Текст книги "S-T-I-K-S. Псих (СИ)"

Автор книги: Иван Булавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Глава первая

Коридор был грязным. Местами заляпан какой-то едой, местами лежат фантики и хлебные крошки. Тот петушара, что здесь убирается, определённо забил на свои обязанности. Пройдя через несколько отсекающих решёток, которые вообще-то полагается на ключ закрывать, мы оказались в помещении для досмотра.

Мы – это я, ваш покорный слуга, а со мной несколько человек в синем камуфляже. Как положено, помощник оперативного, начальник отряда, дежурный по изолятору. Опера не вижу, положил болт на служебные обязанности. Но, это дело его, а мы не расстроимся. Сейчас будет полный обыск и водворение. Контролёр, молодой парень в сержантских погонах, чьего имени я не помнил, привычно спросил, есть ли у меня запрещённые предметы, после чего предложил раздеваться и передавать одежду ему. Плавали, знаем. Тщательно прощупав каждый шов лепня[1]1
  Лепень (сленг) – пиджак, здесь – куртка, верхняя часть робы заключенного.


[Закрыть], молодой сержант отдал его помощнику, а тот, сноровисто приложив трафарет, губкой вывел на ткани «ШИЗО». При водворении положено в другую, местную робу переодевать, но такое расточительство никому не нужно, потому и клеймят водоэмульсионкой, а потом, когда выйдешь, за пару стирок сойдёт.

Обыск не затянулся, вещей при мне почти не было, только то, что надето, посуда и мыльно-рыльное. Бритвенный станок, естественно, забрали, выдадут при помывке. Собственно, две недели можно и с бородой походить. Снял носки, вывернул, показал, трусы до колен, повернуться задом. Плоских шуток при этом отпускать не стал. Спасибо и на том, что приседать не заставляют, хотя могли бы.

Само собой, ничего не нашли. Не было у меня ничего. Какой идиот в изолятор потащит телефон или нож? Ремень и часы я тоже не брал. Многие пытаются сигареты припрятать, но мне без надобности, я не курю. А если бы и курил, то привязывать свёрток между ягодицами, или, того хуже, заряжаться[2]2
  Заряжаться (сленг) – прятать запрещенные предметы в заднем проходе, как бы ни высмеивали этот способ сокрытия, «арестантский бардачок» продолжает пользоваться популярностью.


[Закрыть], а потом это курить, – увольте.

Свёрток из одеяла и подушки благополучно отправился в матрасовку, а меня повели в камеру. Запищал электрозамок, повернулась ручка, упала блокировочная цепь и стальная дверь распахнулась. За ней была решётка на простом засове, её открыли и я вошёл в просторную камеру. Рассчитана она была на шесть человек, а сидел только один. Я вторым буду. Тут в ШИЗО вообще народу мало, десятка полтора, чего-то администрация ленится.

– Здорово были, – сказал я угрюмому мужику, молча сидевшему на приваренной к полу табуретке.

– Здорово, Псих, надолго заехал?

– Пятнашка.

Он кивнул и продолжил созерцание пола под ногами. Это Слепой, один из немногих старожилов колонии, досиживает тринадцатилетний срок, странно, что его закрыли, зек полезный, сварщиком работал в промке, а вот, поди ж ты. Слепым его не зря дразнят, зрение у него никакое, очки-микроскопы носит. Положив на маленький столик пакет с нехитрыми пожитками, я уселся на другое сидение.

– Не в курсе, кто сегодня в ночь дежурит?

– Иваныч, вроде, – ответил Слепой и замолчал. Вообще, большинство зеков, оказавшись вдвоём в замкнутом пространстве, тут же заводит разговор, но мы с ним, так уж получилось, оба неразговорчивые.

– Иваныч – это хорошо, – ответил я. Действительно. Пётр Иванович этот, старший прапорщик, – одна из достопримечательностей зоны. Лет ему под пятьдесят, а в зону он, надо полагать, сразу после армии устроился. Когда Слепой в колонию прибыл, тот уже был матёрым сотрудником. Ростом выше среднего, фигура могучая и кулак в половину моей головы, рожа страшная, тёмные волосы стрижены ёжиком, глаза цепкие, глядят из-под низкого, как у неандертальца, лба. В молодости был то ли боксёром, то ли штангистом, то ли тем и другим сразу. Спокойный и неповоротливый, даже иногда выглядит тюфяком, но зеки, кто поумнее, прекрасно знают, что в его присутствии лучше сопротивления не оказывать и администрации не хамить. Потом ты, конечно, будешь жаловаться во все инстанции, но здоровье тебе уже никто не вернёт.

