Текст книги "Заморский рубеж. Западня для леших. Засечная черта"

Автор книги: Иван Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

В прежнем медленном темпе дойдя вслед за стремительно отступившими морскими пехотинцами практически до конца шканцев, колонна кирасир остановилась, стрелки воткнули подпорки аркебуз в доски палубы, раздули фитили, приготовились к залпу.

Бросив взгляд на ют, где уже кипел бой между взводом сержанта Паркса и поднявшейся туда по широкому трапу частью испанских кирасир, лейтенант Сэдли скомандовал:

– Всем залечь и укрыться! Ответный огонь – только по моей команде!

Рота лейтенанта Латропа, находившаяся на баке, за спиной лейтенанта Сэдли, также выполнила эту команду.

В то время как на шканцах, шкафуте и баке бой на секунду остановился и замерли все: и прицеливающиеся испанские стрелки, и готовящиеся встретить их залп англичане – на юте кипела яростная схватка. Беспрепятственно заняв ют, сержант Паркс уже собрался вести своих людей через иллюминаторы кормового среза в офицерские каюты, как переборка под ютом упала и, словно черт из табакерки, из-под юта стала выдвигаться на шканцы бесконечная колонна кирасир. Паркс на мгновение растерялся, не зная, что делать: то ли закрепиться на юте, то ли, помогая взводу Коула, попытаться атаковать неприятеля с тыла, хотя успех этого маневра, учитывая вооружение испанцев, был весьма сомнительным. Но вопрос решился сам собой, поскольку часть испанцев развернулась и таким же плотным строем двинулась по трапу на ют с явным намерением атаковать находящихся там людей Паркса и тем самым обезопасить свой тыл.

Когда первая шеренга испанцев уже шагнула на ют, Паркс скомандовал:

– Отсечь нижних огнем, передних – атаковать в клинки!

Раздался не очень дружный, но меткий залп из нескольких мушкетов и пистолей, которыми была вооружена часть матросов из взвода Паркса. На середине трапа возник завал из дюжины трупов, и нижние ряды атакующих поневоле остановились. Передние шеренги испанцев, уже поднявшиеся на ют, оказались на какое-то время отрезанными от своих. – В атаку!

Паркс, взмахнув короткой абордажной саблей, первым ринулся на врагов. Михась, едва успевший сунуть за пояс разряженные пистоли, бросился вслед за ним. Испанцы выставили им навстречу пики и алебарды. Дальше морские пехотинцы действовали уже автоматически: выманивали выпад пикой в грудь, делали полуоборот, оказываясь при этом к противнику уже не грудью, а боком, одновременно на этом полуобороте отбивали древко пики саблей, кинжалом или просто рукой и шли на сближение, нанося противнику колющий удар в лицо.

За минуту короткой и яростной схватки кирасиры, которым трудно было развернуться на выходе с неширокого трапа, были смяты и сброшены вниз. Паркс не стал их преследовать, остановил своих бойцов. В этот момент раздался мощный залп, произведенный испанцами по засевшим на шкафуте и баке англичанам. Палуба бригантины на несколько секунд окуталась густыми клубами дыма. Когда дым рассеялся, англичане, ожидавшие атаки испанцев на ют и на бак, с удивлением увидели, что колонна противника развернулась на девяносто градусов и устремилась на борт «Принцессы». Более того, из казавшегося бездонным трюма все еще продолжали выскакивать бойцы, но это уже были не тяжеловооруженные кирасиры, задачей которых, по-видимому, было вытеснение морских пехотинцев на нос и на корму (и с этой задачей они успешно справились), а легковооруженные абордажники, которые под прикрытием все тех же кирасир принялись стремительно распространяться по беззащитной «Принцессе», проникли на мостик, спустились на орудийную палубу. Через пару минут дислокация противоборствующих сторон приняла какой-то фантасмагорический характер: на борту испанской бригантины не было ни одного испанца, а находилась лишь приготовившаяся к обороне, окончательно сбитая с толку морская пехота англичан. А на борту английского флагмана, напротив, находились испанцы, уже принявшиеся расправляться с не готовыми к такому обороту событий английскими моряками из плавсостава, которые, будучи уверенными в том, что их защитят бравые морские пехотинцы, даже не изготовились к рукопашной схватке и теперь, застигнутые врасплох, не могли оказать врагу серьезного сопротивления. Кирасиры же выстроились вдоль борта «Принцессы», развернувшись навстречу оставшимся на бригантине морским пехотинцам, направив на них аркебузы и пики.

