Текст книги "Бестии"

Автор книги: Ива Одинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 3

11 июня, суббота, 19-00

Город остался позади. Впереди на полнеба – солнце, клонящееся к закату. Машина летит над дорогой, в колонках тихонько играет оркестр Игоря Бутмана, Тиг со смехом рассказывает про чемпионат по пейнтболу в декорациях шиноремонтного завода (арендовали на сутки). Индустриальная зона, как в «Need For Speed», думаю я. Ещё не пришла в себя.

Не могу поверить.

Просто не могу.

Тиг повернул голову.

– Чего молчишь?

– А куда мы едем?

– А куда ты хочешь?

– А как же «Зелёная роща»?

– Да что мы там потеряли?

– Но вас там ждут…

Удар по тормозам.

Ладони стукнулись в приборную доску.

Только не посреди дороги, это же трасса для грузовых…

Взгляд – глаза-в-глаза. Без улыбки.

– Уже не смешно. Давай договоримся. На «ты» и по имени. Ладушки?

– Ладушки.

– Вот так-то лучше.

Он вновь тронул машину.

– Обойдутся без меня. И я обойдусь. Достали за неделю.

Да, лицо усталое. Под глазами тени, бледность резче обычного. Последний месяц выматывается. Говорят, до полуночи на работе просиживает. Да ещё в этом офисе… Я мимо стараюсь не ходить, а он – по шестнадцать часов…

Другой бы уже на всех кидался, как собака – а Тиг такой же лёгкий, солнечный, улыбчивый. И усталость в каждой чёрточке заметна лишь вот так, на камерном расстоянии. А когда замолчал, сжав зубы, на виске дрогнула крохотная жилка – у самых волос, аккуратно подстриженных, по-детски шелковистых даже на вид. Накрыть бы губами… а потом уронить голову к плечу – и, дрожа, ждать, как руки сомкнутся за спиной, а губы раздвинут волосы на затылке и начнут скольжение вниз – и вперёд…

Вздрогнула. Резко потрясла головой.

Что за бестолочь… Почему не могу просто обнять его за плечи – или хоть положить руку на колено? Ведь чего проще… Сам позвал…

А что, если совсем не для этого?

А для чего же?!

Не знаю. Ничего плотского в глазах, когда приглашал меня, не было. А теперь город (со всеми гостиницами) – в полсотне километров позади, до ближайшего – Воздвиженска, краевого центра – ещё больше. Час наедине…

И ни единой попытки коснуться, сократить расстояние…

Что он задумал?

С обычным весёлым лукавством Тиг повторил:

– Так куда ты хочешь?

– Всё равно.

(лишь бы с тобой)

– Тогда… почти приехали.

В десятке километров к западу – гора, за ней – Воздвиженск. Больше вокруг нет ничего. Лишь бесконечные поля, насколько хватает глаз. Кое-где вьются грунтовые дороги. Но ни одна не ведёт к возвышенности, где мы остановились. А трассу я давно потеряла из вида. Может, потому, что машину ни разу не тряхнуло. «BMW 603Ci», кроссовер – а шёл как внедорожник. Умелое вождение… либо я всё это время летела в облаках, пьяная от одной лишь мысли, что он рядом…

– Приехали.

Щёлкнула ручка двери со стороны водителя.

Моя не поддалась.

– Помочь?

Спина вжалась в кресло, ноги напряглись. Теперь-то уж касания не избежать…

Нет. Лишь волна тёплого воздуха вдоль руки, успевшей отдёрнуться. Проклинающей себя за это…

Пока лихорадочно соображала, что сказать, дверь распахнули. Уже снаружи.

Протянутая рука оказалась надёжной, как стальной поручень, пусть и тонкий.

Светский лоск – и детская непосредственность. Сплав, сводящий с ума.

Ноги до колен утонули в траве – жёсткой, выгоревшей. Земля сухая насквозь, шпилька может провалиться в трещину… Вот и повод не отпускать руку.

Да, выйти стоило. Небо больше не отсекает крыша машины. Вокруг – мир, наполненный голубым (чистейшее небо), зелёным (рисовые поля), золотистым (пшеничные) … Над горизонтом – оранжево розовеющие облака, что скоро растворятся в закатном зареве.

Нестерпимая красота. Плакать хочется.

