Текст книги "Позывные из ночи"

Автор книги: Исаак Бацер

Соавторы: Андрей Кликачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

* Часть 2 * ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Глава 1 УДАР ПО ШТАБУ

Орлов? Заходи, заходи, пропащая душа! – сказал полковник и поднялся навстречу Алексею. – Порядочно водички унес Выг в Белое море с тех пор, как виделись мы с тобой в прошлый раз. Э, как тебя подтянуло. Ну, садись. Рассказывай… Стоя только победные реляции приятно выслушивать. А у вас трудный был поход, с потерями, хотя сделали немало. Немало. Гайдин уже докладывал. Дополняй.

Орлов опустился в кресло напротив Александра Михайловича.

– Разведданные я уже передал. Похоже, противник с места не двинется. К длительной обороне готовится.

Уж куда ему двигаться. Он на Волге Лазаря поет… А если кому двигаться, так это нам. Но пока еще рановато. Да ты говори. Гляжу: не очень доволен сделанным?

– А чем гордиться, товарищ полковник. Пора бы уже прижать оккупантов.

– Прижмем. Потерпи еще немного.

– Никакого терпения нет! – не удержался Орлов. – Юрьева, Максимову, таких людей потеряли, Бородкина схватили, наверно, замучили, а мы все ждем.

– Да, это настоящие патриоты. И не только они. Вот мы с тобой в Сюкалине сомневались. – Это «мы с тобой» полковник произнес без всякого нажима, и все-таки Орлов почувствовал скрытый упрек.

– Перед Петром Захаровичем за мной большая вина, – дрогнувшим голосом произнес он. – Это настоящий человек. Все время на острие ножа, да что ножа – бритвы ходит. Наши его за чужака считают, а он делает что надо, да еще для шуток силы находит. И меня с Васильевым он снова выручил. И лодку достал, и маршрут наметил. Вот жалко только, что Сашу Ржанского не удалось с собой взять. Ведь уже решился ехать. Но в последний момент говорит: «Не могу, Алексей Михайлович, мать тяжело больна. Сердце у нее плохое, жалко оставлять». И остался. На прощание заверил: «Мы тут без вас будем с отцом действовать. Как сумеем. Согласны любое задание выполнить».

Хотели мы выехать восемнадцатого октября. Пришли вечером к Сюкалину, как условились. А он взглянул на небо и говорит: «Надо ждать попутного ветра. При этом-то вы намаетесь, да и не сможете затемно отъехать от наших островов, а утром, чего доброго, увидят с береговых постов. Катера пошлют. Подождем».

Пришлось возвращаться на старую базу. Через два дня ветер сменился. Перед отъездом Васильев еще раз зашел к Саше Ржанскому. Матери его не полегчало. Отправились одни. Мимо Оленьего острова прошли хорошо. Так вот…

– Ясно, – полковник встал из-за стола, подошел к окну, за которым еще теплился серый зимний день.

– Знаешь, почему наш Беломорск Сорокой зовут? – вдруг спросил Александр Михайлович, пытливо глядя на собеседника.

– Слышал. Потому что на сорока островах он построен.

– Правильно. На сорока островах. Только гондольеров здесь не хватает. Это те, что в Венеции на гондолах ездят. Лодки есть такие у них – гондолы. Ездят и песни поют.

– Ну, нам не до песен!

– Зря так решил. Нам всегда до песен. Это им, оккупантам, не до песен: рано или поздно их песенка спета будет. А наше дело – пой и бей врага. Только песни новые надо знать. Самые новые… Понял, Орлов? Подходит время новых песен. Каких, интересуешься? Не скажу. Пока секрет. Отдохни как следует, отъешься. Ишь, как отощал: одни скулы торчат. Потом заниматься. Вашему брату, диверсанту-разведчику, многое надо знать. Позанимайся и топографией, и подрывным делом, и на лыжах потренируйся. А потом так и быть: приходи за новыми песнями.

