Текст книги "Ненависть"

Автор книги: Иван Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Какой миленький, – Мага скабрезно ухмыльнулся, и поддел крохотный череп ногой. – Пас!

Кникер принял, в крематории завязался азартный футбольный матч.

– Зря вы так парни, – произнес Клаус.

– Кощунство герр лейтенант? – недоуменно спросил Лис.

– Подотрись своим кощунством, – закатил глазки эсэсовец. – Вдруг это еврейские черепа?

– Пинать еврейские черепа плохая примета? – осклабился Кникер. – Или сочувствуете герр лейтенант?

– Плохая примета для твоего кошелька, идиот, – нахмурился Клаус. – Я знаю серьезных коллекционеров в Европе, готовых выкладывать по десять тысяч марок за еврейские черепа, это настоящая редкость.

– С жиру бесятся, – недоверчиво хмыкнул Лис и занес ботинок.

– Не трогай!– Кникер коротко взвизгнул, и бросился под ноги.

– Дались тебе, черепушки эти?

Кникер вопрос проигнорировал, сгреб богатство в кучу и спросил Клауса:

– Они точно еврейские?

– Я почем знаю? – удивился эсэсовец. – Не специалист, а на вид одинаковы. Бери все, озолотишься.

– И возьму, – упрямо заявил Кникер. Осмотрел каждый, три, похуже качеством, с видимым сожалением отложил в сторону, а оставшиеся два засунул в рюкзак, под смех и подначки. Народ двинулся к выходу, под каблуками затрещали обгорелые кости, Мага с видимым наслаждением вмял грудную клетку. Ни на кого кроме Руди, это место не произвело впечатления, как в музее побывали, бедном, унылом и скучном.

Мамчур, бормоча под нос, повел гурьбу дальше по незаметным тропинкам, среди елок пытающихся прикрыть преступления, творившиеся здесь несколько десятилетий назад. Люди ушли, а зло осталось, навеки затаившись в мрачных развалинах. Пройдут годы, последние следы лагеря исчезнут с лица земли, но запах смерти и горелой плоти останется навсегда.

  За деревьями показались остовы зданий, длинные, кирпичные бараки, куски стен, накиданные в беспорядке бетонные блоки с неряшливой бахромой ржавых арматурных прутьев.

– Склады,– сообщил фельдфебель.

Крыша в первом бараке частично обвалилась, свет падал отвесно, заливая солнечными бликами кучи тряпья. Горы старой, сгнившей одежды свалявшейся в однородную массу. Пальто непривычных фасонов, пиджаки, истлевшие платья. Вдоль стены загородка из проволоки, до потолка набитая сморщенной, выцветшей, отсыревшей обувью. Тяжелые рабочие ботинки, высокие сапоги на толстой подошве, элегантные женские туфли на каблучке. Несколько тысяч пар. Рудольф шумно сглотнул, увидев крохотные, детские сандалии лежащие на самом краю. Все понятно без слов.

– Да тут настоящий магазин распродаж! – восхитился Лис.

– Жуткий хлам, – Мага поворошил тряпье стволом пулемета. – У нас на помойку лучше выкидывают.

– Эй, Кникер, глянь, вроде твой размерчик, – Лис выудил из кучи черное женское пальто с некогда пышным, меховым воротником. – Самому не сгодится, подаришь жене, очень экономично.

– Пошел ты, – огрызнулся Кникер, а у самого глаза так и бегали, еще бы, столько добра.

– А где примерочная? – дурашливо осведомился кто-то из наемников.

В ответ смех и новые порции циничного юмора.

– Зачем хранить это старье, фельдфебель? – негромко спросил Вольф.

