Текст книги "Зорро. Рождение легенды"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Баловень судьбы Рафаэль Монкада решил поступить на военную службу в надежде, что титулы и связи тетушки обеспечат ему головокружительную карьеру. Теперь он на каждом углу повторял, что несказанно рад возможности послужить Испании, монарху и Католической церкви. Тетушка не возражала, полагая, что военная форма украсит кого угодно, даже круглого дурака.

Вскоре Томас де Ромеу признал правоту своего друга шевалье Дюшама, который советовал ему уехать с дочерьми за границу. Справившись у банкиров о состоянии своих дел, он узнал, что не располагает средствами, позволявшими вести достойную жизнь за границей. К тому же в случае их отъезда правительство Фердинанда VII могло конфисковать и то немногое, что еще осталось. Томасу, всю жизнь провозглашавшему, что презирает богатство, пришлось задуматься о средствах к существованию. Сама мысль о бедности приводила его в ужас. Томас нечасто интересовался состоянием наследства своей жены и не сомневался, что ему навсегда обеспечено относительно безбедное существование. Он даже представить себе не мог, что в один прекрасный день может потерять и деньги, и положение в обществе. И самое ужасное, что его девочки лишатся привычного с детства комфорта. В конце концов Томас решил, что разумнее всего будет переждать волну террора. В свои годы он повидал достаточно и точно знал, что политический маятник рано или поздно качнется в другую сторону; нужно лишь исчезнуть на время, пока ветер не переменится. О том, чтобы отправиться в родительский дом в Санта-Фе, где Томаса слишком хорошо знали и слишком сильно ненавидели, не могло быть и речи, и потому он выбрал имение своей жены неподалеку от Лериды, в котором никогда раньше не бывал. Эта земля, не приносившая семье никакой ренты, кроме головной боли, теперь должна была дать ей убежище. Владения представляли собой два поросших старыми оливами холма, на которых ютилось несколько нищих и диких крестьянских семей, никогда не видевших своего хозяина и с трудом веривших в его существование. Сильно обветшавший дом был построен еще в шестнадцатом веке и мало походил на человеческое жилье, больше напоминая крепость для защиты от сарацин, солдат, бандитов и прочих напастей, что века напролет осаждали этот край, но Томас рассудил, что и такое жилище лучше тюремной камеры. Они с дочками вполне могли провести там несколько месяцев. Томас рассчитал большую часть своей челяди, закрыл половину барселонского дома, предоставив вторую половину заботам мажордома, и отправился в путь с караваном из нескольких карет, чтобы увезти всю необходимую утварь.

Исход семьи поверг Диего в уныние, однако Томас заверил юношу, что бояться нечего, поскольку он не занимал постов в наполеоновской администрации, а об их дружбе с Шевалье почти никто не знал. «Впервые в жизни я рад, что так и не стал важной персоной», – заметил он с печальной улыбкой. Исабель и Хулиана, не имевшие понятия о том, в какой опасности находится их семья, покорно отправились в невеселое путешествие. Они не знали, зачем отцу понадобилось везти их в такую глушь, но подчинились ему, не задавая вопросов. На прощание Диего расцеловал Хулиану в обе щеки и прошептал ей на ушко, что они очень скоро снова будут вместе. Девушка ответила ему удивленным взглядом. Слова Диего, как всегда, привели ее в полное недоумение.