Полковник опустил маскировочный занавес, отошел от окна и повернул выключатель.

– Разрешите идти?

– Иди, дорогой.

Орлов вышел на снежную улицу. Город казался вымершим. Дома уже надели на глаза черные очки. Маскировка. Алексей, не торопясь, отправился в общежитие. Из-за угла ему навстречу вышли высокий парень в морской шинели и девушка. Парень очень ловко вел свою подругу под руку, и она тихо пела.

«Новые песни пообещал полковник, – подумал Орлов. – Скорей бы!»

Месяца полтора прошло, прежде чем Орлова снова вызвали в штаб. Когда Алексей переступил порог знакомого кабинета, Александр Михайлович жестом пригласил его сесть, а сам продолжал читать газету, то и дело подчеркивая в ней что-то красным карандашом. Но вот он поднял на Орлова свои очень добрые и невыразимо усталые глаза. Указав пальцем на лежащий перед ним лист, коротко спросил:

– Читал?

– Что именно, товарищ полковник?

– Ну, коли спрашиваешь что, значит не читал. А почитать следует. Ведь эта статья построена на тех материалах, которые были в ваших донесениях. О Липовицах речь идет. Понимаешь?

– Понимаю.

– Мрут там люди от голода.

– Да что – мрут, – сказал Орлов. – Им и умереть-то спокойно не дают. Одного голодного старика в шута превратили. Как только появится около комендатуры, его заставляют плясать, маршировать. А за это бросают, как собаке, кусок хлеба. Если брать отказывается, бьют.

– А ведь у старика этого наверняка дети есть. Да и односельчанам каково смотреть на это?!

– Уничтожать надо оккупантов!

– Согласен. За этим и вызвал. Вот взгляните на карту. – Когда запросто беседовал полковник с людьми, то нередко переходил на дружеское «ты». Но давая задания, даже самым юным говорил «вы». – Если с рассветом в путь пуститься, – продолжал он, – то к ночи можно добраться до Войгубы. Трудно, но можно. А от Войгубы вам, Алексей Михайлович, лучше знать, как на Липовицы выйти и как обратно целым и невредимым вернуться. Недаром же враги за вашу голову вознаграждение предлагают.

– Впервые слышу, товарищ полковник.

– А откуда тебе, дорогой, слышать, если это после твоего отбытия случилось. Имею точные данные. Вчера получены. Но вот что непонятно: откуда узнали оккупанты твою настоящую фамилию и приметы: ты ведь анкеты у них не заполнял. Мы же имеем совершенно достоверные данные, что и приметы, и фамилия в объявлениях указаны. Свеженькие данные. Вчера получены.

– Мне подозревать некого. Все, с Кем дело имел в Заонежье, люди верные. Хоть режь, не выдадут. Да и знали мою настоящую фамилию лишь несколько человек, самых надежных, что с довоенных времен со мной знакомы. Сюкалин знал. Но этот – кремень.

– Кто же?

– Вам докладывал Гайдин о непонятном поведении Марьи Зайковой?

– А разве Зайкова вас знала?

– Она – нет. Но муж…

– Муж. Вот ты куда… Он же, видимо, погиб. Да и не имеет он права жену по таким вопросам информировать. А впрочем… – Полковник задумчиво разглаживал широкой ладонью лежащую перед ним газету. – Одним словом, этот орешек тоже надо раскусить. Надо. А теперь перейдем к главному.

Орлов, стоя, выслушал боевой приказ:

– В первый же вьюжный день отправитесь вместе с Лихачевым и Юдиным на Липовицы. Только сначала разведайте хорошенько. Очертя голову не суйтесь: Сюкалина, вашего подопечного, поспрашивайте. А потом по липовицкому штабу надо ударить, только так, чтобы комар носа не подточил. Понятно?

– Понятно, товарищ полковник!

– В таком случае, действуйте! Желаю удачи. И полковник крепко пожал руку полюбившемуся ему разведчику.