– Первоначально планировали вывозить в Германию и раздавать неимущим слоям населения, – живо пояснил Мамчур. – А потом война кончилась и бедняков среди немцев не стало, нужда в рванине отпала. Вообще это самая приятная часть работы в трудовых лагерях. Скот пригоняли с вещами, многие думали на поселение едут, тащили самое ценное: одежонку получше, золотишко, фамильные ложки, прочую дрянь. Основную часть забирали на пересылке, но и нам нормально перепадало. Парни прямо по прибытию высматривали выродков с золотыми зубами, заводили в прачечную и выбивали челюсти молотком. Заключенные это называли «Стоматологический кабинет». Веселое время! – он на мгновение задумался, сладко зажмурившись. – Наивные, аж смешно. Помню, встали у нас в лагере газовые камеры на плановую профилактику. А начальство намудрило чего-то, и пригнали нам внеочередную партию, всякое отребье из под Набережных Челнов: бабы, детвора, больные, третий сорт. Пришлось держать их неделю, а еды нет, никто на лишние рты не рассчитывал. Жрать им ,естественно, хочется, так бабка одна, подозвала меня и говорит: «Сынок, у меня тут иконка есть дорогая, ты мне миленький еды принеси, обменяемся,» и мне показывает, а иконка маленькая, складень старинный, золотом и камушками отделан, где старая карга ее сохранила, ума не приложу.

– Принес еды-то? – поинтересовался Лис.

– Ага, как же, – оскалил редкие, мелкие зубы Мамчур. – В рыло заехал и складень забрал. Переборщил чуть, окочурилась бабка часа через два, а иконку я потом в Казани продал, деньги по кабакам и блядюшникам спустил до последнего пфенинга. Спасибо старухе, ее драная шубейка тоже до сих пор где-то лежит, кормит молей.

Руди замер в странном оцепенении, наемники, копошащиеся в вещах, вызывали брезгливое омерзение. Все здесь пропитано смертью, а из темноты, сгустившейся по углам, осуждающе смотрели тысячи неупокоенных мертвецов.

– Я нашел! – Мага, хозяйничающий в глубине склада, выволок туго набитый мешок. Вытащил нож, полоснул, и с недоумением извлек нечто похожее на паклю.

– Волосы, – пояснил Мамчур. – Обычные, человеческие волосы.

– Фу, вот дерьмо, – наемник отшвырнул русые пряди. – Ты хоть предупреждай, там такими мешками половина склада забита.

– Скотину брили перед газацией, – расплылся в улыбке Мамчур. – С паршивой овцы хоть шерсти клок, хотели матрасы для подводников набивать, но наступила эра синтетических наполнителей. Берите кому надо, подушки получаются первый сорт.

Желающих не нашлось.

– Герр гауптман, – обратился Клаус. – Переночуем в лагере? Стены, крыша, а люди устали.

Руди замер. Безумие оставаться среди мертвецов.

– Нет, – без раздумий отклонил предложение Вольф. – До темноты надо пройти еще километров семь. Мы и так задержались. Фельдфебель, заканчивай.

Наемники потянулись к выходу, оставив после себя разбросанные ботинки и ворохи одежды.  Остались лишь вещи, их хозяева исчезли, стерты из памяти, у них нет даже могил, только общая яма в черном лесу и пепел, рассеянный по окрестным полям. Так Руди впервые увидел как выглядит цивилизационная миссия третьего Рейха.

– Как впечатления?  – поинтересовался Стрелок.

–Ты специально привел нас сюда? – просипел Рудольф.

– Не без этого.

– Ты все рассчитал.

– Я паук, а ты маленькая мошка в моей паутине, – холодно улыбнулся бандит.

– Надо было убить меня на дороге у Эккенталя.

– Это слишком просто. Ты умер бы один раз, а теперь я буду убивать тебя ежедневно.Добро пожаловать в ад. Мы его создали.

Глава 11

Ночевали в старых развалинах, рядом с заросшей кустарником грунтовой дорогой, с севера прикрытой поросшей лесом, пологой горой под названием Липовая. Остатки кирпичных стен, посреди одинокой, лесной поляны изумрудной от первой, весенней травы. Пристанище на пути к понятной кажется лишь одному Дирлевангеру цели. Костров не разжигали, еду грели на портативных, газовых плитках. Разговоры не клеились, утомленные за день наемники расползлись по спальным мешкам. Поставили сигнальные мины, расчехлили приборы ночного видения и тепловизоры. На снаряжении не экономят, все самое современное. Головной дозор от охранения освободили, спи не хочу. Но сон не шел, сколько Руди не ворочался с боку на бок. Стоило закрыть глаза и перед глазами выстраивались длинные вереницы обнаженных людей, входящих в ворота газовых камер, и валил в небо столб черного дыма, воняющего паленым мясом и смертью. Кухня дьявола, где блюда подают горячими, и каждый кусочек – загубленная судьба. Мир перевернулся, все во что верил, тает как снег, превращаясь в воду, которая готовится поглотить тебя с головой. А ты уже не в силах сопротивляться.