При всём этом, он лишён был той мелочной мстительности, что свойственна многим другим сотрудникам. Веди себя хорошо, Иваныча не подставляй перед начальством, тогда можешь рассчитывать на мелкие послабления.

Терять время даром я не собирался. Всё же я спортсмен и форму надо поддерживать. Начал с отжиманий. А пока я выжимаю соки из своего бренного тела, давайте знакомиться.

Зовут меня… А впрочем, какая разница, как меня зовут? Здесь в колонии я два раза в день слышу свою фамилию, а в ответ называю имя и отчество. Здесь меня называют Псих, это моё новое имя. Мне двадцать восемь лет, один год я уже провёл за колючкой, осталось ещё пять. На воле я был спортсменом и работал тренером в фитнес-клубе. Гонял жирных тёток на тренажёрах. Гонял успешно, тётки меня любили (в хорошем смысле), денег, естественно, хватало. Помимо работы, у меня было хобби. То, что я делаю для души. У многих есть хобби. Вот и у меня было, но необычное. Преступления. В первую очередь убийства. Это наиболее интересный вид правонарушений, разбой и изнасилования не так интересны. Несколько недель подготовки, напряжённая работа мозга и готово. Солидный бизнесмен, чиновник или сотрудник органов в немалых погонах внезапно умирает. Выбор в качестве жертв социально значимых людей не случаен. Нет, я не питаю иллюзий по поводу социальной справедливости, в капиталистическом мире я и сам смог неплохо прижиться. Просто убийство работяги, проститутки или бомжа не так интересно. Путь наибольшего сопротивления, вот что меня интересует. Кроме того, как бы дико это не звучало, этих людей есть, кому и за что убить. А поэтому следственная группа прорабатывает кучу версий, хватает жену и её любовника, начинает трясти детей и соседей, ставит на уши деловых партнёров, должников, кредиторов. Следователи – люди рациональные. Им не приходит в голову, что убийство совершил человек со стороны, причём не по найму, а из любви к искусству. Пришлось изучить гору литературы, ознакомиться с методами оперативно-розыскной деятельности. Отдельно изучил все самые современные методы экспертизы. Ни малейшего шанса быть обнаруженным.

Сделав пять подходов по шестьдесят повторений, я поднялся и уцепившись пальцами за решётку, закрывающую вентиляционное отверстие, приступил к подтягиваниям.

Вы, конечно спросите, или, как принято говорить в наших широтах, поинтересуетесь: как же я такой умный в зону-то попал? Смешно сказать, дал волю чувствам, один только раз. Забил человека насмерть, при свидетелях. Не насмерть, конечно, умер он потом, в больнице, благодаря чему статья не за убийство, а за тяжкие телесные повреждения. Кто Кодекс читал, статья сто одиннадцатая, часть четвёртая. Надо отдать должное мне. Защищал я себя сам, справедливо полагая, что адвокат, даже платный, мало чем поможет. А у меня получилось. Наказание назначили очень гуманное. Статья предусматривает до пятнадцати, а мне дали шесть. И вот я здесь.

Когда пальцы уже не могли держаться, я встал одной ногой на край табуретки и начал прокачивать икроножную мышцу, вставая на носок. Заодно неплохая тренировка координации движений.

На чём я остановился? Ах, да. Преступления. Если бы вскрылась хотя бы половина всего, что я натворил, сидеть мне на пожизненном в полосатой робе. Но, не вскрылось. Значит, всё сделано идеально. Но и шесть лет сидеть не хочется. Условно-досрочное – вещь молодоступная. Нужно для этого работать официально, а где прикажете работать, если на всю зону с тысячей зеков, только сто рабочих мест. Стучать в оперчасть тоже не хочется. Не то, чтобы я был ярым поборником лагерных обычаев, они мне до одного места, хоть для вида и поддерживаю. Просто не хочу. Есть в этом что-то неправильное, вроде торговли собой. Поставил подпись и всё, ты уже себе не принадлежишь, задница твоя целиком в руках оперативника. Есть у меня деньги, возможно, хватило бы на взятку, но вопрос, кто и как будет её давать? Родственников у меня нет, родители умерли. Есть пара друзей, я оставил им некоторую сумму, на которую они мне передачи собирают, но взятки давать – уголовно наказуемое деяние, а я им не брат родной, чтобы ради меня рисковать.

