Текст книги "Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1"

Автор книги: Иван Путилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

XII

В правдивости ее показания я не усомнился ни на одно мгновение.

Она была бы совершенно невинна, если бы не вино. В нем оказалась большая порция опиума, о котором она почти знала.

Жаль девушку, а ничего не поделаешь. Если бы того найти!

Я плохо спал эту ночь и на утро тотчас вызвал Ж., приказав ему идти с обыском на квартиру Соньки, опросить там ее подругу Машу и потом с нею по всему городу искать настоящего убийцу. Хоть год искать, а найти!

Соньку-гусара препроводили к следователю и заключили в тюрьму.

Конец нити уже был найден.

Ж. энергично взялся за дело...

XIII

Он пришел на квартиру Соньки-гусара, спросил ее комнату и сделал самый тщательный обыск, но ничего обличающего ее не отыскал. На комодике лежала книжка «Вестника Европы» за август месяц, совершенно свежая, неразрезанная, которую он и захватил с собою.

После этого он дождался Машу.

Это была красивая, полная, маленького роста брюнетка.

Увидев его в своей комнате, она с недоумением остановилась на пороге комнатки.

Ж. встал ей навстречу и дружески заговорил:

– А я вас добрый час как поджидаю. С работы?

– С работы. А на что я вам? Кто вы?

– Я? – Ж. назвал себя, свое звание и быстро продолжал: – Я от вашей подруги, Софьи...

– Ее арестовали?

Он кивнул.

Маша хлопнула по бедрам руками.

– Вот! Я ей говорила!

– Вам жалко ее?

– Еще бы...

Она тяжело опустилась на стул.

Ж. встал перед ней.

– Тогда помогите ей выпутаться из беды.

– Помогите мне найти настоящего виновника. Вы его видали у нее. В лицо его узнать можете? Ну, вот! Станем мы с вами дежурить подле всех министерств, станем искать на улицах, в клубах, в театрах. Везде! Согласны?

Она быстро кивнула головой и вскочила.

– О, я его узнаю сразу! – воскликнула она.

– И отлично! А когда мы его возьмем, Софья будет сразу свободна.

– Ах, она ни в чем не виновна, – с убеждением сказала Маша.

– Я тоже думаю, – ответил Ж. и прибавил: – Только об этом никому!

– О, понятно.

– Вы можете на время оставить магазин? Мы вам заплатим. Она согласилась.

– Хоть поругаюсь, а брошу. Мне Соня всего дороже!

– Значит, с завтрашнего дня и начнем, – решил Ж. и ушел.

XIV

Я назначил Маше жалованье за все дни поисков, чтобы она имела возможность на время оставить всякую другую работу, и Ж. тотчас начал с ней свои исканья.

Утром они дежурили у Министерства путей сообщения, в 5 часов были у Министерства государственных имуществ, а потом у контроля. А так как в один какой-либо день он мог и не прийти-, то они снова и снова повторяли свои дежурства у всех министерств, у всех управлений, у всех контор и банкирских домов. Днем они заходили в маленькие рестораны, к Доминику, в кофейни; вечером были в театре или в клубе, и каждый день возвращались обратно ни с чем.

– Нет его! – с досадою говорила Маша. – Верно, уехал!

Но мы не теряли надежды. В Петербурге не так легко найти человека, который к тому же знает Машу в лицо и, быть может, не раз уже скрывался при ее приближении, но что он будет найден, в этом не сомневались ни я, ни Ж.

И наши расчеты оправдались.

Однажды, когда они проходили мимо Доминика, Маша вдруг порывисто сжала руку Ж. и, задыхаясь, сказала:

– Он!

Словно огнем обожгло Ж. Он встрепенулся.

– Где? Вон идет с портфелем?

Ж. потащил ее за указанным господином.

Они перегнали его.

– Нет, – упавшим голосом сказала Маша, – это не он. Есть какое-то сходство. Глаза, нос, но у того была борода; такая заметная!..

Ж., у которого сначала упало сердце, теперь только улыбнулся и сказал Маше:

– Ну, теперь можешь идти домой и меня оставить.

Лицо Маши выразило удивление.

– Не бойся! Я знаю, что говорю. Иди! – сказал ласково Ж.

Маша молча повиновалась.

Ж. засунул руки в карманы и медленно пошел за намеченным господином.

Тот шел в хорошем пальто, в хорошей шляпе, с портфелем под мышкой.

Он шел тихо, низко опустив голову, видимо, не замечая окружающих.

