Текст книги "Кто помогал Гитлеру. Из воспоминаний советского посла"
Автор книги: Иван Майский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Как бы то ни было, но к началу июля вопрос о перечислении государств, гарантированных тремя великими державами, был урегулирован и теперь настала очередь для разрешения других трудностей, стоявших на пути к подписанию пакта. Важнейшей из них был вопрос о связи между пактом и подкрепляющей его военной конвенцией. Нельзя сказать, чтобы этот вопрос не затрагивался раньше, – нет, нет! Уже в течение июня о нем не раз упоминалось во время разговоров между советскими и англо-французскими представителями в Москве, а также между мной и Галифаксом в Лондоне Но все-таки в июне основные усилия сторон были сосредоточены на вопросе: называть или не называть государства, гарантированные большой тройкой.
В июле на первый план выдвинулся вопрос о связи между пактом и военной конвенцией. К тому были особые причины: атмосфера Европы страшно накалилась, война могла вспыхнуть в любой момент, и надо было возможно скорее и возможно точнее установить, какую помощь окажут друг другу три великие державы, если кто-либо из них будет вовлечен в войну с Германией. Во время переговоров с англо-французскими представителями в Москве не раз подчеркивалось, что пакт без военной конвенции – «пустая бумажка» и что в сложившейся обстановке военная конвенция важнее пакта. Однако и по этому вопросу наши партнеры с упрямой слепотой продолжали все ту же тактику саботажа, хотя у них самих под ногами начинала гореть почва.
Позиции сторон по вопросу о пакте и военной конвенции в основном сводились к следующему.
Советское правительство считало, что пакт и военная конвенция должны составлять единое целое, быть двумя частями одного и того же соглашения и одновременно входить в силу. Иными словами, без военной конвенции не могло быть и политического пакта. Эта точка зрения была ясно выражена уже в наших первых предложениях от 17 апреля, и мы последовательно проводили ее во всех наших разговорах с англичанами и французами как в Москве, так и в Лондоне и Париже. О причинах, кото рые заставляли нас строго придерживаться такого взгляда, говорилось уже раньше.
Напротив, английское и французское правительства считали, что пакт и военная конвенция – это два различных документа и что слишком тесно связывать их нецелесообразно. Почему? Когда в разговоре с Галифаксом 8 июня я впервые коснулся данного вопроса, британский министр иностранных дел сказал:
Но ведь требовать одновременного вступления в силу пакта и военной конвенции значило бы сильно затянуть подписание соглашения… Военная конвенция так быстро не вырабатывается… Всякая отсрочка была бы опасна для дела мира… Надо торопиться!
И Галифакс предложил сначала заключить пакт, а уже потом заняться военной конвенцией. Я с этим не согласился, но так как в тот момент нам важнее всего было договориться по вопросу о перечислении в пакте гарантированных государств, то проблема пакта и военной конвенции была отложена до более подходящего времени. В дальнейшем и англичане, и французы неизменно поддерживали точку зрения, изложенную Галифаксом в только что упомянутом разговоре, и при этом всегда повторяли:
Военная конвенция только задержит заключение пакта, а нам надо спешить, как можно больше спешить… Международная ситуация принимает такой грозный характер
Трудно представить себе более яркий пример двуличия и лицемерия!
В чем заключалась истинная причина такого поведения англичан и французов?
Она заключалась все в том же – в их неизменной приверженности к генеральной линии «кливденцев» и вытекающей отсюда неприязни к тройственному пакту взаимопомощи. Как раз в эти дни мне сообщили, что в начале июля между Чемберленом и его ближайшим другом министром авиации Киигсли Вудом произошел такой обмен мнениями:
– Что нового с переговорами о пакте? – спросил Кингсли Вуд.
Чемберлен раздраженно махнул рукой и ответил:
– Я все еще не потерял надежды, что мне удастся избежать подписания этого несчастного пакта.
Если таково было настроение главы правительства, то едва ли приходится удивляться нежеланию Галифакса и Даладье считать пакт и военную конвенцию единым целым.