Лишь под утро провалился в тяжелую дрему, каждой клеточкой ощущая ледяное дыхание приближающегося рассвета. Темнота раскрыла объятия, и в этот момент лагерь пришел в движение. Послышались беспокойные голоса, ругань, кто-то, пробегая мимо, запнулся о спящего Руди, выматерился и унесся по своим непонятным делам.

Рудольф поднялся рывком, стряхивая оцепенение. Небо на востоке едва посветлело. Кругом странное оживление, все на ногах. Дирлевангер отчитывает сразу несколько хмурых солдат. Руди высмотрел Стрелка, подошел и спросил:

– Что случилось?

– Доброе утро, – с издевкой ответил бандит, и взглядом указал на Вольфа. – У нас проблема. Послушай начальника.

– Как это случилось? Как человек мог покинуть лагерь и исчезнуть? Вы чем на постах занимаетесь? – Дирлевангер навис над сжавшимся подчиненным. В голосе не капли угрозы, но хочется повернуться и убежать.

– Не знаю герр гауптман, – растерянно залепетал наемник. – Он под утро вышел, в наушниках, как обычно, отлить хотел, и исчез. Я подумал, может он по большому надумал, еще подождал, а Тиля нет, позвал – никого, тишина, деревья шумят.

– Может зверь какой утащил? – предположил мрачный Мамчур.

– Никого не было! – наемник в доказательство продемонстрировал тепловизор. – Я наблюдал, ни единой живой души рядом не было.

Остальные закивали, олицетворяя собой высшую степень непонимания.

– Хотите сказать он улетел? – подозрительно сощурился Вольф. – В один миг отрастил ангельские крылышки и упорхнул в небеса?

– Думаю он дезертировал, – злорадно сообщил Клаус. – А ведь я предупреждал, дисциплина в вашем подразделении отсутствует, герр гауптман.

– Ваше мнение особенно ценно лейтенант, – фыркнул Дирлевангер. – Проводник, твоя версия.

– У меня миллион версий, – похвастался Стрелок. – Одно знаю точно, ваш человек идиот. Я предупреждал, чтобы поодиночке не отлучались даже в сортир. Кто меня слушал? Пожинайте. Здесь тайга, а не знакомый бордель, где главная опасность подхватить триппер, и потом оправдываться перед женой неудачным походом в баню. Мог провалиться в заброшенную ловчую яму, мог заблудиться в трех соснах, бывает и такое, мог слишком сильно поднатужиться и заработать инфаркт. Я обошел вокруг, никаких следов.

– Мы все осмотрели, – подтвердил наемник. – Тиля нет.

– Совсем мне это не нравится. – буркнул Мамчур. – Небоевые потери.

– Снимаемся, – принял решение Вольф. – Завтрак на ходу. Еще кто-нибудь пропадет, лично башку оторву.

Наемники шустро разбежались по сторонам.

– Эй, выродок, – Клаус высмотрел Руди. – Собери мои вещи.

– Сам собери, – Рудольф угрюмо глянул из под бровей. Что-то изменилось внутри за последнюю ночь. Он повернулся и просто пошел к спальному месту, не обращая внимания на эсэсовское кудахтанье за спиной. Пусть говном подавится, здесь не Первоуральск.

Лагерь свернули за пару минут, и серой змейкой потянулись в узкий проход между опасно нависающих скал. Вчерашний день вселил ложное успокоение, люди расслабились. Приятное умиротворение весеннего леса обманчиво. Тиль тому лучшее доказательство. Был человек, и нет человека. Может и правда сбежал и возвращается теперь в город, а может попал в звериные лапы. В любом случае, паршивее конца не придумаешь.