Ж. раза два перегнал его и заглянул ему в лицо.

Это был мужчина лет 36, с усталым, грустным лицом. Глубокая складка лежала между его бровями, служа как бы продолжением красивого, тонкого носа. У него был гладко выбритый подбородок, маленькие баки и короткие усы рыжеватого оттенка.

Ж. следовал за ним неотступно.

Господин дошел до Морской, свернул в нее и, пройдя до Гороховой, скрылся в подъезде страхового общества. Ж. потер от удовольствия руки.

Служит ли он тут, зашел ли по делу страхования, во всяком случае он теперь от него уже не скроется.

Он перешел улицу и подошел к стоящему у дверей швейцару.

– Скажите, пожалуйста, – спросил он, доставая 20 копеек, – ведь этот господин, с усами и баками, у вас служит?

Швейцар взял монету.

– Господин Синев?

– Да.

– У нас, инспектором.

– Благодарю вас. Большое жалованье?

Швейцар ухмыльнулся.

– Для двоих хватит. Тысячи четыре наберется.

– Как для двоих? – спросил Ж.

– Потому как они недавно женились, – объяснил швейцар.

– А! Благодарю вас! – сказал Ж. и отошел от подъезда, направляясь в портерную.

Там он сел у окошка, спросил пива и стал внимательно следить за всеми выходившими из дверей.

Тогда еще не было адрес-календарей.

В половине пятого Синев вышел из подъезда и пошел по Гороховой.

Ж. уже следовал за ним.

Синев взял извозчика.

Ж. тотчас взял другого и поехал за ним следом.

Они приехали на Серпуховскую улицу, и Синев вошел в подъезд красивого, единственного в то время каменного дома.

– Теперь не уйдешь! – радостно сказал себе Ж. и тотчас явился ко мне с докладом.

Я выслушал его и задумался: взять по одному, да и то такому неверному указанию Соньки, видимо, состоятельного и интеллигентного господина – поступок довольно рискованный.

Я предложил Ж. как-никак сперва удостовериться, тот ли этот самый, который подкупил Соньку-гусара, и если это он, то найти улики. Потом мы сообща составили план первых действий, я отпустил Ж. и стал ждать результатов.

XV

В тот же вечер Ж., не гримированный, но в старом, изношенном костюме, сидел в портерной того дома, в котором жил Синев.

В то время в Петербурге было портерных столько, сколько теперь аптекарских магазинов.

Ж. сел подле самой стойки и вступил в беседу с приказчиком, спрашивая, не знает ли он, где господа лакея ищут.

– Потому как я по этой должности без малого всю жизнь и теперь без места.

– Нет, милый человек, таких у нас нету, – ответил приказчик.

Ж. удивился.

– Такой огромнейший дом и с парадом, а господ нету!

– Купцы у нас тут живут, контора еще, а из настоящих господ один Синев, Яков Степанович. Так им лакея не нужно.

– Есть?

– Не есть, а не для чего. Сами молодые, год как повенчаны, знакомых никого и со всем у них одна прислуга справляется. Такая шельма! Анюткой звать. У нас завсегда с одним фельдфебелем прохлаждается, когда господ ежели нет.

– А поди никогда ввечеру не сидят? Господское житье я знаю...

– Тут не так, – отвечал словоохотливый приказчик, – промеж ними быдто есть что-то. Анютка сказывала, что иногда ужасно даже! То, говорит, целуются, то плачут. Однова она хотела за окно выброситься, в другой – он чуть не зарезался.

– Что ж это с ним?

Приказчик пожал плечами. Сидевшая в углу с мастеровым какая-то женщина вдруг обернулась.

– Это ты про Синевых? – спросила она приказчика.

Тот кивнул.

– Про их балакаю.

Женщина внезапно оживилась и, поправив на голове платок, заговорила.

– Про этих господ ты у меня спроси. Я у их завсегда белье стираю и всю-то их жизнь – во как знаю! С чего они живут так...

Ж. тотчас поднялся и подошел к прачке. Протянув прачке, а потом мастеровому руку, он сказал:

– Позвольте познакомиться. Прокофий Степанов, по лакейской должности. – И, садясь подле их стола, прибавил: – Очень люблю, когда про господ рассказывают. Дай-ка нам, почтенный, две пары! – приказал он приказчику.

Прачка осталась очень довольна. Когда подали раскрытые бутылки, она и мастеровой чокнулись с Ж., и она тотчас заговорила:

– Господа-то эти душевные очень, да вот поди – не повезло! Барин-то в ей души не чает, и она в ем, и деньги у них, потому у барина хорошее место, а в доме ужасти что.

