Текст книги "Том 4. Произведения 1914-1931"

Автор книги: Иван Бунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 49 страниц)

А сейчас, после полудня, мы уже в устье Суэцкого залива: и Красному морю конец. И уже выступают вдали справа знакомые очертания Синайского полуострова – мягко, розовато рисуются в солнечной мгле множеством безжизненных пиков. Ветер шумит в тентах, хлопает ими, опять веет тропическим дыханием… Но нет, это уже только нечто аравийское.

Чем ближе к вечеру, тем ближе синайский берег. Я все на мостике, с вахтенным помощником. Он сказал, подавая мне бинокль:

– Вот как делается пустыня.

Я взглянул – и прибрежные скалы четко, вплотную придвинулись ко мне: черные, дикие, нагие, они все перевиты струями желтого песка, им заполнены все их впадины. Дальние скаты все повышающихся утесов тоже все пестрые от песчаных полос и бугров.

Потом прошел мимо нас такой же пестрый кряж острова Шидвана, за ним – еще какой-то островок, весь голый и жестко-песчаный. Дальше снова открылся простор залива – „вот теперь мы как раз на траверсе Синая“, – сказал капитан, и я совсем ясно увидел справа величественную громаду, теряющуюся в туманном небе, и бесконечные пространства желто-розовых песков у ее подножия, спускающегося в пески разнообразно торчащими черными каменными пиками. „Так и на луне торчат они, должно быть“, – подумал я.

Все глубже входим в залив. На исходе вечера открывается слева крупная металлически-голубая звезда маяка Рас-Шариб. Штиль, стальная бледность моря, сливающегося с небом, редкие звезды, среди них – четкий Орион. Маяк как бы влит – очень низко – в этом слиянии неба и моря. Порой странно проходит вокруг нас острый ветер – неприятной черной зыбью, – и тогда свежо, железисто пахнет морем.

Утро простояли на рейде в Суэце.

Дул хамсин. Пустыня на аравийском берегу терялась в розово-палевом тумане… Страшно качало, взносило мертвой зыбью лодку лоцмана, провожавшего нас в Канал.

Вечером мы потеряли на Канале много времени на пропуск голландского парохода, шедшего из Роттердама на Яву. Мы ошвартовались к боку Канала, на фоке зажгли электрический фонарь, а канальный, на носу, потушили. Голландец ждал, высился вдали, затем двинулся на нас своим электрическим солнцем. От этого солнца он был весь в радужном ореоле. Приближаясь, затопил нас как бы бело-солнечным дымом. Когда прошел, настал покой и мрак. Было сухо, тепло: кругом, и справа и слева от нас, лежали нагретые песчаные пустыни.

Вчера в три вышли из Порт-Саида. Завтракали у нашего консула – толстый, с маленькими свиными глазами человек, все на свете знающий, все и всех ругающий. Когда выходили, было уже совсем по-европейски прохладно, накрапывал дождь. Как я отвык от всего этого!

Нынче с раннего утра нещадно валяет настоящий ураган. Идем по одной, по две мили в час. Выбрался на палубу – сорвало и унесло картуз в море.

Смотрел в иллюминатор: море совершенно лиловое, темно-лиловое, рябое, как шагрень, все в ухабах и холмах, в резко-серебряных клочьях пены.

Был на мостике. Водяные долины и горы невероятно огромны, взлет носа страшный, ветер с дикой силой валит с ног.

К вечеру стало класть на борта.

Сейчас резко-ясная лунная ночь. Так мотает, что лежал в каюте на полу, – на койке не удержишься. По круглому синему стеклу иллюминатора носился чистый, яркий кружок луны и с ним какая-то большая голубая звезда. Кое-как поднялся, глянул в иллюминатор – все море облито фосфорическим блеском. У борта оно в черно-вороненых провалах и в громадных взмыленных гребнях вздымающихся холмов.

Добрался – где бегом, где ползком – до кормы: страшный размах ее вниз и вверх и совершенно необыкновенный след от винта: зелено-голубой, купоросный, слепящий.

Третий день в этом сумасшедшем море.