Головной дозор в прежнем составе отправился на разведку. Руди вздохнул чуть свободнее. Общество зондеркоманды наводило тоску. Еще бы Клауса, куда сплавить, осточертел сука, до невозможности, все зыркает злыми глазенками. По правую руку раскорячилось огромное болото, затянутое обманчиво плотным покрывалом мха и брусники. Солнце пригревая, било в глаза, слизывая с травы остатки предрассветной росы. Примерно спустя пол часа, путь преградила небольшая речушка с каменистым дном и удобными для спуска, пологими берегами. Из воды торчали склизкие сваи давно обрушившегося моста, собирая плотину из веток, бревен и дохлых лягух.

– Светлая, – в пол голоса пояснил Стрелок, – Выше по течению впадает в местное море, Верх-Исетский пруд, старое водохранилище, залитое еще в восемнадцатом веке, для нужд первых Екатеринбургских заводов. Сейчас обмелело и заросло, но впечатление до сих пор производит, рыбалка там просто божественна, лещ как заведенный клюет, жаль нам не по пути, да и удочки нет.

Светлую форсировали с ходу, подождали основную группу, и нырнули в нахмуренный, еловый бор. Непонятный объект первым заметил Рудольф. За деревьями темнел предмет с подозрительно знакомыми, округлыми формами. Подошли ближе и Руди пораженно присвистнул. Настоящий танк, оранжевый от ржавчины, ушедший катками в землю, длинный ствол бессильно ткнулся в траву. Железный солдат прошедшей войны, чье предназначение с ревом мотора лететь в атаку, и втаптывать в грязь, теперь брошеный и всеми забытый, ставший домом для птиц и мелких животных. Чуть дальше второй исполин, башня отброшена взрывом в сторону и похожа на холм. Цепочкой растянулись искореженные, разорванные остовы грузовиков, похожие на скелеты огромных зверей. Словно ребенок сломал игрушки и бросил в песочнице. Настоящее кладбище техники.

– Вдоль дороги полно такого добра, – пояснил Стрелок. – Немцы наступали, технику отводили на восток, в дикой спешке, без маскировки, днем. Люфтваффе накрывали как в тире, превращая дорогу в кровавое месиво.

– Отличная работа, – одобрил Клаус, запустив пальцы в оплавленные дыры в башне мертвого танка.

– Дурацкое дело не хитрое, знай, жми на гашетку, – ощерился Стрелок. – Войска отступали к линии Тюмень–Курган в полном хаосе, сгоревшую технику оттаскивали к обочине, мертвецов сваливали в воронки.

– Надрали задницу большевикам! – причмокнул довольный эсэсовец.

– Еще как,– неожиданно согласился бандит, и ласково погладил боевую машину.– Знакомьтесь, это Т–34, самый массовый танк времен Великой войны.

Руди представил себе это место семьдесят лет назад. Дорогу, забитую машинами и людьми, нарастающий вой моторов штурмовиков, панику, мат, смертельный вал огня и металла, от которого негде спастись. Сотни тел, пламя пожирающее металл, красная жижа, хлюпающая под ногами живых. Сторож из приюта, безногий Ральф Шнайдер обронил однажды: «Ребятки, если вам скажут война это здорово, плюйте ублюдку прямо в жирную харю, на войне он никогда не бывал.» Сам Ральф о войне никогда не рассказывал, в День Победы напиваясь до бесчувствия, и плача в каморке под лестницей.

– Мы в детстве такие места на перечет знали, – предался воспоминаниям Стрелок. – Можно было разжиться патронами, касками и оружием. Ржавчину керосином отмачивали и в войнушку играли. Отец однажды нашел на сеновале две винтовки, выпорол так, что на задницу не мог неделю сесть. Совсем дурные были, не понимали еще ничего. Васька Малыгин, дружбан закадычный, башка хорошо варила на всякие гадости, научился тол лить из снарядов, рыбу глушил на озерах. Нашел брошенный бункер, стал копать и подорвался, оторвало обе ноги по самые яйца. У нас такое часто бывало, уральские леса вдоль дорог напичканы смертельными сюрпризами. То коровы зацепят, то бабы по грибы неудачно пойдут. По немецким подсчетам пол миллиона мин стоят до сих пор. Большинство сгнили, но под ноги лучше поглядывать, и костров где попало не разводить.

