Текст книги "Любовь и Тьма"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

И наконец, она показала своему другу сеньору, которая пила лимонад на террасе: посмотри на нее внимательно, это актриса Хосефина Бианки; ты слышал о ней? Франсиско увидел миниатюрную даму: в прошлом она, несомненно, была красавицей; следы давней красоты были заметны и сейчас. На ней был утренний пеньюар и атласные туфельки, поскольку она жила по парижскому времени – не учитывая разницы ни в часах, ни во времени года. Ее плечи покрывала облезлая чернобурая лиса с трагическими стеклянными глазами и свалявшимся хвостом.

– Однажды Клео стянула боа, а когда мы отняли его, оно оказалось таким, словно его переехал поезд, – придерживая собаку, сказала Ирэне.

В баулах актриса хранила старинные костюмы для ее любимых ролей и одежду, которую она не надевала более полувека; часто эта сеньора, стряхивая с вещей пыль, демонстрировала их перед оцепеневшей от удивления публикой дома престарелых. Она по-прежнему прекрасно владела собой и даже кокетничала, не утратив интереса к окружающему миру, читала газеты и иногда ходила в кино. Ирэне выделяла ее из остальных, нянечки относились к ней с почтительностью, называя «донья» вместо «бабушка». На ее счастье, она не утратила на склоне лет своего неисчерпаемого воображения и была всегда погружена в собственные фантазии, так что у нее не хватало ни времени, ни душевных сил на мелочи жизни. Ее воспоминания не громоздились, подобно первозданному хаосу, а наоборот – были сложены в строгом порядке; ей доставляло удовольствие перебирать их В этом отношении ей повезло больше, чем остальным старикам: в провалах их памяти исчезали события прошлого, и сознание того, что какой-то части своего бытия им не довелось прожить, приводило их несчастные души в смятение. Хосефина Бианки жила насыщенной жизнью, а высшее счастье для нее состояло в том, что она помнила ее со скрупулезной точностью нотариуса Она сожалела лишь об утраченных возможностях: непринятое ею брачное предложение, невыплаканные слезы, губы, которые не довелось поцеловать. У нее было несколько мужей и множество любовников; она пускалась в авантюры, не думая о последствиях, и радостно проживала жизнь, постоянно говоря, что собирается прожить до ста лет. Понимая, что она не сможет жить в одиночестве, Хосефина Бианки практично подошла к своему будущему: сама выбрала дом престарелых и, наняв адвоката, поручила ему распоряжаться ее сбережениями так, чтобы она была обеспечена до конца своих дней. К Ирэне Бельтран она испытывала глубокую симпатию, в молодости у нее были такие же огненные волосы, так что она представляла себе, что эта девушка – ее правнучка или она сама в годы расцвета Открывая свои набитые сокровищами баулы, она показывала альбом времен ее славы и позволяла читать письма влюбленных, потерявших из-за нее душевный покой и умиротворенность чувств. Между ними был тайный сговор: в тот день, когда я наделаю в штаны или не смогу накрасить себе губы, ты мне, доченька, поможешь уйти из жизни, – такова была просьба Хосефины Бианки. Естественно, Ирэне ей это пообещала.

– Моя мать в отъезде, поэтому ужинать будем одни, – сказала Ирэне, ведя Франсиско по внутренней лестнице на третий этаж.

Здесь все утопало в тишине и полутьме: сюда не доставали огни второго этажа, не долетали звуки, льющиеся из динамиков «Божьей воли». К этому времени посетители ушли, а обитатели вернулись в свои комнаты; в укутанном причудливыми тенями доме воцарился покой. Пышнотелая великолепная Роса встретила их широко улыбаясь. Она питала слабость к этому смуглому юноше, который радостно приветствовал ее, отпускал в ее адрес шуточки и, казалось, готов был по-детски схватиться с ней и повалить на пол. Он был ей ближе и понятней, чем Густаво Моранте, хотя, конечно, ее барышне – он не пара Вот уже несколько месяцев, как они знакомы, а он постоянно появляется в одних и тех же серых вельветовых брюках и туфлях на каучуковой подошве, – жаль, конечно. Встречают ведь по одежке, подумала она но тут же, вспомнив вторую часть поговорки, поправилась: а провожают – по уму. Прежде чем исчезнуть на кухне, она посоветовала:

– Ирэне, включи свет!