Так как, однако, с начала июля Советское правительство категорически поставило вопрос о единстве пакта и военной конвенции, англичанам и французам волей-неволей пришлось заняться этим вопросом
12 июля Галифакс пригласил меня к себе и стал было вновь доказывать нецелесообразность одновременного введения в силу пакта и военной конвенции Однако я его сразу прервал и заявил, что на эту тему бесполезно спорить, так как Советское правительство ни в коем случае не подпишет пакта без конвенции. Галифакс спросил, чем объясняется наше упорство по данному пункту. В ответ я вкратце рассказал ему наш неудачный опыт с франко-советским пактом взаимопомощи. Советское правительство твердо решило, что ничего подобного не должно повториться теперь, тем более что времена сейчас гораздо более опасные, чем в 1935 году[45]45
Год подписания франко-советского пакта взаимопомощи.
[Закрыть].
Галифакс несколько мгновений молчал, погруженный в свои размышления, и потом, искоса взглянув на меня, многозначительно произнес
– Это значит, что вы нам не доверяете?..
Я пожал плечами и ответил:
– Три больших государства договариваются об очень важных вещах, здесь все должно быть точно и ясно, иначе могут возникнуть самые нежелательные недоразумения и конфликты.
В Москве Советское правительство настойчиво защищало концепцию единого соглашения с двумя частями и в целях выигрыша времени предложило начать переговоры о военной конвенции немедленно, не дожидаясь окончательной выработки пакта Политические переговоры могут продолжаться параллельно. Это предложение Галифаксу очень не понравилось, но советская сторона твердо стояла на позиции либо пакт и конвенция одновременно, либо никакого пакта. В результате уже в середине июля Галифакс дал Сиидсу директиву согласиться на единство пакта и конвенции, а также на досрочное начало переговоров о конвенции, предоставив послу право самому решить, когда следует сообщить об этом советской стороне. Сиидс, со своей стороны, протянул еще неделю и только на заседании 24 июля довел до сведения советского наркома, что британское правительство не возражает против немедленного открытия переговоров о военной конвенции. В качестве места для таких переговоров Советское правительство предложило Москву.
Таким образом, благодаря саботажу наших партнеров понадобилось еще три недели, для того чтобы урегулировать вопрос о связи между пактом и военной конвенцией.
Но это было еще не все Теперь, когда вопросы о по – именовании гарантированных государств и об единстве пакта и военной конвенции были разрешены, надо было преодолеть еще одну трудность дать более точное определение понятию агрессия Три великие державы обязывались приходить на помощь восьми другим странам в случае, если они станут жертвой агрессии, но как следовало понимать термин «агрессия»?
И вот начались бесконечные словопрения! Советское правительство по данному пункту занимало очень гибкую позицию Оно очень считалось с возражениями наших партнеров и нередко шло им на уступки, переделывая и перекраивая свои предложения, но все было тщетно. В любой советской формулировке подозрительный глаз Галифакса непременно открывал какое-либо слово, какую-либо запятую, которая вызывала у него отрицательную реакцию. Споры по поводу определения агрессии шли весь июль, продолжались в августе, не приводя ни к какому соглашению. Они так и не были закончены до краха тройных переговоров вообще.
Здесь я должен опять упомянуть о расхождениях, возникших между англичанами и французами в ходе переговоров. В телеграмме Сиидса от 22 июля имеется такой пункт:
«Личный взгляд французского посла сводится к тому, что определение косвенной агрессии, предложенное Молотовым, может быть принято, и он дал понять мне в частном порядке, что таково же и мнение французского правительства. Французскому послу все труднее под – держивать оппозицию правительства его величества к формуле Молотова»[46]46
См. «DBFP», Third Series, vol. VI, p. 450.
[Закрыть].
Одновременно, того же 22 июля, Галифакс телеграфировал Сиидсу:
«В Париже и Лондоне появились газетные сообщения о том, что французское правительство готово пойти на все уступки Молотову и тщетно пытается повлиять на правительство его величества в этом направлении. Вы можете сказать своему французскому коллеге, если он поднимет этот вопрос, что, по всем имеющимся у нас данным, утечка информации произошла из французского источника»[47]47
Ibid, p. 448.
[Закрыть].
Вопрос об источнике утечки имел второстепенное значение; гораздо важнее было то, что, чем дальше по вине Чемберлена затягивались переговоры, тем явственнее обнаруживались расхождения между Лондоном и Парижем.