Икроножную мышцу свело судорогой, я сменил ногу.

Так вот, теперь вы знаете, кто я такой. Добавлю только, что по образованию я детский психолог, много занимался дзюдо и боксом, хотя званий и титулов почти нет, лишняя слава мне ни к чему, главное – умения. Также служил в армии, в морской пехоте Тихоокеанского флота снайпером.

Спрыгнув с табуретки, я закрепил ноги под холодной батареей и начал качать пресс. Слепой при этом так и не оторвался от созерцания пола. О чём, интересно, думает? Представляет себя на воле? Так ведь забыл уже, какая она воля. Не первый уже, кто после большого срока растерялся. Страшно выходить, другой жизни уже не помнит, там всё сложно, всё изменилось, зарабатывать надо, жить где-то. А до "звонка" только пара месяцев осталась. Есть о чём подумать.

– Слушай, Слепой, тебе ведь на волю скоро? – спросил я, растянувшись пластом на полу.

– Угу, – после долгой паузы отозвался он, так и не повернув головы.

– Чем заняться думаешь?

– Не знаю, пока, – он поднял взгляд, – руки есть, может, и не посмотрят, что сидевший. Ты недавно оттуда, что скажешь?

– Скажу, что да. Человек с руками, имеющий рабочую специальность, всегда сможет устроиться. Там, за забором, умников офисных полно, а токаря или сварщика хоть с фонарём ищи.

– Отчего так? – он явно заинтересовался, ПТУ, что ли, позакрывали?

– ПТУ работают, просто непрестижно это, руками работать. Вот есть один парень, работает в офисе, за пятнадцать косарей по клавиатуре стучит, а есть другой, допустим, сварщик, который в месяц штук семьдесят поднимает, да ещё калымов на столько же. В обществе нашем первый будет считаться успешным, тогда как второй – быдло и лузер.

– Херня какая-то, – по-простецки прокомментировал Слепой.

– Херня, – согласился я, – но тебе это на руку.

Слепой кивнул и снова погрузился в раздумья. Я же, встав с пола, начал отрабатывать удары на стальном косяке. Технику только, бить сильно нежелательно, дежурный может неправильно понять, что чревато боком.

В это время на продоле послышался скрип тележки. Баланду привезли. Ужин. Раздавать, как положено, начали с нас. У нас единственная "чёрная" камера, да и по коридору мы первые, мимо никак не проедут. В двери открылось окошко и показалась голова баландёра, здорового рыжего парня.

– Здорово, мужики, – поприветствовал он нас.

– Здорово, Рыжий, – я пододвинулся к окну, – чем зеков травишь?

– Бикус[3]3
  Бикус (сленг) – овощное рагу, состоит обычно из квашеной капусты, лука, соленых огурцов и сублимированной картошки; в качестве гарнира к мясу – еще терпимо, без него есть невозможно.


[Закрыть] там, – он поморщился, – ну, с мясом немного.

Понятно. Перед изолятором Рыжий кормил отряд строгих условий, где почти весь блаткомитет находится. Вот они и положили ему в термос пару половников мяса. На нас. Такой грев замаскированный. Дежурному будет просто лень звонить в столовую и узнавать, что там в меню написано. А остальные будут есть упомянутый бикус. Был у него и официальный грев. Небольшой свёрток с конфетами, сахаром, растворимым кофе и сигаретами. По договорённости с операми блатные толкают. При условии, конечно, что хорошо себя ведём. Дополнительный инструмент воздействия. Съесть, выпить и выкурить нужно до утра, утром по обыску всё вылетает.

Получив кипяток, мы навели две кружки кофе.

– Сахара шесть кусков, – посчитал я, – об колено?[4]4
  Об колено (сленг) – поделить пополам.


[Закрыть]

– Не, сладкое сам ешь, зубы болят, – отозвался Слепой, – мне только курево.

Курева разрешалось по три сигареты. Я не курю, значит, все шесть ему. Когда пищераздатчики ушли, я подождал, чтобы Иваныч, проходя по коридору, поравнялся с нами, после чего негромко позвал его. Тот остановился, изобразил на лице недовольство, но кормушку всё же открыл.