Оформление гостиной было хорошо продумано. Персидские ковры, картины современных художников, разбросанные в художественном беспорядке книги по искусству; мебель выглядела удобной, а обилие живой зелени наполняло воздух свежестью. Пока Ирэне откупоривала бутылку розового вина, Франсиско сидел на софе и думал о родительском доме, – единственным предметом роскоши в нем был радиоприемник.

– Что отмечаем? – спросил он.

– Что повезло остаться в живых, – без улыбки отозвалась его подруга.

Он молча посмотрел на нее и еще раз отметил про себя, что в ней что-то изменилось. Он глядел, как она дрожащей рукой наливала в бокалы вино: она была не накрашена, и на лице застыла печаль. Он решил выждать время и потом спросить у нее, что же все-таки случилось, а пока перебирал пластинки и выбрал, наконец, старое танго. Он поставил пластинку, и их слуха коснулся ни на кого не похожий голос Гарделя[45]45
  Гардель Карлос (1890–1935) – аргентинский актер, певец. Приобрел в Латинской Америке большую популярность исполнением народных песен; был прозван «Королем танго» (танго появилось в Буэнос-Айресе в начале 80-х гг. прошлого века).


[Закрыть] полувековой давности. Взявшись за руки, они молча слушали его, пока не вошла Роса и не сказала, что ужин накрыт в столовой.

– Побудь пока здесь, – попросила его Ирэне и, потушив свет, вышла.

Она вскоре вернулась с канделябром на пять свечей: в белой тунике, при свете свечей, бросавших на ее волосы металлические отсветы, она казалась видением из прошлого века Она торжественно повела Франсиско по коридору в просторную комнату, бывшую некогда спальней и перестроенную ныне в столовую. Мебель была излишне громоздкой, но, благодаря безошибочному вкусу Беатрис Алькантары, выход был найден: стены покрасили огненно-красной краской, ярко контрастировавшей со столовым хрусталем и белой обивкой стульев. Единственная картина представляла собой натюрморт фламандской школы – луковицы, связки чеснока, в углу ружье и три подвешенных за лапы бедных фазана.

– Не смотри на нее долго, а то увидишь кошмарный сон, – посоветовала Ирэне.

Довольный тем, что остался с Ирэне наедине, Франсиско произнес про себя тост в честь отсутствия Беатрис и Жениха Смерти.

– А теперь, дорогая моя, расскажи мне, что это ты такая грустная.

– Потому что до сих пор жила, как во сне, и теперь боюсь проснуться.

Ирэне Бельтран, единственная дочь зажиточных родителей, была отзывчивой девочкой, но ее оберегали не только от внешнего мира, а даже от волнений собственного сердца Захваливание, нежности, ласки, английский колледж для девочек, католический университет, большая осторожность в дозировании новостей в прессе и по телевидению: в мире столько зла и насилия, лучше держать ее в неведении, еще натерпится потом, это неизбежно, но пусть у нее будет счастливое детство, спи, доченька, мама охраняет твой сон. Породистые собаки, сад, клуб верховой езды, зимой – лыжи, пляж – всё лето; уроки танцев, чтобы выработать грацию, а то ходит, подпрыгивая, и на диване разваливается, словно ее сводит судорогой; Беатрис, оставь ее в покое, не мучай. Это необходимо, мы должны ее воспитывать и развивать: радиография позвоночника, очистка кожи, визит к психологу, потому что во вторник ей приснились болотные привидения и она проснулась с криком. Ты сам виноват, Эусебио, все балуешь ее частыми подарками – французские духи, кружевные блузки, украшения совсем не к лицу девочке ее возраста Нет, Беатрис, во всем виновата ты с твоей бестактностью и недалекостью; даже ее психоаналитик сказал, что Ирэне носит лохмотья, чтобы тебе досадить. Мы из кожи вон лезли, чтобы дать ей воспитание и образование, а посмотри, что вышло: сумасбродная девица, которая над всеми насмехается, – она бросает музыку и живопись и начинает заниматься журналистикой, эта профессия мне не по нраву, она больше подходит для лоботрясов, у нее нет никаких перспектив, она может быть даже опасной. Ладно, дорогая, нам, по крайней мере, удалось сделать ее счастливой: у нее легкий характер и благородное сердце, – немного везучести, и она счастливо доживет до замужества, а потом, когда столкнется с жизнью лицом к лицу, сможет, по крайней мере, сказать: родители подарили мне много счастливых лет. Но ты ушел, Эусебио – будь ты проклят! – бросил нас раньше, чем она выросла, а сейчас я не знаю, за что хвататься, словно на тонущем корабле, – беда просачивается во все дыры, тянет ко дну, а я ничего не могу сделать, чтобы остановить ее, с каждым днем все труднее оградить Ирэне от зла, аминь. Посмотри на ее глаза! Она всегда отводит их в сторону; из-за этого Роса говорит, что Ирэне долго не проживет и сейчас словно прощается. Посмотри внимательней, Эусебио, в них появилась тень, словно мрак на дне колодца; где ты, Эусебио?..