Наблюдая изо дня в день поведение английской сто – роны во время дискуссий об определении агрессии, мы невольно задавались вопросом: может ли так поступать правительство, которое действительно хочет как можно скорее заключить тройственный пакт? И снова и снова вынуждены были отвечать-«нет, не может; очевидно, правительство Англии по-прежнему не хочет заключения пакта».
В июле произошло одно важное событие, которое еще больше сгустило наши сомнения в искренности наших британских партнеров: Около 20-го числа этого месяца встретились английский министр внешней торговли Хадсон и советник Геринга по экономическим вопросам Вольтат. Официально Вольтат прибыл в Лондон для участия в международной конференции по китобойному промыслу, но фактически его задачей было произвести зондаж о возможности широкого урегулирования отношений между Англией и Германией. В тот момент мы не знали всех подробностей переговоров Вольтата с английскими государственными деятелями Мы не знали, в частности (это выяснилось только по окончании войны), о беседах, которые Вольтат имел с Хорасом Вилсоном. В записи тогдашнего германского посла в Лондоне
Дирксена от 21 июля 1939 г. находим следующие данные о разговорах Вольтата с Хадсоном и Хорасом Вилсоном.
Хадсон через норвежского члена китобойной комиссии просил Вольтата зайти к нему; во время беседы с Вольтатом Хадсон развивал далеко идущие планы англо-германского сотрудничества в целях открытия новых и эксплуатации существующих мировых рынков, в частности, он заявлял, что Англия и Германия могли бы найти широкое применение своих сил в Китае, России и Британской империи; Хадсон считал необходимым разграничение сфер английских и германских интересов.
Затем по инициативе Хораса Вилсона Вольтат посетил и его. Две беседы Вольтата с главным внешнеполитическим советником Чемберлена Вилсоном носили более всесторонний характер. Вилсон заявил, что его целью является «широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам», в частности: а) заключение англо-германского пакта о ненападении,
б) заключение пакта о невмешательстве и распределении сфер влияния, в) ограничение вооружений на суше, на море и в воздухе, г) предоставление Германии возможности включиться в эксплуатацию колоний и д) взаимное финансовое содействие и проблемы международной торговли. Когда Вольтат спросил, могло ли германское правительство внести в порядок дня еще и другие вопросы, Вилсон ответил, что «фюреру нужно лишь взять лист чистой бумаги и перечислить на нем интересующие его вопросы; английское правительство было бы готово их обсудить». Вилсон просил, чтобы Гитлер назначил какое-либо полномочное лицо для ведения переговоров по всем вопросам, касающимся англо-германского сотрудничества.
Дирксен записывает также: «Сэр Гораций Вилсон определенно сказал г-ну Вольтату, что заключение пакта о ненападении (с Германией. —И.М.) дало бы Англии возможность освободиться от обязательства в отношении Польши»[48]48
См «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. II, стр. 70–77, А. М.Некрич, Политика английского империализма в Европе (октябрь 1938 —сентябрь 1939), Изд-во АН СССР, 1955, стр. 359–362, 365–369.
[Закрыть].
Вилсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом для того, чтобы убедиться в его согласии с той программой, которую он развернул перед Вольтатом, однако Вольтат уклонился от встречи с британским премьером.
Вот какие разговоры летом 1939 года за спиной у СССР вел Чемберлен с Германией! Если в конечном счете из них ничего не получилось, то это уже зависело от таких факторов, над которыми британский премьер был не властен. И после этого историки и политики Запада осмеливаются бросать камень в Советское правительство, обвиняя его в сговоре, чуть ли не в союзе с Германией за спиной у Англии и Франции! Если бы Советское правительство даже поступило так, то оно лишь платило бы западным «демократиям» их же монетой. На самом деле, как будет показано ниже (см. гл. «Дилемма Советского правительства»), ничего подобного не было. Повторяю, летом 1939 года нам еще не были известны детали секретных переговоров между Англией и гитлеровской Германией Однако и того, что в июле 1939 года просочилось в печать и политические круги, было совершенно достаточно для серьезного беспокойства. Как писали тогда газеты и как признал Чемберлен в своем парламентском заявлении 24 июля, между Хадсоном и Вольтатом шел разговор о расширении англогерманских торгово-финансовых отношений и о предоставлении Англией Германии на определенных условиях огромного займа в пределах 500–1000 млн. ф. ст. Коммерческая сделка подобного масштаба имела первоклассное политическое значение Если член британского правительства считает возможным обсуждать такой проект с крупным сановником гитлеровского государства, значит., Мы не делали отсюда слишком далеко идущих выводов, но, естественно, наше недоверие к истинным намерениям британского правительства, взращенное всем прошлым опытом, в частности опытом тройных переговоров, только возрастало.