…28 января 1943 года группа, возглавляемая Орловым, выступила в поход. Разведчики были вооружены автоматами и гранатами. Было их только трое. А в Липовицах противник располагал значительными силами. Следовательно, действовать надо было не числом, а умением.

Было теперь умение у Орлова. Как добрая сталь закаляется в огне, так и свойственные натуре этого человека мужество, твердость, находчивость получили хорошую закалку. Он научился не только отлично владеть оружием, ориентироваться по едва различимым приметам, не терять самообладания даже в самой трудной обстановке, но и, если надо, выжидать. Не к месту торопливость, когда речь идет о судьбе большого дела. Да, надо уметь терпеливо выжидать, иногда часами, сутками, чтоб вслед за этим, если надо, действовать подобно молнии.

Поздно ночью подошли к тому берегу, где засел враг. Весь восточный край полуострова Войнаволок оказался опутанным проволочными заграждениями. Орлов внимательно пригляделся. Потом подал сигнал: мол, следуйте за мной. Он повел людей в южном направлении и, пройдя метров пятьсот-шестьсот, удачно миновал проволочное заграждение. Не доходя до деревни, свернули в лес. И тут заметили, что на высоте полутора метров над землей протянут телефонный кабель. Чтоб не повредить его, осторожно пробрались под ним.

Скоро вышли на дорогу, ведущую в Сенную Губу. Сняли лыжи и метров двести прошагали пешком. Затем снова свернули в лес и встали на лыжи. Так делали несколько раз: если кому лыжня покажется подозрительной, он успокоится, как только увидит, что она прервалась на дороге.

Не пожалев времени на все эти хитроумные передвижения, группа прямиком двинулась на Вертилово. Здесь Орлов рассчитывал получить необходимые данные от Петра Захаровича Сюкалина. Подходя к деревне, Алексей уже издали заметил, что в облике знакомого дома что-то изменилось. Разве допустил бы аккуратный Сюкалин, чтобы вот так была разбросана поленница дров? А двери почему раскрыты? Зима все-таки.

Подошли вплотную, и сердце у Орлова екнуло. У дома был явно нежилой вид. Вошли. Никого. Разбросана посуда. Даже не все личные вещи хозяев собраны. «Может быть, выселили их, – подумал Алексей. – В таких случаях оккупанты не церемонятся. Час на сборы и выгоняют из дому. А может, арестовали? Но за что? Неужели тот неизвестный, кто так добросовестно описал приметы Орлова, и Петра Захаровича выдал…»

С тяжелым сердцем покидал Орлов Вертилово. Многое его настораживало. Ведь и история с Марьей Зайковой до сих пор не разъяснилась. Да и сам Зайков так и не возвратился на базу. А что, если его взяли живым, да еще язык сумели ему развязать? Что тогда? Орлов гнал от себя эти мрачные мысли, но они снова и снова возвращались к нему.

– Вот что, ребята, – сказал Алексей, вернувшись к товарищам. – Без данных о том, где живет начальник биржи, где штаб, где охрана – в Липовицы не сунешься. Интересующие нас сведения мы попытаемся получить у кого-нибудь из местных жителей.

В лесу решили устроить засаду. Стали ждать. Медленно тянулись часы. Уже давно опустились ранние январские сумерки, когда послышался скрип полозьев и перестук подков.

– Стой, – спокойно сказал Орлов, внезапно появившийся в белом маскхалате перед едущими. Лихачев взял лошадь под уздцы. Третий разведчик, находясь поодаль, наблюдал, не появится ли кто еще на дороге. Едущих было трое: пожилой мужчина с тонкими чертами лица и две девушки.

– Нас бояться вам нечего. Пройдем в лес, – сказал Орлов. И сани въехали на просеку.

– Ну как живется? – спросил Алексей Михайлович. – Да вы не стесняйтесь. Говорите. Свои мы.