Лейтенанты Сэдли и Латроп, едва пришедшие в себя от неожиданного маневра противника, уже было хотели бросить свои роты обратно на «Принцессу», чтобы отбить собственный корабль у противника, как с борта «Принцессы» донеслась отчетливая раскатистая команда испанского офицера, руководившего всей операцией. Он стоял на перилах юта, держась за ванты, хорошо различимый со всех сторон, в сверкающей кирасе и позолоченном шлеме, украшенном ярким плюмажем из страусовых перьев, его длинная шпага в вытянутой руке указывала в сторону бригантины и засевших на ней англичан.

– Сыны Кастилии! Приготовиться к атаке! Вернем свой корабль! Не дадим англичанам уйти с нашим золотом!

Хорошо понимавшие испанский язык офицеры английской морской пехоты, уже находящиеся в состоянии замешательства, легко поддались и на эту уловку. Они вспомнили, что трюмы бригантины забиты золотом, и подумали, что испанцы, конечно же, не захотят отдать без боя столь ценный приз. А их предыдущий маневр с переходом на «Принцессу» – не что иное, как тактическая хитрость. И вместо того, чтобы немедленно бросить свои роты в контратаку на борт родного корабля, лейтенанты Сэдли и Латроп скомандовали занять оборону и приготовиться к отражению якобы готовящейся атаки испанцев. Тем самым англичане потеряли несколько драгоценных мгновений, и когда залегшие и укрывшиеся за рангоутом и надстройками морские пехотинцы увидели, что испанцы, вместо того чтобы идти на них в атаку, на самом деле рубят абордажные крючья и цепи и расталкивают корабли, было уже поздно.

Расстояние между «Принцессой», захваченной испанцами фактически без боя, благодаря лишь одной военной хитрости и предательству, и бригантиной, наверняка совершенно пустой, на палубе которой, остолбенев, стояли лучшие в мире морские пехотинцы, так и не успевшие проявить свои боевые навыки в прямой схватке с противником, все увеличивалось и увеличивалось. И англичане никак не могли помешать угону своего флагмана, поскольку у них больше не было абордажных крючьев, чтобы вновь вцепиться ими в борт собственного корабля. Но и это было еще не все. С верхней палубы бригантины морские пехотинцы не могли видеть, что на пушечной палубе отходящей «Принцессы» испанцы, расправившиеся с английскими канонирами, принялись готовить к залпу так и не выстрелившие орудия ее правого борта…

Михась, еще не остывший от только что завершившейся скоротечной жестокой схватки, стоял на юте за плечом сержанта Джона Паркса и с возрастающим изумлением наблюдал за маневрами испанцев, сути которых он, как и все его соратники, не мог понять. Услышанная им команда испанского офицера также на миг сбила его с толку, но, когда испанцы принялись рубить абордажные крючья, он внезапно понял все. Сердце его замерло и похолодело, провалилось куда-то в черную неведомую глубину, как тогда, во время далекой, почти нереальной учебной схватки с особником, когда он почувствовал, что проиграл и сейчас получит удар, перечеркивающий всю его дальнейшую судьбу. Сейчас он проигрывал не учебный, а настоящий бой, и под угрозу была поставлена не только его дальнейшая судьба, но и сама жизнь.