Больше всего на свете Диего хотелось бы последовать за семейством де Ромеу. Мысль о том, чтобы оказаться в глуши наедине с Хулианой, была поистине восхитительной, но дела удерживали юношу в Барселоне. Общество справедливости сбилось с ног, разыскивая средства для помощи жертвам гонений. Беглецам требовались надежное укрытие и проводники, чтобы перейти Пиренеи и оказаться во Франции. Англия после победы над Бонапартом стала верной союзницей короля Фердинанда и за редкими исключениями не принимала испанских эмигрантов. По словам маэстро Эскаланте, все члены общества отчаянно рисковали. Инквизиции, вновь призванной на защиту веры и трона, повсюду мерещились еретики и смутьяны, и она толковала любое сомнительное дело не в пользу обвиняемого. Общество привыкло чувствовать себя в безопасности, пока зловещая конгрегация находилась под запретом, и казалось, что времена мракобесия канули в прошлое. Всем хотелось верить, что людей никогда больше не станут жечь на кострах. Теперь приходилось расплачиваться за столь опрометчивый оптимизм. Диего был так сильно занят, что совсем перестал ходить на занятия, тем более что учебные программы в Гуманитарном колледже, как и в других учебных заведениях, подверглись жесточайшей цензуре. Многих студентов и профессоров бросили в тюрьму за вольнодумство. Именно тогда надутый от самодовольства ректор университета Серверы произнес знаменитые слова: «Никто из нас не подвержен пагубной привычке думать».

В начале сентября арестовали одного члена Общества справедливости, который прятался в доме Мануэля Эскаланте. Верные традициям инквизиторы по-прежнему не любили кровопролития. А потому прибегали к бескровным методам ведения допроса, вроде дыбы или каленого железа. Вскоре несчастный узник выдал всех, кто ему помогал, включая своего учителя фехтования. Прежде чем альгвасилы затолкали Мануэля Эскаланте в черную карету, он успел отправить слугу предупредить Диего. На следующий день юноша выяснил, что маэстро поместили не в Цитадель, как других политических заключенных, а в портовую казарму и в ближайшее время должны были отправить в Толедо, в самое сердце чудовищной машины инквизиции. Диего бросился к Хулио Сесару, силачу, с которым он дрался во время обряда посвящения.

– Плохо дело. Нас всех скоро схватят, – заявил тот.

– Маэстро Эскаланте будет молчать, – возразил Диего.

– Их методы проверены временем и действуют безотказно. Они уже взяли кое-кого из наших и знают больше, чем ты думаешь. Круг сужается. Придется на время распустить общество.

– А как же дон Мануэль Эскаланте?

– Надеюсь, Господь прекратит его страдания раньше, чем он выдаст всех нас, – отозвался Хулио Сесар.

– Но ведь он в казарме, а не в крепости, мы можем попытаться его освободить, – предложил Диего.

– Освободить? Это невозможно!

– Непросто, но возможно. Если за дело возьмется все общество, он будет свободен нынче же ночью. – И Диего изложил свой план.

– Это безумие, но попробовать стоит. Мы с тобой, – согласился Хулио Сесар.

– Нужно будет поскорее увезти маэстро из города.

– Разумеется. В порту будет ждать лодка с надежным гребцом. Стражу мы отвлечем. А лодочник отвезет маэстро на корабль, который с утра отходит в Неаполь. Там он будет в безопасности.

В этот момент Диего как никогда не доставало брата. Задуманное им дело было посложнее, чем проникновение в резиденцию шевалье Дюшама. Шутка ли: напасть на казарму, обезвредить часовых, справиться с жандармами, которых может оказаться слишком много, освободить заключенного и невредимым доставить его на корабль.

Диего, не теряя времени, направился к роскошному саду Эулалии де Кальис, который он успел изучить как свои пять пальцев. Спешившись и оставив коня на улице, он незаметно пробрался сквозь заросли на задний двор, где бродили свиньи и куры, в чанах кипятились простыни, сушилось на веревках белье. Чуть поодаль располагались каретные сараи и стойла для лошадей. По двору сновали повара, лакеи и горничные, занятые своими делами. На Диего никто из них даже не взглянул. Пробравшись в сарай, юноша выбрал подходящую карету и забрался на нее, молясь, чтобы слуги ничего не заметили. Ровно в пять звон колокольчика созывал их на кухню. Там хозяйка лично оделяла каждого чашкой горячего шоколада и куском хлеба. Через полчаса действительно зазвонил колокольчик, и двор моментально опустел. Ветерок донес до Диего сладкий аромат шоколада, и рот юноши тут же наполнился слюной. После отъезда семейства де Ромеу ему ни разу не удавалось нормально поесть. Однако надо было торопиться, и молодой человек, в распоряжении которого было не более четверти часа, проворно выломал из передней стенки кареты герб и достал из-под сиденья парадную форму лакея семьи де Кальис: ливрею небесно-голубого бархата, пышное жабо, белые панталоны, туфли из черной кожи с золотыми пряжками и алый парчовый кушак. Недаром Томас де Ромеу любил повторять, что сам Наполеон Бонапарт не одевался с такой роскошью, как слуги Эулалии де Кальис. Еще раз убедившись, что дворик пуст, Диего выбрался из сарая, покинул чужие владения и разыскал своего коня. Вскоре он уже скакал вниз по улице.