Ирэне поняла глубину взаимной ненависти родителей намного раньше, чем они думали. В детстве она ночами не смыкала глаз, глядя в потолок, прислушиваясь к нескончаемому потоку упреков, и чувствовала, как неописуемая тоска охватывает все ее существо. Ей мешали спать бесконечные разговоры по телефону – со всхлипами, – когда мать секретничала с подругами. Звуки заглушали закрытая дверь и собственная тоска Она не понимала смысла слов, но воображение подсказывало ей их значение. Она знала, что мать говорит об отце. Она засыпала, только когда слышала, что машина отца въезжает в гараж и он отпирает ключом дверь: тут мучивший ее кошмар уходил, дыхание становилось легким, веки смыкались, и она засыпала Входя к ней в комнату, чтобы поцеловать на ночь, Эусебио Бельтран видел, что дочь спит, и спокойно уходил, считая, что она живет счастливо. Она стала подмечать незначительные признаки, по которым поняла, что в один прекрасный день отец уйдет, и в конце концов это случилось. В этой жизни ее отец был пешеходом: всегда в дороге, все – на ходу, ни минуты покоя; взгляд устремлен вдаль; во время беседы он мог резко сменить тему разговора спрашивал и не слушал ответа. Только с ней он был спокойным и внимательным. Ирэне была единственным существом, которое он любил: если бы не она он ушел бы на несколько лет раньше. Он был рядом с ней, когда в ней стали проявляться первые признаки женщины; он же купил ей первый бюстгальтер, нейлоновые чулки, туфли на каблуках и рассказал ей, как появляются дети; Ирэне поразил его рассказ: она не могла себе представить, как могли заниматься этим два ненавидящих друг друга человека, чтобы произвести ее на свет.

Со временем она поняла: этот обожаемый ею человек мог быть деспотичным и жестоким. Он постоянно донимал жену, замечая каждую морщину и лишний килограмм веса: Беатрис, ты заметила, как смотрит на тебя шофер? Ты, дорогая, в пролетарском вкусе.

Оказавшись между двух огней, она стала судьей в их нескончаемых пикировках. Почему бы вам не пойти на мировую, и мы бы отметили это пирожными, – умоляла она. Ее сердце склонялось в пользу отца: ее отношения с матерью были омрачены духом соперничества Беатрис, видя, что ее дочь приобрела формы, стала занижать свой возраст. Господи, порой вырывалось у матери, сделай так, чтобы она никогда не вырастала.

В девочке рано пробудилась страсть к жизни. В двенадцать лет, несмотря на то что выглядела моложе, она уже чувствовала внутреннее волнение, жаждала приключений. Зачастую эти мятежные чувства нарушали ее сон, и днем она была взвинчена до предела. Жадная до чтения, она, вопреки цензурной опеке со стороны матери, глотала книги без разбора, а те, что не должны были попадаться на глаза Беатрис, – читала по ночам, накрывшись с головой одеялом, при свете фонарика Так ей удалось узнать больше, чем обычно знает девочка ее круга, а отсутствие опыта дополнялось романтическими фантазиями.