– Пётр Иваныч, я тут употел малость, может, перед отбоем в баню по-быстрому? Буквально десять минут.

Ничего не ответив, он закрыл кормушку, но через пару секунд мы услышали противный писк электрозамка. Дверь распахнулась. Иваныч, всё так же недовольно проворчал:

– Десять минут. И без лишней движухи.

Два раза говорить было не нужно. Мы оба схватили мыло и полотенца и заспешили к душевой. Баня в изоляторе – проблема. Зимой горячая вода постоянно, поэтому всех сидельцев моют в один день, четверг, а летом бойлеры, очень слабые и медленные, вот и помывка как попало. Слепой хотел было в каптёрку за шампунем зайти, но наткнувшись на недобрый взгляд дежурного, решил, что мылом обойдётся.

Через десять минут, чистые и распаренные, мы вернулись в камеру, от души благодаря Иваныча. Ему ведь в одиночку-то и камеру открывать нельзя, но открывает. Во-первых, ему бояться некого, даже я, боец не из последних, не решусь напасть, а во-вторых, куда мы дальше зоны убежим, да и зачем нам это?

Так пролетел вечер. В девять часов, появился помощник. Выдал постельное и отстегнул кровати от стен. Теперь, когда есть всё, можно спокойно спать, аж до пяти часов утра. Собственно, так мы и сделали.

А ночью Слепой разбудил меня и пожаловался на запах. Воняло действительно ужасно, словно кислотные пары в воздухе.

– Помойка, что ли, горит? – предположил я. Помойка располагалась недалеко, мусор вывозили редко, поэтому старались его сжигать в железных бачках. От горения пластика, тканей и пищевых отходов запах был жуткий, но делалось это, во-первых, днём, а во-вторых, даже тот аромат был несравним с теперешним.

– Не похоже, не дым это.

Подтянувшись на решётке, я выглянул в окно. Оттуда проглядывался большой кусок запретки, где сейчас на высоте примерно человеческих коленей, стоял густой туман.

– Химкомбинат рвануло, – резюмировал Слепой.

– Да нет здесь никаких комбинатов, – возразил я.

– Окно закрыть надо.

Он был прав, вот только выполнить это было проблематично. Все помнят, как открывается пластиковое окно? Поворот ручки, здесь тоже, только ручки нет, да и не нужна она, поскольку окно от меня отделено решёткой, за которой ещё полметра пространства. Поэтому вместо ручки есть ключ от окна на длинной палке, который хранится у дежурного и выдаётся по просьбе зеков. А дежурный сейчас спит в своём биндяке[5]5
  Биндяк (сленг) – помещение для отдыха, бытовая комната, здесь – помещение инспектора.


[Закрыть] и будить его себе дороже. Осознав этот факт, мы от безысходности завалились спать, прикрывая органы дыхания влажным полотенцем.

Но спать нам долго не дали. Пришло время подъёма. Начали как всегда с нас. Оперативный Дежурный, он же ДПНК, майор лет пятидесяти, толстый и уставший, проследил за выносом постельных принадлежностей, проверять камеру на предмет спрятанного одеяла он не стал. Не по чину. Дверь захлопнулась, а майор пошел дальше. Следом за ним грузно шагал зевающий Иваныч со связкой ключей. Всё прошло тихо, только, когда уже ДПНК собирался уходить, на поясе у него заверещала рация, причём громкий и испуганный голос поведал о драке в отряде.

Драка – это плохо. Чаще всего конфликты в среде зеков остаются незамеченными. Администрация реагирует уже после, когда, поймав на проверке зека с синяком в пол лица, ведёт его в медчасть и пишет рапорт о том, как он упал с койки или наступил на грабли. Стоит заметить также, что автором большинства синяков являюсь я. Функция такая. Долг перед обществом. Привожу в исполнение приговоры.

А драка – это уже ЧП. Значит, общество не смогло урегулировать конфликт, а раз оно не смогло, то что смогут три-четыре мента, что дежурят в зоне? Стало не по себе. Тем более, когда из жилой зоны донеслись пронзительные крики.

Так мы просидели часов до восьми. Я обратился к дежурному с вопросом, когда баланду принесут, Иваныч сморщился, словно разжевал лимон и нехотя ответил:

– Не факт, что вообще принесут. Крайний раз звонили, в зоне психоз массовый, зеки друг друга метелят почём зря. Уже трупы есть. Теперь и связь с дежуркой пропала.