Вчера вечером совсем погибали. Весь день бешеная зыбь, вся рябая от урагана, по ней – несущаяся метель пены. Около восьми ветер достиг почти предела – одиннадцать баллов – и нас вдруг положило плашмя набок. Был истинный ужас. Все летело, грохотало, билось. В кают-компании как дьявол сорвался с буфета медный чайник с кипятком для чая. После того пошло еще пуще валять. Руль не действовал, винты крутились в воздухе. Так мы бились несколько часов – истинно между жизнью и смертью, пока не выбились за маяк Меттелина. Тут, в час ночи, крепко заснул наконец.

Дарданеллы, уже Дарданеллы. Ясное и тихое утро, ледяная южная весна, еще голые деревья. И все это вместе с мирным ощущением стран уже совсем своих, столь давно не виденных.

И удивительный закат после Галлиполи. Удивительная густота синевы гор, за которые садилось червонное солнце, лившее на мраморную воду след огненного сиропа.

Ночью, поздней, меня разбудили возле Сераля. Холод, тишина, мертвый штиль. Все берега в чем-то сказочном матовом: в этом матовом – огни, далекие и близкие, золотые, недвижные, и привидение, призрак Стамбула.

Сейчас входим в последний, в Одесский порт. Все втайне взволнованы. С мостика все время ровная, неспешная команда. Капитан стоит в сдержанной, несколько торжественной позе. Сдержанно, как бы бесстрастно вступает наконец в команду сам:

– Пять градусов лево.

Рулевой отзывается в тон ему:

– Есть пять градусов лево!

Капитан роняет, не оборачиваясь:

– Лоцманский флаг.

На мостик взбегает второй помощник и отдает честь капитану по-военному:

– Есть лоцманский флаг!

Капитан прежним тоном:

– Пять градусов лево.

Рулевой нотой выше:

– Есть пять градусов лево!

– Так держать.

– Та-ак держать!

Молчание. И вдруг какой-то особый, краткий, твердый тон:

– Всех наверх.

И вахтенный – срывающимся криком:

– Всех наверх!

Снова молчание. Потом раздельно:

– Средний ход.

И отрывистый звонок телеграфа вниз, и медленно затихающее движение машины.

– Лево.

– Есть лево!

– Катись, – говорит капитан веселеющим и упрощающимся голосом.

– Есть катись! – отзывается рулевой почти радостно.

Вахтенный срывается с мостика и бежит на нос. И капитан как будто еще проще:

– Закрыть пар на брошпель.

– Закрыть пар на брошпель! – кричит старший, вторя ему.

– На борт лево.

– Есть на борт лево!

– Малый, – говорит капитан падающим голосом.

И снова звонок телеграфа, и машина почти замирает. И вокруг воцаряется такая тишина, что я слышу собственное дыхание.

– Полборта.

– Есть. полборта.

– Бо-орт.

– Бо-орт.

– Входи.

Я так волнуюсь, что у меня холодеют руки. Капитан каменно роняет:

– Правый якорь к отдаче.

– Правый якорь к отдаче! – петухом кричит старший на нос.

– Право руля, – еще каменнее говорит капитан.

И потом:

– Клади.

– Стоп машина.

И последний звонок телеграфа, и сердце машины перестает биться. Чуть слышен плеск воды вдоль бортов, чуть двигаемся. На носу свисток и крик:

– Трави трап до воды.

Под бортом стоит, качаясь, в лодке рыжий лоцман. Мы уже в тесноте пароходов, катеров, лодок, людей.

– Из правой бухты вон, – говорит капитан каким-то уж совсем последним голосом.

И в ответ ему грохот, гром и плеск.

– Шабаш, трави канат! – обыденно кричит боцман.

И я точно просыпаюсь. Земля, люди, теснота, извозчики, город…» ( Бунин,т. 5, с. 486–491).

…о чем мы мечтали зимой в Египте…– Бунины выехали из Одессы 15/28 декабря 1910 г. и 26 декабря / 8 января прибыли в Каир; в феврале отправились из Порт-Саида на Цейлон.

«…Собственность есть кража…»и т. д. – перифраз известного изречения Ш. Прудона (1809–1865) из его сочинения «Что есть собственность?».

«На воде» Мопассана. – Впоследствии этим произведением был навеян рассказ Бунина «Бернар».