– Красиво?

– Очень.

– Далеко смотришь.

Вздох застрял в горле. Пальцы впились в руку Тига.

Под ногами – бездна. Едва ли не глубже неба. Каменистая отмель – и тёмная вода до центра поля зрения. Дальше – вновь золотистые и зелёные прямоугольники.

Десять сантиметров до носков туфель. Капот – вровень. Значит, до колёс – полметра.

Справа чуть меньше. До меня. А вот на чём стоит Тиг… Подошвы щегольских сандалий на примятой траве… да есть ли под ней ещё земля?

Эльф. У Толкиена ходили через реку по натянутой верёвке не толще тетивы. Не балансируя.

Потянула его руку к себе, обеими прижала к животу.

Не двинулся с места. Глаза ждущие.

– Отойди лучше. Вдруг оползень…

– А сама не боишься?

– Нет. Ни высоты, ни глубины.

– Никакой?

– Никакой.

– Даже этой?

Ему не пришлось наклоняться. Как и мне – закидывать голову. Подогнувшиеся колени уравняли обоих в росте… и губы оплели друг друга – как могли бы пальцы рук в жаркой схватке на рычаге управления… взаиморастворение – в жажде ещё более тесного единения… ещё исступлённей, ещё глубже, в давно уже безвоздушном пространстве…

Тиг оборвал поцелуй – так и не ставший влажным из-за сжигающего нас жара. Хрипло приказал:

– Пошли в машину.

Вот она, сталь, её просто не могло не быть под толстым слоем обаяния а-ля герой Крапивина. Не мальчишка – воин. Совершающий головокружительный путь по ассимптоте, чья середина прошла через узловую точку этого богом забытого городка. Пауза изгиба вот-вот перейдёт в вертикальный взлёт в плюс-бесконечность – но прежде… пусть случится всё, что можно.

Дверь не захлопнулась. Закрыть некому. Словно связанные проводами под током, тела бросило на спинку кресла. За руками, прожигающими так, словно нет одежды, под кожей устремилась вязкая волна тепла, тёмный огонь глубоко внутри выбросил первые лепестки. Искать вслепую… лишь бы не разъединились губы…

Его пальцы сжали мои у самой цели.

– Не надо… я и так на пределе…

– Но…

– Просто дай мне…

Почти всё снял сам. Не то ни на блузке, ни на рубашке не осталось бы пуговиц. А с молнией на джинсах не справиться – дрожь вывела руки из-под контроля. Последнее, что смогли – обвиться вокруг его шеи, намертво зафиксировав себя ногтями где придётся. Глаза перед глазами. Раскрытые вздрагивающие губы. Горячечное дыхание… По спинке вниз до упора… Колени настежь… Ну же…

Он мотнул головой. Выдох сложился в шёпот:

– Только не так… не сразу…

Если захотел не сегодня… как давно он ждёт? Как мог сдерживать себя весь последний час, чтоб ни взглядом, ни касанием… Как может сейчас? Как может он – когда уже не могу я?!

– Пожалуйста…

Ответ – нет. Что означает лишь максимально полное «да». Не словами.

Не подчиняет. И не просит подчиниться. Лишь руки раз за разом властно-бережно отрывают льнущее тело, укладывают обратно, погружая в плавкий слой ослепительной, неразумной радости… Один запах кожи – нежной, прозрачной, сплошь в веснушках, как моя – способен поднять в нирвану. Чистый, тёплый, яркий, бесконечно родной – звучащий в полную силу теперь, когда влажная кожа растворила остатки утреннего парфюма, сохранив лишь грейпфрутовые и табачные нотки… ах да, он же курит… но как, как губы могут быть такими свежими и естественно сладкими… невозможно…

Вскоре, как спутник в тень планеты, невесомая нежность ушла в резкую настойчивость. Обморочная распластанность где-то над землёй… от конца до края… без того и другого… но эти же вдохновенные руки не дают полного забытья, жёстко пресекая попытки сойти с плато. Как в пытке оргазмом… если б они не вспыхивали через почти равные промежутки, как огонь на маяке – флуоресцентно ярко… мучительные, как схватки…

Ликующее осязание давно и прочно вытеснило зрение. Но когда контакт нарушился – на десять бесконечных секунд, вскинутые вслед руки успели послать на сетчатку под сжатые веки образ – гибкое, тонкое тело, изогнутое радугой.