Томас де Ромеу оставил дома верную фамильную карету, слишком древнюю и ветхую, чтобы отправиться на ней в долгий путь. По сравнению с любой из колясок Эулалии де Кальис она выглядела настоящей развалиной, но Диего надеялся, что в темноте и спешке этого никто не заметит. Теперь предстояло дождаться заката и как следует рассчитать время, от этого зависел успех операции. Прибив на карету герб, Диего решил навестить винный погреб; ключ от него хранился у мажордома, но недаром же юноша научился взламывать любые замки. Спустившись в погреб, он выбрал бочонок вина и выкатил его на улицу. Слуги решили, что дон Томас оставил молодому человеку ключ перед отъездом.

У Диего вот уже четыре года хранилась фляга с сонным напитком – прощальный подарок Белой Совы, которая взяла с юноши слово использовать его только во имя спасения жизни. Именно так он и собирался поступить. Давным-давно падре Мендоса одурманил этим напитком раненого перед операцией, а сам Диего сумел с его помощью усыпить медведя. Молодой человек не знал, не потеряет ли зелье свою силу, если растворить его в вине, но другого выхода не было. Диего вылил содержимое фляги в бочонок и хорошенько встряхнул его, чтобы перемешать. Через некоторое время во дворе появились двое членов Общества справедливости в белых париках и ливреях лакеев Эулалии де Кальис. Сам Диего переоделся в шитую серебром и золотом бархатную куртку кофейного цвета с кожаным воротом, заколотым жемчужной булавкой, пластрон[28]28
  Туго накрахмаленная грудь мужской верхней сорочки (фр. plastron)


[Закрыть], кремовые панталоны, щегольские туфли с золочеными пряжками и шляпу с высокой тульей и смотрелся настоящим принцем. В таком виде друзья отправились в казарму. Когда Диего появился у слабо освещенной единственным фонарем двери, была глубокая ночь. Тоном человека, привыкшего отдавать приказы, юноша велел двоим часовым позвать старшего. На молоденького младшего лейтенанта, говорившего с сильным андалусским акцентом, наряд гостя и герб на карете произвели поистине ошеломляющее впечатление.

– Ее сиятельство донья Эулалия де Кальис посылает вам бочонок лучшего вина из своих погребов, чтобы бравые солдаты могли нынче же ночью выпить за ее здоровье. У сеньоры сегодня день рождения, – надменно объявил Диего.

– Все это немного странно… – пробормотал пораженный офицер.

– Странно? Вы, должно быть, недавно в Барселоне! – перебил Диего. – Ее сиятельство каждый год присылает в казарму бочонок вина, не могла же она пропустить поистине знаменательный год, год освобождения от тирана-безбожника.

Немного успокоившись, лейтенант приказал своим подчиненным унести вино в караульное помещение и пригласил Диего выпить с ними, однако молодой человек отказался, сославшись на то, что ему предстоит отвести такой же бочонок в Цитадель.

– На днях ее сиятельство пришлет вам свой любимый паштет из свиных ножек с репой. Сколько вас?

– Девятнадцать человек.

– Что ж, отлично. Спокойной ночи.

– Прошу вас, сеньор, ваше имя…

– Я дон Рафаэль Монкада, племянник ее сиятельства доньи Эулалии де Кальис, – сообщил Диего и, постучав тростью по облучку кареты, велел мнимому кучеру трогать.