Впрочем, какого-либо внятного страха смерти Михась по молодости лет не испытывал, но все его существо охватила ярость, злая досада на обхитрившего их врага. Он, русский дружинник, возомнил себя выше всех: выпендривался в кабацкой драке с матросами с «Посейдона», гордо получал призы на соревнованиях в замке, снисходительно принимая похвалы адмирала и аплодисменты дам. А теперь, в первом же настоящем бою, его провели, как щенка. И не важно, что не только его одного. Он-то считал себя самым лучшим (ох, не слышал Михась мудрых речей дьякона Кирилла во время того достопамятного заседания Большого Совета!). Нет, потеряв флагманский корабль, он просто не сможет взглянуть в глаза адмиралу, в глаза леди Алисе и других недавно восхищавшихся им людей. И еще одна мысль проникла в сознание, подстегнула Михася к дальнейшим действиям: там, на уходившем флагмане, в лапах бесчеловечных испанцев осталась леди Джоана!

«Мертвые сраму не имут, а живые не сдаются!» Михась стремительно скатился по трапу на совершенно безлюдные шканцы, схватил за один конец тонкий леер, пропущенный поверх фальшборта, обрубил его саблей. Он уже хотел было кинуться к другому концу, но, подняв голову, увидел, что из-за грот-мачты выскочил какой-то английский матрос, который, по-видимому, понял его замысел, и одним ударом кинжала отсек второй конец леера. Сзади он услышал топот, чудовищную брань в адрес испанцев и краем глаза заметил, как к нему несется сержант Паркс.

Михась принялся лихорадочно сматывать леер в бухту, оборачивая его вокруг согнутой в локте

руки.

– У тебя что, есть крюк? – почти хором воскликнули сержант Джон Паркс и Том Мэрдок – тот матрос, кинувшийся со шкафута на помощь

Михасю.

Михась не ответил, лишь мотнул головой. Он уже смотал леер и сделал на его конце скользящую затяжную петлю. Затем, раскрутив получившийся аркан над головой, он метнул его вслед отошедшей на десяток ярдов «Принцессе». Петля затянулась на резной балясине, украшавшей кормовой срез под иллюминаторами адмиральской каюты. Изумленно наблюдавшие за действиями Михася сержант и матрос радостно выругались при виде его успеха. Михась, крепко держась за конец аркана, вскочил на планширь фальшборта, приготовился прыгать. И тут же рядом с ним в конец вцепились еще две пары крепких рук.

– Мы с тобой, Майк!

Втроем они оттолкнулись от кромки борта и, пролетев несколько ярдов по воздуху, врезались в воду, попав прямо в пену кильватерной струи за кормой набиравшего ход фрегата. Они тут же принялись карабкаться по лееру на нависавший над их головами кормовой срез, опираясь ногами на перо руля.

Их маневр остался совершенно незамеченным испанцами, занятыми более важным делом.

– Огонь! – выкрикнул все тот же испанский офицер, взмахнув шпагой.

С убойно короткой дистанции, практически в упор, прогремел мощнейший залп всех орудий правого борта «Принцессы», направленный прямо в борт бригантины, превращенной в смертельную ловушку для непобедимого флагманского отряда королевской морской пехоты.

Вцепившиеся в кормовой срез трое отчаянных бойцов, оглушенные залпом, с ужасом увидели, как, резко накренившись на корму, стремительно идет ко дну испанская бригантина, унося с собой в пучину океана отряд английской флагманской морской пехоты. Через минуту «Принцесса» изменила галс, развернувшись по ветру, и место гибели товарищей скрылось из глаз Михася, Паркса и Мэрдока. Однако их ушей достиг еле слышный прощальный крик, как им показалось, сержанта Коула: «Ребята, отомстите за нас!» Голос кричавшего заглушил шум ветра, и над безмятежной гладью океана слышались теперь только скрип такелажа «Принцессы» и гортанные команды испанских моряков, управлявших захваченным ими английским флагманом.

– Парни, – звенящим от ярости голосом произнес сержант Паркс, – я понимаю, что каждый из нас сейчас стремится ринуться в бой и кромсать, душить подлого врага голыми руками. Но раз уж мы остались в живых из всего отряда…

Голос его дрогнул, он отвернулся, прижался лицом к обшивке кормы. Через минуту он вновь поднял голову, посмотрел прямо в глаза соратникам и продолжил прежним суровым и решительным тоном:

– Так вот, нас осталось только трое, но мы должны убить не десяток-другой испанцев, а всех! – выкрикнул он последнее слово.