А в янтаре следующей секунды оба застыли вместе.

Молниеносно точное скольжение далеко опередило восприятие. Инерция свела их лишь в конечной точке. Без стона, без вздоха. Лишь потом у него вырвался вскрик. И ещё. И снова…

Беспомощная раскрытость – неостановимая неосторожность – всё длящаяся предсмертность… за гранью любого возможного стыда… ничего сокровенного… сокровенно всё… ни быстро, ни медленно – так, как надо… как ещё никогда… но даже упирающиеся в сиденье руки не касаются плеч, а жар от них лишь подчёркивает пустоту вокруг. Отчаянно вцепилась – но не смогла заставить подогнуться. Закинутая на плечо рука то ли не удержалась на влажной коже, то ли сам стряхнул, не останавливаясь. Пожалуйста… я не пораню тебя, клянусь – здесь мне это не нужно, даже в пальцах не осталось сил сжаться… только иди ко мне… пожалуйста… мне мало одной точки, пусть трижды единой… как несправедливо, боже… сжалься, пойми, ну пожалуйста… уже ни слов, ни голоса… благодаря тебе… я прошу, я умоляю – иди ко мне, не могу больше слышать, как ты заходишься в хрипе там, наверху – в полном одиночестве… пожалуйста… п о ж а л у й с т а…

Нет, только не одновременно, нет… я должна увидеть… какой ты…

Пропустить вперёд не смогла.

Но успела увидеть всё.

На одну ужасную секунду осталась одна, потеряв его – нервными окончаниями, не только глазами, давно и прочно незрячими… нет, вот же он. К груди прижимается щека, горячая, по-детски гладкая, запах растрёпанных волос смешивается с острым запахом разогретой кожи сиденья и горьким, пьяным ароматом выжженной травы снаружи, за приоткрытой дверью; сердце колотится так, словно нет двойного слоя кожи и плоти между…

Подсунутые под спину руки сжались с силой обессиленности, заставив непослушные ещё пальцы отпустить виски, соскользнуть. Замотал головой, поворачивая со щеки на щёку, не отрывая губ от груди.

– Прости, прости…

– За что?

– Что я – вот так… даже не спросил – можно ли сегодня…

– Сегодня. Всегда. Сколько хочешь.

– Ещё.

– Дай только в себя прийти.

– Дам. Если поцелуешь.

– Что, понравилось?

– Не то слово.

– Московские девочки так не умеют?

– Московским только денег надо.

– А мне – только тебя.

Забыв, чего требовал, сам осыпал поцелуями лицо, шею… Прервался лишь раз – чтоб жарко прошептать:

– Как я тебя боялся, если б ты знала…

– Ты? Меня?!

– Вся такая неприступная, хладнокровная… да тебя вся управа боится. Твоего языка.

– Ну конечно…

– А кто вчера сказал Панкову: «Курящие кончают раком. Так что начинайте оттягивать свой конец»? А? Так и будем молча развратно улыбаться, да? Главбух пепельницу просил, а ты… Безбашенная секретарша…

Конец фразы растворился в смехе – счастливом, пьяном. Замотала головой, его губы соскользнули с подбородка. Тут же вернулись.

– Не дёргайся.

– Это он тебе сказал?

– Сам услышал. А ну лежи спокойно.

– Это нереально сложно.

– А ты постарайся.

– И что мне за это будет?

– Вот это.

– О…

Лицо вплотную. Не целуя, выдохнул:

– Откуда это в тебе?

– Что?

– Страсть.

– Во мне много чего…

– Но это… Не знал, что такое бывает.

– Я тоже не знала, что ты такой… нежный.

– А ты думала – я какой?

– Испорченный.

– Это почему?

– Москвич, «золотой» мальчик…

Он согнал с лица улыбку. Тихо сказал:

– Я из провинции. Из города вроде вашего. В Москву уехал поступать. И всего добился сам.

(вот почему я тебя так люблю)

– Но ты права, я испорченный. Сама увидишь. Но сначала…

Легко сел. Не успела удивиться – почему не помогает, что-то щёлкнуло.

Тихий, неуловимый звук скольжения.

Перехватила взгляд.