В тог день, когда новорожденный выпал из слухового окна, Эусебио Бельтран и его супруга были в отъезде. С тех пор прошли годы, но Роса и Ирэне будут помнить об этом всегда Шофер заехал за девочкой в колледж, привез домой и оставил ее у дверей сада, ему предстояло выполнить другие поручения. Дождь шел весь день, зимнее небо заволокло свинцом, на улицах начали зажигаться фонари. Увидев свой погруженный в полумрак дом без единого огонька, Ирэне вздрогнула от страха вокруг стояла тишина Она отперла дверь своим ключом и была удивлена, что Роса не ждет ее, как обычно, а из динамика не доносятся громкие звуки передаваемого в шесть вечера радиоромана Она положила книги на столик у входа и, не включая света, пошла по коридору. Смутное и ужасное предчувствие толкало ее вперед. Прижимаясь к стене, она шла на цыпочках, мысленно призывая Росу. В гостиной, в столовой, на кухне никого не было. Не осмеливаясь идти дальше, она остановилась, прислушиваясь к стучавшему в груди, как барабан, сердцу, и так простояла, не дыша, боясь пошевелиться, почти до самого возвращения шофера Она пыталась убедить себя, что бояться нечего: няня, быть может, вышла или спустилась в подвал. Но как никогда, она почувствовала себя одинокой в этом доме: растерянность мешала ясно мыслить. Время шло, ноги стали подгибаться, и она в конце концов опустилась на корточки, потом, сжавшись в комок, забилась в уголок. Почувствовав, как у нее начинают замерзать ноги, она поняла, что отопление не включено, и тогда ей показалось, что случилось нечто ужасное: Роса всегда очень серьезно относилась к своим обязанностям. Решив выяснить, что же произошло, она потихоньку двинулась вперед и тут впервые услышала плач. Все в ней напряглось, страх исчез, и любопытство привечо ее в подсобные помещения, где ей запрещено было даже показываться. Там были водогреи, помещение дпя стирки и глажки, винный погребок и кладовка В конце коридора была комната Росы, откуда и доносился приглушенный плач. Широко распахнув глаза, ощущая, как от волнения в висках молоточками стучит кровь, она направилась туда Полоски света из-под двери не было видно, и ее фантазия рисовала душераздирающие картины. Запрещенное чтиво обрушило на нее сцены ужаса и насилия: в дом пробрались разбойники, а Роса лежит на кровати с глубокой ножевой раной в горле; ее пожирают убежавшие из подвала крысы-людоеды; связанная по рукам и ногам Роса осквернена безумцем, – она читала про такое в книжонке, одолженной ей шофером. Войдя, она увидела то, чего никогда не могла бы себе представить.

Осторожно отодвинув защелку, Ирэне медленно налегла на дверь. Она вытянула руку, нащупала на стене выключатель и зажгла свет. На секунду ослепнув, она увидела Росу, ее необъятную и любимую Росу: она полулежала на стуле, подол платья был поднят до пояса, а обтянутые шерстяными чулками толстые смуглые ноги были в крови до самых колен. Голова была запрокинута назад, а лицо обезображено страданием. На полу, у ее ног, лежало красноватое месиво, опутанное сизой перекрученной кишкой.

Увидев ее, Роса дернулась, тщетно пытаясь прикрыть свой живот и встать.

– Роса, что с тобой?

– Ступай, девочка! Выйди отсюда!

– Что это? – указывая на пол, спросила Ирэне. Девочка подошла к своей няньке, обняла и, вытерев ученическим передником пот с ее лба покрыла щеки поцелуями.

– Откуда взялся этот ребенок? – наконец спросила она.

– Упал сверху, из слухового окна, – ответила Роса, показав на оконце под потолком. – Упал головкой вниз, поэтому он весь в крови.

