Текст книги "Свет маяка"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Брешет Гитлер!

Шуханов, вспомнив, что захватил из рюкзака кусочек ленинградского хлеба, завернутый в кальку, достал его и подал Никите Павловичу.

– Из Ленинграда, – сказал он. – Дневная норма рабочего. Двести пятьдесят граммов…

Иванов посмотрел, понюхал, попробовал на зуб и сплюнул:

– Да неужто его едят?

– Едят! Да ведь и такого нет.

Никита Павлович качал головой. А Шуханов все говорил и говорил о родном городе, о его людях, которые не покидают постов, работают на заводах, о голоде, ежедневных многократных бомбежках и артиллерийских обстрелах.

– Так-то, – тяжело вздохнул Иванов. – Трудно людям. – Помолчал. – Значит, ленинградец? Загляни-ка завтра. О Чащине я расспрошу, быть может, что и узнаю от людей… Наверное, узнаю… – Он поднялся, давая гостю понять, что на сегодня разговор окончен. – Закури на дорожку, – протянул кисет. – Завтра еще потолкуем.

Когда вышли из бани, на улице уже была ночь. Никита Павлович позвал Володю. Тот сразу появился.

– Проводи до гумна. Иди прямиком, – и к Шуханову:

– А завтра тот же человек подъедет. Бывайте здоровы, – и протянул широкую теплую ладонь.

Шуханов пожал ее. «Странный бородач, и чего вдруг прервал разговор?».

Лепов и Веселов вышли из риги. Они здорово перемерзли.

– Ну? – произнес Лепов.

– Порядок? – спросил Веселов.

– Ни черта пока не пойму, – сказал Шуханов.

– Завтра за мной приедет тот же мужик.

Всю дорогу шли молча.

На следующий день Иванов сам выехал к песчаным карьерам. Остановив Химеру в густом молодом ельнике, стал дожидаться и вскоре увидел шагавшего на лыжах человека. Присмотревшись, узнал вчерашнего гостя.

– Садись, подвезу.

Подождав, пока Шуханов устроится на дровнях, повернул на зимник, неширокую, в одну колею, лесную дорогу и, ударяя лошадь вожжой по впалому боку, спросил:

– Так тебя не Шухановым ли звать-то?.. Вот ведь ленивая, еле ноги передвигает. Ты вчера интересовался Чащиным. Так я разыскал его. В гости ждет. Поезжай, говорит, Иванов, доставь мне двоюродного братенника, Шуханова. Я тут же и собрался. Чащин у нас в почете. Сам понимаешь – со старостой шутки плохи. Чуть не так – и голову на плаху.

Шуханов не мог понять, что все это значит. Если провокация, то зачем бородачу самому было ехать в лес? А сдать его старосте он мог и вчера. Откуда ему известна его фамилия?

– Закури, – предложил Иванов. – Чего пригорюнился, чай, в гости к старосте едешь. На, держи, – протянул он кисет. – Если что, так ты говори, мол, двоюродный братенник Вениамина Платоновича.

Шуханов достал свой кисет с остатками махорки и протянул его.

Иванов взял щепотку, понюхал, понимающе прищелкнул языком:

– Добрый табачок. Давненько такого не курил. Может, кременчугский? Помню, как в старину торговцы выкрикивали: «Полукрупку-табачок любит псковский мужичок-волосатичек. А ну, давай подходи, закуривай!». Жаль маловато, на одну трубку только.

Шуханов смотрел на тощие бока лошади, на падающие снежинки и на душе у него было муторно. «Ну и бородач. Такого не поймешь».

– Почему вы, Никита Павлович, решили, что я Шуханов? – спросил он.

– Как – почему? От Чащина узнал. Начальство все знает.

– А если точнее?

– И еще у нас есть телефонная связь с Ленинградом. – Никита Павлович засмеялся. – Немцы нам ее установили. Как только ты вчера ушел, у меня в бане зазвонили. Беру трубку. «Не у вас ли, говорят, Шуханов со своим отрядом остановился? По всем псковским лесам ищем и нигде найти не можем». Поинтересовался: «Какой, спрашиваю, он с виду?» Мне обрисовали. Сейчас смотрю на тебя – все сходится. Не веришь? И правильно делаешь. Ну, а Асанова знаешь?

