Текст книги "В785 (ЛП)"

Автор книги: Ив Лангле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Ты такая з-зануда, – гребаное каверзное слово с трудом поддалось ее распухшему языку.

– Это называется ответственность.

Бонни послала сестре воздушный поцелуй.

– Тьфу. Мы еще молоды. У нас еще будет достаточно времени, чтобы поскучать. Я хочу повеселиться, – она дернула ногой и ударила носком ботинка приборную панель. Упс.

Хлоя вздохнула.

– И со сколькими парнями ты развлекалась на этот раз?

Бонни не хотела признаваться, что ничего не помнила. Тогда бы у сестры появились дополнительные аргументы, чтобы выиграть спор.

– Эй, чем больше, тем веселее. Тебе стоит как-нибудь попробовать. Хороший, старомодный гэнг-бэнг² помогает расслабиться, – Бонни хитро посмотрела на нее.

Губы Хлои сжались в тонкую линию.

– Нет уж, спасибо. Некоторые из нас предпочитают быть более разборчивыми в своих партнерах.

– Ханжа.

– Шлюха, – вульгарное слово, такое грубое и неожиданное, повисло в воздухе между сестрами. Обидное. Но правдивое. Пощечина, которая почти отрезвила ее. Гнев охватил Бонни, гнев и.… стыд.

– Господи, как же я ненавижу, когда ты становишься такой чертовски самодовольной. Кто ты такая, чтобы судить меня? Я никому не причиняю вреда.

– Кроме себя самой.

– Ну и что? Это мой выбор.

– В который ты постоянно втягиваешь меня, – заметила Хлоя сквозь стиснутые зубы. – Обычно в три часа ночи, когда я уже давно сплю. В отличие от тебя я привыкла приходить на работу и занятия вовремя. Но из-за твоей потери контроля мне светит испытание под названием «не спать».

– Я не обязана это слушать. Выпусти меня, – Бонни стала бороться с дверью, только чтобы понять, что сестра заблокировала ее.

– Прекрати. Ты не выйдешь. Я отвезу тебя домой.

– Но я не хочу возвращаться домой. Не с тобой, – Бонни понимала, что ведет себя по-детски, но алкоголь лишь усиливал ее раздражительность. – Выпусти меня.

– Нет.

– Да, – Бонни устремилась к рулю. Она знала, что это было неправильно и опасно, но ничего не могла с собой поделать. Бедная Хлоя пыталась отбиться от нее, пыталась удержать машину на дороге, пыталась избежать телефонного столба…

Плечи Бонни дрожали, пока она всхлипывала в душе, вновь переживая, как и сотни раз до этого, действия, которые стоили ее сестре нормальной жизни. Если бы только она отказалась от приглашения пойти в бар. Если бы только она заняла деньги и вызвала такси вместо того, чтобы звонить Хлое. Если бы только… она вела другую жизнь.

Проснувшись в больнице через несколько недель – или месяцев? – уже другой, более сильной и не совсем человеком, Бонни гневалась за то, что военные сотворили с ними. Ну и что с того, что военные утверждали, будто спасли им жизни, ведь на самом деле они разрушили их судьбы. Превратили в полу-машины, уничтожив счастье, которое заслуживала Хлоя. Но хуже всего было то, чему военные подвергли их позже.

Бонни могла справиться с похотливыми мужчинами и сексуальными ожиданиями. Конечно, у нее больше не было буфера из алкоголя и наркотиков, чтобы смягчить комментарии и действия, но Бонни была научена опытом, как справляться с эмоциональным и физическим насилием. Но бедная Хлоя. Она не заслуживала ничего подобного.

Главное, что в конце концов Хлоя обрела счастье, несмотря ни на что. По крайней мере, так утверждал Эйнштейн. Странно, но, несмотря на весь свой негативный опыт общения с мужчинами, Бонни верила ему. Он был слишком честен, чтобы лгать. Слишком наивен, чтобы все это выдумать. Однако, невзирая на утверждение Эйнштейна, Бонни по-настоящему не поверит в что-либо, пока не увидит Хлою собственными глазами и не услышит из ее уст, что она счастлива. Вдруг это не так?