В три пополуночи, когда весь город спал и на улице не было ни души, Диего приступил ко второму этапу своего плана. По его подсчетам, солдаты в казарме уже успели выпить вино, и если не заснули, то по крайней мере стали медленнее двигаться и хуже соображать. Настало время действовать. Диего вышел из дома в костюме Зорро. С собой он захватил хлыст, пистолет и остро заточенную шпагу. Чтобы стук лошадиных копыт по мостовой не привлек внимания, молодой человек решил идти пешком. Стараясь держаться ближе к стенам домов, он добрался до казарм и убедился, что часовые по-прежнему скучают у входа под фонарем. Судя по всему, им не довелось попробовать вина. Во тьме под навесом ждали Хулио Сесар и другие члены Общества справедливости, как и было условлено, переодетые моряками. Диего провел краткий инструктаж, который сводился к указанию ни в коем случае не вмешиваться и не приходить ему на помощь, что бы ни случилось. В этом спектакле у каждого была своя роль. Помолившись про себя и попросив у Господа удачи, друзья разошлись.

Пока ряженые изображали пьяную перепалку, Диего прятался под навесом, ожидая своего выхода. Заметив драку, часовые бросились разнимать буянов. Однако моряки продолжали обмениваться тумаками, несмотря на угрозы и обещания посадить их под замок. Неуклюжие пируэты дерущихся были до того уморительны, что часовые не могли сдержать хохот, но пьяные чудесным образом обрели равновесие и атаковали жандармов. Застигнутые врасплох стражники не смогли дать отпор нападавшим. Их оглушили, подхватили под локти и оттащили на соседнюю улицу, к дому с маленькой дверцей на углу. В ответ на троекратный стук дверь слегка приоткрылась, а когда моряки произнесли пароль, из дома вынырнула женщина лет шестидесяти, одетая в черное, и впустила их внутрь. Заговорщики, нагибаясь, чтобы не стукнуться о косяк, втащили своих пленников в угольный подвал. Здесь их и оставили, предварительно раздев, связав и заткнув им рты. Мнимые матросы переоделись в форму часовых и заступили на пост под фонарем. Операция заняла всего несколько минут, но Диего их вполне хватило, чтобы проникнуть в казарму со шпагой в одной руке и пистолетом в другой.

Внутри было безлюдно, тихо, как на кладбище, и почти совсем темно, поскольку в доброй половине ламп закончилось масло. Диего бесшумно, словно призрак, проскользнул в коридор, его присутствие выдавал лишь тусклый блеск клинка. Осторожно открыв дверь, юноша оказался в оружейной, где, по всей видимости, и происходила попойка: на полу вповалку спала, по крайней мере, дюжина жандармов, включая самого лейтенанта. Убедившись, что все они спят достаточно крепко, Зорро заглянул на дно бочонка. Его опустошили до последней капли.

– Ваше здоровье, сеньоры! – рассмеялся молодой человек и, повинуясь дерзкому порыву, нарисовал на стене букву Z тремя росчерками клинка. Он тут же вспомнил предостережение Бернардо о том, что Зорро не должен брать верх над живым человеком, но было поздно.

Диего торопливо собрал ружья и сабли, свалил их в коридоре и отправился осматривать казарму, гася лампы и свечи, которые попадались ему на пути. Тьма всегда была самой верной его союзницей. По дороге юноше попались еще трое солдат, усыпленных снадобьем Белой Совы, а значит, если лейтенант не обманул, в помещении оставались восемь человек, которые могли бодрствовать. Диего рассчитывал найти заключенных, не повстречавшись с жандармами, но ничего не вышло: вскоре за спиной юноши послышались голоса. Просторная комната, в которой он находился, была почти совершенно пустой. Укрыться было негде, а гасить факелы, чтобы укрыться во тьме, некогда: до противоположной стены оставалось не меньше пятнадцати шагов. Оглядевшись по сторонам, Диего убедился, что единственный путь к спасению – широкие потолочные балки, расположенные слишком высоко, чтобы взгромоздиться на них одним прыжком. Юноша убрал шпагу в ножны, заткнул пистолет за пояс, развернул кнут, резким движением вскинул руку, чтобы конец бича обвился вокруг балки, и, затянув петлю, ловко взобрался под потолок, как по канату в цыганском цирке. Оказавшись наверху, он смотал кнут и спокойно растянулся на балке, недостижимый для света факелов. Через мгновение в комнату, оживленно беседуя, вошли двое жандармов, которые, судя по их бодрому виду, не познали на себе действия рокового напитка.