– Из чего ж промеж ими такая контрибуция? – спросил Ж. Прачка нагнулась к нему и понизила голос до шепота.

– Видите ли, она-то до свадьбы не соблюла себя. Он и обижается. Где да с кем? А она плакать да на коленки. А он хвать ее! Бьет, а потом сам на коленки и ноги целовать. Тут обнимутся и оба плакать. Я это однаво в 3 часа проснулась, в прачешную идтить. Анютка спит что мертвая, а там плач и голоса... Я и подойди. Аж жутко стало. Он говорит: я тебя убью! А она говорит так-то тихо: убей – и тишина вдруг, а потом как он заплачет... Анютка сказывает – и часа бы не прожила, кабы не доход...

Ж. налил в стаканы пива, чокнулся и спросил:

– А из себя красивые?

– И не говорите! Прямо парочка. Она-то такая стройненькая да высокенькая, что твоя березка. Волоса густые да длинные. Брови что угольком выведены, и всегда сурьезная. Нет чтобы улыбнуться...

– А сам?

– Тоже видный мужчина. Высокий, статный. Поначалу, как с бородой был, так еще был красивее.

– Сбрил, что ли? – спросил Ж.

– Совсем! Сказывал шутя, что барыня не любит. Борода-то из русого волоса, большая была такая...

– Ну, прощенья просим! – поднялся Ж.

– Что ж, уж идете?

– Я еще забреду. Тут на Клинском живу, – отвечал Ж., – а сейчас мне надо насчет места наведаться.

– Ну, спасибо за угощение.

– Не на чем!

Молчавший все время мастеровой вынул изо рта трубку и сказал:

– Теперь ужо за нами!

– Пустяки, – отвечал Ж. и, простившись за руку с приказчиком, вышел.

– Обходительный мужчина, – сказала прачка, – приятно и в компании посидеть.

А обходительный мужчина забежал домой, переоделся и через полчаса уже был у меня.

– Убийцы найдены! – сказал он и рассказал все вышеописанное.

XVI

С этих пор не проходило вечера, чтобы Ж. не распил в портерной на Серпуховской 6, 8, а то 12 бутылок пива в дружеской компании за беседой.

Он успел, кроме прачки, познакомиться и с обоими дворниками, и с Анюткою, и даже с ее фельдфебелем, и все они не могли нахвалиться своим новым приятелем.

Анютка успела рассказать Ж. много интересного и нового.

Они однажды после крупной ссоры словно помирились и все целовались. Потом собрались ехать к тетке на дачу, в Лугу. Уехали, а на другое утро барыня одна вернулась. Бледная, чуть живая, и сразу в постель легла.

– Я думала, что барин, может, бросил ее, потому что никогда не было, чтобы они разлучились. А тут и ночь прошла, а его нет. Только рано утром звонок. Я отперла и даже закричала. И барин, и не он! Бороду-то всю напрочь сбрил и усы окарнал. «Что это вы? – говорю, а он смеется: «Теперь барыня, – говорит, – довольна будет. Она мою бороду не любила!» Прошел к ней, и стали они что-то шептаться. Мирились, верно.

Ж. кивнул ей головою и сказал, подмигивая на фельдфебеля:

– А вы небось не прочь, кабы они и недельку у тетки пожили? Праздничек бы справили.

Анютка засмеялась.

– Мы и то привыкли. Как есть на Спаса было. Мы это к Преображению ходили, а потом в Зоологию.

– Выходит, из-за бороды и мир? – снова спросил Ж.

– Какой! – отмахнулась Анютка. – Теперь еще хуже. Барыня все плачет, ночью не спит. Барин туча тучей. Ровно схоронили кого.

Ж. больше спрашивать было не о чем. Убийцы были найдены. Я уже со спокойной совестью поручил ему арестовать обоих и доставить в сыскное.

На другой день он дождался, когда Синев уехал на службу, и уже в своем обыкновенном костюме поднялся по парадной лестнице и позвонил у двери, на которой была прибита медная дощечка с надписью: «Яков Степанович Синев».

XVII

Анютка открыла дверь и с удивлением взглянула на Ж.

– Вы за мною?

– Нет, душечка, – спокойно ответил ей Ж. – проводите меня к вашей барыне.

Анюта удивленно вытаращила глаза.

– К барыне?

– Ну да! Возьми пальто! – И Ж., кинув изумленной Анютке пальто, смело вошел в комнаты.