– Но у нас ведь здесь все нормальные?

– Хер там! В четвёртой съехал с катушек, долбится в дверь и ногтями её скребёт. Ни на что не реагирует. В десятой тоже. Подозреваю, это вопрос времени.

– Маски приедут? – испуганно спросил я. Маски, точнее СпецНаз ФСИН – ребята весьма резкие и, если уж они приедут, худо будет всем.

Он захлопнул кормушку, но продолжал рассказывать, что ещё ночью свет вырубили и связь внешняя отключилась. Теперь и маски неизвестно где.

Дело принимало нешуточный оборот. Я понимал, что источник сумасшествия – тот кислый туман, что был ночью, какая-то газовая атака. Действует на всех, но с разной скоростью. Война началась? Вторжение инопланетян?

– Слепой, хорош дрыхнуть, тут дела плохие творятся! – а положил руку на плечо сокамерника, который уже полчаса неподвижно сидел в углу. Тот в ответ ухватил мою руку и попытался её укусить.

– Да ты что, падла?! – заорал я, выкручивая ему запястье. Выкрутил легко, силой он никогда не отличался, вот только не подействовало. Тот словно совсем боли не чувствовал. Я надавил сильнее, кости хрустнули, потекла кровь, но этот упырь продолжал хватать меня второй рукой и тянуться зубами. Стоило заглянуть в его глаза, как я сразу понял, это не он. То, что совсем недавно было пожилым зеком, теперь превратилось в монстра, одержимого жаждой убийства. И тут мне стало по-настоящему страшно.

– Ивааааааныч! – я кричал так, что и за пределами зоны было слышно.

Дежурный был смелым человеком, он не колебался ни минуты, открыл дверь и предложил мне выбросить тварь из камеры. Просить дважды не потребовалось, чудовище было выброшено в коридор, дежурный тут же захлопнул дверь и придавил его коленом к полу. После этого он поволок в сторону досмотровой, видимо, решил в "стакан"[6]6
  Стакан (сленг) – узкая тесная клетка для помещения заключенных, размер обычно 1 м на 0.5 м, туда обычно помещают буйных.


[Закрыть] закрыть.

Ещё через полчаса, он снова подошёл к моей камере:

– Всё! – объявил он, – нет больше нормальных, только ты, да я.

– Отпусти меня, – предложил я.

– Жди, – таков был его ответ.

И я ждал. Прошло ещё минут сорок. Крики в зоне стали стихать. Я уже начал было успокаиваться. Действие газа подошло к концу, теперь те, кто жив. придут в себя, а там и СпецНаз подтянется. Сам я был уверен, что бронированному бугаю в маске обрадуюсь, как родному. Только бы пришли.

Но мечтам моим не суждено было сбыться. Скоро снова подошёл дежурный и каким-то странным не своим голосом объявил:

– Выходи, я тоже… свистеть начал.

Камеру он открывал мучительно долго, человек геркулесовой силы с трудом, в несколько попыток повернул ручку электрозамка, потом щёлкнул второй замок, цепь, к счастью, не была пристёгнута. Внутреннюю решётку я открыл уже сам. Иваныч сделал два шага назад и странно, словно на вдохе, прохрипел:

– Уходи…

Глаза его мало чем отличались от глаз моего спятившего сокамерника, видно было, что только железная воля удерживает его по эту сторону реальности. Дверь наружу была открыта. Иваныч тем временем отошёл ещё дальше назад и захлопнул отсекающую решётку, потом он, наверное, впервые в жизни, выполнил то, что было написано на плакате у каждой двери. "Закрой на два оборота". Он и закрыл, после чего бросил сквозь решётку ключи и сказал:

– Уходи… ты последний…

– Спасибо тебе, Пётр Иванович, – со всей серьёзностью ответил я, глядя, как в его глазах гаснет последняя искра жизни.

Он издал нечеловеческий рёв и, на секунду снова став человеком, вынул из-за пояса наручники, надел себе на запястье, и пристегнул к решётке. Это отняло все его силы. Он опустился на корточки, а уже через пару секунд поднялся, но это был уже не он, кровожадная тварь, бывшая когда-то Петром Ивановичем, кинулась на меня. Но решётка и наручники остановили.