Они висели, вцепившись в детали обшивки и леер, превращенный Михасем в аркан, скрытые под наклоном кормового среза.

– Поэтому сейчас мы не будем кидаться на врага очертя голову. Мы проберемся в трюм, за обшивку, туда, где лежат камни балласта, дождемся ночи, и начнем резать их осторожно и бесшумно, одного за другим, одного за другим, каждую ночь, хоть до самого Мадрида! И пусть они попробуют обнаружить и уничтожить нас на нашем родном корабле!

– Ты прав, Джон, – произнес Том Мэрдок столь же сурово и решительно. – Я пойду с тобой до конца. Вас осталось двое из морской пехоты, а из абордажной команды с «Посейдона» – я один. Мои ребята тоже взывают к мщению.

– Конечно, Том. Мы рассчитаемся с ними за

всех.

– Но как мы проникнем в трюм? Провисим

здесь до ночи?

– Ну, это не проблема, – горько усмехнулся Паркс. – Наши ребята бегали в самовольные отлучки на берег через секретный лаз, проделанный рядом с отверстием для штуртросов. Поднимайся

за нами.

И Паркс ловко и привычно принялся карабкаться к тому месту, где штуртросы проходят сквозь корму и соединяются с пером руля. Том двинулся за ним, один лишь Михась не тронулся с места. Сержант Паркс, заметив это, приостановился и, наклонив голову, пристально взглянул ему в лицо:

– Майк, извини, я не спросил тебя, готов ли ты биться до конца вместе с нами? Ты русский, тебе должно быть все равно: испанцы или англичане… Ты можешь дождаться ночи, украсть шлюпку и попытаться достичь ближайших островов.

– Сержант, я уверен, что вы не хотели меня обидеть. Вы делились со мной всем: боевым опытом и знаниями, часто – куском хлеба. Вы приняли меня в свою команду, в свою семью. Я добровольно встал под ваш флаг. Неужели вы думаете, что я все забуду и опозорю честь Ее Величества флагманского морского пехотинца, а тем более – честь русского дружинника, или, как у вас говорят, гвардейца? Русские в бою своих не бросают. Вы для меня – свои. Я хочу, чтобы обо мне была такая же добрая память, как о Фроле. И чтобы тех русских парней, которые придут вслед за мной, принимали так же, как меня.

– В таком случае, чего же ты ждешь? Вперед, следуй за нами!

– Сержант, русские в бою своих не бросают. Тут, на корабле, в офицерских каютах, вот за этой кормовой переборкой, осталась беззащитная английская леди, которая по-доброму принимала меня в родовом замке, аплодировала мне, когда я выигрывал состязания, восторженно хвалила в моем лице всю гвардию неведомого ей русского князя. Я не могу бросить ее на произвол испанцев, славящихся своей жестокостью. Позвольте мне попытаться ее спасти, причем немедленно.

Если у меня это получится, мы вскоре присоединимся к вам, то есть спустимся вдвоем в трюм. Если нет – то я погибну, прихватив с собой как можно больше врагов, облегчив вам задачу. Меня учили с рождения, там, в русских лесах, что честь дороже жизни. Сейчас я должен доказать, что меня учили не зря.

– Хорошо, капрал Русс, – кивнул ему сержант Паркс. – Ждем вас и леди живыми и невредимыми.

Он нажал на невидимую постороннему глазу защелку, открыл короткий фрагмент доски на кормовой обшивке и вместе с Томом исчез в образовавшемся лазе, опираясь на ведущий в чрево

корабля штуртрос.

Михась, не теряя ни минуты, ловко и проворно, как по стволу дерева или каменному утесу, принялся карабкаться по корме к иллюминатору одной из офицерских кают, которую, как ему было известно, адмирал Дрейк отвел для леди Джоаны.

Дон Эстебан, снявший свой позолоченный шлем со страусовыми перьями и передавший его адъютанту, сквозь почти рассеявшиеся клубы пушечного дыма наблюдал, как уходит под воду бригантина, превращенная им в ловушку для ненавистных английских морских пехотинцев. Он был почему-то твердо уверен, что там погибает, корчась в муках, и его личный враг – проклятый сержант Фроул Русс. После того, как корабль скрылся в пучине, на поверхности океана остались несколько англичан, цеплявшихся за жалкие обломки рангоута.