«Я разберусь с этим», – потому что Бонни была в долгу перед Хлоей.

Вытерев тело полотенцем, она порылась в ящиках Эйнштейна, ухмыляясь при виде его аккуратно сложенных рубашек и брюк. Учитывая рост мужчины, Бонни не стала брать его брюки карго, так как они в любом случае не подошли бы ей. Она выбрала льняную рубашку без рукавов на пуговицах и боксеры, которые затянула вокруг талии с помощью найденного и модифицированного ремня, чтобы тот соответствовал размерам ее стройного тела. Что касалось ног, то она просто натянула носки, но не потому, что ее беспокоил холодный пол, а потому, что так она чувствовала себя менее уязвимой. Судя по разговорам, Бонни была единственной женщиной на корабле, полном мужчин.

Умная девушка, наверное, осталась бы в комнате, спрятавшись от посторонних глаз. Однако Бонни никогда не любила делать что-то умное. Она неторопливо отправилась на разведку, и, как обычно, ей не потребовалось много времени, чтобы найти неприятности.

***

Сначала Эйнштейн хотел пробраться на мостик, но, раздраженный и охваченный странным напряжением, свернул к тренажерному залу, где Сет проводил спарринг с киборгом по имени Афелион. Вот только это не очень походило на спарринг, больше на протирание пола киборгом. Никто точно не знал, каким типом программирования обладал Сет. Из всех кибернетических единиц Сет был единственным, кто оказался непроницаемым для тестирования. Но, несмотря на то, что они не могли загрузить его программу или изучить кибернетические возможности, которыми он был снабжен, Сет снова и снова доказывал, что являлся киборгом до мозга костей, хоть и обладал более чем человеческой внешностью.

– Эйнштейн? Что ты здесь забыл? Мне казалось, ты был занят нашей гостьей. А под занятостью я подразумеваю ухаживания, – Сет нахмурил брови. Эйнштейн не сумел остановить жар, распространившийся по его щекам. Ему действительно стоило провести диагностику систем или разработать подпрограмму, которая могла бы искоренить несовершенство в его ИМК, вынуждающее поддаваться смущению.

– Бонни хотела принять душ.

– У тебя в комнате была голая, мокрая женщина, а ты ушел?

– Да.

– Чувак, да что с тобой такое?

– Это называется вежливость. Тебе стоит как-нибудь попробовать.

– Ауч!

Эйнштейн так и не определил, произнес ли это Сет из-за удара, нанесенного Афелионом, или из-за его замечания.

– Поскольку она не позволила выделить ей отдельную комнату и настояла на том, чтобы остаться со мной, то я решил, что будет вежливо уйти и дать ей немного уединения для купания.

– Ах ты, собака! – Сет уложил на лопатки своего противника и выпрямился с широкой улыбкой. – Она остановилась у тебя? Молодец, старина.

– Почему это так хорошо?

– Потому что. Разве соблазнить ее и жить долго и счастливо не часть твоего гениального плана? Она ведь действительно называет тебя прекрасным принцем.

– Ее постоянные ссылки на сказку – это, как очевидно, признак травмы центрального ядра. Я уже поставил заметку о необходимости провести полную оценку ее программ и искоренить очевидные дефекты. Что же касается назначения другой комнаты, то, как упоминалось ранее, я хотел это сделать. Но она не позволила.

– Почему? – спросил Сет, колотя по боксерской груше в таком ритме, что его движения казались размытыми. Подобного не мог повторить ни один киборг.

– Бонни заявила, что перераспределение парней вызовет недовольство и что она доверяет мне, поэтому не прочь разделить одну комнату.

Прекратив удары, Сет повернулся к нему лицом.

– Фу, чувак. Это полный отстой.

– Почему? Я не против делить с ней помещение. Там достаточно места для двоих.

– Я не об этом, а о старом «я доверяю тебе». Ты же понимаешь, что это значит.

– Ты намекаешь на то, что, как мне кажется, ее слова имели некий скрытый смысл.

– Так и есть. Это значит, что, по ее мнению, ты не будешь к ней приставать. Что она видит в тебе друга, – Сет наморщил нос.

