье. И развернулась на песчаных пляжах необычная картина боевых действий.

Мелководье Балтийского взморья издавна привлекает курортников, но не удовлетворяет никаким требованиям с точки зрения военных действий. Десантные корабли противника не могли приблизиться к берегу для спасения отступающих подразделений. Силуэты транспортов, вставших на якоря, виднелись далеко, почти на горизонте. Несколько ближе покачивались на волнах спасательные шлюпки – к ним брели по мелководью гитлеровские солдаты и офицеры. Их было великое множество.

– Не дать уйти этим паразитам, терзавшим и осквернявшим советскую землю! – прозвучал по подразделениям боевой приказ.

Батальоны майора Боронина, капитана Норика и другие наши подразделения выдвинулись к самой береговой черте. Преследуя противника, они, что называется, вцепились ему в загривок. Гвардейцы открыли огонь по бредущим по воде гитлеровцам изо всех видов стрелкового оружия и минометов. Те отстреливались. Они были на виду, но и нашим негде было укрыться на песчаном пляже.

Командир роты старший лейтенант К.Тихонов приказал:

– В первую очередь бить дальних, которые к лодкам подходят!

И сам, будучи метким стрелком, начал «снимать» с морской глади фашистов, приближавшихся к спасательным шлюпкам и баржам.

Его примеру последовали солдаты. Немало их было ранено, потому что, пока они били дальних гитлеровцев, ближние вели ответный огонь по ним самим.

В первые минуты боя на побережье, когда еще не подошла артиллерия дивизии, пехотинцев могли поддержать лишь наши полковые батареи да минометчики. И они с задачей справились. Пушки и минометы открыли меткий огонь по лодкам и баржам, хотя доставать цели им приходилось на предельной дальности.

– Вот она, баня, по которой фрицы давно соскучились, – проговорил сквозь зубы стоявший рядом со мной офицер штаба. Бинокль он держал в левой руке, правая висела на перевязи, по белому бинту, словно по промокашке, расползалось кровавое пятно.

– Настоящая парная! – отозвался Бушмакин. – Хотя тут, на ветру, вроде как и не жарко.

Привольно гулявший по побережью ветер дышал на нас холодом наступавшей осени. Но мы, разгоряченные боем, не замечали холода. Осень 1944-го, как и всегда в Прибалтике, была ненастная, но отличалась и радовала благоприятной погодой войны: мы успешно наступали, мы сковали большой контингент вражеских войск.

Находившиеся в Курляндии (в Курземе) гитлеровские войска состояли из тридцати восьми дивизий и многочисленных отдельных и специальных формирований. По замыслу фашистского командования они должны были отвлечь на себя, сковать значительные силы Советской Армии, чтобы их не могли перебросить на центральный участок фронта, все ближе придвигавшийся к вражескому логову – Берлину.

Командующий фашистскими войсками в Курземе генерал-полковник Ф.Шорнер в одном из своих приказов отмечал: «…фюрер приказал защищать Курляндию. Причины этого ясны. На нынешнем этапе войны борьба ведется за Германию, как за крепость. Старый боевой опыт показывает, что у каждой крепости есть внешние форты. Они сдерживают вражеский натиск, ослабляют и раздробляют силы врага, прежде чем он достигнет ее крепостных валов. Курляндия является внешним восточным фортом Германии».

В действительности же обстановка складывалась как раз наоборот: не курляндская группировка сковывала значительные силы Советской Армии, а наши соединения не давали гитлеровскому командованию перебросить зажатые у моря войска на берлинское направление.

Начиная с 28 октября 1944 года войска 2-го и часть сил 1-го Прибалтийских фронтов приступили к проведению наступательных операций против курляндской группировки. Войска противника здесь занимали заблаговременно оборудованные позиции, имели высокую боеспособность, организованные тылы и снабжение. На ряде участков противник проявлял большую активность, организовывал мощные контратаки и порою добивался успеха.

В конце октября, сломив упорное сопротивление противника, дивизии 10-й гвардейской армии прорвали его заблаговременно подготовленные оборонительные позиции и продвинулись вперед на 10 – 15 км.