Опять улыбается.

– Вверх глянь.

– О-ох… С ума сойти…

Верх

(так он откидной?!)

исчез. Осталось лишь небо – закатное, пылающее. Словно там, наверху, сто тонн расплавленного металла – и через секунду гравитация обрушит его на нас.

Раскрытая ладонь невольно заслонила глаза.

– Держи.

Пальцы инстинктивно сжались.

А, очки.

Тёмные стёкла сделали красоту почти выносимой. Только очки чуть велики. Пальцы левой придержали дужку, когда руки Тига подняли меня, прислонили к спинке – да так и остались обнимать. А если пристроить затылок ему на плечо, видимость откроется такая же, как из положения «навзничь». Даже лучше.

– Красиво?

– Сказочно… Как ты нашёл?

– Моё любимое место. Я здесь отдыхаю. Заряжаюсь.

Сама б не спросила – но он поспешил добавить:

– Ты первая здесь со мной.

– Не может быть.

– Честно.

Долгое молчание. Дыхание в такт. Взгляды в одной точке – где-то в центре небесной чаши…

Темнеет. Можно снять очки.

Сумерки несут прохладу. Ветер легко обвевает тела, всё ещё влажные – ничего, кроме серебряной цепочки Тига и моего браслета. Укрыться б его рубашкой… куда ж он её бросил…

– Не дрожи. Иди сюда…

Потянул к себе на колени. Руки оплели, как лианы.

Разгорается быстрей, чем согревает…

…Гаснущее великолепие уже не может держать внимание. Стремительно вернулась острая истома. Вместе с его рукой. После недолгой борьбы колени поймали, сжали, оставив ладони свободу действия – но не ускользания. Никому не нужного… Отпущенная пружина судороги медленно раскрутилась, тело мягко рухнуло обратно, от долгого стона словно став легче.

Испорченный мальчишка за спиной тихонько смеётся. Чтоб улыбнуться ему, поймав взгляд, пришлось закинуть голову с вывертом до хруста в шее. Касаясь губами подбородка, прошептала:

– Теперь понимаю, почему не в гостинице… Полгорода б сбежалось…

Ладонь внизу сжалась. Шепнул в ответ.

– Я не знал, что ты такая… такая… Просто хотел – чтоб никого… рядом…

Губы раздавили шёпот о губы.

– Поднимись…

– О… боже!

Ладони ударились о приборную панель, волосы упали на лицо, на пальцы, беспомощно царапающие пластик. Задыхающийся рот плавит спину, истончая кожу в местах влажных ожогов… пока наконец зубы не сомкнулись на плече, будто надеясь помешать вырваться вскрику… Пальцы глубоко впились в бёдра… не утяжеляя ритм – сдерживая, не давая поранить себя и его в нарастающем вихре… это же… это… земля, бешено вращаясь, как листок в нисходящем, улетает вниз… как можно побывать здесь, в зените – и вернуться жить на поверхность, безнадёжно плоскую?… часть меня не вернётся никогда… не дай мне опуститься… как можно дольше… не отпускай…

Глава 4

13 июня, понедельник, 10-15

Хорошо-то как…

Все на планёрке. Никто не мешает лежать в кресле, блаженно щуриться – и в сотый раз прокручивать в голове ослепительный субботний вечер… каждую деталь… Солнце льётся в раздёрнутые жалюзи, делая нечитаемым текст на экране, заставляя цветы в напольной вазе пахнуть сильно, почти болезненно. Если так пойдёт дальше, к обеду от ночных луж не останется и пара. В колонках негромкое:

– Долго я не верила, а он торопил – мой самоуверенный герой-сексапил, словом убаюкивал, глазами манил, блестящий, красивый, как сувенир…11
  фрагмент из песни «Стоп! Стоп! Стоп!», исп. группа «ВИА Гра»


[Закрыть]

Потягу-ушечки…

Руки за головой. Вытянутые ноги не поместились под столом. Где-то внутри истома дремлет в ожидании момента, когда вновь позволено будет… когда, ну когда уже? Только бы сегодня… не дам я ему чахнуть до полуночи в том проклятом месте, будьте уверочки. Он и так провёл там трижды достаточно… Проклятое место. Теперь хоть можно не искать повод войти к нему. Сразу – как только отпустит Лизу… В сумке пластиковая бутылка со святой водой, литр, должно хватить. Дождусь, пока уйдёт покурить. При мне не станет – это не машина, чтоб высунуться по пояс. Правда, придётся постараться, чтоб выдворить его на минутку-другую… ведь не смогла же оторвать от себя тем вечером… да и не хотела…