– И почему же это так плохо?

– Потому что как ты сумеешь залезть к ней в трусики, если она не думает о тебе как о ком-то большем?

Эйнштейн мудро не стал указывать на очевидное. Во-первых, у Бонни не было трусиков, а во-вторых, зачем ему лезть в них? Не будет ли совместное ношение трусов неудобным? Иногда было легче вести себя так, будто он все понимал.

– Если присутствие Бонни в качестве соседки окажется слишком деструктивным, то я переведу ее в другое помещение. Я уверен, что смогу придумать оправдание, если потребуется.

– Или она решит спать с другим киборгом.

Знакомый с этим специфическим жаргоном, Эйнштейн в разгар отжиманий сбился с ритма и ударился лицом о коврик. Он ждал смеха, а когда его не последовало, поднял лицо и увидел, что Сет отвернулся, тренируясь на другом тренажере.

Избавившись от смущения, Эйнштейн перекатился на спину и принялся растягивать и разминать мышцы живота.

– Если Бонни захочет остаться с другой единицей, то я буду уважать ее выбор.

– Даже так?

– Конечно. Почему бы и нет?

– Потому что ты нашел ее. Потому что ты поцеловал ее.

«Потому что она моя», – откуда взялась эта случайная мысль? Будто Эйнштейн или любой другой киборг могли владеть кем-то. Будучи свободомыслящими существами, они принадлежали самим себе.

– В моей жизни нет места для женщины.

– И об этом заявляет девственник, – усмехнулся Сет.

– Я вовсе не девственник. Мне довелось испытать соитие. Я просто не вижу в этом ничего особенного.

– Значит, ты сделал что-то неправильно.

– Я эякулировал.

– Но не кончил.

– В чем разница?

– Если бы у тебя действительно был секс, то мне не пришлось бы ничего объяснять. Но тебе повезло, ведь появилась прекрасная возможность наконец-то избавиться от своей надоедливой неопытности. Бонни лучший вариант для подружки. И если ты не сделаешь что-нибудь, чтобы показать свой интерес, то она найдет кого-то другого.

Взяв пример с человеческого поведения Сета, Эйнштейн ответил так, что не внес никакой ясности.

– Да как угодно.

Пресыщенный ответ, который заставил Сета замолчать. Они продолжили тренировку, переключив разговор на другие темы. Однако слова Сета повторялись в его голове снова и снова. По какой-то причине они беспокоили Эйнштейна. Только он не мог определить причину. Чтобы дополнить или обогатить его существование не требовались секс или женщина. Эйнштейн был вполне доволен своим нынешним положением. Но если это так, то почему он воображал, что слышит громкий гул отрицания каждый раз, когда говорит себе это?

Ответ на этот вопрос оставался недосягаемым независимо от того, как сильно он тренировался и пытался избавиться от избытка адреналина. Решив воспользоваться душем в спортзале, чтобы помыться, и найденной там запасной одеждой, Эйнштейн намерено откладывал возвращение в свою комнату как можно дольше, якобы для того, чтобы дать Бонни немного уединения, даже если на самом деле он просто струсил.

Одевшись, сделав зарядку и не имея больше причин оставаться в спортзале, не вызывая при этом лишних вопросов, Эйнштейн зашагал по коридору в противоположном направлении от своей комнаты.

«Я должен проверить мостик», – не важно, что у него была прямая беспроводная связь с бортовым компьютером, личный визит казался необходимым.

Эйнштейн услышал рев Арамуса еще до того, как добрался до мостика.

– Этот отсек закрыт для посещения.

Почему-то он не удивился, уловив в ответ нежный голос своей проблемы:

– Почему? Вход только для мальчиков? Неужели вы бродите здесь в трусишках и рассказываете дурацкие анекдоты? Я могу пукнуть по первому требованию, если понадобится. Черт возьми, я даже могу отрыгнуть алфавит. Хочешь послушать?

– Нет!

Едва заметный смешок вырвался из Эйнштейна в ответ на возмущенный крик Арамуса. Завернув за угол, он наткнулся на спорящую пару. Бонни увидела его раньше чем капитан и улыбнулась.