Музей военной техники под открытым небом, остался позади. Местность становилась все более каменистой, в чащобе, начали попадаться огромные валуны и выпирающие из земли участки иззубренных, оголившихся скал. Скорость движения упала, путь пересекали расщелины прикрытые валежником, зазеваешься и улетишь прямиком к гномам, ломая ноги и ударяясь непродуманно выступающими частями тела. Лес поредел, исчезла даже трава, подошвы ботинок дробно застучали по камню покрытому желтым лишайником и они вышли к огромному, явно рукотворному кратеру. Глубиной метров десять, дно неровное, потрескавшееся. По краю неряшливая гирлянда из остатков колючей проволоки. Алмазы наверное добывали.

– Гранитный карьер, – пояснил всезнающий Стрелок. – Немцы нашли ему иное применение, осенью сорок шестого в этой яме организовали пересыльный лагерь для военнопленных, за номером сто сорок один.

Руди с сомнением поглядел на каменную чашу. Не самое подходящее место для лагеря.

– В октябре здесь оказалось двадцать три тысячи человек, в основном солдаты, немного гражданских, – в сущности ни к кому не обращаясь, тихо сказал Стрелок. – Людей набили столько, что они не могли сидеть, только стоять, и справлять нужду под себя. Мертвые стояли вперемешку с живыми, вонь от трупов, дерьма и гноящихся ран поднималась такая, что немцы приближались к яме в противогазах. Это быстро прошло, к октябрю из двадцати трех тысяч осталась едва половина, остальные погибли от голода, холода и издевательств. Вот такое освобождение.

– Собакам собачья смерть, – Клаус пренебрежительно сплюнул вниз, и пошел гулять вдоль обрыва.

Руди показалось, что Стрелок сейчас перережет эсэсовцу глотку. Ничего не произошло, террорист словно впал в транс, глухо вещая:

– Немцы развлекались, считалось нормой выпустить очередь из пулемета в толпу, зарубить пару десятков пленных лопатами или затравить псами, пустив бежать через поле в лес и делая ставки. Кормили баландой из картофельных очисток, половник на человека три раза в неделю. Иногда, ради потехи, сбрасывали гнилые лошадиные туши. В давке за это лакомство гибло больше людей чем от голода. Люди ели людей. Воды не давали, решили осень же, хватит дождя. Кто не умер, сходили с ума. К декабрю в лагере остались припорошенные снегом тела, все было кончено, немецкий порядок пришел на Урал.

Руди поморщился. Война есть война. Лет пять назад правозащитники поднимали на телевидении вой по поводу советских военнопленных. Дескать Рейх пренебрег всеми правилами. Этим интеллигентным старичкам и неудовлетворенным фрау просто нечем заняться, вот и роются в грязном белье. Герр Шнайдер тогда ругался последними словами, возмущаясь, как этим ублюдкам дали право бесчестить Германию. «Раньше за такое сразу стреляли!» – орал он, грозя суховатеньким кулачком в пустоту. Все встало на места в той же программе. Приглашенный историк разнес правозащитничков в пух и прах. Привел доказательства, уличил во лжи и подтасовке фактов, рассказал правду, подкрепленную документами, а не слухами. Спокойно, рассудительно, с юмором. Если в начале возмутители спокойствия имели тридцать один процент поддержки аудитории, то в конце только два. Благодаря той передаче Руди весьма подкован в этом вопросе.

– Советская сторона сама виновата, – начал он, копируя тон насмешливого историка. – Надо было подписывать Женевскую конвенцию. Более того, советское руководство отреклось от своих военнопленных, не помню точно как это звучало, вроде: «у нас нет пленных, есть предатели Родины».

– Ууу какой, – Стрелок посмотрел уважительно. – Женевскую вспомнил. А ты в курсе, умник, что действие конвенции распространялось на страны ее не принявшие? По умолчанию. Немцы были обязаны относиться ко всем пленным одинокого. Сюрприз?

– Я не знал, – смешался Рудольф.

– Не знал или не хотел знать? Все это кукареканье про конвенцию, «сами виноваты» и «война есть война», дешевые оправдания, прикрывающие изощренное убийство миллионов людей. Прибавь сюда вчерашний трудовой лагерь, и получишь ответ. Немцы пришли сюда убивать, стирая с лица земли память о целом народе. И им это удалось.