– Плохо, очень плохо, – ответил мужчина. – Особенно тяжко тем, кто в Песках на бирже работает. Начальник лесозаготовок ходит с палкой. Чуть что не так, бьет по чем попало.

– А вы кто будете?

– Дегтярев Василий Федорович. Из Кургелиц.

– Чего же вас в Липовицы занесло?

– После того как партизаны оккупантов в Кургелицах хлопнули, нас выселили.

– Так. И вы, значит, при оккупантах пристроились? – спросил Орлов, стараясь вызвать Дегтярева на откровенность. Сам-то он уже понял: этого человека можно не опасаться. – И что, жалуют вас хозяева?..

– Где там! Дочка в столовой в Песках. А я – куда пошлют.

Орлова так и подмывало расспросить Дегтярева о судьбе Ржанских и Сюкалина. Но он понимал, что этого делать нельзя. Кто поручится, что Дегтярев по оплошности не проболтается. Скрепя сердце, Алексей решил ждать другого, более удачного случая.

– Так. Значит, куда пошлют… А меня вы в лицо знаете?

– Вас я не знаю. А вот финны кое-кого из наших разведчиков знают. Неделю назад по деревням объявления вывесили. Какого-то Орлова ищут. Приметы описаны. Награду за его голову назначили. Не вы ли будете Орлов?

– Не я. Куда мне до такой знаменитости. Опишите-ка лучше: где штаб помещается, какая там охрана.

– Вы что же думаете, втроем на целый гарнизон?

– Почему же втроем. У нас две роты в лесу спрятаны. А ты, дорогой, рассказывай. Недосуг нам тут лясы точить.

Дегтярев все подробно описал. Сообщил также, что примерно в эти часы в штабе собирается все финское начальство, ужинают на первом этаже.

– На первом, говорите? Тем лучше. Страсть не люблю на антресоли подниматься. А что это за начальство?

– Начальник лесобиржи, начальник полиции и еще старший из волостного земельного управления.

– Знатный народ, гляжу. Чины. Ты, Дегтярев, я вижу, мужик хороший. Посиди здесь, пока мы дело сделаем. А дальше одно тверди: слыхом не слыхивал и видеть не видывал. Ясно?

– Ясно.

– Хорошо, раз так.

Орлов знаком пригласил товарищей отойти в сторону.

– Мы, ребята, я думаю, вот с чего начнем: с ихней АТС. Надо лишить их связи. А ну-ка, стригани им провода! – приказал Алексей одному из бойцов.

Лихачев, торопясь выполнить приказ, сделал резкое движение, споткнулся и упал, но тут же вскочил и обрезал телефонные провода. Связь Липовиц с внешним миром была прервана.

Разведчики по целине стали подходить к деревне. Они сразу приметили тот двухэтажный дом, о котором говорил Дегтярев. Было около восьми часов вечера, когда все трое подобрались к штабу и залегли здесь в кустах.

Во всех окнах горел свет. Было видно, как в одной из комнат первого этажа молодая женщина расставляет посуду. Вскоре в комнату вошли трое мужчин, высоких, дородных, и расселись за столом. Один из них вонзил штопор в пробку бутылки с вином.

– Давай сквозь окно и катанем по ним, – шепнул Лихачев, хитро поблескивая глазами.

– Нет, это некультурно будет, – ответил Орлов. – Юдин, схоронись за поленницей и, если что, не дрейфь. А ты, Лихачев, за мной! Я беру на себя двоих, что у окна. Ну, а третий – на твоей обязанности.

И вот оба неслышными тенями скользнули на крыльцо. Орлов толкнул дверь, и разведчики предстали перед тремя остолбеневшими людьми.

Дальнейшее заняло буквально несколько секунд.

– Руки вверх! – скомандовал Орлов.