Божье древо ^*

Журн. «Современные записки», Париж, 1927, кн. XXXIII.

По воспоминаниям В. Н. Муромцевой-Буниной, прототипом Якова Демидыча послужил караульщик в Васильевском, имении двоюродной сестры Бунина, где писатель с женой жил летом 1912 года. Тогда же Бунин сделал в своем дневнике несколько записей о нем, из которых и родился рассказ: «17 июня. После обеда сидел в шалаше. Что за прелестный человек Яков, как приятно слушать его. Всем доволен. „И дожжок хорошо! Все хорошо!“ Был женат, пять человек детей; с женой прожил двадцать один год, потом она умерла, и он был семь лет вдовцом. Жениться второй раз уговорили. Был у родных, пришла дурочка „хлебушка попросить“. „А хочешь замуж?“ – „За хорошую голову пошла бы“. – „Ну, вот тебе и хорошая голова“, – сказал ей Яков про себя. Повенчались, а она „прожила с после Успенья до Тихвинской – и ушла. Меня, говорит, прежние мужья жамками, канхфектами кормили; а ты кобель, у тебя ничего нету…“. Земли у него полторы десятины. „Да что ж, я не жадный, я добродушный“. 21 июня. „Читаю „Былины Олонецкого края“ Барсова. Какое сходство в языке с языком Якова! Та же криволапая ладность, уменьшительные имена…“ 26 июня. „Сидели опять с Яковом, он начал было рассказывать „Конька-Горбунка“ – чудесно путает чепуху, – потом надоело, бросил“» («Подъем», Воронеж, 1979, № 1, с. 118, 119). Бунин любил этот свой рассказ и его героя; уже в глубокой старости он писал: «Яков Демидыч – деликатнейший человек, умница, натура тонкая, благородная»; человек, – «говорящий старинным, великолепным языком».

Сам Бунин виртуозно владел русским народным языком. Г. Н. Кузнецова пишет: «Сколько он говорил мне интересного, значительного, важного, а я не записала, поленилась, забыла… Хотя бы его присказки, пословицы, словечки. Он часто говорит с печалью и некоторой гордостью, что с ним умрет настоящий русский язык – его остроумие (народный язык), яркость, соль.

Правда, пословицы и песни часто неприличные, но как это сильно, метко, резко выражено» ( ЛН,кн. 2, с. 254).

Будучи блистательным знатоком и восторженным ценителем и охранителем русского народного слова, Бунин обладал абсолютным слухом на всяческую стилизацию, спекулятивное использование народных речений, малейшую фальшь в обращении с ними. «…Какое невероятное количество теперь в литературе самоуверенных наглецов, мнящих себя страшными знатоками слова! Сколько поклонников старинного („ядреного и сочного“) народного языка, словечка в простоте не говорящих, изнуряющих своей архирусскостью!.. Сколько стихотворцев и прозаиков делают тошнотворным русский язык, беря драгоценные народные сказания, сказкии „словеса золотые“и бесстыдно выдавая их за свои, оскверняя их пересказом на свой лад и своими прибавками, роясь в областных словарях и составляя по ним какую-то похабнейшую в своем архируссизме смесь, на которой никто и никогда на Руси не говорил и которую даже читать невозможно!.. – с негодованием писал он в 1918 году и прибавлял с тревогой: – Язык ломается, болеет и в народе. Спрашиваю однажды мужика, чем он кормит свою собаку. Отвечает: – Как чем? Да ничем, ест, что попало: она у меня собака съедобная» (Собр. соч., т. X. Берлин, Петрополис, с. 155–156). Он отрицательно относился к Клюеву и даже к Есенину, – за то, что, по его мнению, с ними чрезмерно «носились в петербургских салонах», а они, в свою очередь, сознательно стилизовались под странников и монахов; считал он искусственной и художественную манеру Ремизова.

Подснежник ^*

Жури. «Перезвоны», Рига, 1927, № 27, декабрь.