Стрелок наскреб горсть принесенной ветром земли, медленно высыпал в карьер и покинул братскую могилу под открытым небом. Руди чуть задержался. В висках гулко пульсировала кровь. Можно отрицать, можно не верить, можно смеяться, но вот она, правда и что теперь делать? Кому нужна эта правда, когда двадцать лет прожил в сладком море умиротворяющей, дарующей спокойствие лжи? Будь проклят тот день, когда мусорщик покинул милый, немецкий городишко, лелея в башке кажущиеся теперь нелепыми планы, и по горло провалился в самое отборное в мире дерьмо. Теперь попробуй, плыви. Как та лягушка из сказки, рассказанной приютской поломойкой. Дерзай, сбивай из дерьма маслице.

Лес снова сгустился, путь пошел под легкий уклон. Время к полудню, солнце начало припекать. Хотелось сбросить мокрую, тяжелую снарягу, и погрузиться с головой в прохладную воду. На разлапистой елке уместилась целая семейка полосатых бурундуков, встречая незваных гостей яростным стрекотом. Самый толстый, широко зевнул и принялся потешно чесать задней лапой за ушком, выгибаясь заправской гимнасткой. Стрелок присел и поднял левую руку, сжатую в кулак. Руди сначала не въехал, потом вспомнил про условные знаки, и схоронился за куст. Чуть правее залег эсэсовец. Зульфат полностью растворился в подлеске. Вроде только что был и пропал. За такое в благословенное средневековье на костре жгли.

 Стрелок указал направление и приник к прицелу винтовки. Руди присмотрелся и сдавленно охнул, метрах в ста по направлению движения, на полянке, виднелись развалины бревенчатых изб, а возле одной стоял человек. Правая рука поднята в приветственном жесте. Неужели заметил? Первая живая душа, абориген Мертвых земель. Сейчас будем менять соболиные шкуры на огненную воду, или бежать, спасая шкуры свои.

– Шайзе, – выругался Клаус, успевший достать новенький, явно дорогущий бинокль. – Там Тиль!

Пропавший ночью наемник? – удивился про себя Руди. Денек сегодня определенно веселый. Какого черта этот придурок там делает? Вольф сейчас его лично прикончит.

– Эй, рядовой! – заорал Клаус.

– Тихо лейтенант, – поморщился, словно от зубной боли Стрелок. – Не нужно шуметь.

– Язык придержи, выродок! – огрызнулся эсэсовец, но предпочел заткнуться.

Что-то здесь было не так. Беглец застыл, расслабленно привалившись спиной к кособокой стене. Даже руку не опускал.

– Будем сидеть? – съязвил Клаус.

– Сходи посмотри, – предложил Стрелок, не сводя глаз с неподвижной фигуры.

– И пойду, – фыркнул эсэсовец, но никуда не пошел. Связался с группой, и вкратце описал ситуацию.

Потекли медленные, как слюни идиота минуты. Тиль обратился в статую, солнышко пригревало, птички пели. Стрелок мягко поднялся и двинулся по кругу, огибая загадочную поляну, прикрываясь кустарником, и держа развалины на виду. Даже Клаус притих. Зуля пропал. Стрелок скользил плавно, в такт покачающимся ветвям, внимательно осматривая каждый квадратный метр притихшего леса. Затеял хоровод, а Тилю возможно помощь требуется, причем немедленная. В зарослях ни души, земля выстлана ковром еловой хвои, попадались старые, бетонные столбы, и спирали замысловато скрученной проволоки. Круг замкнулся, падла Тиль по-прежнему махал рукой, наполовину скрытый кустами шиповника.

– Дальше я один, посматривайте по сторонам, – распорядился Стрелок. Пригнувшись, вышел на открытую местность, выждал за сухостоем, подобрался вплотную к развалинам и жестом позвал к себе. Руди подошел первым, ступая след в след, тщательно обходя кучи хрустячего хвороста, и куски торчащего из земли, проржавевшего в труху, кровельного железа. Помощь Тилю была не нужна. Поработал настоящий мясник. Тело наемника расчленено и прибито к срубу железнодорожными костылями. Конечности и голова отделены от тела, правая рука согнута в локте, изображая приветствие. Сотворивший это, не лишен извращенного чувства юмора. Блекло-зеленые глаза открыты и таращились с недоумением. Китель распахнут, живот вспорот от паха до солнечного сплетения, и набит листьями, шишками и соломой. Крови практически нет, сукровица спеклась по краям страшных обрубков. Убили и освежевали в другом месте, не поленившись тащить трофей несколько километров. В ушах отрубленной головы торчали неизменные наушники, провод протянут через рот и разрубленную гортань, плеер висел на груди в центре нарисованной кровью, неровной окружности.