– Спасибо, – снова повторил я и бросился к выходу. Иваныч, всё-таки, глыба. Красиво ушёл. А мне пока рано, неизвестная зараза меня не взяла. Я словно выиграл в лотерею, надо только забрать выигрыш. От мысли, что было бы со мной, если бы он не успел открыть камеру, становилось сильно не по себе.

Путь из изолятора выходил на тропу надзора, по которой патрулируют запретку, калитка оказалась заблокирована. Ну да, логично. Разблокирует её дежурный с кнопки на пульте, а здесь пришедший открывает. В одиночку этого никак не сделать. Но, к счастью для меня, современный замок на калитке сочетался со старым сгнившим забором. Деревянные опоры ставились, наверное, ещё во время молодости Иваныча. Тогда же натягивалась проволока. Действуя ключами как монтировкой, я оторвал в двух местах колючку и пролез в образовавшийся просвет. Пока проблем нет. Сейчас дойду до конца тропы, там калитка. Если просто захлопнута, можно пальцем отжать, если же на два оборота, то будут проблемы. Арматуру так просто не отломаешь, а по верху лезть "егоза" помешает.

И снова повезло. Беспечные сотрудники захлопнули калитку, не потрудившись провернуть ключ. Я просунул руку между прутьями и, не особо напрягаясь, отодвинул язычок замка. Теперь я оказался на небольшом пятаке, с одной стороны которого была транспортная площадка, отделённая от меня высокой решёткой, с другой – лестница в дежурную часть, куда подниматься мне совсем не хотелось, а с третьей стороны был выход на волю. Здесь калитка закрывалась магнитным замком, типа того, что на домофонах, открывался он нажатием кнопки в дежурке, но, видимо, электричества нет, а дизель, с которого запитывали важные объекты уже заглох. Дверь открылась легко.

На втором посту[7]7
  На втором посту – посты охраны в колонии пронумерованы так: первый – главный пост, где находится пульт управления сигнализацией, второй – КПП по пропуску людей, третий – КПП по пропуску транспорта, от четвёртого и дальше идут вышки с часовыми.


[Закрыть], меня ждали первые трудности. Магнитный замок на дверях отключился, но две отсекающие решётки в тамбуре были закрыты металлическими штырями, которые вставлялись из помещения дежурного. Достать их отсюда никакой возможности не было. Разве что разбить зеркальное стекло, отделяющее меня от помещения поста. Размахнувшись, я изо всех сил ударил ногой в стекло. Результат был нулевой. Я бил снова и снова, но стекло не поддавалось. Когда я уже потерял надежду и решил лезть через запретку, мощный удар изнутри выбил кусок посередине. Осколки упали к моим ногам, а в образовавшуюся дыру просунулась голова с белыми волосами. С ужасом узнал немолодую крашеную блондинку, что дежурила здесь. Она изменилась. Причём не только в плане психики, изменился её внешний вид, залитая кровью морда стала шире, рот увеличился, а челюстные мышцы стали как у гориллы. Тварь (а иначе это не назвать) определённо хотела меня сожрать, зубы клацали, а сама она протискивалась всё дальше в разбитое окно. Мне это было на руку, за этим окном свобода. Только вот справлюсь ли. Я понятия не имел, как убивать тварей. Боли они не чувствуют, факт, проверено. Вроде должны загибаться от выстрела в голову. Прекрасно, только стрелять не из чего. Вместо оружия в руках у меня только связка ключей. А тварь уже просунула руку и окровавленными пальцами пыталась схватить меня. Захватив кисть, я резко повернул её, выламывая сустав, хруст был громкий, хоть и никак не впечатлил монстра, но рука уже не будет действовать так же ловко, как прежде. Когда в расширенном проёме показалась вторая рука, я повторил процедуру. Теперь главное. Туша, одетая в синий камуфляж, вывалилась мне под ноги. Попыталась встать, но сломанные запястья подвели, снова растянулась на полу. А я не терял времени, прыгнув ей на спину, я изо всех сил начал бить ключами в основание черепа, где находился какой-то маленький нарост типа гриба. После нескольких ударов, хотя череп их выдержал, тварь затихла.

Всё ещё с опаской, я заглянул на пост. В нос ударил запах крови, источник которого был передо мной. Из распахнутой двери падал дневной свет, и мне хорошо было видно наполовину съеденное тело, которое сидело на стуле. Кто это был, определить не удалось, понятно только, что мужчина. Свесившаяся вниз правая рука сжимала пистолет. Становилось понятно, что сотрудник при первых признаках сумасшествия предпочёл застрелиться, а съехавшая сотрудница этим воспользовалась и плотно пообедала сослуживцем. В результате её организм изменился в худшую (для меня) сторону. Зарубка на память: твари от еды меняются. Где предел этих изменений, неизвестно.