Рассказ имеет автобиографический характер. В 1881 году Ваню Бунина отдали в елецкую гимназию. В. Н. Муромцева-Бунина пишет об этом: «Отец поместил его в нахлебники к мещанину Бякину за 15 рублей в месяц на всем готовом… Дом Бякиных находился на Торговой улице. Хозяин был богобоязненный человек, семья состояла из жены, сына, гимназиста четвертого класса, и двух девочек, очень тихих. В доме был заведен строгий порядок, отец всю семью держал в ежовых рукавицах, был человек наставительный, неразговорчивый, требовательный. И Ване было очень странно попасть к таким людям после их свободного беспорядочного дома… Большим развлечением для мальчика было ходить по Ельцу. Он жадно впитывал в себя жизнь уездного города и иногда, после уроков, по несколько часов сряду пропадал из дому. Особенно он любил, когда на улице разыгрывалась какая-нибудь сцена, драка… Приблизительно раз в месяц приезжали к нему родители. Тогда наступали для него праздничные дни, его брали в гостиницу, водили в цирк, и он, попав в родную обстановку, расцветал, чувствовал себя счастливым. Но зато каждый отъезд был настоящим горем, и он не раз плакал и за всенощной, и ночью после разлуки с ними» ( «Жизнь Бунина»,с. 18, 21, 19).

Плач о Сионе ^*

Газ. «Возрождение», Париж, 1925, № 116, 26 сентября. Печатается по ЛН,кн. 1, с. 87–88.

Миниатюра навеяна библейским преданием о разрушении Иерусалима войсками вавилонского царя Навуходоносора.

Благовестие ^*

Газ. «Возрождение», Париж, 1925, № 116, 26 сентября. Печатается по ЛН,кн. 1, с. 88–89,

Написано по мотивам библейской легенды о «Благовестии».

Суета сует ^*

Газ. «Возрождение», Париж, 1927, № 632, 24 февраля.

Представляет собою пересказ главы из книги французского историка Ленотра «Paris revolutionnaire. Vieilles maisons, vieux papiers».

ЛекуврерАдриенна (1692–1730) – прославленная французская драматическая актриса.

Портрет ^*

ЛН,кн. 1, с. 102.

Русь, града взыскующая ^*

ЛН, кн. 1, с. 103.

«Сон пресвятыя богородицы» ^*

ЛН,кн. 1, с. 103–104.

Сказки ^*

Паломница ^*

Поросята ^*

Газ. «Последние новости», Париж, 1930, № 3364, 8 июня; № 3469, 21 сентября; № 3511, 2 ноября.

Эти миниатюры примыкают к циклам «Далекое» и «Краткие рассказы».

Провансальские пересказы ^*

Газ. «Последние новости», Париж, 1931, № 3577, 3749, 3929, 7 января, 28 июня и 25 декабря.

Цикл представляет собой переводы, иногда – сокращенные переложения, а также, напротив, расширенные пересказы отрывков из книги французского поэта Фредерика Мистраля (1830–1914) «Истоки моей жизни. Воспоминания и рассказы», впервые вышедшей в Париже в 1929 году. В основе книги Мистраля – народные легенды, сказки-анекдоты, услышанные от разных людей.

Провансальские пересказы имеют самостоятельную художественную ценность и, кроме того, представляют переводческое мастерство Бунина (см. предисловие В. А. Дынник к «Провансальским пересказам» Бунина – ЛН,кн. 1, с. 105–108).

Выходные данные

ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН

Собрание сочинений

Том 4. Произведения 1914–1931

Редакционная коллегия:

Ю. В. Бондарев, О. Н. Михайлов, В. П. Рынкевич

Статья-послеслов. и коммент. А. Саакянц.

Редактор Ч. Залилова

Художественный редактор Г. Масляненко

Технический редактор Л. Синицына

Корректор Н. Усольцева

ИБ № 5070

Сдано в набор 16.04.87. Подписано к печати 26.10.87. Формат 84 Х 108 1/32.

Бумага тип. № 1. Гарнитура «Академическая». Печать высокая.

Усл. печ. л. 36,96. Усл. кр. отт. 37, 38. Уч. изд. л. 37,53.

Тираж 400 000 экз. Изд. № 11-2562. Заказ 950. Цена 3 р. 30 к.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература».

107882, ГСП, Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19

Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудового Красного Знамени Ленинградское производственно-техническое объединение «Печатный Двор» имени А. М. Горького Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии н книжной торговли.

197136, Ленинград, П-136, Чкаловский пр., 15