Заявление Иванова о телефонной связи насторожило Шуханова, но, услышав про Асанова, он вдруг сразу все понял: «Значит, нашей судьбой интересовался Андрей Дементьевич. По радио. Так вот почему так неожиданно бородач прервал разговор. Ему нужно было с кем-то посоветоваться».

И недоверие, которое питали друг к другу ехавшие по лесу два человека, окончательно рассеялось. Даже Химера, словно почуяв это, пошла резвее.

– Так вот о Чащине, – прервал молчание Никита Павлович. – Сам понимать должен, для чего нам потребовалось посадить старостой верного человека. У гитлеровцев свои планы, а у нас – свои. Им с нами, русскими, тягаться в хитрости – кишка тонка… Да… А насчет письма дочки Чащина ты правду говорил или придумал?

– Письма у меня нет, но Чащина у нас в отряде.

– И Шуханов рассказал, как попала Тося к ним, как привела их в песчаные карьеры. – Она нам говорила о вас, Никита Павлович, и о Карпове. Вот об отце все молчит. Думается, девушка не знает, что ее батя староста.

– Не знает, говоришь?.. Ну, теперь объясните. Так-то.

– Выходит, я сейчас встречу Карпова? – спросил Шуханов.

– Сейчас – нет, но повидаетесь. А вот одного знакомого представлю. Тут у нас радист появился. Фамилия Камов. Не припомнишь?

– Нет. Не помню.

– А он все толкует, что тебя знает. Может, и промашка.

Подъехали к дому. Никита Павлович повел гостя в баню.

– Так, говоришь, не знаешь Камова? – подошел к печке и вытащил топку. Перед изумленным Шухановым образовался лаз. – Прошу спуститься. Отдохнешь, закусишь и… Эй, старшина, принимай гостя!

– Есть принимать гостя!

Шуханов недоумевал.

А бородач продолжал:

– Чувствуй себя по-домашнему.

В подземелье, куда спустился Шуханов, горела небольшая керосиновая лампочка. На столе – крынка, тарелки, каравай хлеба, накрытый бумагой. За пишущей машинкой сидел кто-то в накинутом на плечи полушубке.

Он поднялся. Это встреча! Так вот о каком Камове говорил Иванов!

– Старшина! Захар Васильевич! Да как ты, милый мой, попал в это подземелье? По какому же морю приплыл в псковские леса?

Со старшиной первой статьи Захаром Камовым Петр Петрович возвращался в начале войны из Комсомольска-на-Амуре. Моряк спешил на свой корабль из отпуска.

И вот они, два случайных попутчика, вновь встретились. И где? В глубоком немецком тылу.

– Не приплыл, – невесело ответил Камов. – На вороных доставили. А вы-то какими судьбами? Судостроительных заводов тут вроде нет. А крейсеров и эскадренных миноносцев – подавно. Принимаю радиограмму, как услышал вашу фамилию – вот удивился. Неужели, думаю, мой попутчик, инженер Шуханов? – Камов вдруг стал серьезным. – Ну, что в Ленинграде? Очень плохо?

– Плохо, Захар! Люди умирают с голоду.

– Слышал. А знаете, что немцев под Москвой разгромили?

– Знаю, Захар! Помнишь, в поезде, мечтали о переломе на фронте? И вот – наконец. Дождались.

– Да… Раздевайтесь, здесь тепло, правда, немного сыровато. Ну и дела… Так вот тогда мне так и не довелось побывать на корабле. Немцы рвались в Таллин, пришлось морякам уходить на сухопутье, помогать братьям-армейцам. Прижали тогда нас гады к морю. Надо было уходить. Сквозь огонь прорывались в Кронштадт! Фашист бил с воздуха, с моря, с финского берега и с эстонского. Ну, а потом пару дней отдохнул в Кронштадте, в экипаже, и под Ленинград… На псковскую землю попал не по своей доброй воле. – Камов впервые засмеялся. – История приключилась. И смех и грех. Немцы такую полундру устроили, умру и то помнить буду! Я, как видите, покалечен основательно. Нога побита. Рука вышла из строя. Ребры поломаны. Добрые люди, можно сказать, вернули меня с того света… И живу. А дружки погибли.