Эта частная операция проходила в ожесточенных схватках с врагом на земле и в воздухе, о чем свидетельствуют потери противника, понесенные в ходе боев. Он оставил на поле боя свыше 15 тысяч убитых и раненых солдат и офицеров, около 400 орудий, 180 танков. В воздушных боях было сбито 80 вражеских самолетов.

Стремясь к тому, чтобы к курляндской группировке было приковано как можно больше советских войск, что ослабило бы силу их ударов на решающих направлениях, фашистское командование продолжало перебрасывать в Курзем воинские части. Лишь за октябрь – декабрь 1944 года корабли противника перевезли туда свыше 10 тысяч солдат и офицеров, большое количество боевой техники, вооружения, боеприпасов, снаряжения. Это, несомненно, намного усиливало обороноспособность войск протпвника на данном участке.

В то же время Ставкой Верховного Главнокомандования из состава 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов были изъяты 2, 3 и 4-я ударные, а также 61-я армии, а позднее и 5-я гвардейская танковая армия. Они были направлены на другие фронты – в Польшу, Германию, Чехословакию.

С убытием из состава Прибалтийских фронтов пяти армий наступление советских войск в Курляндии носило ограниченный характер. Оно преследовало цель: сковать силы противника и не позволить ему перебрасывать войска в Восточную Пруссию и в центральную Германию.

В период некоторого затишья и подготовки к новому наступлению наши войска занимались боевой подготовкой, проводили штабные тренировки и учения. Учились действовать в специфических условиях и гвардейцы 87-го стрелкового полка. Штаб во главе с майором Г.Бушмакиным за несколько дней подготовил тактические разработки «Прорыв сильно укрепленной обороны противника в условиях лесистой местности зимой», «Штурм усиленным стрелковым батальоном укрепленной и развитой в глубину полевой обороны противника», «Действия по отражению в глубине обороны вражеских контратак». Мой заместитель майор Н.Макаров поочередно снимал батальоны с переднего края в тыл и проводил с ними занятия на местности, оборудованной применительно к тем участкам вражеской обороны, которые предстояло прорывать.

Широко развернулась в полку массово-политическая работа. Под руководством заместителя командира полка по политчасти подполковника Шварца партийные и комсомольские активисты распространяли передовой опыт лучших подразделений, отличившихся солдат, сержантов, офицеров. На партийных и комсомольских собраниях рассматривались заявления о приеме в партию и в комсомол, подводились итоги боевой деятельности коммунистов и комсомольцев, обсуждались вопросы партийно-политической работы в предстоящих боях.

И вот в назначенный час началось наше новое наступление в Курземе. Но, несмотря на проведенную подготовку, развивалось оно без ожидаемого успеха. Как впоследствии выяснилось, вражеское командование было осведомлено о том, когда и какими силами готовится наступление советских войск в районе Тукумса. Это позволило гитлеровцам своевременно принять необходимые ответные меры, уплотнить на определенных участках боевые порядки своих войск, изготовиться к отражению наших ударов. А ведь известно, насколько снижается эффективность атаки, когда она утратила элемент внезапности.

Тем не менее в ходе дальнейшего наступления советские войска сумели нарастить силу своих ударов, нанести противнику серьезный урон в людях и технике, решительно потеснить его с занимаемых оборонительных позиций.

Отсеченная, прижатая к морю курляндская группировка противника представляла собой силу, в потенциале весьма грозную. К тому же группировка не была изолирована полностью: со стороны моря она имела поддержку флота, получала боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Соединениям и частям 2-го Прибалтийского фронта была поставлена задача на уничтожение этой боеспособной группировки. Решительность и суровая конкретность задачи, как известно, были продиктованы тем, что фашистские генералы, командовавшие зажатыми в Курляндии войсками, не желали и разговаривать о сдаче в плен. Здесь шли кровопролитные бои, этот крупный очаг пылал до самого конца войны и позже.

Впоследствии зародилась и приобрела широкую известность в наших войсках молва насчет событий в Прибалтике. Дескать, возвращается маршал Г.К.Жуков из поверженного Берлина и, заслышав стрельбу, спрашивает: «Что за канонада? Ведь война кончилась». А ему докладывают: «Всюду кончилась, а окруженные фрицы не верят – все воюют».

Шутка известным образом отражала действительность: стрельба в Курляндии прекратилась только через неделю после того, как в самой Германии воцарилась мирная тишина.