25 июля Галифакс пригласил меня к себе и сообщил о достигнутом в Москве соглашении немедленно начать военные переговоры. Я уже знал об этом из телеграммы НКИД, полученной мной накануне, но тем не менее выразил большое удовлетворение по поводу слов министра иностранных дел. Меня, однако, тревожили некоторые сомнения, и я попытался сразу же проверить, насколько они основательны.
– Скажите, лорд Галифакс, – спросил я, – когда, по-вашему, смогут начаться эти переговоры?
Галифакс подумал, посмотрел на потолок, точно что-то соображая, и затем ответил:
– Нам надо дней семь – десять, для того чтобы проделать всю необходимую предварительную работу.
Это значило, что фактически переговоры начнутся едва ли раньше, чем через две недели. Итак, Галифакс не собирался торопиться
– А состав вашей делегации для ведения военных переговоров уже определен? – вновь спросил я.
– Нет, пока еще нет… Мы сделаем это в ближайшие дни, – сказал Галифакс и затем прибавил: —Мы считаем, что наиболее удобным местом для военных переговоров был бы Париж, но, поскольку Советское правительство пожелало вести переговоры в Москве, мы готовы встретиться в Москве.
Я ушел от Галифакса с чувством большой тревоги: старая игра продолжалась, а между тем международная ситуация все больше накалялась. Милитаризация Данцига шла усиленным темпом, и напряженность в польско-германских отношениях становилась почти нестерпимой. 21 июля германское министерство иностранных дел заявило, что Данциг должен быть возвращен Германии «без всяких условий». На это лидер польской армии маршал Рыдз-Смиглы ответил, что, если Германия вздумает решить судьбу Данцига в одностороннем порядке, Польша возьмется за оружие. Около этого же времени английский генерал Айронсайд посетил Варшаву и вел там переговоры с польским генеральным штабом. На Дальнем Востоке развертывались серьезные события китайско-японская война продолжалась уже два года, и конца ей не предвиделось; на Халхин-Голе шли бои между японскими агрессорами и советско-монгольскими войсками; японские империалисты вели бешеную кампанию против Англии в Китае, бомбили ее суда на Янцзы, организовывали враждебные ей демонстрации в китайских городах, угрожали смертью проживающим здесь британским гражданам. Все это вызывало огромную тревогу в Англии, и широкие массы, в частности рабочие, все настойчивее атаковали правительство за его саботаж в ведении тройных переговоров. По всей стране, из конца в конец, неслось громкое требование – «пакт с Советским Союзом немедленно!».
Чемберлену опять приходилось изворачиваться, и 31 июля в парламенте состоялись бурные дебаты по вопросам внешней политики. Лидер либералов Арчибальд Синклер резко критиковал политику Чемберлена и требовал посылки в Москву для завершения переговоров о пакте «человека самого высокого политического ранга». Представитель лейбористов Далтон предлагал поехать в Москву самому Галифаксу или пригласить члена Советского правительства в Лондон. Иден настаивал на срочной отправке в СССР политической миссии, возглавляемой человеком такого ранга, чтобы он мог сноситься непосредственно с Советским правительством. В том же духе выступали и многие другие ораторы.
Отбиваясь от нападок за саботаж переговоров, Чемберлен вздумал опереться на прецеденты прошлого. Он говорил, что переговоры об англо-японском союзе 1903 года продолжались полгода, переговоры об англо-французской Антанте 1904 года шли девять месяцев, переговоры об англо-русской Антанте 1907 года заняли пятнадцать месяцев… Вывод был ясен: нынешние переговоры с СССР идут всего только четыре с половиной месяца, чего же вы от меня хотите?[49]49
См. «Parliamentary Debates. House of Commons», vol. 350, col. 2023.
[Закрыть]. Трудно представить себе более яркий пример политического тупоумия, чем эти рассуждения британского премьера в обстановке уже почти начавшейся исторической бури.