– Очаровашка, вот ты где. А я повсюду тебя ищу. Ворчливые штанишки отказывается рассказывать, куда ты пошел.

– Места дислокации персонала являются частной информацией. Другими словами, если бы Эйнштейн хотел, чтобы ты знала о его местонахождении, то предупредил бы тебя заранее.

Бонни показала язык Арамусу. Эйнштейн встал между ними, когда, как ему показалось, Арамус позабыл, что общался с женщиной… очень болтливой и решившей быть задушенной женщиной.

– Я был в спортзале. Извини. Я забыл, что мы не связаны на нейронном уровне, и не предоставил тебе доступ к бортовой связи, – еще один его недостаток, который нужно было добавить к растущему списку.

– Ты не дашь ей доступ, – Арамус скрестил руки на груди и сердито посмотрел на миниатюрную женщину.

– Почему? – спросил Эйнштейн.

– Потому что, насколько нам известно, она может быть военным шпионом.

– Шпион? – Бонни рассмеялась. – Какую часть моей ненависти к этим ублюдкам, которые были рады избавиться от меня, ты не понял?

– Так говоришь ты.

– Да как угодно. Если бы ты мог получить доступ к моим файлам, то убедился бы, что генерал меня ненавидел. Он никогда не воспользовался бы моей персоной в качестве шпиона, потому что я скорее скормлю ему ложную информацию, чтобы посмотреть, как генерал терпит неудачу, нежели дам то, что он может использовать для нанесения вреда другим людям.

– Опять же, так говоришь ты. Даже если ты честна, то это не значит, что ты не тайный шпион. Откуда нам знать, что в тебе нет какого-нибудь жучка или устройства для слежения?

– Теперь ты просто придираешься, – воскликнула Бонни, закатывая глаза, что смущало из-за человечности жеста, учитывая их роботизированный блеск. – Вы нашли меня в ящике, собирающей пыль в борделе. Как по мне, то шансы на правдивость твоей теории ничтожно малы.

– Тем не менее это возможно.

Эйнштейн наблюдал, как они спорят, оставаясь в стороне от жарких дебатов, но вскоре оба повернулись к нему и практически в унисон произнесли:

– По твоему мнению кто не прав?

Упрямые, они оба были одинаково упертыми. И к счастью для Эйнштейна, они выбрали его в качестве посредника.

– Я не обнаружил ничего необычного.

– Но ведь это возможно, верно? – настаивал Арамус.

– Возможно.

– Ох, так ты встал на его сторону, – фыркнула Бонни, скрестив руки на груди. – Мужчины всегда держатся вместе.

– Это действительно возможно, но, по моему мнению, маловероятно, – добавил Эйнштейн, стирая ухмылку с лица Арамуса только для того, чтобы придать самодовольное выражение лицу Бонни.

– Как нам это уладить? Я не хочу, чтобы эта женщина, – усмехнулся Арамус, – имела доступ к нашим секретам, пока мы не убедимся наверняка.

– Я уже отслеживаю все сигналы. Когда она была неподвижна, я проверил ее всевозможными сканерами, которые были доступны.

– Но ни разу после ее пробуждения.

– Нет.

– Тогда испытай меня, – предложила Бонни, широко раскрывая объятия. – Раздень догола и прощупай, очаровашка. Мне нечего скрывать.

– Здесь? Сейчас? – его пронзительный писк совсем не походил на обычный голос.

– Конечно, не здесь, глупышка. Мы вернемся в лабораторию. Будто я позволю мистеру я-такой-высокомерный взглянуть на это тело после того, как он со мной обошелся.

– Как обошелся? Тебе повезло, что я не запер тебя. Будь моя воля, ты бы уже сидела в цепях, подвергаясь допросу, но, видимо, это было бы жестоко.

– Арамус!

– Что? Я хочу, но не сделаю.

Почему у Эйнштейна вдруг возникло желание стукнуться головой о стену? Насилие над его черепом ничего не решит.

– Капитан, а ты случайно не извращенец? Держу пари, дамам это нравится.