Один из сидящих за столом рванул из кобуры пистолет. Орлов дал очередь, и двое упали. И тут у Лихачева заело трофейный автомат (вот где падение в снег сказалось). Третий, воспользовавшись этим, бросился к выходу. Орлов тут же сбил его с ног. Силясь подняться, враг беспомощно барахтался на полу. В вытаращенных глазах его стоял ужас. Где-то в глубине души у Алексея шевельнулась мысль: «Пощадить?.. А они щадят кого-нибудь? Нет, не щадят!» И почти не глядя, он полоснул из автомата по третьему.

В это время на втором этаже раздались быстрые шаги. Юдин метнул туда гранату, и сразу все стихло.

Поднялись наверх. В коридоре лежал убитый взрывом полицейский. В комнате никого не было. Здесь стояли три односпальные кровати, канцелярский шкаф. За письменным столом находился небольшой сейф. В углу была прислонена винтовка.

Не успели разведчики толком оглядеться, как снаружи раздалась автоматная и ружейная трескотня. Видимо, решив, что деревня атакована крупными силами, гарнизон на авось палил в сторону леса. Орлов дал автоматную очередь вдоль улицы, а Юдин метнул две гранаты.

Пока они разберутся, кто да что – минут десять пройдет. Однако нам надо спешить.

Вскрыть сейф разведчикам не удалось. А в нем могли быть ценные документы. Как же быть? И тут Орлов вспомнил, что у ворот он видел запряженную в сани лошадь. Видимо, кто-то из начальников собирался после ужина ехать по делам.

– Эх, была не была. Тяжеленек гостинец, но ничего не поделаешь…

Сейф обвязали веревкой и аккуратно спустили его через окно прямо в сани. Туда же погрузили оружие и мешок с бумагами, которые выгребли из стола.

Скоро разведчики вернулись к Дегтяреву. Оставшись в одиночестве, он не на шутку струхнул. В деревню возвращаться не решался, боясь, что его заподозрят в связях с партизанами.

– Не робей, – сказал ему Орлов. – Да передай людям: на Волге немцам скоро полный капут будет. Окружена армия Паулюса. Дайте немного сроку, и здешние оккупанты Лазаря запоют.

На лошади разведчики добрались лишь до Клименицкого маяка. Уж очень слабой оказалась трофейная кляча.

Остановились. После многократных усилий сбили замок с сейфа, документы переложили в вещевые мешки. Поровну распределили груз, встали на лыжи. И только тут почувствовали, как измотали их минувшие сутки. Километров семьдесят было уже позади, а пройти оставалось еще не менее сорока, причем без задержки.

Поочередно сменяя друг друга, разведчики пробивали лыжню по снежной озерной целине, с трудом перебирались через торосы. После полуночи задул встречный ветер, пошел сильный снег. Но Орлов сквозь снежную тьму продолжал вести свой маленький отряд к желанному берегу. И довел.

А через несколько дней полковник пригласил к себе Алексея Михайловича. Он поздравил его с наградой – орденом Красного Знамени.

– Имеем сведения, – сказал полковник, – что ваш рейд доставил немало неприятностей белофиннам. В Великой Губе кое-кого с постов сняли. И еще пикантная деталь. В ту ночь в Липовицах находился военный священник. Батюшка с погонами… Так вот этот поп в одном нижнем белье бежал до самой Великой Губы. Каково! – И полковник долго еще смеялся, представляя себе эту картину.

Орлову после боевой операции был дан отдых. Ненадолго, правда. Он писал письма, читал, ходил на рыбалку. Но и в эти спокойные дни его не оставляли тревожные мысли о судьбе людей, которых он успел полюбить.

Глава 2 ТРУС

В этот поздний зимний вечер вся деревня Фоймогуба утопала во мраке. И лишь в одном из домов окна были ярко освещены. На белых занавесках прыгали уродливые тени пляшущих людей. На улицу вырывался шум голосов, какая-то визгливая мелодия, громкие выкрики.

«Что такое? Может, не здесь живет комендант?» Человек в полушубке остановился в нерешительности, осмотрелся: «Не повернуть ли назад». В ту же минуту он услышал окрик:

– Сейс! – А потом по-русски: – Стой!