Несмотря на возмущение широкой английской общественности, Чемберлен продолжал сохранять верность своей генеральной линии. Он все еще не терял надежды столкнуть Германию и СССР. О том ясно говорили все действия британского правительства даже в этот поздний час.
После беседы с Галифаксом 25 июля я сделал попытку повлиять на состав той военной делегации, которую Англия собиралась послать в СССР. Я думал: «Уж если в июне Галифакс не поехал в Москву, так пусть хоть сейчас главным представителем Англии будет какая-либо действительно крупная и активная военная фигура. Это было бы полезно для самих переговоров; это могло бы несколько охладить агрессивный пыл Гитлера; это явилось бы свидетельством серьезного отношения Англии к тройственному пакту, если в настроениях ее правящей верхушки хоть теперь, на самом пороге войны, произошли какие-либо изменения к лучшему».
Я обратился к Артуру Гринвуду, заместителю лидера лейбористской партии в парламенте, с которым у меня были добрые отношения, и просил его неофициально довести до сведения британского правительства, что советская сторона надеется увидеть во главе английской делегации очень видного военного, лучше всего генерала Горта, тогдашнего начальника британского генерального штаба. Мне точно известно, что Гринвуд исполнил мою просьбу. В ответ он получил письмо от Чемберлена (я сам его читал), в котором премьер сообщал, что правительство, к сожалению, не может послать Горта в Москву, так как-де сейчас он слишком нужен в Лондоне, но что вместо Горта делегацию возглавит человек, который будет вызывать необходимый «респект» со стороны Советского правительства.
И что же? 31 июля Чемберлен объявил в парламенте, что кабинет возложил руководство английской военной делегацией на сэра Реджинальда Планкета Эрнле Эрле Дрэкса. Признаюсь, имени его я до того ни разу не слыхал за все семь лет моей предшествующей работы в качестве советского посла в Лондоне. Да и неудивительно: оказалось, что сэр Реджинальд Планкет Дрэкс никакого оперативного отношения к английским вооруженным силам в то время не имел, но зато был близок ко двору и настроен по-чемберленовски. Даже при желании трудно было подыскать кандидатуру, более неподходящую для ведения переговоров с СССР, чем этот престарелый адмирал британского флота. Другие члены делегации (воздушный маршал Бэрнетт и генерал-майор Хейвуд) не возвышались над средним уровнем руководящего состава британских сухопутных сил.
Когда я узнал о составе английской делегации, я мог сделать только один вывод: «Все остается по-старому, саботаж тройственного пакта продолжается».
Французское правительство пошло по пути, проложенному его лондонскими коллегами: главой французской делегации был назначен корпусной генерал Ду – менк, членами – авиационный генерал Валэн и морской капитан Вийом. Здесь также не было ни одного человека, который мог бы с авторитетом говорить от имени всех вооруженных сил своей страны. В первых числах августа французская делегация прибыла в Лондон. Отсюда обе делегации вместе должны были отправиться в Москву. Я решил устроить для них завтрак. Как ни разочарован я был составом делегаций, долг дипломатической вежливости требовал от меня такого жеста. К тому же мне хотелось лично побеседовать с членами делегаций. Завтрак состоялся в зимнем саду посольства. Кроме английской и французской делегаций, присутствовали также наши военные работники (атташе по военным, воздушным и морским делам) и руководители торгпредства. Справа от меня в качестве старшего гостя сидел адмирал Дрэкс, высокий, худощавый, седой англичанин, со спокойными движениями и неторопливой речью. Когда все было съедено и подали кофе, между мной и Драксом произошел следующий разговор:
Я. Скажите, адмирал, когда вы отправляетесь в Москву?
Дрэкс. Это окончательно еще не решено, но в ближайшие дни.
Я. Вы, конечно, летите? Время не терпит, атмосфера в Европе накалена..
Дрэкс. О нет! Нас в обеих делегациях вместе с обслуживающим персоналом около 40 человек, большой багаж… На аэроплане лететь неудобно.
Я. Если самолет не подходит, может быть, вы отправитесь в Советский Союз на одном из ваших быстроходных крейсеров?.. Это было бы очень стильно и внушительно: военные делегации на военном корабле… Да и времени от Лондона до Ленинграда потребовалось бы немного.