– Прикажите спустить шлюпку, взять их в плен или добить, благородный дон? – обратился к своему командиру один из его лейтенантов.

– Нет, – усмехнулся дон Эстебан. – Не будем терять на них времени. Их ждут долгие мучения среди волн. Может быть, эти еретики, испытав весь ужас нечеловеческих страданий, раскаются в конце своей грешной жизни и придут в лоно Господне очищенными от скверны.

Лейтенант почтительно кивнул, набожно перекрестился.

– Что ж, мы блестяще осуществили наш замысел, теперь пойдем в кормовые каюты, осмотрим нашу добычу, – велел сопровождавшим его лейтенантам и адъютантам дон Эстебан.

Среди многочисленных приказов, отданных доном Эстебаном перед началом операции, было и указание ни в коем случае под страхом смерти не проникать в кормовые помещения, а лишь выставить перед ними взвод охраны. По завершении разгрома англичан он лично собирался осматривать кормовые помещения, распределять добычу и решать судьбу особ знатного происхождения, которые будут пленены в офицерских каютах. Сейчас дон Эстебан в сопровождении двух десятков кирасир принялся осуществлять эту самую последнюю и самую приятную часть своего плана.

Кормовые каюты были пусты: экипаж «Принцессы» не успел занять в них оборону, настолько стремительной и неожиданной была атака испанцев. Все английские офицеры погибли на верхней палубе. Дон Эстебан заглянул в адмиральскую каюту и увидел, что в ней нет людей, но находится множество дорогих вещей и драгоценностей, а также огромный окованный железом сундук с казной эскадры. Оставив для охраны захваченной богатой добычи двух адъютантов и трех кирасиров, дон Эстебан, весело насвистывая и даже приплясывая на ходу, двинулся дальше.

Дверь одной из кают оказалась запертой. Кирасир, стоящий за плечом своего командира, замахнулся было прикладом аркебузы, чтобы снести это хрупкое препятствие, но дон Эстебан жестом остановил его, вежливо постучал в створку и громко произнес:

– Я – дон Эстебан, новый командир этого корабля, ставшего собственностью испанской короны. Прошу вас отворить дверь и сдаться!

– Я – ваш друг, – раздался из-за двери знакомый голос. – Прошу вас не стрелять и убрать шпаги в ножны!

Дверь открылась, и в коридор вышел сэр Джеймс. Он нервно улыбнулся и с преувеличенной радостью протянул руку дону Эстебану.

– Дорогой дон Эстебан, поздравляю вас с блестящим успехом нашей совместной операции! – напыщенно произнес он. ,

Дон Эстебан сделал знак сопровождавшим его кирасирам оставаться на месте, а сам зашел вместе с сэром Джеймсом в каюту и закрыл за собой дверь. Благородный дон стер с лица радостное выражение, скорчил недовольную гримасу:

– О каком успехе вы говорите, сэр Джеймс? Адмирал Дрейк жив-здоров и находится вдалеке, со своей эскадрой. Это не успех, это – провал. Я думаю, нам надо пересмотреть условия нашего договора.

– Побойтесь Бога, дон Эстебан! – завопил сэр Джеймс. – Вы захватили флагман, уничтожили элитный отряд флагманской морской пехоты! У вас в руках казна эскадры! Кто ж знал, что адмирал не клюнет на такую приманку, как бригантина, доверху набитая золотом, а захочет лично сражаться с галеонами, трюмы которых пусты?! В конце концов, мы с вами вместе разрабатывали этот план, и вы со всем соглашались. И это я, а не вы висел почти шесть часов на проклятом кресте, чтобы приобрести подобающий вид умирающего страдальца! Вы же благородный человек, дон Эстебан, вы дали слово чести, что рассчитаетесь со мной сполна!

– Полноте, сэр Джеймс! Испанским грандам не следует напоминать о данном слове! Я выполню наш уговор. Но имейте в виду, что и вы, как джентльмен, тоже должны сдержать обещание и впредь помогать мне в нашей праведной борьбе против этого безбожного адмирала!