Нужно было во что бы то ни стало помешать им войти в оружейную и обнаружить спящих товарищей. Дождавшись, когда солдаты окажутся прямо под балкой, Диего бросился на них, распахнув плащ, словно крылья огромной черной птицы. Перепуганные жандармы рухнули на пол под ударами кнута, не успев даже выхватить сабли.

– Доброй ночи, сеньоры! – Зорро отвесил поверженным противникам глумливый поклон. – Будьте добры, положите-ка ваши сабли, только осторожненько.

Он погрозил солдатам кнутом и для верности вытащил пистолет. Солдаты беспрекословно повиновались, и Зорро отшвырнул конфискованные сабли в угол.

– Осмелюсь просить вас о помощи, господа. Сдается мне, вам не хочется умирать, да и сам я не расположен проливать кровь. Где бы мне запереть вас, чтобы избежать проблем? – поинтересовался он с издевательской учтивостью.

Солдаты хлопали глазами, силясь понять, что происходит. Это были неотесанные рекруты из крестьян, совсем мальчишки, за свою короткую жизнь повидавшие немало ужасов, пережившие бедствия войны, наголодавшиеся. Разгадывать загадки они были не мастера. Зорро повторил вопрос, сопровождая каждое слово щелчком кнута. Онемевший от страха жандарм указал на входную дверь. Незнакомец в маске велел своим пленникам молиться, ибо, если они его обманули, их ждет смерть. Странная компания гуськом прошла по коридору, впереди пленные, за ними вооруженный тюремщик. В конце коридор раздваивался: справа находилась хлипкая, обшарпанная дверь, слева другая, покрепче, запертая на замок. Зорро велел своим заложникам открыть правую дверь. За ней находился чудовищно грязный нужник с четырьмя зловонными дырами в полу и двумя кадками с водой, освещенный тусклой лампой, вокруг которой роились мухи. Крошечное окошко под потолком было забрано решеткой.

– Превосходно! Жаль только, пахнет здесь отнюдь не гардениями. Надеюсь, в будущем здесь станут лучше убирать, – заметил Зорро и, пригрозив растерянным жандармам пистолетом, запер их в уборной.

Со вторым замком Зорро управился с помощью булавки, которую привык носить в голенище сапога, чтобы показывать фокусы. Молодой человек прошмыгнул в дверь и, стараясь не шуметь, стал спускаться по ступенькам. Лестница вела в подвал, где, по всей видимости, держали заключенных. Преодолев ступеньки, Зорро прижался к стене и огляделся. Жандарм, охранявший вход в подземелье, по-турецки сидел на полу, раскладывал при свете факела пасьянс на засаленных картах и, судя по всему, даже не собирался засыпать. Услышав звук шагов, часовой потянулся к своему мушкету, но возникший из темноты Зорро нанес ему сокрушительный удар в челюсть, от которого жандарм рухнул навзничь и отпихнул ногой оружие. Душное помещение наполнял столь ужасающий смрад, что у юноши закружилась голова, но падать в обморок было некогда. Освещая себе путь факелом, Зорро обходил крошечные камеры, тесные, сырые, кишащие клопами и вшами клетушки, где в полной темноте томились заключенные. В каждой камере было по три-четыре человека; им приходилось все время стоять или сидеть по очереди. Узники походили на живые скелеты с безумными глазами. Казалось, что зловонный воздух колеблется от их тяжелого дыхания. Юноша звал Мануэля Эскаланте, и тот наконец откликнулся. Зорро поднял факел и увидел закованного в кандалы, страшно избитого человека с распухшим, окровавленным лицом, в котором с трудом угадывались знакомые черты.

– Если ты палач, добро пожаловать, – произнес узник, и молодой человек узнал его по горделивой осанке и звучному голосу.