Через кокетливо убранную гостиную он прошел в столовую. Там у окошка сидела Марья Ивановна Синева с задумчиво склоненной головой.

При входе Ж. она подняла голову и удивленно, испуганно взглянула на него.

Анютка остановилась в дверях.

Ж. приблизился к Синевой, поклонился ей и тихо сказал:

– Я – агент сыскной полиции и пришел арестовать вас по делу об убийстве Кузнецова.

Она приподнялась, в немом ужасе вытянула руки и бессильно опустилась на стул.

Анютка вскрикнула и убежала.

Ж. с чувством сожаления взял руки Синевой и слегка встряхнул ее.

– Не пугайтесь! Это должно было случиться. Ваш муж арестован тоже!

Эти слова словно возвратили ее к жизни. Она вдруг выпрямилась.

– Он невинен! – закричала она. – Это я, я одна все сделала!

– Поедемте и там вы все расскажете...

Она покорно встала.

Он помог ей одеться, вышел с нею и запер квартиру, спрятав ключ в карман.

У подъезда стояла уже толпа, и в середине ее Анютка что-то рассказывала, оживленно жестикулируя.

Ж. взглянул в ее сторону и коварно улыбнулся.

Дворник, по его приказанию, привел извозчика.

Он усадил Синеву, сел подле нее, и через 20 минут я уже принимал ее в своем кабинете, а Ж. тотчас пошел в страховое общество и попросил немедленно вызвать Якова Степановича Синева.

Словно предчувствуя недоброе, тот вышел взволнованный и бледный.

– Что вам нужно?

– Меня послала за вами ваша супруга, – ответил Ж., – она зовет вас немедленно.

– Куда? Что с ней? – Синев побелел как бумага.

– Я вам все расскажу по дороге. Едем! – настойчиво повторил Ж.

Синев кивнул головой, скрылся и через минуту вернулся со шляпой в руке.

– Я готов!

Ж. вышел с ним и крепко взял его под руку.

– Куда вы меня ведете? – спросил он.

– Два шага отсюда. В сыскное отделение, – отвечал Ж. – Там ваша супруга.

Синев опустил голову...

Ж. передал мне Синева, а я тотчас послал его на Серпуховскую собрать улики, если такие найдутся.

Когда он вошел в портерную, она была набита народом и все жадно слушали в сотый раз повторяемый рассказ Анютки.

– Отворяю, этто, я дверь, и вдруг он!.. – произнесла она и замолкла с раскрытым ртом.

Все оглянулись.

На пороге портерной стоял этот он, Ж.

– Ну-с, Анна Васильевна, – шутливо произнес он, – пройдемте-ка с вами в квартиру да прихватим дворников и понятых.

Анютка вышла из оцепенения и покорно пошла за агентом.

У дверей квартиры стояли уже околоточный, дворники и понятые.

Ж. вошел в квартиру и велел Анютке показать барынины платья.

Их было восемь. Ж. пересмотрел их и тотчас отделил одно, подол которого оказался залитым стеарином.

Он свернул это платье и составил протокол осмотра.

Потом, обратившись к Анютке, сказал ей:

– Ну, Анна Васильевна, а вы собирайте ваши пожиточки и переселяйтесь отсюда. Вы проследите, – обратился он к околоточному, – а потом закройте и опечатайте квартиру!

XVIII

Дело об убийстве Кузнецова разбиралось в феврале следующего года.

На скамье подсудимых сидели: Синев, бледный, исхудавший, с окладистой русой бородой; жена его, походившая на прекрасную восковую фигуру, страшную в своей апатичной покорности; и похудевшая Сонька-гусар.

Присяжные заседатели услыхали тяжелую семейную драму, драму двух любящих существ.

Синев женился на Марье Ивановне Крапивиной по любви, на которую она отвечала ему взаимностью.

И с первой же ночи началась их казнь.

Синев узнал страшное прошлое своей жены.

Она была бедная сирота, окончила Николаевский институт и сразу поступила гувернанткой к девочке у вдовца.

Вдовец совершил над ней насилие, потом отказал ей от места.

Синев слушал эту повесть, испытывал и безумную ревность, и жгучее сострадание.

Кто? Но она не говорила.

Между ними настал ад. Он бил ее, а потом вымаливал прощение. Он заставлял ее повторять историю ее несчастья, останавливаясь на самых оскорбительных подробностях, и потом обзывал ее самыми обидными именами.

Наконец он вырвал у нее имя, узнал его и много раз был готов убить его.