– Ну конечно же, дон Эстебан, какие могут быть сомнения! – воскликнул сэр Джеймс. – Ну а теперь, когда мы все уладили, могу я проникнуть в некую каюту для долгого и серьезного разговора с одной особой, каковую вы обещали отдать в мое полное распоряжение?

– Разумеется, сэр Джеймс. Уединяйтесь с этой особой столько, сколько вам заблагорассудится.

– И еще, дон Эстебан, не соблаговолите ли вы оказать мне дружескую услугу и поставить возле той каюты надежный караул, чтобы кто-либо из благородных испанцев не ворвался туда в неподходящий момент, услышав, например, шум или

крики?

– Хорошо, сэр Джеймс, ради нашей дружбы я велю двум кирасирам взять каюту, где вы будете заниматься вашими личными делами, под охрану и никак не реагировать на то, что в сей каюте будет происходить! Кстати, вы можете не снимать вашу шпагу, а носить ее, как и подобает дворянину, моему другу и союзнику!

– Премного вам благодарен, дон Эстебан!

– Всегда к вашим услугам, сэр Джеймс! Подельники вышли из каюты сэра Джеймса, дон Эстебан велел двум кирасирам следовать за своим другом и союзником и взять помещение, которое тот займет, под охрану, а сам продолжил обход с целью оприходовать добычу, которая наверняка находилась в каютах знатных особ – офицеров английского Ее Величества военно-морского флота.

Сэр Джеймс подошел к знакомой двери, мерзко ухмыльнулся и постучал осторожно, как будто украдкой.

– Джоана, откройте, это я, Джеймс. Нам срочно надо спасаться, – тихим голосом, словно боясь, что его услышат враги, произнес он.

Щелкнул отпираемый изнутри заморе, дверь приоткрылась. Джоана, увидев за спиной сэра Джеймса двух испанцев, вскрикнула и хотела было вновь захлопнуть дверь, но тот не дал ей этого сделать, резко рванул ручку на себя и буквально ворвался в каюту, грубо затолкнув в нее девушку.

Затем он не спеша, по-хозяйски, захлопнул створку, задвинул засов, повернулся к девушке и уставился на нее масляно заблестевшими глазами. Джоана, упавшая от толчка на ковер, застилавший пол каюты, со страхом взирала на сэра Джеймса и инстинктивно пыталась отползти в угол, укрыться от его взгляда, в котором она читала себе позорный приговор.

– Ну вот, Джоана, мы и встретились, – со сладострастием насильника, предвкушающего растерзание беззащитной жертвы, смакуя каждое слово, произнес сэр Джеймс. – Что же ты не рада старому другу? Между прочим, я пришел, чтобы спасти тебя из лап испанцев.

Джоана не отвечала, она лишь старалась забиться как можно дальше в угол, сделаться маленькой, совсем незаметной, избавиться от охватившего ее ужаса и омерзения. Сэр Джеймс со злорадной улыбкой наблюдал за этими ее тщетными попытками.

– Но, видишь ли, Джоана, я могу спасти тебя лишь одним способом: предложить тебе руку и сердце. Да-да, Джоана, ты должна стать моей женой. Если ты, конечно, не предпочтешь роль временной наложницы моего старого друга, дона Эстебана, а затем – всех испанцев, находящихся под его командой на этом корабле… Естественно, все твои поместья, плантации и доходы перейдут ко мне, ибо твой батюшка, еще более высокомерный и заносчивый, чем его единственная доченька, надеюсь, скоро отправится в мир иной, если уже не отправился туда… Давай же для простоты будем считать, что он уже на небесах и шлет оттуда свое отеческое благословение на наш брак!

Сэр Джеймс засмеялся отрывистым, лающим смехом. Как истинный англичанин, он весьма ценил тонкий юмор, в особенности – свои собственные шутки. Он играл со своей жертвой, как кошка с мышкой.