А осенью 1944-го до окончания войны было еще далеко. Перед нами стояла задача: разгромить, уничтожить крупную, ожесточенно сопротивляющуюся, поддерживаемую с моря группировку фашистских войск.

Все мы понимали, что дополнительных сил и средств нам не дадут: негде взять – войска других фронтов заняты своими делами, требующими, может быть, еще большего боевого напряжения. Командиры, политработники, партийные активисты старались довести до каждого воина основной смысл предстоящей задачи: смело и беспощадно уничтожать фашистских оккупантов.

Ощущалась нехватка танков и артиллерии. От командиров и штабов потребовалось умение, искусство малыми силами наносить большие удары. А это достигалось только одним возможным в тех условиях способом: сосредоточением наличных сил на узких участках фронта. Только так удавалось наращивать превосходство, хотя бы временное, обеспечивающее удар, рывок вперед. Скажем, для прорыва 29-й гвардейской стрелковой дивизии была нарезана полоса шириной 2 км, а нашему полку выделялся участок шириной всего 700 м.

Но и при этом, когда с правого фланга полка без бинокля просматривался левый, задача оставалась весьма сложной. Ожесточенно сопротивляясь, противник применял ухищренные способы борьбы, не считался с потерями, был горазд на любое коварство. Мне хочется вернуться к мысли, с которой начата настоящая глава: каждому бою предшествовала объемная творческая и самоотверженная работа офицеров.

Большое внимание уделялось разведке целей. Наша артиллерия уже не могла позволить себе роскошь бить по площадям, требовалось обеспечить точное целеуказание каждому орудию – у нас их было не так много. Артиллерийские офицеры подолгу работали в боевых порядках пехоты, вели тщательное наблюдение с переднего края, а подчас и с нейтральной полосы, изучая огневую систему противника, выискивая каждую огневую точку. Пример в этом отношении показывали командир артполка дивизии П.Скрябин и начальник артиллерии нашего 87-го полка В.Стружанов. У обоих наметанный глаз и аналитический ход мысли. Любо было послушать, как они рассказывали о том, что подсмотрели у противника. Володя Стружанов мог, кроме того, с мастерством скульптора «изваять» в ящике с песком местность, занятую обороной противника, наглядно обозначить его огневые средства – противотанковые, минометные батареи, отдельные огневые точки.

Большую работу по изучению противника всеми возможными способами организовал и проводил штаб полка во главе с майором Г.Бушмакиным.

Основным поставщиком сведений о противнике был командир разведвзвода полка лейтенант Ф.Трясучкин. В мастерстве и дерзости с его подчиненными не могли поспорить даже дивизионные разведчики. И еще мы были признательны лейтенанту Ф.Трясучкину за то, что он обучил своей профессии многих добровольцев из стрелковых подразделений, создав свою школу в полку.

Разведчиком тогда становился чуть ли не каждый – этого требовала обстановка. Поисковые группы проникали в глубину вражеской обороны, а наряду с этим вели по своим возможностям разведку сержанты и солдаты наблюдательных пунктов, боевого охранения, связи. Своих разведчиков засылали в тыл противника и передовые батальоны. Надо сказать, что среди стрелков немало было толковых ребят, с первого шага уверенно ступивших на трудную и опасную тропу разведчика.

Возросла роль офицерской разведки – мы сами ее приподняли на должную высоту. Офицерам вменялось в обязанность: видеть как можно больше собственными глазами. И всюду, где бы ни находился офицер – на НП, в окопах переднего края, в лабиринте ходов сообщения, – он зорко наблюдал за противником. Не должно было оставаться при этом настораживающих неясностей. Если какой-то вопросительный знак вместо условного знака на карте не давал офицеру покоя, он сам отправлялся в поиск для доразведки.

Сущность офицерской (командирской, как ее тогда называли) разведки – в умелом наблюдении и глубоком анализе фактов, действий. Поиск не относился к числу ее методов. И тем не менее, когда надо было решить сложную задачу, офицеры хаживали в поиск. Старшие командиры особо не препятствовали.

Сталкиваюсь однажды в ходе сообщения со старшим лейтенантом Сохачевым. Вижу: за скулу рукой держится.

– Что случилось?

– Да ничего особенного, товарищ командир… – отвечает.