– Я пришел освободить вас, маэстро, я Зорро.

– Отлично! Ключи висят за дверью. Кстати, вам стоит заняться часовым, а то он, кажется, приходит в себя, – спокойно произнес Мануэль Эскаланте.

Молодой человек взял связку ключей и отпер решетку. Трое узников, деливших камеру с доном Мануэлем, бросились к выходу, расталкивая друг друга и спотыкаясь, словно скот, подгоняемые страхом и мучительной надеждой. Зорро пригрозил им пистолетом.

– Не так быстро, господа, сначала помогите своим товарищам, – приказал он.

Вид огнестрельного оружия сумел пробудить в заключенных утраченное человеколюбие. Пока они боролись с ключами и замками, Диего запер часового в опустевшей камере, а Мануэль Эскаланте подобрал его мушкет. Освободив еле живых, измазанных запекшейся кровью, рвотой и нечистотами узников, учитель и ученик повели их к выходу. Удивительная процессия поднялась по ступенькам, прошла коридор, миновала пустую комнату, в которой Диего прятался на потолочной балке, и почти достигла оружейной, когда один из беглецов заметил группу солдат, спешивших на шум из подземелья. Они были начеку и держали наготове штыки. Выстрелив из пистолета, Зорро уложил одного из солдат, но мушкет Эскаланте оказался незаряженным.

Убедившись в этом, маэстро ухватил ружье за дуло и стал размахивать штыком, словно шпагой, не позволяя жандармам приблизиться. Зорро выхватил свой клинок и тоже бросился в атаку. Он сумел выиграть несколько мгновений, чтобы Эскаланте успел вооружиться саблей, отобранной у запертого в уборной солдата. Вблизи поединок куда страшнее, чем столкновение армий на поле боя. Диего с детских лет ежедневно занимался фехтованием, но драться всерьез ему раньше не приходилось. Единственная смертельная дуэль, в которой участвовал молодой человек, была на пистолетах и не показалась ему таким уж грязным делом. Теперь он понял, что в настоящей битве нет места благородству, а правила не стоят ни гроша. В бою есть один закон: победить любой ценой. Клинки не исполняли причудливый церемонный танец, как на уроке фехтования, а искали вражеской плоти. В драке не было никакого изящества, только яростные удары без всякой пощады. Кто сумел бы описать, что чувствует человек, когда его шпага вонзается в тело противника? Странная смесь возбуждения, отвращения и торжества лишила юношу чувства реальности и превратила его в дикого зверя. Крики боли и кровь на рубашках врагов заставили Диего еще раз оценить принятую в Обществе справедливости технику боя, безотказную не только в кругу маэстро, но и в слепой схватке лицом к лицу. Позже, когда к юноше вернулась способность здраво рассуждать, он мысленно поблагодарил Бернардо, изнурявшего его ежедневными тренировками, после которых оба валились с ног. Благодаря этим занятиям Диего приобрел блестящую реакцию и способность угадывать, что происходит у него за спиной. Он мог за долю секунды заметить движения нескольких противников, прикинуть расстояние, рассчитать скорость и направление каждого выпада, защититься и атаковать.

Маэстро Эскаланте в бою не уступал своему ученику, несмотря на возраст и жестокие побои, которые ему нанесли в застенках. Учитель не обладал легкостью и силой Зорро, но их отсутствие с лихвой компенсировали опыт и хладнокровие. Юноша дрался отчаянно, обливаясь потом и задыхаясь, старик же орудовал клинком с не меньшей отвагой, но с куда большим изяществом. На то, чтобы оттеснить и обезоружить врагов, ушло всего несколько минут. Лишь когда картина битвы окончательно прояснилась, освобожденные узники осмелились приблизиться. Никто из них не решился помочь своим спасителям, однако они с большой охотой препроводили поверженных солдат в подвал, в котором недавно томились сами, и пинками загнали их в камеры. Зорро наконец пришел в себя и огляделся по сторонам. Лужи крови на полу, брызги крови на стенах, кровь из ран побежденных солдат, которых тащат в камеры, кровь на его клинке, всюду кровь.