Чтобы получше его рассмотреть, Ирэне наклонилась и заметила, что тот не дышит. Она решила не объяснять, что кое-что в этом смыслит и сама может безошибочно определить: это шести-семимесячный плод весом примерно в полтора килограмма, мужского пола синюшность свидетельствует о нехватке кислорода видимо, он умер, еще не успев родиться. Ее поразило только, как это она не заметила беременности Росы. Она отнесла это за счет пышнотелости няньки: между стольких складок скрыть живот было нетрудно.

– Что будем делать, Роса?

– Ах, детка! Об этом не должен знать никто. Поклянись, что никогда не проговоришься!

– Клянусь.

– Давай выбросим его в мусорник.

– Мне жаль его. Роса. Бедняжка не виноват в том, что выпал из слухового окна. Давай его похороним!

Так они и сделали. Как только Роса смогла встать и переодеться, младенца положили в хозяйственную сумку и запечатали клейкой лентой. До наступления ночи маленькую полиэтиленовую урну спрятали, а потом, убедившись, что шофер спит, отнесли в сад, где собирались захоронить. Они выкопали глубокую яму, положили на дно пакет с печальным содержимым и, засыпав его землей, тщательно ее разровняли и прочитали молитву. Двумя днями позже Ирэне купила рассаду незабудок и посадила там, где спал новорожденный, выпавший из слухового окна С тех пор они чувствовали, что их соединяют узы некого соучастия, глубокой тайны, и за долгие годы ни одна из них никому не проронила о ней ни слова – эта тайна стала частью их жизни настолько, что иной раз в своих разговорах они случайно упоминали о ней. Никто в доме не пытался узнать, о чем идет речь. Каждому новому садовнику девочка поручала уход за незабудками, а весной, когда появлялись мелкие цветочки, срезала их, делала букетик и приносила в комнату своей няньки.

Играя со своим двоюродным братом Густаво, некоторое время спустя Ирэне сделала открытие: поцелуи пахнут фруктами, а самые неумелые и неуклюжие ласки способны воспламенить чувства Они находили укромные места для поцелуев, которые будили дремлющее желание. Прошло несколько лет и зим, прежде чем они стали близки. До этого мешал страх перед последствиями, а также непреклонность юноши, усвоившего железную истину, что существует только два вида женщин – для женитьбы и для постели. К первому виду относилась его двоюродная сестра. Они не умели предохраняться, и лишь позже, когда суровая казарменная жизнь научила юношу мужским премудростям, а его нравственность обрела определенную гибкость, они стали любить друг друга без страха. В последующие годы они вместе взрослели. Для тех, кто уже был в ответе за свое будущее, брак был лишь формальностью.

Несмотря на то что у нее был жених и она узнала любовь, центром вселенной для Ирэне был отец. Она знала его достоинства и недостатки. Неожиданно ей раскрывались его измены и ложь, она видела его малодушие и расточительность, замечала, каким звериным, жадным взором провожает он женщин. У нее не было никаких иллюзий, но все-таки она глубоко любила его. Однажды вечером она читала у себя в комнате и вдруг почувствовала, что он вошел; прежде чем поднять глаза, она поняла: настало прощание. Она видела, что он стоит на пороге, но ей показалось: это не он, а лишь его призрак; его уже здесь не было, он словно растворялся в воздухе, – случилось то, чего она всегда боялась.

– Я, доченька, выйду на минутку, – целуя ее в лоб, сказал Эусебио.

– Прощай, папа, – отозвалась девочка, уверенная, что отец не вернется.

Так и случилось. Прошло четыре года В отличие от других, утешая себя надеждой, она не числила его среди мертвых. Она считала, что он жив, и это позволяло ей сохранять определенное спокойствие – она даже могла вообразить себе его счастливым в новой жизни, – однако ветры насилия, потрясавшие ее мир, внушали ей сомнения. Она боялась за него.

Друзья закончили ужинать. Их силуэты четко вырисовывались на фоне стены, отбрасывая длинные, высокие тени, дрожащие при трепетном свете свечей. Стараясь сохранить интимность обстановки, они говорили почти шепотом. Ирэне поведала Франсиско грустную историю о сделке, связанной со скотобойней, а он понял, что теперь ничто в этой семье его не сможет удивить.