…Их было пятеро – балтийцев, направленных во вражеский тыл. Задание – диверсионно-разведывательное. Зашли далеко от линии фронта. Началась пурга. Моряки сначала было потеряли ориентировку, но скоро разобрались: недалеко колхоз «Большая поляна», в котором разместился эсэсовский полк. Ребята подожгли цистерны с бензином, взорвали склад с боеприпасами. И, казалось, уже благополучно отошли, как вдруг столкнулись с автоматчиками. Началась перестрелка. Один за другим погибли товарищи. Камов остался один против сотни гитлеровцев. Опустел диск в автомате. Только пистолет за пазухой да гранаты по всем карманам. Прижался спиной к какой-то стене, обрадовался – нет полного окружения. Вьюга не прекращалась, снег слепил глаза. Фашисты кричали, предлагали сдаться. Шарахнул гранату, еще одну. Вроде удачно. Поднял руку, чтобы метнуть еще гранату, и в это время что-то обожгло ногу, упал, но швырнуть гранату все же успел. Две последние взял в здоровую руку, с трудом поднялся и побежал, чтобы подорваться в самой гуще фашистов. И потерял сознание… Очнулся в незнакомой обстановке. Открыл глаза и увидел женщину. Думал – сон. Нет. Услышал: «Проснулся. Значит, жить будешь».

– А дальше уже без героизма. – Камов помолчал. – Одним словом, выходила меня солдатская жинка – Людмила Дергачева. Рисковала жизнью, а не боялась. Прятала в подвале.

Когда Захар сам смог передвигаться, пришли партизаны, провели задворками к сараю. Там стояла лошадь, запряженная в дровни. Заложили моряка сеном и привезли без особых происшествий в лесной лагерь.

– Здесь на твердые ноги меня поставила Наталия Яковлевна Карпова. Вот женщина! Вы ее еще увидите. Поправился и оказался вот в этой подземной горнице… Вы помните, в поезде я вам рассказывал, что на корабле выполнял обязанности минера, но я научился еще работать на ключе, освоил специальность радиста и сигнальщика. Перед наступлением немецкой карательной экспедиции партизаны получили из Ленинграда две или три рации. Одну спрятали в этом подвале, сделали ее вроде запасной, а остальные увезли с собой. Так вот и стал я партизанским радистом. А еще мины готовлю и на машинке печатаю. Ведь первый принял радиограмму о вашем прибытии в Лесную республику… Вот и все, Петр Петрович. Переписываю сводки Совинформбюро. Вместе с Никитой Павловичем занимаемся сочинительством. Полюбуйтесь.

Камов передал Шуханову листок с отпечатанным в типографии текстом. Петр Петрович прочитал:

РУССКОЕ НАСЕЛЕНИЕ!

1. Кто будет захвачен в повреждении телефонных проводов или других военных приборов – подлежит расстрелу.

2. За хранение оружия военного, а также и охотничьего, амуниции всякого рода и радиоаппаратов – расстрел.

3. О людях, не принадлежащих к деревне или селу, а также о бывших красноармейцах, комиссарах должно быть немедленно донесено. Кто этого не сделает, будет расстрелян.

4. За поддержку и помощь партизанам виновные будут повешены.

5. Покидать место жительства воспрещается. Любой, встреченный на дороге или в лесах, расстреливается на месте.

6. За хождение ночью – расстрел.

Граждане! Суровая война требует строгих мер. Помогайте немецким войскам и вам будет хорошо жить.

Командующий германскими войсками.

Далее шел другой текст, отпечатанный на машинке, – партизанский ответ на распоряжение немецкого командующего.

СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ! ТОВАРИЩИ!

1. Гитлеровцы – заклятые враги, они грабят и разоряют нашу Родину, убивают ни в чем не повинных людей. Создавайте для фашистов невыносимые условия. Окружайте презрением и ненавистью!

2. Не давайте захватчикам ни грамма продуктов. Все прячьте и переправляйте партизанам.

3. Оказывайте гостеприимство и теплую встречу каждому человеку, борющемуся с ненавистным врагом.

4. Активней помогайте народным мстителям-партизанам. В вашей всеобщей поддержке черпаем мы свои силы.