– А точнее?

Нехотя признается:

– В доразведку ходил – тут, недалеко…

Я потребовал его карту, и он мне показал на ней точку, которая вызывала опасения. С переднего края просматривалась она плохо, а когда ротный доразведал ее, оказалось, что там не то что пулемет какой, а отлично замаскированный дзот. Взглянув еще раз на офицера, прикрывавшего ладонью щеку, я понял, что та «точка» не совсем легко ему досталась.

– Ранен?

– Нет, слегка контужен.

Разошлись мы, коснувшись грудью друг друга в тесном ходе сообщения. Я шел в свой блиндаж и все думал о замечательном, умном и отважном командире роты. Откуда было знать, что эта наша встреча – последняя. Старший лейтенант Михаил Сохачев погиб в бою, осколок вражеской мины ударил его в грудь. Когда его хоронили, мне думалось: «Большинство офицеров, погибших в боях, поражены именно в грудь».

При подготовке к прорыву не было у нас ни единой свободной минуты – все время отдавалось работе. Командиры полков, их заместители, начальники штабов трудились на переднем крае, ранним утром с каждым можно было там встретиться и поздороваться. Помогая друг другу, мы совместно уточняли результаты наблюдений и размышлений, намечали объекты, требовавшие доразведки.

В общем, изучали противника досконально, до мелочей. Только при этом можно было рассчитывать на большой удар малыми силами.

Рождалось и получало практическое воплощение немало оригинальных решений. Господствовавший в те дни юго-восточный ветер навел на мысль применить зажигательные снаряды в стрельбе по боевым порядкам противника, расположенным в перелесках, а по его важнейшим опорным пунктам – дымовые боеприпасы. Если при нашей решительной атаке да еще затмить ему белый свет – страшновато будет…

Постановка боевых задач также отличалась аналитической глубиной и четкой перспективой, чему опять-таки способствовало наше знание сил, средств, возможностей противника.

Вначале мы проработали все вопросы с офицерами штаба и управления полка на местности. И лишь то, что было скрыто от глаз, постарались наглядно представить себе на ящике с песком. Затем такой же комплекс занятий был проведен с офицерами батальонного звена. Они, в свою очередь, довели задачу до подчиненных. При этом на передний край выводились все те, кому положено управлять действиями воинов в предстоящем бою, вплоть до командиров стрелковых отделений, артиллерийских расчетов, танковых экипажей. Добивались, чтобы каждый взводный и отделенный командир точно знал свое направление и объекты атаки. От артиллеристов требовалось знать все основные и запасные цели на память. Это было тем более важно при стрельбе прямой наводкой (а на прямую наводку у нас тогда ставилось много артиллерийских систем, в том числе 152-мм орудия).

Тщательно отрабатывались вопросы управления, вернее, отшлифовывались применительно к складывающейся обстановке, ибо большое внимание им уделялось всегда. Радиостанции имели в своем распоряжении командиры батальонов и выше, а в ротах и взводах господствовал язык сигналов и жестов.

Описанная в стихах, прославленная в песнях сигнальная ракета – зеленая, красная, желтая, белая, – она, конечно, не только команду передает, но и психологически способствует боевому настрою людей. Проносится по упругой дуге такая сверкающая, падающая звезда… Сама поднимает подразделения в атаку! Надежно, романтично, однако и противник смотрит на наши ракеты отнюдь не равнодушными глазами. Зажглись цветные созвездия над передним краем русских – сейчас, значит, будет атака. А даже несколько минут дополнительного времени помогают лучше подготовиться к отражению атаки.

Я не предлагаю снять с вооружения сигнальную ракету, без которой и в условиях современного боя, наверное, пока не обойтись (расстояния, скорости, маневренность!). Хочу лишь заметить, что тогда, на фронте, ракета не всегда являлась у нас основным сигналом. В мелких подразделениях пехоты почему-то не приживались и флажки, излюбленные артиллеристами, – то их не окажется при себе, то не захочется ими привлекать внимание противника.

Жесты рук, выразительные и волевые, как у дирижера, жесты – вот что помогало ротным и взводным управлять своими небольшими боевыми порядками в атаке! Поднял лейтенант руку – выпрыгивай, братцы, из окопов; распростер обе руки крыльями – разомкнись, пехота, в боевую цепь; взмахом опустил руки – всем залечь, переждать огонь противника. При грохоте нашей артподготовки, огневом воздействии с вражеской стороны, при всем прочем солдат по жесту всегда поймет командира и выполнит его волю.