– Подарила сердце на долгую память, полетела вниз, как осенний листок, отворила дверцу, когда не смогла я сказать ему – стоп, стоп, стоп…22
  фрагмент из песни «Стоп! Стоп! Стоп!», исп. группа «ВИА Гра»


[Закрыть]

– Да, вот именно… – мурлыкнула вслух.

Комп тихонько пикнул.

О, сообщение.

Наверное, от него. Всегда убегает с планёрки первым.

От него.

Но почему на адрес – [email protected]?

«Уважаемые коллеги! Уведомляю Вас о том, что в связи с моим увольнением с сегодняшнего дня исполняющим обязанности директора по внешнеэкономическим связям назначается Панков Виталий Сергеевич. Номер приказа от 13 ию…».

ЧТО?!

Лишь с третьего раза дрожащие пальцы смогли набрать: 8514.

Гудок. Второй. Третий.

Его нет. Поднял бы трубку в середине первого.

– Стану я невидимой, как радиоволна… то, что предначертано, мне не миновать… сердце отдала ему – а следом за ним себя подарю я, как сувенир…33
  фрагмент из песни «Стоп! Стоп! Стоп!», исп. группа «ВИА Гра»


[Закрыть]

Горький смех. Почти рыдание.

Вот так сказки и кончаются.

Так вот откуда внезапная страсть. Последний сувенир на память о семи месяцах в провинциальном городишке, затерянном посреди степей.

Звонок.

На дисплее селектора – номер мобильного.

Его номер.

Не-ет, никаких сцен. Никаких дешёвых мелодрам.

– Доброе утро, Гектор Андреевич.

Мой голос звучит почти нормально. А вот его…

– Я на планёрке.

– Проставляемся на прощанье?

– Через десять минут буду у себя. Зайди ко мне.

– Дмитрий Олегович ещё не…

– Он мне не нужен. Зайди.

Отбой.

Я рывком поднялась.

Плевать на выволочку от Шахова за брошенную приёмную.

Плевать на жуть, что охватывает всё тело, когда просто проходишь мимо двери.

Будь там хоть трижды нечисто…

Застыл у окна. Стоит – не совсем подходящее слово. Руки тяжело – как от внезапной слабости – опираются о подоконник.

При звуке шагов медленно повернул голову.

Затравленное погасшее лицо. Тени под глазами темней самих глаз. В тон тёмно-синей рубашке. Джинсы. Те же, что в субботу. Но ведь понедельник…

– Ты… ты как себя чувствуешь?

– Подойди. Сядь.

Откуда резкость в голосе? Неужели Шахов проболтался?

Но не из-за этого же он уезжает?

Вновь отвернулся. Прижался лбом к стеклу. Рука дёрнулась – будто стряхивая паутину

(слёзы?)

со щеки. Дважды.

На дрожащих ногах медленно приблизилась. Рука легла на спинку стула, чтоб подвинуть.

Решительно оттолкнула. Шагнула к нему. Вплотную.

Короткий вздох. Почти всхлип. Словно не совладав с инерцией в повороте, рухнул на колени, руки сжали в объятиях с отчаянием утопающего. Уткнулся лицом в живот. Левая рука прижата к телу, боязно пытаться высвободить. Пальцы правой осторожно коснулись волос – просто взлохмаченных, без продуманной небрежности.

Не отрывая лица, Тиг глухо сказал:

– Мне позвонили вчера. Друг, из Москвы. Моя девушка… бывшая… не знаю, как сказать…

– Гражданская жена?

– Мы расстались. Давно. Поэтому я сюда и переехал. Я не знал. Она мне не сказала… Только Диме, он наш общий друг… Она знала, что я решил уйти. И всё равно хотела ребёнка… от меня. Я не знал. Она просила не говорить. Даже сейчас… Он сам позвонил.

Голос сорвался. В мёртвой тишине слышно, как сухое горло пытается глотнуть.