5. Если в вашем селе расположилась немецкая часть или карательный отряд, если вы знаете, где находятся склады с оружием, боеприпасами и другой техникой, обо всем этом сообщайте партизанам.

6. На каждое действие врага отвечайте противодействием.

Смерть фашистским захватчикам!

ПАРТИЗАНСКИЙ ШТАБ.

Шуханов отложил листовку и присел на скамейку.

– Конечно, сами понимаете, не по мне эта работа, – с грустью произнес моряк. – Мне бы воевать. Злости у меня хоть отбавляй, а силенок маловато. Как на автомобиле с испорченным сцеплением – мотор ревет, а колеса не крутятся. Сколько ни жми на стартер, сколько ни газуй, все равно машина с места не сдвинется… Ничего не поделаешь, приходится мириться… Карпов говорит, что листовки – тоже оружие. Вот я и печатаю, а Володя со своими приятелями расклеивает. Народ читает…

Камов помолчал.

– А у нас ничего. Тут Чащин староста, – широкое лицо старшины расплылось в улыбке. – У него прочная связь с немецким гарнизоном, что в соседней деревне разместился. Поживете, сами все узнаете…

– Карпов часто бывает в Каменке? – поинтересовался Шуханов.

– Я его редко вижу. Человек он замечательный. И заместители у него – что надо. Одна Заречная Анастасия Егоровна чего стоит. Вторым заместителем у него Печников Федор Сергеевич. До войны председателем райисполкома был… А уж Александр Иванович – настоящий вожак. И жена под стать ему.

– Тоже здесь?

– Врачом в партизанском лагере. Меня вот вылечила.

Жалел Шуханов, что не удалось встретиться с Карповым. Ночью Сащенко отвез его в лес. Иванов положил в дровни мешок картошки, тщательно завернув его в тулуп, чтобы морозом не прихватило, половину бараньей тушки, несколько буханок хлеба, насыпал соли в бумажный кулек. Прощаясь, сказал:

– Как появится Александр Иванович, вмиг дам знать. А пока будьте там – место надежное.

Кусочек блокадного хлеба

Шуханов отозвал Тосю в сторону от землянки.

– Позвал тебя, чтобы сообщить, что отца твоего мы разыскали, – сказал Шуханов.

Тося смотрела на командира настороженно, испуганно.

– Он в Каменке?

– Работает.

– Работает? – переспросила Тося. – Правда, что он староста?

«Значит, знала, но боялась сказать».

Тося побледнела, ресницы замигали часто-часто.

– А я не верила, думала – сначала разузнаю, а потом уж…

– Твой отец честный человек.

Тося заплакала. Шуханов растерялся.

– Ты лучше послушай, а слезы вытри. – И рассказал все, что узнал от Иванова.

– Я ему верила… Не мог батя продаться. Не мог…

– Можешь перейти жить к отцу или тетке.

– Ой, что вы, товарищ командир! Из отряда я никуда не уйду!

– Теперь мы к немцам вхожи, – произнес неведомо откуда появившийся Лепов. – Хотя папаня твой – фальшивый староста, но все же, – он засмеялся.

– Легко тебе хихикать, – сквозь слезы проговорила Тося.

Шуханов обрадовался приходу Лепова.

– Оставляю вас. У меня дела. – И пошагал к черному зеву подземелья. Шуханов спешил поделиться с товарищами приятными новостями.

* * *

После ужина Никита Павлович послал Володю за Чащиным и Сащенко, а сам достал из тайничка сложенную в трубочку школьную тетрадь, расправил и, положив на край стола, стал читать. К нему подсела жена.

– Что-то начало не совсем гладко, Праша.

– А ты не мудри, толкуй, как думаешь, – посоветовала Прасковья Наумовна. – Если слово от души – завсегда все поймут.

Около дома послышались шаги. Иванов сунул тетрадь в карман. В раскрытую дверь вместе с клубами морозного воздуха вошли Чащин и Володя.

– Дядю Прохора тетка Авдотья не пустила, заставила щепать лучинку на растопку, – доложил Володя.

Прасковья Наумовна налила Чащину чаю. Присев к столу, Вениамин Платонович слушал рассказ кума о встрече с Шухановым.