Крепко утвердился среди гвардейцев еще один сигнал – личный пример командира. Это, собственно, та же уставная формула «делай, как я!». Офицеры, находившиеся в боевых порядках подразделений, поднимались в атаку первыми. Встал лейтенант – за ним все солдаты, ни один в окопе не усидит. На поле боя, в вихре атаки солдаты видят в своем Лазареве, Почекулине, Голышкине человека необыкновенного, крылатого – в развевающейся плащ-палатке, богатырски выросшего на глазах, вооруженного пистолетом, который кажется крупнокалиберной пушкой в его могучей руке. И тогда – вперед, только вперед!

Когда на нынешних проверках боевой выучки офицеры первыми выходят стрелять и водить боевые машины, мне всякий раз вспоминается, как фронтовые офицеры первыми поднимались в атаку.

Огромную подготовительную работу проделали наши саперы. Ночами они, как кроты, щупали и рыли передний край противника, укрепленный в инженерном отношении очень сильно. Саперы изучили, где и какие мины заложены, на каком участке лучше сделать проходы в минных полях. За ночь до наступления все минные поля противника, собственно, были обезврежены. Но как?! Саперы оставили мины на месте, извлекли только взрыватели. Сделано это было так тихо и настолько искусно, что гитлеровцы, периодически проверявшие состояние и надежность своих оборонительных укреплений, ничего не заподозрили.

Наш полковой инженер капитан С.Вендров обучил саперов своему тонкому и опасному искусству. А они, его подчиненные, оказались достойными учениками. Наверное, только фронтовик-пехотинец может понять и оценить, что значит без единого стука и шороха «перепахать» и вновь замаскировать многие гектары минных полей!

Чудеса профессионализма показывал командир саперного взвода старшина Н.Балдаков. Спокойный, улыбчивый здоровяк, он отличался в ночной работе железной выдержкой и поразительной изобретательностью. Н.Балдакова за всю войну ни разу не ранило, не контузило, хотя ежечасно, ежеминутно смерть ходила около него. В минных полях он проползал по таким путаным лабиринтам, по каким, казалось бы, и самому постановщику тех мин не протиснуться, собаке, кошке не проскочить! Он умел щупать взрывоопасные устройства по-докторски чуткой и натренированной рукой, одним уверенным движением лишая их страшной убойной силы, превращая в куски бессильного железа. Коварные механизмы взрывателей Балдаков распознавал с первого взгляда, будто все они до единого со школьной парты ему знакомы. Не только мастерство, сообразительность, бдительность отличали этого дальневосточника из села Раздольное, но еще что-то сугубо индивидуальное. Многие из наших солдат верили, что мины их старшину «не трогают». Невольно поверишь в это, когда взрывом прилетевшей с вражеской стороны мины разворотит траншею и людей поранит, побьет, а старшине, находившемуся там же, – ничего. Или, например, стоило понаблюдать, как старшина, пользуясь короткими шнурами (длинных не оказалось), подрывал объекты, будто руками своими разбрасывал громы и молнии.

Очень уважительно относились к старшине Н.Балдакову наши офицеры, в том числе и я, понимая, конечно, что его неуязвимость заключается в виртуозном саперном мастерстве и немножко в удаче. Ротные командиры прямо души в нем не чаяли, потому что кто, как не он, расчищал перед пехотой путь атаки и дарил жизнь на том самом поле, где враг уготовил смерть? И когда он однажды, вздохнув этак устало, сказал: «Поглядеть бы хоть одним глазом, что сейчас в тылу делается!…» – я придумал для него командировку на несколько дней в Ригу. Есть в разных профессиях, в том числе и в военной, люди, которые постоянно, безотлучно в деле, без которых другим просто невозможно. Таков и сапер, да к тому же если он крупный специалист и великий маг, подобно Балдакову. Необходимость его труда со временем перерастает в категорию незаменимости, как-то забывается, что он такой же, как и все, человек и что ничто человеческое ему не чуждо. В общем, без лишних слов и объяснений, на свою ответственность, отпустил я его на несколько дней в тыл.