– Как будто ты что-то знаешь о женщинах, – парировал Арамус.

– Туше. Но вернемся к шпионским штучкам. У тебя остались вопросы. Спрашивай. Мне нечего скрывать.

– Я в этом сомневаюсь, – Арамус, верный себе, никому не доверял. Эйнштейн часто задумывался почему. Что такого вытерпел большой киборг в прошлом, что стал так недоверчиво относиться ко всем, даже к себе подобным? И особенно женщинам.

– Ого, я не знаю, где ты был, когда они раздавали микрочипы славных парней, но, видимо, тебе стоило получить сразу два. Ты какой-то подозрительный.

– Просто следую протоколу, ЗВЗ.

– ЗВЗ? – она сморщила нос. – Меня зовут Бонни.

– Только не для меня, в моих банках данных ты проходишь как ЗВЗ – заноза в заднице.

С этими словами Арамус развернулся на пятках и зашагал прочь, оставив Эйнштейна наедине с хихикающей Бонни.

– Ух ты, неужели его так легко вывести из себя?

– У него есть на то свои причины. Не все с легкостью перешли от безмозглого дроида к разумному существу. Некоторые просыпались с воспоминаниями, которые лучше было бы оставить похороненными. Арамус один из таких, – даже если угрюмый киборг отрицал это. Арамус утверждал, что ничего не помнит, но его поведение говорило об обратном. Однако Эйнштейн уважал его право на частную жизнь. Они все это уважали.

– Я тоже страдала. Но это не значит, что теперь мне стоит превратиться в праведную стерву.

– Тогда тебе повезло больше, чем многим другим. Некоторые обрели слишком много воспоминаний о своем прошлом и воспитании в армии. Многие сходили с ума, когда вспоминали, что с ними сделали, – уровень самоубийств в тот первый год и смертников в миссиях был статистически высок для населения их размера, но в последующие годы, к счастью, все успокоились. В их обществе изредка еще встречались киборги, которые иногда срывались или проявляли вспыльчивый характер, но большинство в какой-то степени справлялись со своими прошлыми жизнями и двигались дальше.

– Бедные роботы, – пробормотала она. – Пожалуй, я могу это понять. Фиона и некоторые другие прошли через такое жестокое дерьмо, действительно жестокое, что забвение, вероятно, было скрытым благословением. Даже Хлоя в конце концов начала забывать.

– А ты?

Бонни вздохнула… печальный звук, который был так не похож на ее обычную жизнерадостную натуру.

– Проклятая память слона³. Неполноценная, как утверждал доктор всякий раз, когда пытался перепрограммировать меня в идеального маленького солдата.

– Каким образом происходило перепрограммирование? Я не заметил никаких признаков внешнего порта, а способности к беспроводной связи у тебя тоже отсутствуют.

– Я уже рассказывала об этом. Ни у одной из женщин нет беспроводной связи. Генерал «опрятность» утверждал, что больше не намерен повторять старые ошибки. Когда им требовалось обновить мое программное обеспечение, то доктора делали вскрытие за моим ухом. Там есть встроенный микроразъем для жесткой проводки.

– Когда мы вернемся на нашу планету, если ты не возражаешь, то я хотел бы подключить к тебе наш компьютер. Мы пытаемся собрать как можно больше информации о различных единицах киборгов. По поводу мужчин мы практически прояснили все нюансы, но каждая женщина, похоже, имеет различную характеристику.

– На любой вкус и цвет, – пошутила она. – Мы были экспериментом генерала. Не существует двух одинаковых женщин-киборгов.

– Почему?

Она пожала плечами.

– Твои догадки ничуть не хуже моих.

Пока они возвращались в лабораторию, Эйнштейн продолжал расспросы Бонни, разумеется во имя науки.

– Как ты оказалась в поле зрения военных?

– Однажды ночью я напилась и попала в аварию, за рулем сидела моя сестра. Как потом говорили военные, авария была ужасной. Но я не помнила. Я действительно не помнила. Они держали меня под сильным наркозом. Когда я проснулась, то была уже наполовину машиной. Переполненная злобой пленница военных. А ты?