Вот уже несколько дней Никита Павлович с Чащиным сочиняли письмо жителям Ленинграда. Решено передать это письмо Карпову, пусть подпишутся и другие.

Иванов прочитал, спросил:

– Ну, как?

– Ох-о-о, – вздохнула Прасковья Наумовна. Не могла она забыть тот кусочек хлеба, что показывал ленинградец. – Словами да сочувствием сыт не будешь. Хлебушка бы послать да еще кой-чего.

– Верно, кума, – поддержал Чащин.

– Рады бы. Да ведь разве пошлешь, – отозвался Никита Павлович.

– А почему бы и нет? – опять проговорил Чащин.

– Посылали ведь наши земляки тогда, в восемнадцатом.

Никита Павлович как бы размышлял вслух:

– Время было другое, и враг не так лютовал. Как теперь проедешь через фронт?

– Конечно, время ноне другое, – согласился Чащин.

– Но если как следует взяться…

Решили посоветоваться с Карповым. Письмо так и не дописали.

* * *

Карпов сидел на пороге предбанника и рассказывал своему другу новости. Появлялся он редко, но всегда с новостями.

– Помнишь, Павлыч, как уходили мы от карателей генерала Креймана? Нас не больше тысячи тогда было, а сейчас… Сколько, думаешь, теперь нас?

– Ну, тысячи полторы.

– Бери выше, Павлыч. Много, много больше. Креймана отозвали выручать разгромленные под Москвой войска… Это, конечно, наше счастье, а то бы еще помучили нас… Тут мы генеральский отчет перехватили. Крейман доносит своему начальству: «Если во время наступления не удалось захватить основные силы партизан, то это объясняется их превосходной системой связи, благодаря которой об операции было известно уже накануне нашего наступления». Понятно? Тут, Никита Павлович, похвала в твой адрес. Да, именно в твой. Волков и Оленев просили передать тебе сердечную благодарность. Спасибо и Михайлову, и Чащину, и Варе Петровой, и попу Филимону, и всем, кого мы послали «работать» к немцам. Так что на ус мотай и не зазнавайся, товарищ Иванов.

Карпов был в отличном настроении. Он сообщил, что партизаны восстанавливают в деревнях Лесной республики Советскую власть.

– В ближайшее время преподнесем немцам такую «пилюлю» – подавятся.

Что это за пилюля, Карпов не пояснил, а спрашивать Никита Павлович не решился. «Раз сам не говорит, значит, не положено».

– А что у тебя нового?

Иванов рассказал о встрече с Шухановым.

– Слышал, слышал. Значит, живы и здоровы. Прибыли как нельзя кстати. Народ хочет помочь жителям Ленинграда. Думаем послать продовольствие.

Никита Павлович удивился. «Вот тебе и раз. Мы только прикидываем, а люди уже дело делают».

– Вчера мы тоже об этом судили-рядили. – Он помедлил. – Письмо сочиняли, а Праша и говорит: «Хлеба бы послать».

– Золотая у тебя жена, Павлыч! Мысль благородная. Уверен, все поддержат! Пошлем по деревням агитаторов. Главное, чтобы гитлеровцы не пронюхали. – Александр Иванович помолчал и вдруг засмеялся: – Значит, у вас идею перехватили? Радоваться надо! По-моему, так! А?

– Да уж конечно.

– Вот и хорошо! Ленинградцы пойдут вместе с нами по деревням! Им есть что рассказать! Шуханова пригласи к вечеру, обо всем потолкуем с ним… А сейчас я в Митровскую. Людей в школе собралось много.

– Сходи, сходи, – одобрил Никита Павлович. – Я был там. Сердце кровью обливается…

Карательная экспедиция Креймана сожгла до тла тридцать деревень, уничтожила пятьсот домов, хозяева которых показались им подозрительными. Жгли, грабили, вешали, насиловали. Тысячи женщин, детей и стариков остались без крова. Партизаны разместили их в свободных избах, школах. Туда-то и спешил Карпов.

* * *

Под вечер Сащенко привез Шуханова. Никита Павлович проводил его в горницу к Камову.

– Захарушка, принимай!