В период напряженной работы наших саперов перед наступлением старшина Н.Балдаков не знал ни усталости, ни страха, и пытливая мысль его работала с четкостью электронного прибора.

Возвращаясь под утро после изнурительного труда на минных полях, сразу на отдых он не шел, а собирал взвод, чтобы по свежей памяти кое-что разобрать. Усядется поудобнее, достанет из полевой сумки тетрадку и начинает что-то замысловатое чертить. Затем скажет:

– Около того хуторка, где мы нынче были, вот какой ребус, ребята. Должны мы с вами его разгадать.

Примерно так, как он со своими саперами, «разгадывали ребусы» с подчиненными и другие командиры. Кропотливая работа шла во всех звеньях управления штаба, в подразделениях – над картами и на местности. Все тщательно скрывалось от противника – ни разу он не всполошился по тревоге.

Очевидно, и само наступление наше явилось для гитлеровцев неожиданностью, возможно, они рассчитывали на длительное противостояние на этом «неактивном» участке фронта.

Результаты всесторонней подготовки к наступлению сказались с первых же минут нашего продвижения вперед. При незначительной мощности и плотности огня артиллерийской подготовки, при недостаточной поддержке немногочисленных танковых сил войска прорвали вражескую оборону. Наш полк, действовавший в составе главной группировки дивизии, продвинулся вперед на 6 – 8 км. Причем километра три мы прошли, почти не встречая сопротивления гитлеровцев. Нечем им было обороняться: во время артподготовки наши батареи, бившие не по площадям, а по досконально разведанным целям, уничтожили все огневые точки противника. В высоком темпе продвигаясь вперед, мы повсеместно натыкались на развороченные дзоты, искореженные пушки, разбитые пулеметные гнезда.

Но в глубине обороны наступавшим, естественно, пришлось иметь дело с крепкими, боеспособными опорными пунктами гитлеровцев.

Камнем преткновения для 87-го полка явилась высота с лесом «Редкий», как он был условно назван на моей командирской рабочей карте. Еще перед атакой я с опаской посматривал на эту высоту и этот лес, но тогда они были далеко-далеко, а сейчас – перед боевыми порядками полка.

Господствовавшая над окружающей местностью высота закрывала выход на открытое поле. Гитлеровцы этим незамедлительно воспользовались – выдвинули на высоту резерв сил, создав в районе опорного пункта угрозу контратаки.

Боевые порядки нашего первого эшелона были остановлены сильным огнем противника. Цепи наступавших залегли.

Посоветовались с командиром артгруппы полковником П.Скрябиным.

– Ваше решение насчет дымов? – спрашиваю.

– Вполне подходит! – отвечает. – Ветер, как видно по разрывам, в сторону противника. Даже наискось, по флангу…

– Что наискось, по флангу – еще лучше.

– В самый раз.

Назрел момент применить то, что было задумано при подготовке к наступлению.

Полковая артиллерийская группа открыла огонь по высоте с лесом «Редкий» дымовыми снарядами. Шквал разрывов обрушился на опорный пункт гитлеровцев. Дымовые снаряды оказывали давление психологическое. Повалил густой белый дым, будто в каждой воронке взорвали паровой котел. Ветер погнал дым на боевые порядки противника сплошным потоком.

В бинокль было видно, как вставали в рост, поднимали условным жестом правую руку командиры рот и взводов. По цепи пехоты прозвучала команда:

– В атаку! Вперед!

Решительным броском гвардейцы достигли вражеского опорного пункта, ворвались в траншеи. Но рукопашного боя не произошло, и вообще атака была проведена почти без потерь. После атаки в солдатских разговорах слышалось единое мнение: «Эту высоту взяли артиллеристы».

Фашисты готовили контратаку, рассчитывая провести ее в районе господствующей высоты. Надо было сорвать ее.

Во взаимодействии с 93-м гвардейским полком под командованием подполковника И.Чумакова наш 87-й полк теснил противника и дальше. Наступавшие впереди батальоны вышли на открытую местность. Лес «Редкий» теперь уже не противнику, а нам послужил для маскировки огневых средств и боевых порядков. Тем не менее гитлеровцы от контратаки не отказались. Они провели ее там, где нужда заставила, – на равнине, но по силе и эффекту это была контратака, способная в одно мгновение круто повернуть судьбу боя.