– Все началось со знакомства моего отца с посланником из Саудовской Аравии, – сказала она.

Саудовское правительство поручило дипломату купить овец. На одном из приемов в посольстве он был представлен Эусебио Бельтрану; они сразу же подружились, поскольку страдали одной и той же страстью к красивым женщинам и роскошным празднествам. После банкета отец Ирэне пригласил его продолжить веселье в доме одной дамы; там гулянка с шампанским и девочками завершилась потрясающей оргией, способной отправить в преисподнюю тех, кто послабее. Когда на следующее утро они проснулись, в желудке было тяжело, а мысли путались, но после душа и густого острого супа из моллюсков приятели воспрянули вновь. Будучи трезвенником, как и положено добропорядочному мусульманину, араб плохо переносил похмелье, и несколько часов его приводили в чувство с помощью натуральных средств: растирания камфарой и холодных компрессов на лоб. К вечеру они уже стали братьями и в порыве доверия раскрывали друг другу секреты своей жизни. Тогда-то иностранец и посоветовал Эусебио заняться барашками: это настоящие горы денег для тех, кто способен их заработать.

– Овцу в натуральном виде мне видеть не довелось, но, если она похожа на корову или курицу, проблем не будет, – шутил Бельтран.

Так началось дело, которое привело его к полному разорению и уничтожило его самого, как это предвидела некогда его жена, имевшая, видимо, основания так предполагать. Отец уехал на южный мыс континента, где эти животные водились в изобилии, и, вложив в дело большую часть своего состояния, приступил к строительству бойни и холодильных установок. Когда все было готово, из арабских стран был прислан мусульманской религиозный деятель с задачей строго следить за ходом работ, чтобы они велись в точном соответствии законам Корана. Обратясь лицом к Мекке, он должен был молиться за каждую убиенную овцу и проверять, чтобы она была обезглавлена одним ударом, а ее кровь стекла согласно правилам гигиены, предписанным Магометом. После освящения, помывки и заморозки туши должны были быть перевезены самолетом к месту назначения. В первые недели все исполнялось с соответствующей строгостью, но вскоре имам утратил свой первоначальный энтузиазм. Ему не хватило стимулов. Никто вокруг не понимал важности того, что он делает, никто не говорил на его родном языке и даже не читал Священной Книги. Наоборот, его окружали подлые иностранцы: пока он монотонно молился по-арабски, они посмеивались себе в бороду и постоянно позволяли себе насмешливые, непристойные жесты. Ослабленный холодным климатом, ностальгией и культурными различиями, он вскоре сник Обладая практической сметкой, Эусебио Бельтран посоветовал ему, чтобы не останавливать работы, записать молитвы на переносной магнитофон. С этого дня разложение имама стало видно невооруженным глазом. Его недуг принял тревожные размеры: он перестал появляться на бойне, стал предаваться праздности, игре, сну и распитию алкогольных напитков, – все это было запрещено его религией, однако у каждого есть свои недостатки, как и говаривал его хозяин, пытаясь утешить его, когда тот сокрушался о своем человеческом ничтожестве.