– Пресвятая Богородица! – воскликнул потрясенный юноша.

– Идем же, сейчас не время для молитв, – поторопил его маэстро.

Беглецы беспрепятственно покинули казарму. Большинство бывших узников тут же растворилось во тьме ночного города. Одним удалось пересечь границу и скрыться на долгие годы, других снова схватили и отправили на эшафот, предварительно подвергнув пытке, чтобы узнать имя их освободителя. Но никто из заключенных не выдал храбреца в маске, потому что ничего о нем не знал. Они слышали только имя Зорро и видели букву Z на стене в оружейной.

С тех пор, как мнимые пьянчуги обезоружили часовых, до того, как Зорро освободил своего учителя, прошло всего сорок минут. Члены Общества справедливости, все еще одетые в жандармские мундиры, проводили маэстро в надежное убежище. На прощание Диего и Мануэль Эскаланте обнялись в первый и последний раз.

На рассвете, когда действие сонного зелья кончилось и обитатели казармы сумели разобраться что к чему и помочь раненым, бедняге лейтенанту пришлось доложить о происшествии начальству. В пользу офицера свидетельствовал лишь тот факт, что в ночной схватке не погиб ни один из его подчиненных. Лейтенант сообщил, что, насколько ему известно, в деле замешаны Эулалия де Кальис и Рафаэль Монкада, приславшие роковой бочонок, который отравил всю казарму.

Капитан, которого в сопровождении четырех жандармов отправили допросить подозреваемых, предстал перед ними с подобострастной улыбкой и целым потоком льстивых речей. Эулалия и Рафаэль обращались с ним как со слугой и требовали извинений за то, что их потревожили по столь нелепому поводу. Эулалия отправила капитана на конюшню, дабы он мог лично убедиться, что у одной из ее карет отломан герб, и, хотя такое доказательство было не слишком убедительным, жандарм не осмелился возражать. Рафаэль Монкада, одетый в форму офицера королевской гвардии, выглядел столь внушительно, что допрашивать его никто не посмел. У Монкады было алиби, но ничто не могло защитить его лучше, чем принадлежность к сливкам общества. Не прошло и получаса, как две влиятельные персоны были свободны от любых подозрений.

– Ваш лейтенант – жалкий кретин, который дал обвести себя вокруг пальца, его следует примерно наказать. Я должна знать, что означает буква Z на стене казармы и кто этот бандит, который использовал мое имя и имя моего племянника, чтобы творить свои беззакония. Вы меня поняли, господин офицер? – набросилась на капитана Эулалия.

– Пусть ваше сиятельство не сомневается: я и мои люди сделаем все, что в наших силах, для расследования этого прискорбного инцидента, – заверил жандарм, пятясь к выходу и непрестанно отвешивая глубокие поклоны.

В октябре Рафаэль Монкада решил, что, коль скоро терпение и дипломатия не подействовали на Хулиану, настало время использовать власть. Возможно, девушка и вправду заподозрила что-то насчет случая в проулке, но доказательств у нее не было, а цыгане – единственные, кто мог бы предоставить их, – покинули Барселону и ни за что не решились бы вернуться. По сведениям Монкады, финансы Томаса находились в плачевном состоянии. Времена изменились, и теперь семья де Ромеу была не в том положении, чтобы привередничать. У самого Монкады дела шли как нельзя лучше, он получал все, чего только мог пожелать, и не собирался отказываться от Хулианы. Ухаживая за Хулианой, Рафаэль не интересовался мнением Эулалии, считая себя достаточно взрослым, чтобы не подчиняться властной тетке. Монкада отправил сеньору де Ромеу свою карточку, но оказалось, что ни Томаса, ни девушек нет в городе. Никто не знал, куда они направились, и Монкаде пришлось задействовать все свои связи, чтобы выяснить это. По удивительному совпадению тетка в тот же вечер заявила, что собирается представить его дочери герцога Мединасели.