Контратаку отразить нелегко. В боевой обстановке она выглядит не так, как ее на учениях порой изображают: «противник» контратаку предпринял – наступающие ее отразили и пошли дальше. Будто фигуры на шахматной доске переставляют некоторые товарищи командиры! А ведь, не уделяя должного, первоочередного внимания психологическому воздействию контратаки, молодые командиры тем самым упрощают боевую учебу молодых солдат. Отражение контратаки – не просто очередной тактический ход, а испытание всех морально-физических сил.

В боевых условиях даже стойкие, обстрелянные солдаты подчас не выдерживают контратакующего противника. Особенно в открытом поле, когда цепи атакующих залегли под огнем и не успели мало-мальски окопаться, когда прямо на них идут вражеские танки, а вслед – автоматчики, непрерывно поливающие цели огнем.

Контратака, серьезно смутившая наших бывалых гвардейцев, явилась тогда именно такой. В открытом поле на нас двинулась вражеская пехота с танками – грозная силища.

Не выдержал этой контратаки находившийся на правом фланге батальон майора Н.Боронина – даже такой батальон, прославившийся мастерством, отвагой, стойкостью в минувших боях. Роты попятились, и я почувствовал, как слабеет огонь на фланге, сгибается правое крыло боевого порядка. Но помощи от командира полка не потребовалось: майор Н.Боронин уже сам с резервом батальона бросился к своим ротам.

Появление комбата в боевых порядках рот возымело благотворное действие. Солдаты любили этого храброго офицера, верили ему, как себе. И теперь он сказал им всего несколько слов, взялся, как и они, за автомат, за гранаты. С помощью подошедшего резерва комбат стал выправлять положение.

Принял решительные меры начальник артиллерии полка майор Стружанов: полковая батарея 76-мм орудий открыла по противнику огонь прямой наводкой. На правый фланг выдвинулся и наш полковой резерв, в том числе саперный взвод старшины Болдакова.

Времени на размышления было мало, но я все же попытался проанализировать: чем именно воспользовались немцы, так быстро нарастив силу контратаки, где и в чем нащупали они нашу слабинку? Эта контратака была для нас совершенно неожиданной, и она, кроме того, пришлась по уязвимому месту. Опыт боев с немцами мы уже имели, знали их уставные требования, и все же кое-что было нами упущено. На стыках боевых порядков достаточного усиления не предусмотрели – это раз. Ведение разведки на открытых флангах оставляло желать лучшего – это два. А хотя бы и двух наших просчетов немцам оказалось достаточно, чтобы построить на них свое тактическое преимущество… Что-то вроде этого бубнил я про себя, к чему, между прочим, чутко прислушивался стоявший рядом Бушмакин.

Связисты подали мне телефонную трубку, доложив: «Комдив».

Полковник В.М.Лазарев выразил неудовлетворение действиями полка. Чтобы не снижался темп наступления, он решил ввести в бой второй эшелон дивизии.

И когда я выслушал все в виноватом молчании, он тоже утихомирился, лишь напряженно дышал в трубку. Через минуту заговорил помягче, с горестными нотками в голосе:

– Упустить такие возможности! Ладно… Надо будет вам обеспечить на своем участке ввод второго эшелона дивизии.

В такой сложной обстановке необходимо было быстро принять решение, обеспечивающее успех дальнейших действий полка.

На своем КП мы в течение нескольких минут совещались – «военный совет» полка даже в столь нелегком положении остался верным творческому поиску. Бушмакин и другие офицеры поддержали мысль, что в данный момент придется решать две задачи: первая – Боронину совместно с противотанковым резервом и саперами отражать контратаку, как бы ни было тяжело; вторая – ввести в бой второй эшелон полка и продолжать наступать, во что бы то ни стало проникнуть вглубь и ударить контратакующему противнику во фланг – только так можно подсечь под корень его рвущуюся вперед лавину.

Вслед за решением – действия. Майор Н.Боронин силами своих подразделений с большими трудностями (да и с потерями) сдерживал вражескую контратаку. Другой наш батальон протиснулся вперед и сейчас же резко развернулся вправо, охватывая противника с фланга.