Негнущиеся и холодные, как лунные камни, овечьи туши увозили в Аравию, но никто не знал, что их нечистоты не выводились через яремную вену, а вместо обязательных мусульманских молитв магнитофон наяривал болеро и ранчеру. Дело не обернулось бы серьезными последствиями, если бы арабское правительство не послало, без предварительного уведомления, уполномоченного для проверки южноамериканского компаньона В тот день, когда уполномоченный побывал на месте происшествия и установил, как постыдно нарушались принципы Корана, был положен конец блестящей сделке по убою барашков, а Эусебио Бельтрана и горемычного магометанина затянуло в горький водоворот раскаяния. Однако в то время никакого желания вернуться домой у Эусебио Бельтрана не возникало, хотя накопилась гора замороженных туш, не подлежащих продаже: на рынке его страны они спросом не пользовались. И тут он показал себя во всем блеске. Он привез туши в столицу на грузовике и стал развозить их по бедным кварталам, раздаривая их самым нуждающимся. Он был уверен, что, задетые его благородством, его примеру последуют другие оптовые торговцы и отдадут неимущим часть своих продуктов. Он мечтал, что к цепочке солидарности примкнут булочники, зеленщики, владельцы рыбных и продовольственных магазинов и кондитерских, продавцы риса и карамели, импортеры чая, кофе и шоколада, производители консервов, ликеров и сыров, – короче говоря, все, без исключения, промышленники и торговцы выделят часть своих прибылей, чтобы избавить от голода безработных, вдов, сирот, бездомных и других несчастных Но ничего подобного не случилось. Мясники расценили его жест как шутовскую выходку, а остальные просто проигнорировали. Но несмотря ни на что, он продолжал свой поход; тогда ему начали угрожать расправой, утверждая, что он разоряет честных торговцев и подрывает их авторитет. Ему навесили ярлык коммуниста а это еще более усугубило нервное расстройство Беатрис Алькантары: у нее хватало стойкости, чтобы терпеть экстравагантные выходки своего мужа, но выдержать такое опасное обвинение она была не в силах. Прямо из грузовика с печатными плакатами на бортах и с громкоговорителем, оповещающим о его инициативе, Эусебио Бельтран раздавал бараньи ножки и грудинку сам лично. Но вскоре его окружили полиция и платные погромщики. Конкурирующие предприятия решили свести с ним счеты. На него обрушились град издевательств и угрозы о расправе, а жена стала получать анонимки непостижимо гнусного содержания. После показа по телевидению «Мясной лавки филантропа», когда очередь нищих превратилась в не поддающуюся никакому контролю толпу, терпению Беатрис Алькантары пришел конец: она высказала мужу в лицо все накопившиеся за их совместную жизнь обиды и упреки. Эусебио ушел, чтобы никогда не вернуться.

– Франсиско, я никогда ничего не выясняла об отце: считала, что он сбежал от матери, от кредиторов и от проклятых, гниющих овец, так и не нашедших применения, но сейчас я сомневаюсь во всем, – сказала Ирэне.

По ночам ей становилось страшно – ей снились мертвенно-бледные тела в морге, повисший, как нелепый плод, на акации в детском парке Хавьер Леаль, бесконечные очереди женщин, которые разыскивали своих пропавших без вести близких, взывающая из мрака, в ночной рубашке, босая Еванхелина Ранкилео и – среди вереницы чужих призраков – тонущий в болоте ненависти отец.

– Может быть, он не сбежал, а его просто убили или арестовали, как считает моя мать, – вздохнула Ирэне.

– Нет никаких разумных причин, чтобы человека с таким положением забрала полиция.

– Мои кошмарные сны и мир, в котором мы живем, не имеют ничего общего с разумными причинами.

В этот момент вошла Роса и сказала, что Ирэне спрашивает какая-то женщина Ее зовут Дигна Ранкилео.

Спина Дигны Ранкилео согнулась от бремени времен, а глаза выцвели из-за того, что она долго смотрела на дорогу и ждала Она извинилась за столь поздний визит и объяснила, что на это ее толкнула безысходность: она не знает, к кому обратиться. Днем она никуда отлучиться не может: невозможно оставить детей одних, а в этот вечер матушка Энкарнасьон вызвалась побыть с ними. Благодаря ее доброте Дигна на автобусе добралась до столицы. Радушно пригласив ее войти, Ирэне провела ее в холл и предложила поесть, но гостья согласилась лишь выпить чашку чая. Опустив глаза, она села на краешек стула и прижала к себе потертую черную сумочку. На плечах у нее была шаль, а тесная шерстяная юбка едва прикрывала подвернутые чуть выше колен чулки. Было заметно, что она пытается побороть свою робость.

– Сеньора, вы узнали что-нибудь о Еванхелине? Дигна покачала головой и, помолчав, сказала, что считает ее погибшей: все знают, что искать пропавшую без вести – затея бесполезная. Но она пришла не из-за девочки, а из-за Праделио, старшего сына Голос ее понизился до едва слышного шепота.