Жизнь стала невыносима, и в одну безумную ночь они решили, что Кузнецов должен быть убит...

Эта мысль охватила их обоих, и они сдружились в жажде отомщения.

Он нашел Соньку-гусара, обдумал весь план и привел его в исполнение.

Для этого он купил у Брабеца кинжал-нож.

В 6 часов они заняли второй номер и пили в нем, поджидая жертву. Потом он отодвинул шкаф, открыл дверь.

В 9 часов они услыхали голоса – его и Соньки. Их разделяла только стенка шкафа.

Часов в 10 Сонька ушла.

Вошел слуга и ушел, хлопнув дверью.

Они подождали еще с полчаса, и Синев отодвинул шкаф и вошел в номер.

Она следила.

Он отомстил своему врагу...

Когда они вернулись в номер, она лишилась чувств. Он закрыл дверь, задвинул шкаф, вымылся и привел ее в чувство.

Они дождались 5 часов утра и уехали.

Они вернулись домой. Он проехал в Псков и вернулся оттуда в другом пальто и обритый...

Присяжные чуть не плакали, слушая их душевную драму и содрогались, слушая историю мести.

Защитник сказал блестящую речь, но присяжные все-таки нашли их виновными, и суд приговорил их к каторжным работам: его на 18 лет, а ее на 12 лет.

Соньку-гусара оправдали.

Для Ж. за это дело я выхлопотал награду.

ПОЛКОВНИЦА

Однажды, получив от градоначальника предписание удовлетворить просьбу некой полковницы Сидоренко, я немедленно распорядился вызвать ее в сыскную полицию. Прошло достаточно времени, и я успел совершенно забыть и о предписании, и о самой полковнице, как вдруг мне докладывают, что полковница Сидоренко желает меня видеть.

– Проси в кабинет!

Чрез минуту предо мной явилась высокая и плотная женщина, лет под 50, с маленькими черными усиками и свирепым видом. Я предложил ей сесть и задал обычный вопрос:

– Чем могу быть полезен и в чем ваше дело?

– Видите ли, сударь, – заговорила моя посетительница густым баритоном, не успев еще сесть, – я вдова полковника Сидоренко, имею дочь. И вот однажды Наташа, то есть моя дочь, приходит и говорит: «Маменька, я пойду к тетеньке». – «Иди, – говорю, – матушка, но постарайся вернуться к вечеру». Она ушла, а я с Марьей Павловной, это одна бедная дворянка, что живет у меня, но не как приживалка, а так, знаете ли, содержу я ее ради бедности и благородства. И вот, сударь мой, сидим это, значит, мы, пьем чай. Вдруг это мне сделалось на сердце так грустно и скучно, что и сказать невозможно, точно будто перед несчастием каким. И говорю это я Марье Павловне, раскинь-ка, мать моя, карточки и погадай, отчего мне тяжело на сердце. Марья Павловна раскинула только карты, посмотрела и ахнула! Большая, мол, вам, благодетельница, предстоит радость неожиданная. Какая, думаю, мне может радость предстоять, когда я вот уже 14 лет вдовею, а о дочке, признаться, вот и забыла. Думаю, думаю, какая же это радость мне предстоит, как вдруг двери распахнулись, и дочка моя бух мне в ноги, и вся, сударь мой, во флердоранже. «Маменька, – говорит, – не губите!» Я это посмотрела и говорю: «Уж не за рыжим ли?» – «За ним, маменька». Ну уж тут, признаться, сударь мой, не стерпело мое огорченное сердце! Я как развернулась да бац Марью Павловну в личико, сама замерла.

– Кто же этот рыжий? – спросил я, заинтересованный ее рассказом.

– А если вам, сударь мой, не говорят его имени, то, значит, не следует и спрашивать.

– Но скажите хоть его звание.

– Да что вы ко мне пристали, прости Господи, точно допрос с меня снимаете. Где бы вам выслушать меня да помочь мне, а вы... Нехорошо, сударь, нехорошо!.. – рассердилась полковница.

Я извинился и просил ее продолжать.

– И вот, – продолжала полковница, – очнулась я, а тишина кругом, в комнате ни души, только друг мой Амишка ходит около моей головы и облизывает меня. Знать, ушли, мерзавки, подумала я, и оставили меня одну, беззащитную вдову, да в таком больном положении. Вспомнила я, что случилось, мигом оделась да явилась к самому Феодору Феодоровичу Трепову. Так и так мол, ваше превосходительство, войдите в положение бедной вдовы, муж, говорю, мой кровь за отечество проливал и кавалером был ордена Святыя Анны. А он меня прислал к вам, Путилин, говорит, все сделает. Я вот и пришла к вам.