– Намек ясен, – хмыкнул Стрелок, и указал взглядом на плеер. – Пользоваться умеешь?

На менюшке пульсировал значок включенного диктофона. Руди, стараясь не коснуться, начавшего синеть мертвеца, включил последнюю запись. Побежали секунды, легкое потрескивание, посторонний шум.

– Слышите меня? – внезапно спросил сиплый, грубый голос, чудовищно коверкая немецкую речь. – Это последнее предупреждение, убирайтесь если хотите жить.

Запись оборвалась.

– Доходчиво, – оценил чужое творчество Стрелок. – Герр лейтенант, вызывайте Вольфа.

Клаус  выматерился, в совсем не свойственной истинному арийцу манере, и потянулся к рации.

– Первый – Волку, как слышишь меня? Нашли Тиля. Ждем.

Руди растерялся, сердце трепыхалось, как у кролика, которого ухватили за задние лапы. За последние пару недель, навидался мертвецов всласть, но это вышло за рамки. Изощренная, граничащая с безумием жестокость. Не звериная, чисто человеческая жестокость, свойственная лишь виду homo sapiens, пришедшая от куда–о из глубины темных веков, когда человек был слаб и беспомощен, и выжить мог лишь уничтожая все живое вокруг, подавляя малейшую попытку сопротивления, и вселяя ужас одним своим приближением. Добренькие надолго на бренной земле не задерживались, и с тех пор мало, что изменилось.

– Кто это сделал? – сорвалось с губ.

– Понятия не имею, – признался Стрелок. – Но они за нами наблюдают, можете сделать ручкой.

Руди в панике огляделся. Никого естественно нет. В душу заполз мелкий, предательский страх. Как-бы не оказаться рядышком с Тилем. Малейшее шевеление травы, любой шорох несли угрозу, в зарослях мерещились злобные ребята, с непременно огромными, кривыми ножами в зубах.

– Ну да, конечно, – хмыкнул Клаус, и на всякий случай, повел стволом по кустам.

Мертвецу на глаз села деловитая, жирная, зеленая муха.

Слава Богу, томительное ожидание длилось недолго. В подлеске замелькали невесомые тени, на залитую солнцем прогалину, один за другим, выплыли наемники, растянувшись змеей длинной колонны.

– Нашли обормота? – подскочил Лис, увидел труп и осекся, – Твою мать. Привет Тиль.

Подошел, прихрамывая, Вольф, скривился и обронил в пустоту:

– Допрыгался меломан.

Поляна заполнилась народом. Тихая ругань, оханье. Кто-то шумно проблевался, а говорят в зондеркомандах железные люди.

Руди повторно включил запись.

– А вы герр гауптман говорили нас ждет легкая, увеселительная прогулка, – мрачно пробормотал немолодой наемник, с жутким шрамом на левой щеке.

– Я обманул, – запросто признался Дирлевангер. – Хочешь обсудить это Шрам?

– Не хочу, извините герр Вольф, – наемник инстинктивно отступил на пару шагов.

– Вы знали на что идете, подавая документы в мое подразделение, – Дирлевангер обвел подчиненных насмешливым взглядом. – Вы солдаты, а не маменькины сынки в кружевных ползунках. Кто желает, может вернуться прямо сейчас, я не препятствую. Тиль сам виноват.

– Мы знаем герр гауптман, – скорчил угодливую мордочку Лис. – Вот только Мертвые земли оказались не такие уж мертвые. Тиля не призрак забрал. Мы хотим знать с чем имеем дело.

– Я знаю не больше вашего, – пожал плечами гауптман. – Я здесь в первый и надеюсь в последний раз. Знаю одно, судя по Тилю, нам явно не рады. Проводник, кому мы перебежали дорожку?

Несколько десятков пар глаз, выжидающе уставились на Стрелка.