– У меня нет воспоминаний о прошлом, но исходя из содержания файлов, я рос в приемной семье и был несовершеннолетним преступником, который привлек их внимание, потому что взломал защищенный веб-сайт.

– Должно быть, это был какой-то важный взлом.

– Видимо ЦРУ обиделось на то, что четырнадцатилетний подросток нарушил их протоколы безопасности.

Бонни присвистнула.

– Срань господня! Ты же был еще ребенком. Сколько тебе сейчас лет?

– Согласно записям? Двадцать пять. Военные держали меня взаперти довольно много лет, прежде чем передать программе киборгов.

– Неудивительно, что ты такой неопытный. На самом деле у тебя никогда не было шанса выжить, – ее печальный тон заставил его неловко поежиться. Эйнштейн уже давно свыкся со своим прошлом и ни о чем не жалел. Большинство завидовало его интеллекту.

Чувствуя себя неловко от такого поворота разговора, он взял пример с Бонни и сменил тему:

– Ты говорила, что военные дают женщинам разные способности. Какие навыки у тебя?

– У меня целый шведский стол. Быстрое исцеление. Невосприимчивость к боли. Улучшенная структура скелета и встроенная броня вокруг грудной клетки.

– Они установили щит вокруг органов в твоем торсе? – Эйнштейн не мог скрыть своего научного любопытства к такой необычной концепции.

– Ага. Они завернули меня в какой-то странный металл, по форме напоминающий грудную клетку и все такое, а потом снова покрыли кожей, тканями и мышцами. Довольно аккуратно, да? Можно было бы подумать, что при виде меня металлодетекторы взбесятся, но, так или иначе, ты не сумеешь обнаружить его при сканировании.

Черт возьми, но это означало, что она могла прятать в металлическом коконе все, что угодно. Должно быть, на его лице отразилось какое-то смятение.

Ее улыбка погасла.

– Дерьмо. Я только что доказала, что невоспитанный капитан прав, не так ли? Может, у меня внутри скрыт какой-нибудь жучок или что-нибудь похуже, ожидая момента, чтобы взорвать нас всех.

– Но если ты сохранила все воспоминания, то заметила бы какое-нибудь внедрение.

– Воспоминания о том времени, когда я еще не закрылась от мира. Кто знает, что генерал сделал с моим телом после того, как я отказалась от воли к жизни?

Эйнштейн попытался успокоить Бонни:

– Размещение взрывчатки или любого следящего устройства внутри кажется пустой тратой технологии, раз тебя должны были уничтожить. Не говоря уже о том, что если у генерала был способ найти тебя, то почему он так им и не воспользовался? Если мы предположим, что твое тело похитили пираты и продали в бордель как украденный товар, то генерал наверняка уже активировал бы жучок и забрал тебя.

«Или взорвал бы ее, чтобы убедиться, что она не попала в руки злодеев».

– Ты же знаешь, что говорят о предположениях, – заметив его пустой взгляд, она покачала головой. – Потом я все объясню. А пока мы должны работать с тем, что есть. Хоть этого и очень мало с тех пор, как я отключилась. Откуда мы знаем, что со мной случилось, пока я спала? Арамус прав в своих подозрениях. Черт, я и сама не вполне доверяю вам, ребята. Может, ты усыпляешь мою бдительность ложным чувством безопасности, чтобы потом передать меня дьяволу.

– Я бы никогда так не поступил, – яростный ответ машинально сорвался с его губ.

– Я понимаю, что ты так думаешь, но кто знает, какие программные бомбы замедленного действия остаются заложенными и спрятанными в наших ИМК, ожидая подходящего момента, чтобы взорваться.

– Уверяю, в моем сознании нет никаких скрытых подпрограмм. Я бы уже давно их нашел.

– Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, какой ты милый, когда ведешь себя как хакер? – Бонни улыбнулась, а Эйнштейн склонил голову, довольный ее упоминанием о милом человеке. – Хватит болтать, очаровашка. Время действий. Ты обещал боссу, что прощупаешь меня.

– Нам это не нужно.

– Оу, но я настаиваю.

– Я постараюсь быть как можно незаметнее, – пообещал он.