– Мне очень жаль, тетушка. Это выгодная партия, но для меня не годится. Вы же знаете, я люблю Хулиану де Ромеу, – заявил Рафаэль так твердо, как только мог.

– Выкинь эту девчонку из головы, Рафаэль, – приказала Эулалия. – Брак с ней и раньше казался мне не слишком выгодным, а теперь для человека из общества он равносилен самоубийству. Думаешь, тебя примут при дворе, если узнают, что ее отец офранцуженный?

– Я готов рискнуть. Мне в этой жизни нужна только Хулиана.

– Твоя жизнь только начинается. Ты жаждешь заполучить эту девицу лишь по той причине, что она осталась холодна к тебе. Как только ты добьешься своего, она тут же тебе наскучит. Ты должен выбрать равную себе, Рафаэль, женщину, которая поможет твоей карьере. Девчонка из семьи де Ромеу и в любовницы едва ли сгодится.

– Не говорите так о Хулиане! – взорвался Рафаэль.

– А почему бы и нет? Я говорю, как сочту нужным, особенно если знаю, что права, – заявила сеньора не терпящим возражений тоном. – С родословной Мединасели и моим состоянием ты очень далеко пойдешь. Моего бедного сына не стало, теперь ты наследуешь мое состояние, и я стараюсь заменить тебе мать, но и мое терпение не безгранично.

– Насколько мне известно, тетушка, ваш супруг Педро Фахес, да упокоит Господь его душу, не располагал ни титулом, ни деньгами, когда вы повстречались, – заметил племянник.

– Педро располагал отвагой и боевыми наградами и был готов питаться ящерицами в Новом Свете, чтобы заработать состояние. А Хулиана – маменькина дочка без роду без племени. Если ты собираешься погубить свою жизнь, на меня не рассчитывай. Тебе все ясно?

– Яснее не бывает, тетушка. Всего хорошего.

Щелкнув каблуками, Монкада поклонился и покинул зал. Он был великолепен в офицерском мундире, начищенных до блеска сапогах, при шпаге с кистями на темляке. Донья Эулалия не слишком расстроилась. Она была знатоком человеческой природы и верила, что честолюбие всегда торжествует в борьбе с любовным безумием. Ее племянник едва ли был исключением.

Спустя несколько дней Хулиана, Исабель и Нурия возвратились в Барселону в фамильной карете в сопровождении Жорди и двух лакеев. Диего как раз собирался уходить, но конский топот и шум во дворе заставили его задержаться. Появившись на пороге, измученные и запыленные женщины сообщили, что Томас де Ромеу арестован. В их загородный дом ворвались жандармы, перевернули все вверх дном и увели дона Томаса, не позволив ему даже надеть пальто. Его обвинили в измене и заточили в страшную Цитадель.

Когда Томаса де Ромеу арестовали, главой семьи стала Исабель, а Хулиана, даром что была на четыре года старше, совсем обезумела от горя. Проявив неожиданную для себя рассудительность, Исабель распорядилась собрать самое необходимое и запереть дом. Меньше чем через три часа она вместе с сестрой и Нурией уже неслась галопом по направлению к Барселоне. В дороге девушка сообразила, что понятия не имеет, что делать дальше. У ее отца, за всю свою жизнь не причинившего никому зла, совсем не осталось друзей. Кто захочет скомпрометировать себя, протянув руку помощи врагам государства? Человек, у которого они могли просить защиты, был скорее врагом, чем другом, и все же он оставался их единственной надеждой. Хулиана будет валяться в ногах у Рафаэля Монкады, если понадобится; можно вынести любое унижение, если речь идет о спасении отца. В жизни, в отличие от плохих романов, только так и бывает. Хулиана согласилась пойти к Монкаде, и Диего оказался перед трудным выбором: ведь вызволить узника из Цитадели было не под силу и дюжине Зорро. О побеге не могло быть и речи. Одно дело спасти Эскаланте из казармы, в которой командует мальчишка-лейтенант, и совсем другое – сражаться в одиночку с барселонским гарнизоном. И все же мысль об унижении Хулианы приводила молодого человека в бешенство. Он заявил, что отправится к Монкаде сам.