С трудом разжав мёртвую руку, я завладел "Макаровым", залитая кровью кобура подарила запасную обойму. Итого пятнадцать патронов. С оружием в руках я почувствовал себя куда увереннее, теперь нужно выйти наружу и оценить масштабы катастрофы.

Воздух за пределами зоны казался другим, но в нём тоже стоял запах крови. Дверь в караульное помещение была распахнута настежь, что сподвигло меня зайти и помародёрствовать на предмет оружия и боеприпасов. В небольшом дворике лежал на спине мужчина с простреленной головой. Собственно, только голова от него и осталась, остальное было обглодано. Тварей было две, обе женского пола, сидели возле жертвы и рвали мясо зубами. Вступать в рукопашную я побоялся, и, рискуя привлечь к себе внимание ещё кого-то, дважды выстрелил из пистолета. Навыки стрельбы не подвели. Пусть и со смешного расстояния, но, почти не целясь, я попал обеим в голову. Наповал.

Войдя в помещение караула, я быстро нашёл ключи от КХО, которую тут же открыл и принялся изучать. Уже через десять минут я разжился неплохим АК-74 и двумя сотнями патронов. Боеприпасов должно было быть больше, намного больше, но где они хранятся, я так и не понял. Снарядив семь магазинов, я задумался об одежде. Бегать в зековской робе, которую к тому же успел заляпать кровью, как-то не улыбалось.

За калиткой, выходящей на тропу караула, лежал ещё один сотрудник, безоружный и пока не обглоданный, голова его было разбита, предположительно, прикладом. Остаётся только догадываться, что здесь происходило, когда вооружённые люди один за другим сходили с ума.

Его куртка была залита кровью, а вот брюки оказались чистыми и берцы пришлись мне впору. Лепень я снял, оставшись в чёрной майке. С тюремным прошлым покончено. Магазины я сложил в найденный подсумок, а те, что не влезли, распихал по карманам.

Выйдя из караулки, я огляделся. Пришло время делать выводы. Итак, что имеем? В госучреждении случилась беда. И не просто беда, а беда с сотнями трупов. Что должно происходить в этом случае? Правильно, район должен быть оцеплен, а сюда аккуратно введут СпецНаз при поддержке танков и вертолётов. Но ни тех, ни других не видно, даже МЧС не прибыло. Два найденных мобильника показывают полное отсутствие связи. Вывод? А вывод простой. Бедствие носит глобальный характер, государство рухнуло, репрессивный аппарат, на который оно опиралось – армия-полиция-суд-тюрьма, более не существует. Немногие выжившие предоставлены сами себе. Немногие? А они есть вообще, или я единственный?

Словно в ответ на мысленный вопрос из-за забора донеслись крики о помощи. Человеческие крики. Возвращаться в зону я не стал, только поднялся на небольшой балкончик на втором этаже КПП. Источник криков был на виду. На одном из столбов, словно орангутан, сидел старый зек. Как его звали, я не помнил, отзывался он на кличку "Старый", сидел давно, имел репутацию юродивого. Он, увидев меня, тут же закричал:

– Псих (знает, оказывается), родной, спаси меня.

Спасать было от кого, у подножия столба стоял десяток голодных тварей в черных робах и с громким урчанием поджидали долгожданный обед. Ждать оставалось недолго. Слабосильный старик сумел с перепугу забраться на столб, но держаться там долго вряд ли сможет.

– Прикинь, Старый, – окликнул я его, – все, кто здесь был, в тварей превратились. Только я и ты. Нам повезло. Из тысячи двое. Круче, чем миллион в лотерею выиграть.

– Да, да… Согласен, – висеть ему оставалось недолго.

– Скажи, старый, а ты на Масленицу все призы собирал? Никто ведь так по столбу залезть не сможет.

– Да сними уже меня, или хоть их отгони, помру ведь… – он заплакал.

– Конечно, – улыбнулся я, поднимая пистолет, – сейчас сниму.

Старый был ещё жив, когда летел вниз, при ударе об землю тоже не убился. Но его вопли быстро заглушило довольное урчание тварей.