– Вообще-то это совсем не весело, – надулась она, подпрыгивая рядом с ним.

Не было ничего забавного в том, что он пытался не смотреть на нее как на женщину. Живую, полную энергии и интригующую во многих отношениях женщину. Эйнштейн задавался вопросом, как он выдержит эту напряженную проверку, потому что только одна мысль об этом заставляла его неисправный член вставать.

Может, ему стоило позволить Бонни самостоятельно провести осмотр? Потому что, Эйнштейн был уверен, из нее получилась бы сексуальная медсестра.

Глава 6

Войдя в мастерскую, которая одновременно служила медицинской лабораторией, Бонни, не теряя времени, забралась на металлический стол, стоявший в углу комнаты. Ей было забавно наблюдать за тем, как нервничал Эйнштейн, как избегал встречаться с ней взглядом, собирая инструменты и оборудование, как пытался скрыть тот факт, что щеголял стояком.

Определение «милый» даже близко не подходило к описанию мужчины. Бонни нравилось, когда его аккуратно подстриженные светло-каштановые волосы приобретали взъерошенный вид, который, как она начинала понимать, сигнализировал о его волнении.

«Я заставляю его волноваться».

Реакция Эйнштейна на нее была так непохожа на тех мужчин, которых она знала раньше. Большинство докторов в ее прошлом не утруждали себя тем, чтобы скрывать похотливые взгляды или смягчать сексуальные комментарии. Они превращали медицинские осмотры и анализы во что-то грязное, прикасаясь к Бонни чаще, чем это было необходимо, поглаживая и щипая, чтобы вызвать реакцию. Эйнштейн же вообще пытался избежать любых прикосновений.

Разговоры лишь портили все веселье. Черт, Эйнштейн даже дал ей простыню, когда Бонни начала раздеваться, но его красные щеки – неожиданно для киборга – подсказывали, что он заметил ее достоинства. Бонни не могла объяснить, почему ей хотелось, чтобы он увидел в ней нечто большее, чем простого испытуемого. Возможно, она просто расценивала его поведение как брошенный вызов. Тем более Бонни четко осознавала, что он хотел ее, но боролся с желанием. А может, всему виной были гормоны. В конце концов, когда она в последний раз занималась сексом или даже просто испытывала желание, если уж на то пошло? Забавно, что парень, который запустил ее мотор, – и речь не только о механическом – был единственным, кто не воспринимал ее сексуальные намеки, которые она постоянно бросала ему в лицо. Видимо, Бонни нужно было стараться усерднее. Но если серьезно, то как Эйнштейн мог не замечать ее интерес? Пульс участился, температура поднялась, соски затвердели – все физические признаки налицо. Но, видимо, Эйнштейн их игнорировал.

Несмотря на жалобы об отсутствие сексуальных действий, Бонни не могла забыть первоначальную причину осмотра. Неужели генерал поместил в ее тело неприятный сюрприз? Была ли Бонни ходячей бомбой замедленного действия? Невольным шпионом? Ей нужно было выяснить это до встречи с сестрой. Осознание, что Хлоя была жива и любима, принесло огромное облегчение. Несмотря на то, что она облажалась, Хлоя нашла свое счастье, поэтому Бонни не хотела все испортить. Именно по этой причине, игнорируя свое желание превратить осмотр в нечто более плотское, Бонни сдержалась и позволила Эйнштейну делать свою работу. Как только они выяснят, что она не взорвется и не приведет военных к сестре, у Бонни еще будет достаточно времени, чтобы соблазнить чокнутого ученого.

Лежа на его столе и слегка расставив ноги, Бонни позволяла Эйнштейну выполнять различные сканирования, хоть все происходило довольно скучно и в полном молчании, так как понимала, что вибрация ее голоса могла нарушить работу некоторых более чувствительных приборов. Когда он, наконец, добрался до практической части, то начал лепетать:

– Извини, если мои пальцы холодные.

Бонни не сумела сдержать поддразнивания:

– Я знаю, как их разогреть.

– Я подержу пальцы в теплой воде.

– Это совсем не то, о чем я думала. У меня более чем достаточно тепла, и я не против поделиться им, – ответила она, подмигнув.