Джоана горестно вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Ты и твой батюшка всегда пренебрегали мной, считали себя выше какого-то там Джеймса Оглби. Еще бы! Вы были богаче, ваш род – древнее. Но и это еще не все! По вашему мнению, моя душа, видите ли, была недостаточно возвышенной, чувства – недостаточно тонкими, ум занят прозаическими вещами, а не высокими материями. Вы лишь терпели меня. А я любил тебя, Джоана! Я страдал по тебе, день и ночь жаждал твоего внимания и твоих ласк! Я жертвовал собой, чтобы помочь тебе и твоей семье, когда дела у вас пошли не самым лучшим образом и твой батюшка кинулся за океан, чтобы поправить ваше пошатнувшееся благополучие! Но вместо ласк и внимания я вновь и вновь получал от тебя одни лишь высокомерные упреки и плохо скрытое презрение! Ты оттолкнула меня, лишила надежды!

Сэр Джеймс метался по тесной каюте, даже не глядя на Джоану, играя сам перед собой роль невинного страдальца. Он почти кричал, распаляя себя на дальнейшие действия. Внезапно он остановился, замолчал. Очевидно, сейчас должен был наступить второй акт этой мерзкой театральной постановки. И действительно, сэр Джеймс резко изменил тон, заговорил тихим и нежным голосом:

– Но все это на самом деле неважно. Важно лишь то, что мы снова вместе, и теперь ты будешь принадлежать мне.

Он снял портупею с висевшей на ней длинной шпагой, небрежно бросил ее на стоящий возле переборки рундук. Затем принялся не спеша расстегивать камзол.

– Джеймс, Джеймс! – воскликнула несчастная. – Умоляю тебя! Ради всего святого, ради нашей дружбы! Не надо! Не делай этого! Лучше дай мне умереть!

– Я тоже умолял тебя, Джоана, – будничным скучным голосом, как будто речь шла о чем-то мелком и незначительном, произнес сэр Джеймс и внезапно вновь перешел на крик: – Вспомни, как я умолял тебя подарить мне твою любовь там, в беседке! И когда я, сгорая от давней страсти, всего лишь хотел обнять и поцеловать тебя, ты натравила на меня первого встречного, этого гнусного капрала, этого мерзкого дикаря! Он напал на меня подло, со спины, как и подобает негодяю! Но сейчас его разлагающийся труп пожирают рыбы на дне морском, и никто на свете не сможет помешать нам слиться воедино!

– Но на небе есть Бог, Джеймс! Вспомни об этом! – воскликнула Джоана.

– Ладно, – издевательским тоном произнес сэр Джеймс. – Я согласен: пусть твой Бог пошлет тебе избавление. Только пускай он поторопится, а то…

Джоана в глубине своей охваченной отчаянием души все же верила, что при этих богохульных словах грянет гром небесный и поразит святотатца. Поэтому она, в отличие от сэра Джеймса, совершенно не удивилась звону разбиваемых стекол и треску ломаемых переплетов в большом прямоугольном иллюминаторе каюты. Эти звуки, конечно, были мало похожи на небесный гром, но сэр Джеймс застыл на месте, и волосы у него встали дыбом от страха. Впрочем, он тотчас совладал с собой и бросился к своей шпаге, небрежно брошенной на рундуке, но тем самым совершил тактическую ошибку. Ему следовало бы броситься не к шпаге, а в противоположную сторону, к двери, за которой стояла испанская охрана. Уже выхватив шпагу из ножен, сэр Джеймс осознал свой промах, но было поздно: между ним и дверью стоял проклятый капрал морской пехоты, которого сэр Джеймс в своем воображении только что скормил глубоководным океанским рыбам. И хотя в руках капрала не было видно никакого оружия, сэр Джеймс не рискнул сразу атаковать его, почувствовав, что его первый же неудачный выпад будет и последним.

Джоана, узнав Михася, кинулась было к нему, но Михась резко приказал ей тем особым суровым командным тоном, которому невозможно не подчиниться: «Лежи, где лежишь!»