– Есть принимать, – отозвался моряк.

В полумраке появился Карпов.

– Приятно познакомиться, – протянул он руку, – Карпов Александр Иванович.

– Шуханов Петр Петрович.

Обнялись и по старому русскому обычаю троекратно поцеловались.

Карпов снял шапку, полушубок. В сером свитере из грубой шерсти, стеганых брюках и валенках он походил не то на лесоруба, не то на колхозника, вернувшегося с работы.

– Слышал, добирались с приключениями? – спросил Карпов. – Не удивительно. Прибыли вы как раз в момент наступления дивизии Креймана. Мы узнали о вас лишь несколько дней назад. Все время беспокоились. Да, каратели здесь походили. До сих пор гарью пахнет. Сегодня весь день провел в школе. Там собрались погорельцы. Тяжко смотреть, особенно на ребятишек: оборванные, голодные. – Карпов присел к столу и, ударив кулаком по колену, произнес: – Так бегут фрицы из-под Москвы! Бегут! Ну, и мы не сидим сложа руки. Оружия вот не хватает. Ничего, у фрицев возьмем. Они уже крепко чувствуют на своей спине мужицкую дубину. – Взял со стола листовку, пробежал ее глазами, спросил Камова: – Не залеживаются?

– Где там. Володе только подавай. У него целая армия помощников.

– Эх, как нам нужна печатная машина! – сокрушенно произнес Карпов. – А ведь уже в руках держали. – И Карпов рассказал о печатнике районной типографии Филатове и его друзьях, готовивших похищение печатной машины из районной типографии.

– Задумали мы тут отобрать у немцев печатную машину. Все было на мази, да фрицы пронюхали, Филатову пришлось бежать. А шрифт все же успел вынести. – Карпов помолчал. – Вот спасибо, Камов выручает. Да, а вы ведь знакомы! – вспомнил Карпов. – Захар как услышал вашу фамилию, говорит: знаю Шуханова, только вроде тот инженер-кораблестроитель… Очень мы за вас беспокоились…

Шуханов не сводил глаз с Карпова. «А я тебя представлял не таким. И внешность как будто „маловыразительная“, и бородку, видно, недавно начал отращивать, клокастая она какая-то. Но зато вот глаза… Такие не забудешь».

– С вами, Александр Иванович, я в Ленинграде познакомился, – Шуханов улыбался. – Да, да.

– Запамятовал. Когда же?

– Заочно… Журналист Антон Захарович Лукин познакомил. Он и о вас, и о других товарищах, оставшихся в тылу, рассказывал. Если, говорит, встретите, передайте сердечный привет.

– Жив курилка! Хороший газетчик, принципиальный. Хотя крови он мне попортил. Однажды так распушил меня – страшно вспомнить! Сергей Миронович на беседу вызывал. А написал все правильно… Жаль, больной он, язва у него. Сейчас в Ленинграде и здоровые умирают. Как он там?

– Держится…

Шуханов достал из кармана пакетик, показал Карпову видавший виды кусочек хлеба.

– Дневная норма рабочего, – тихо сказал он.

Александр Иванович бережно взял грязноватый ломтик, на руке прикинул его вес, понюхал, еще раз посмотрел и передал Камову.

– Д-а-а-а. – Карпов поднялся. – Надо как можно быстрее послать в Ленинград продовольствие.

– Каким образом?

– Сами еще не знаем, – признался Карпов. – Колхозники предлагают обоз снарядить… Хочу с вами посоветоваться.

Шуханов с восхищением смотрел на Карпова.

– Нам, Петр Петрович, нужны агитаторы, – продолжал Карпов. – Ваших людей пошлем по деревням. Рискованно, конечно, но необходимо! Пускай расскажут о героях Большой земли и, главное – о Ленинграде. Люди хотят знать правду и лучше всего, если они узнают ее от очевидцев. У вас только один кусочек этого хлеба?

– Да. Моя последняя дневная норма.

– Таким бы «первоисточником» снабдить каждого агитатора! Впрочем, и простые слова дойдут.

– Вся наша группа поступает в полное ваше распоряжение, Александр Иванович.

– Завтра же отправимся в села, чтобы отправить ленинградцам обоз не позже, чем через неделю.