– У тебя не работает температурный контроль? – спросил Эйнштейн с серьезным видом. – У меня тоже его нет, военные не считали необходимым устанавливать подобную технологию в кого-то с моими навыками, но я исправлял неполадки у некоторых единиц.

Бонни мысленно отвесила себе подзатыльник, когда он снова неверно истолковал ее слова. Неужели Эйнштейн был настолько неопытен? Глядя на его выжидающее выражение лица, Бонни поняла, что так оно и было. Но как такое возможно? Конечно, военные пленили его еще совсем молодым, но все же Эйнштейн был мужчиной, при том весьма привлекательным. Он в любом случае встречался с кем-то или, по крайней мере, к нему приходила одна или две медсестры.

– Почему у меня сложилось впечатление, что ты не слишком опытен, когда речь заходит о девушках?

Пальцы, ощупывающие ее грудную клетку, дрогнули.

– Работа занимает все мое время. Впрочем, я никогда не видел необходимости проявляться к противоположному полу. У меня мало биологических потребностей.

– Так ты девственник?

«Охренеть».

Замечание заставило его поежиться.

– Не совсем. На самом деле у меня был некоторый опыт.

– Очевидно, не очень хороший, учитывая отсутствие энтузиазма к повторению.

– Секс не так важен. Похоть – это гормональная потребность, которую можно контролировать.

– Твои друзья, кажется, не контролируют это.

– Так как они модели солдатов.

– Ну и что? Да и какое это имеет значение?

– Их уровень тестостерона намеренно завышен. Из той информации, которую я почерпнул за эти годы, разработчики еще в самом начале своих исследований отмечали, что солдаты с высоким уровнем гормонов были более эффективны в бою. Другими словами, лучшие жестокие убийцы. Чтобы использовать данную находку, большинство киборгов запрограммировали на создание увеличенного количества тестостерона в сравнении с обычным мужчиной.

– Почему меня не удивляет, что военные сумели сделать нечто подобное? Неужели ты не можешь обратить этот процесс вспять?

– Если ты имеешь в виду сокращение уровня гормонов, то мы уже пытались. Но стабилизировать полностью так и не получилось. Да и большинство мужчин этого не хотели. До тех пор, пока они могут контролировать свой темперамент и направлять насилие в нужное русло, им позволено самостоятельно выбирать, как жить.

– Выбирать? – Бонни посмаковала это слово, обдумывая его значение. – Какая интересная концепция.

– Для нас это нечто большее, чем просто концепция. Так мы живем. Поэтому мы боремся. Мы хотим, чтобы наш выбор предопределял дальнейшую жизнь, и отвергаем бессмысленное существование машин в качестве чьих-то инструментов.

– И вы достигли этого в обществе, которое создали?

– Более или менее. У нас, конечно, есть основные законы, вроде тех, где ты не должен убивать братьев-киборгов и воровать.

– Что-то вроде первоначальных десяти заповедей.

– В некотором смысле. Мы приняли принципы, которые все соблюдаем, чтобы жить в гармонии. Но помимо этих основных правил мы сами создаем свою судьбу.

– Творить собственную судьбу. Мне это нравится. Но если это так, то почему ты все еще в космосе играешь роль техно-гика?

Эйнштейн улыбнулся. Эта искренняя улыбка согрела ее.

– Потому что мне нравится это. И хорошо получается. Несмотря на наличие свободы, мое желание работать никуда не исчезло. Мы все работаем. Так и должно быть, если мы хотим выжить. Я прекрасно сознаю свои ограничения. Меня не научили строить или участвовать в боевых действиях. Поэтому я признаю, что нахожусь в неловком положении в обществе. Однако, я одарён в починке каких-либо устройств и расшифровке технологий, которые в последствии приспосабливаю к нашим развивающимся потребностям.

– Значит, ты играешь в доктора и ученого, потому что любишь это, а Арамус, очевидно, хорошо отдает приказы, – криво усмехнулась она.

– Так и есть, – ответил Эйнштейн, встретив ее взгляд с заговорщицкой улыбкой.