– Она… неужели…

Он медленно поднял голову. Смотрит куда-то мимо глаз. Даже слёзы потрясли бы меньше, чем эта боль – без краёв и проблесков.

– Она в реанимации. Уже двадцать часов. Инфекция.

– А ребёнок?

– Они в порядке.

– Они?

– Мальчик и девочка. Как я и хотел…

Высокий, сорванный смешок.

– Если б не этот кошмар, я бы не узнал… вообще… Господи, о чём я думаю?! Она же может…

Пауза.

– Мой отец ушёл за два месяца до того, как я родился. Мама замуж больше не вышла. Я не хочу, чтобы…

Зубы скрипнули. Добавил как смог мягко:

– Прости… Если б я знал…

За что ты извиняешься? За то, что теперь число измерений в моей n-мерной вселенной равно n +1?

Он решительно поднялся.

– У меня рейс в двенадцать.

– Ты не успеешь. До Темноречки двести, плюс регистрация…

– На шестой «бэхе» – двести пятьдесят в час.

– По мокрой дороге! Там дождь!

– Я стритрейсер… бывший.

– Но…

Пальцы легли на губы.

– Неужели ты думаешь, я бы уехал вот так… не простившись…

Каким может быть прощание – в то время как девушку, родившую ему двоих детей, сжирает инфекция – там, в реанимации лучшей московской клиники?

Поцелуй в глаза. Максимум. Большее будет кощунством.

За секунду до того, как лицо приблизилось к лицу, внутренности скрутило, как тряпку в центрифуге. Ко рту поднялась горечь, руки заледенели, ладони взмокли.

Паническая атака. Не спутаешь.

Рывок назад.

Если б не край стола, грохнулась бы. И лишь реакция спасла Тига от падения вместе с креслом. Точно – стритрейсер…

Мысль пришла уже в тумане.

(надо уходить)

Только бы не обморок…

(беги отсюда)

Но мы ещё не…

(БЕГИ!!!)

Последние силы отняла попытка оторвать взгляд от его глаз… усилия б хватило, чтоб выдернуть десяток ножей разом из деревянной мишени.

Неуправляемое тело метнулось к двери.

Именно – тело. Команду отдал костный мозг – не спинной, не тем более головной, охваченный паникой как камыш пожаром.

Только б ноги не отказали прежде, чем добегу до своей приёмной…

Никогда этот прямой как линейка коридор не казался так длинным. Двадцать метров сбили дыхание, как двадцать миль. И даже когда тело с размаху рухнуло в кресло, ноги с минуту конвульсивно подёргивались, пока последний нейрон не ощутил: безопасно. Здесь безопасно. Что бы ни было там, здесь я в безопасности.

Но что было там?

Краски вновь яркие. Дыхание успокаивается. Судорога отпустила руки, кулаки разжались. На ладонях медленно наливаются кровью следы от ногтей.

До сознания дошла тупая боль. Бедро, за последние два дня дважды отшибленное до черноты.

Что ж, бассейн отменяется.

Вместо этого устрою душ кое-чему. Кое-кому. Кое-где. Вечером, когда Тига не будет – уже, а Панкова – ещё.

Вовремя сбежала. Не хватало только грохнуться в обморок. Хороший был бы у Тига выбор – мчаться на самолёт, оставив меня валяться на полу

(ТОЛЬКО НЕ ТАМ!!!)

или безнадёжно опоздать. Возможно, не успеть закрыть гла…

Нет, нет, нет, только не это. Всё у них будет хорошо. Мои мысли вещественны… вещественней, чем у многих. Постараюсь передать всё, что можно. Если б хоть раз видела её – хоть на фото – было б легче. Но и так должно сработать…

Звонок.

– Приёмная Шахова.

– Вы там в порядке, приёмная?

Лиза. Так вот кого я чуть не сшибла с ног в дверях офиса 219. Бедный ребёнок.

– Порядок.

– Что за гонки с утра пораньше?

– А, вспомнила, что звонить должны. Уехал шеф?

– Уехал, родимый.

Он не мог иначе.

За это люблю ещё сильней. Ещё отчаянней. Ещё безнадёжней…

– Стартанул, как на «Формуле-1», весь асфальт в резине.

Вечером увижу.

Из окна 219-го.

После того как разберусь.

С аномалией.