– Так что же вам угодно, чтобы я сделал? – спрашиваю я полковницу.

– А это уж не мое дело, на то вы и начальник сыскной полиции, вам лучше знать.

– Но что же вы желаете?

– Что я желаю? – И при этом полковница задумалась. – Я желаю, чтобы брак был расторгнут, потому что он был совершен без родительского благословления.

– Тогда обратитесь к митрополиту, а я же в этом случае совершенно бессилен.

Вдруг полковница рассердилась.

– Да что вы, не учить ли меня хотите, так молоды, сударь! А к митрополиту меня не посылайте, потому что если б нужно было, то Феодор Феодорович и послал бы меня к нему, а не к вам, и выходит, что не митрополит должен мне помочь, а вы, и рассуждать вам не приходится, а должны слушаться распоряжения высшего начальства.

– Но позвольте, – начал я вразумлять свою странную посетительницу, – ведь ваша дочь совершеннолетняя, а потому имела право выходить замуж, за кого ей угодно, и, значит, по закону этот брак действителен и его расторгнуть нельзя.

– Да что вы мне говорите, по закону, по закону! Раз Феодор Феодорович приказал, значит, здесь и закон ни при чем.

– Это невозможно, – ответил я с раздражением, теряя терпение и надежду объяснить и растолковать что-нибудь своей бестолковой собеседнице. И наконец, чтобы отвязаться от нее, я предложил ей последнюю меру: выслать ее рыжего зятя в 24 часа из Петербурга.

– Вот, вот, – обрадовалась полковница, – на этом я и настаиваю, а вы не хотели понять. Да нельзя ли его послать куда-нибудь подальше, в Сибирь, например.

– Ну, в Сибирь не в Сибирь, а куда-нибудь за окраину возможно, но только не забудьте, – добавил я, – что ваша дочь имеет полное право следовать за ним, и это мы запретить не можем, так как даже женам каторжных предоставляется право следовать за своими мужьями.

– Ну уж нет, извините, этого не будет, не позволю. Разве только через труп мой Наташа к этому мерзавцу рыжему придет. Умру, а не позволю.

И тут с полковницей случилось нечто необычайное. Ее красное лицо стало сине-багровым, крючковатые пальцы сжались в два огромные кулака. Она вскочила и затряслась. И я уже стал думать о собственной безопасности. Предложив ей воды, я с большим усилием ее успокоил и уже надеялся, что она скоро уйдет, как вдруг она, вытащив из кармана сложенный лист бумаги, со словами: «А это еще что», – подала его мне. Я развернул поданный лист и прочел вызов участковым мировым судьей вдовы полковника Сидоренко по уголовному делу, за оскорбление действием дворянки Хвостостиковой.

Прочитав повестку, я объяснил ей, в чем дело. И нужно было видеть удивление полковницы!

– Что! Меня, меня обвинять! Да разве полковницы могут оскорблять действием? Эк сказал, сударь!

Теперь уж в свою очередь я опешил и, едва удерживаясь от смеха, начал ей растолковывать смысл закона и значение выражений уголовного дела и оскорбление действием. Но полковница никак не могла согласиться со мной.

– Ну, времена! Нет уж, при покойном Николае Павловиче, царство небесное, таких порядков не было, и как хотите, а уж в суд не пойду.

– Ну, тогда оштрафуют или приведут с полицейским, а тот напишут заочное решение – и наказать все-таки накажут.

– Как? Хотя и в суде не была?

– Да, по заочному решению.

– И сильно накажут?

– Как вам сказать, месяцев на 5 посадят в тюрьму.

– Ну нет-с, чтобы я из-за этой мерзавки в тюрьме сидела, уж тысячу рублей лучше не пожалею. А на вас, сударь, – вставая, сказала полковница, – буду жаловаться Феодору Феодоровичу. Так и скажу: ваше превосходительство, вот вам мой добрый совет, прогоните Путилина, потому что какой он начальник сыскной полиции, когда не может защитить бедную благородную вдову и приказаний не слушает. Посмели бы вы, батюшка, при покойном царе Николае Павловиче не исполнить приказания начальства, так выдрали бы вас за милую душу.

При последних словах она плюнула и, резко повернувшись, не прощаясь, вышла из кабинета.

Я же, дав волю душившему меня смеху, звонко расхохотался.