Человек замер, вытянув руку с измятым листком бумаги.

Часовой сделал знак, чтобы человек не двигался, и что-то выкрикнул в сторону дома. С крыльца неторопливо сошел другой солдат, приблизился к незнакомцу, стоящему по колено в снегу, и спросил по-русски:

– Что надо?

– К коменданту, вот ваш пропуск.

– Жди.

Солдат скрылся за дверью и долго не появлялся. Все это время человек с пропуском простоял под дулом автомата, все больше ощущая унизительность своего положения. Но вот солдат крикнул с крыльца: «Иди!» И незнакомец вошел в дом.

В прихожей он остановился и через дверь, ведущую в комнату, увидел большой стол, заставленный бутылками и всякой снедью. За столом сидели пьяные офицеры. Они даже внимания на вошедшего не обратили. Правда, один из них, рыжий лейтенант, встал из-за стола, подошел поближе.

– Водки хочешь? – выкрикнул он, протягивая налитую дополна стопку.

Человек промолчал.

– Ах, не хочешь!..

И лейтенант выплеснул жидкость в лицо пришельцу. Этот поступок вся пьяная компания встретила одобрительным смехом. Довольный своей выдумкой лейтенант снова уселся за стол, и тут же все забыли о том, кто, смущенно и жалко утираясь грязным носовым платком, остался стоять в коридоре.

Наконец один из офицеров, покачиваясь, направился в прихожую. Он уставился на незнакомца.

– Партизан?

Тот протянул бумажку, торопливо заговорил:

– Я разведчик. Бывший. Сдаюсь. По вашему пропуску пришел. У вас тут написано: партизан, которые сами сдаются, вы не расстреливаете.

– Сдай оружие!

Офицер оглянулся на шумную компанию в другой комнате. Надо было допросить этого русского, но там так приятно звенели стаканы… Указав в угол, офицер прокричал:

– Сиди тут! Двинешься – пристрелим. – И ушел.

В передней комнате продолжалось пиршество, а в углу прихожей, на широкой деревянной скамейке, расстегнув полушубок, сидел тот, кто забыв о совести, о чести, пришел искать защиты у врагов, осквернявших его родную землю. Когда-то и в его душе кипела ненависть к оккупантам, а теперь он покорно ждет, пока они, нажравшись и напившись вволю, займутся им.

У этого небритого, заросшего человека был последний шанс. Дело в том, что хмельной офицер ограничился тем, что изъял у него наган. Обыскивать не стал. А в кармане полушубка осталась граната-лимонка. Швырнуть бы ее сейчас туда, откуда то и дело выглядывают пьяные рожи, выскочить стрелой в дверь, снять часового и – в лес, но куда там… Такое мог совершить кто-нибудь другой, но не Зайков, заячья душа которого привела его к измене.

С чего все началось? С того, что не выдержали нервы, когда жена его Марья проходила мимо вражеских солдат. Забыв обо всем, о том, что ставит под удар товарищей, что может погубить всю операцию, он кинулся к ней, затем, выстрелив в одного из солдат, метнулся в лес. Но тут споткнулся о какую-то корягу, упал, и поэтому пущенная вслед очередь полоснула мимо.

Месяц он скрывался в лесу, голодал, ночами, крадучись, пробирался к дому. Потом почти два месяца прятался от людей в подвале. Отец говорил:

– У меня есть для тебя маскхалат, лыжи. Иди к своим.

Не шел. Объяснял, что не в силах уйти, пока Маша в тюрьме.

«Нет, нет, хорошо, что я пришел к ним, сам пришел, – лихорадочно думал он, – Машу выпустят. Да и меня помилуют».

В комнате горланили песни, топали ногами, о чем-то шумно спорили, громко звенели посудой. Но он будто и не слышал этого. Сгорбленный, жалкий, с исхудавшим лицом и серыми застывшими глазами, он сидел, склонив голову, мысленно перебирая все, что произошло за последние три с половиной месяца.