– Он скрывается, – призналась она.

Праделио убежал из части. Когда в стране военное положение, дезертирство может стоить ему жизни. В былые времена для увольнения из полиции нужно было только выполнить бюрократические формальности, но сейчас полицейские гвардейцы[46]46
  …гвардеец – полицейский в Испании и испаноязычных странах Латинской Америки (по-испански «полиция» – guardia civil).


[Закрыть] входят в состав Вооруженных Сил, и у них такие же обязанности, что и у солдат на поле боя. Положение Праделио Ранкилео было опасным: если его начнут ловить, то ему несдобровать, – так считала его мать, понимая, что он живет, как преследуемый зверь. Обычно самые важные решения в семье принимал ее муж – Иполито, но, как только первый в этом районе цирк развернул свой купол, он сразу же вошел в состав труппы. Стоило только прозвучать возвещавшей начало сезона барабанной дроби, как он хватал свой чемоданчик с профессиональными причиндалами, присоединялся к труппе и пускался по городам и весям, где найти его не представлялось возможным. Дигна не осмеливалась делиться своими заботами с другими людьми. Так, промучившись в неуверенности несколько дней, она вдруг вспомнила свой разговор с Ирэне Бельтран и ее сочувствие тому горю, что обрушилось на семью Ранкилео. Она подумала, что Ирэне – единственный человек, к чьей помощи можно прибегнуть.

– Я должна вывезти Праделио из страны, – пробормотала она.

– Почему он дезертировал?

Мать этого не знала Однажды вечером он вернулся бледный, потерянный, с безумными глазами и в разодранной форме. Он не стал ничего объяснять. Он был голоден, жадно ел, набивая рот едой: сырой лук, большие куски хлеба, вяленое мясо, фрукты и чай. Насытившись, он уперся локтями в стол, обхватил голову руками и, обессиленный, заснул как младенец. Дигна стерегла его сон: более часа она просидела рядом, вглядываясь в его лицо, стараясь угадать, через что же он прошел, раз был цоведен до такой степени истощения и страха Проснувшись, Праделио решил не встречаться со своими братьями, чтобы исключить любую случайную возможность его выдачи. Он хотел уйти в горы, где его не смогут найти даже грифы. Домой он заглянул только для того, чтобы попрощаться с матерью и объяснить ей, что увидеться им больше не придется: ему поручена задача, которую он должен выполнить даже ценой собственной жизни. Позже, когда наступит лето, он перейдет границу через один из горных перевалов. Вопросов Дигна Ранкилео не задавала она слишком хорошо знала своего сына – ни ей и никому другому он не расскажет о своей тайне. Она ограничилась замечанием, что даже при хорошей погоде попытка пройти эту бесконечную горную цепь обречена на провал: немало людей заблудились и нашли свою смерть в этих местах, где черт ногу сломит. Потом их укрывает снег и они исчезают до следующего лета когда какой-нибудь путешественник не натолкнется на их останки. Она посоветовала ему спрятаться и переждать, пока не перестанут его искать, или уехать на юг, где легче бежать через невысокие горы.

– Оставь меня в покое, мать. Я сделаю то, что должен сделать, а потом как-нибудь скроюсь, – перебил ее Праделио.

Он ушел в горы; проводником был его младший брат Хасинто, знавший горы как никто. Он укрылся на одной из вершин, питаясь ящерицами, грызунами, кореньями и тем немногим, что иногда приносил ему брат. Дигна смирилась с его участью, но появился лейтенант Рамирес и в поисках Праделио стал обходить дом за домом, угрожая тем, кто осмелится его укрыть, и предлагая вознаграждение за поимку дезертира, а потом, однажды поздно вечером, в их дом тайком явился одетый в гражданскую одежду сержант Фаустино Ривера и шепотом предупредил их: если им известно, где скрывается беглец, то пусть ему передадут, что горы будут прочесывать до тех пор, пока его не найдут, и тогда мать решила не ждать.