Дрэкс (с кислой миной на лице). Нет, и крейсер не годится. Ведь если бы мы отправились на крейсере, это значило бы, что мы должны были бы выселить два десятка его офицеров из своих кают и занять их место… Зачем доставлять людям неудобства?.. Нет, нет! Мы не пойдем на крейсере…
Я. Но в таком случае вы, может быть, возьмете один из ваших быстроходных коммерческих пароходов?.. Повторяю, время горячее, вам надо возможно скорее быть в Москве!
Дрэкс (с явным нежеланием продолжать дальше этот разговор). Право, ничего не могу вам сказать… Организацией транспорта занимается министерство торговли… Все в его руках… Не знаю, как получится.
А получилось вот как: 5 августа военные делегации отплыли из Лондона на товаро-пассажирском пароходе «City of Exeter», делавшем 13 узлов в час, и только 10 августа прибыли, наконец, в Ленинград. Целых пять дней ушло на плавание в момент, когда на весах истории считались часы и даже минуты!..
Тогда я думал, что феноменальная медлительность с оформлением и поездкой делегаций в СССР является одним из проявлений того духа саботажа переговоров, с которым мы были слишком хорошо знакомы. Несомненно, в общем и целом, я был прав. Однако в настоящее время из опубликованных английским правительством дипломатических документов можно видеть, что в той неторопливости, с которой Дрэкс и его коллеги добирались до Москвы, был еще свой особый смысл. Я уже говорил, что, когда между сторонами произошло соглашение о немедленном открытии военных переговоров, выработка политического пакта не была вполне закончена: надо было еще разрешить вопрос об определении понятия «агрессия». Предполагалось, что политические и военные переговоры будут идти параллельно. И вот в письменной инструкции, данной министерством иностранных дел своей делегации для руководства во время московских переговоров, под п. 8 говорилось:
Так как в момент отправки военных делегаций из Лондона вопрос об определении агрессии все еще висел в воздухе, британское правительство считало, что с их поездкой нечего спешить.
Здесь еще раз вскрылось расхождение между Лондоном и Парижем. В телеграмме от 13 августа Сиидс просил Галифакса разрешить его недоумение.
«Письменные инструкции адмирала Дрэкса, – сообщал Сиидс из Москвы, – видимо, рассчитаны на то, чтобы военные переговоры шли медленно до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение по еще остающимся политическим вопросам… С другой стороны, инструкции французского генерала предписывают ему добиваться заключения военной конвенции как можно скорее. Ясно, что эти инструкции не совпадают с инструкциями, полученными адмиралом Драксом».
Да, конечно, тут было явное расхождение между Лондоном и Парижем. И не только между Лондоном и Парижем, но также (и это было особенно знаменательно) между британским правительством в Лондоне и его собственным послом в Москве. Как ни хорошо тренирован был Сиидс, даже он не выдержал, наконец, издевательства британского правительства над интересами европейской безопасности и самым элементарным здравым смыслом. В той же телеграмме Сиидс дальше писал:
«Я был бы вам благодарен за срочное разъяснение, ставит ли правительство его величества развитие военных переговоров сверх ни к чему не обязывающих общих мест в зависимость от предварительного урегулирования вопроса о «косвенной агрессии», Я глубоко сожалел бы, если бы таково было действительное решение правительства его величества, ибо все признаки ясно говорят о том, что советская военная миссия вполне серьезно хочет делать дело»[51]51
«DBFP», Third Series, vol VI, рр. 682–683.
[Закрыть].
Вот до чего доходила политическая близорукость тогдашних лидеров английской буржуазии! Вот до чего их доводило классовое ослепление!
* * *
На этом по существу кончаются мои личные воспоминания о тройных переговорах 1939 года, ибо после отъезда военных делегаций в СССР эти переговоры в Лондоне вообще прекратились. Центр тяжести переговоров, надевших теперь военный мундир, был перенесен в Москву, и непосредственного участия я в них не принимал. Однако я не могу просто поставить здесь точку. Логика всего повествования побуждает меня рассказать хотя бы вкратце о том, что же произошло в Москве и чем закончилась злосчастная история тройных переговоров. В этой части моего изложения мне придется пользоваться уже не моими собственными воспоминаниями, а тем, что я слышал от других достоверных свидетелей московских событий и что мне в дальнейшем удалось узнать из различных печатных и документальных источников.