Сэр Джеймс, опытный дуэлянт, по-прежнему не решаясь напасть на казавшегося безоружным капрала, приступил к обычному перед поединками отвлекающему словесному давлению:

– Ну что ж, господин капрал, вот мы и встретились наконец лицом к лицу. В прошлый раз вы покалечили мою собаку, а затем подло напали на меня из-за спины. Я должен был бы презирать вас за это, но поскольку речь идет о чести дамы, то я, так и быть, закрою глаза на ваши неблагородные поступки и предлагаю вам честный рыцарский поединок. Я, как джентльмен, не буду нападать на вас, безоружного. Если мы перейдем в соседнюю каюту, то вы там найдете себе шпагу, и мы решим наш спор, как и подобает дворянам, в благородной дуэли.

Михась, непрерывно смещавшийся на всякий случай влево-вправо, уже успел оценить обстановку. Джоана, послушно выполнившая его команду и вновь отползшая в угол, не могла быть использована противником в качестве живого щита. Дверь в каюту прочная, заперта на задвижку. Даже если в нее будет ломиться подмога, они с Джоаной успеют уйти через иллюминатор. Слова сэра Джеймса о каком-то там благородном рыцарском поединке Михась, конечно же, даже не слушал. Он с детства твердо усвоил, что любая болтовня во время схватки служит лишь единственной цели: сбить противника с толку. Поэтому он не нападал первым лишь потому, что оценивал дислокацию и определял оптимальный вариант дальнейших действий. Определив, что ситуация проще пареной репы, Михась поступил сообразно обстановке. Он не стал сближаться с противником, выставившим в его сторону длинную шпагу, а просто метнул из-за спины спрятанный за запястьем нож. Клинок вошел противнику точно в горло. Михасю на миг показалось, что он стоит на галечном берегу бурной лесной реки, и брошенный им нож воткнулся в глупо улыбающуюся харю соломенного чучела. Он одним прыжком приблизился к осевшему на пол, захлебнувшемуся собственной кровью сэру и, стараясь не запачкаться, выдернул из его горла свой любимый нож, который ему ох как еще был нужен для предстоящих схваток. Конечно же, соломенное чучело всплыло в его памяти не зря, и Михась не стал, как тогда, на берегу реки, кромсать поверженного врага ножом. Он лишь вытер клинок о рукав расстегнутого камзола, который сэр Джеймс так и не успел снять перед любовными утехами, и, подойдя к Джоане, поднял ее с пола.

Девушка близка была к обмороку, ее лицо побелело. Михась встряхнул ее, довольно чувствительно похлопал ладонью по щекам. Встряска подействовала, щеки девушки вновь порозовели, взгляд стал осмысленным.

– Все, Джоана, соберись! Нам надо уходить. Ты готова?

– Я готова, Майк! – твердо ответила девушка. Она смотрела на Михася восторженно и доверчиво.

И тут Михась задал вопрос, от которого девушка взбодрилась почище, чем от пощечин:

– У тебя что под платьем? Панталоны?

– Что?! Как вы смеете, сэр!

– Джоана, сейчас не время для светской беседы! Я тебя русс… тьфу, английским языком спрашиваю: надеты ли на тебе панталоны? Если нет, то придется снять их с убитого и надеть. В платье ты не сможешь залезть туда, куда мы сейчас отправимся.

(Михась, конечно, не мог знать, что через пять веков Леонид Филатов в своем гениальном «Федоте-стрельце» задаст устами русского царя вопрос английскому послу: «Вызывает интерес вот такой ишшо разрез: как у вас там ходют бабы – в панталонах али без?» Но в нашей российской истории постоянно встречаются интересные совпадения…)

– Да, я в панталонах, – твердо, по-деловому ответила Джоана.

– Давай-ка отрежем все эти юбки, воротнички, оборки и прочее. Останешься в штанишках и безрукавке.

Михась принялся при помощи Джоаны орудовать ножом, и скоро девушка осталась в неглиже, вполне пригодном для лазания по транцам, трюмам и прочим клюзам. Джоана инстинктивно попыталась было устремиться к зеркалу, чтобы осмотреть свой новый наряд, но Михась пресек ее поползновение.

– Теперь в темпе делаем еще два дела, – произнес он все тем же командным тоном. – Где у тебя тут анкерок с водой?

– На поставце, возле буфета.