В его памяти снова и снова оживали картины недавнего прошлого, начиная с того дня, когда он увидел на лесной тропинке у мельницы свою жену.

Ему вспомнился отец, на лице которого застыло, немое осуждение. «Вот сестра понимает меня», – думал он. И перед ним поплыл тот вечер, когда впервые после трехмесячного одиночества он сел за праздничный стол в кругу своих родных. Сначала они сидели без него – сестра, невестка, дети. А он прятался в подвале. Затем пробрался на кухню. Захотелось побыть вместе с ними. Навстречу – отец. Что он тогда говорил? Да, отец просил: «Не выходи». Но ему так хотелось оказаться на людях! Отцу сказал: «Посижу с ними хоть часок, человеком себя почувствую».

Сестра убеждала: «Хватит тебе скрываться, сходи в комендатуру, обскажи все, как было, повинись, и тебя отпустят, не тронут. И Машку твою пощадят».

«Маша, Маша, из-за тебя ведь я и на предательство пошел. Ради тебя унижаюсь перед ними». Теперь он уже не думал о возможном побеге, о том, что еще не поздно исправить роковую ошибку, хотя бы ценой жизни. Теперь он думал только о том, как бы сохранить себе жизнь, как уйти от опасности.

Гайдин, Орлов… Эти скажут смалодушничал, струсил, как говорили тогда после прыжков с парашютом. Они прыгнули, а я – не решился. Как бы поступил Орлов, если бы застал меня здесь? Как! Конечно, пустил бы пулю! А за что? Я же их не выдал, не предал, я только себе хуже сделал…»

– Эй, вставай! Вставай, свинья!

Зайков поднял воспаленные глаза. Он и не заметил, как сквозь покрытые ледяными узорами окошки в комнату пробрался хмурый рассвет.

– Вставай, пошли! – толкнул его в плечо прикладом автомата появившийся откуда-то солдат и повел на улицу.

Его привезли в Великую Губу, заставили ждать, а потом ввели к военному коменданту района. Толстый майор приказал конвойным выйти из кабинета, и презрительно взглянул на арестованного:

– Фамилия?

– Зайков. Я сам пришел к вам. В ваших пропусках говорится, что вы сохраняете жизнь, если партизаны сдаются. Ваш пропуск я нашел в лесу… – торопливо лепетал предатель.

– Зайкова ваша жена?

– Да, она у вас, отпустите ее.

– Все будет зависеть от того, насколько искренни вы будете.

– Я все скажу.

– Для начала сообщите: когда, с какой целью проникли в район действий наших войск? Кто действовал вместе с вами? Какие явки есть в районе у разведчиков? Одним словом, вот бумага, перо – пишите. Подробно напишите. А там посмотрим. Повторяю: все зависит от вашей искренности.

– Я сам пришел еще вчера вечером, а комендант в Фоймогубе всю ночь продержал меня в коридоре. Если бы я захотел, мог бы уничтожить их, когда они пили. Они даже не обыскали меня… – и он вынул из кармана гранату.

Майор в испуге отшатнулся. Но тут же овладел собой:

– Положите на стол! – Зайков выполнил приказание. – А теперь, господин Зайков, я от имени финского командования приношу вам извинения. Мы накажем того, кто посягнул на вашу честь. Впрочем, сначала я прикажу подать вам в соседнюю комнату обед. Я думаю мы договоримся. Нам нужны способные люди.

Когда за Зайковым закрылась дверь, майор снял телефонную трубку и вызвал фоймогубского коменданта:

– Идиот, – сказал он тому, кто был на том конце провода. – Идиот! Немедленно сдайте дела и явитесь за получением документов. Пусть на передовой русские поучат вас уму-разуму.

Майор положил трубку и бросил взгляд на гранату, которая все еще лежала на столе.

– Это чертовски хорошо, – подумал он, – что она оказалась в руках такого труса. А то и мне могло не поздоровиться.