Тот, явно польщенный вниманием, присел на край осыпающегося фундамента, выдержал театральную паузу и сказал:

– Мертвые земли пусты на бумаге. На самом деле – это огромный заповедник для отборного сброда, хороших людей сюда пряником не заманишь. Шляются все кому не лень: беглые преступники, убийцы, золотоискатели, браконьеры, охотники за самоцветами и антиквариатом. Сбиваются в шайки, делят сферы влияния, грызутся между собой. Для них мы угроза, красная тряпка. Я думал, пройдем незамеченными, но отряд слишком большой. А еще ходят слухи про местных, ушедших в леса и ненавидящих вообще всех.

– Охотники за антиквариатом? – прыснул Клаус, и пнул валяющийся под ногами треснувший, чугунный горшок. – Издеваешься унтерменш? Кому нужен этот примитивный хлам?

– Этот никому.  Но после того как немцы эмм.., омертвячили территории до Оби, остались несколько брошенных городов. Изначально планировалось полностью стереть их с лица земли, а потом толи времени не хватило, толи взрывчатки, их так и оставили, постепенно разрушаться и поглощаться тайгой. Самый большой из них мы увидим сегодня, если перестанем болтать.

– Золотые слова, – поддержал Дирлевангер. – Надо идти, надеюсь смерть Тиля станет наукой для тех кто считает наше предприятие веселым походом с гитарой и купанием нагишом.

– Тиля похоронить надо, – буркнул Шрам. – А то не по христиански совсем.

– У вас пять минут, – подытожил Дирлевангер.

Лопаты ни у кого не оказалось, куски мертвеца осторожно сняли, сбросили в оплывшую яму бывшего погреба, и уронили сверху кусок трухлявого сруба. Скорбная процессия потянулась на восток, снимая головные уборы и кидая сверху горсти серой земли. Мертвые земли приняли первую жертву. Последнюю-ли? Ответ знал лишь Господь Бог, да тяжелые, хмурые ели, нависшие над безымянной могилой.

Движение стало еще более осторожным, Стрелок буквально рыл носом землю, тщательно осматривая местность, перед тем как сделать крохотный шаг. Дистанцию между головным дозором и ядром группы сократили до прямой видимости. Наемники поутихли, перестали курить и орать на весь лес. Смерть Тиля заставила иначе смотреть на тайгу и ждать опасность из-за каждого поворота, заросшей лесной дороги. Упомянутый брошенный город прочно поселился в сознании. Чувствуешь себя исследователем, пробирающимся по непроходимых джунглям, в поисках затерянного города древней цивилизации. Хотя какой там может быть город? В лучшем случае развалины деревянных бараков, которых навидались в Первоуральске, ничего грандиозного, на Колизей или Ангкор–Ват рассчитывать глупо.

В час устроились обедать в неглубоком ущелье, надежно укрытом от ветра и посторонних глаз причудливо выветренными, похожими на окаменевшие фигуры скалами. В рационе армейская тушенка, свежий хлеб и вода.

Руди подсел к Стрелку и тихонько спросил:

– А город большой?

– Не маленький, – неопределенно отозвался бандит, и закинул крошки с ладони в рот. – Мимо не пройдем.

– Дома прямо?

– Небоскребы bleat, – заверил Стрелок, достал карту, развернул и ткнул аккуратно подрезанным, грязноватым ногтем. – Мы сейчас тут, город начинается через три километра.

На указанном участке карты темное пятно бескрайнего леса, горы и пара болот размером с Прибалтику. Никакого намека на брошенный город.

– И где?

– Ну вот, разве не видишь? – удивился Стрелок. – Ах да, и вправду ничего нет. У Вольфа есть довоенная карта, ума не приложу, где он ее раздобыл и сколько это стоило, мы по ней прокладывали маршрут, тебе он ее естественно не покажет. Рылом не вышел.

– А ты, значит, вышел?– обиделся Руди.

– Я теперь лицо особо приближенное к императору, делаю неплохую карьеру, – не повел бровью Стрелок. – Судьба странная штука, вчера вроде террорист и убийца, а сегодня незаменимый боец зондеркоманды. Да чего я тебе рассказываю, давно ли сам помойки за немцами убирал? А сейчас почти человек, сам себе сопельки вытираешь. Должен быть мне благодарен.