Текст книги "Позывные из ночи"
Автор книги: Исаак Бацер
Соавторы: Андрей Кликачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 11 ВЫЗОВ К КОМЕНДАНТУ
На одном из островов Онежского озера, отделенном от узкого участка, на котором укрывались подпольщики, нешироким проливом, высятся и ныне две деревянные церкви и колокольня. Одна из них, самая высокая и самая красивая по архитектуре – Преображенская двадцатидвухглавая – воздвигнута еще в 1714 году.
Легенда рассказывает, что эту церковь построил из толстых сосновых бревен без единого гвоздя русский умелец Нестер. Когда мастер приделал последнюю узорчатую дощечку на последней главке, он, восхищенный чудесным творением рук своих, будто бы вырезал на одном из бревен храма слова: «Церковь эту поставил мастер Нестер. Не было, нет и не будет такой» и бросил свой топор в озеро. С тех пор и стоит она на острове Кижи, красуясь своими двадцатью двумя главами. И со всего света едут сюда люди, чтобы увидеть это чудо русского деревянного зодчества.
Много других легенд и подлинных событий связано с историей этой церкви. Она была немым свидетелем восстания приписных крестьян семидесятых годов XVIII века под руководством Клима Соболева. Здесь, у ее стен, войска Екатерины второй из пушек расстреливали восставших.
Теперь над ее куполами вновь гремело эхо сражений, и заонежские крестьяне стали участниками другой, уже всенародной войны. И если ратники крестьянских отрядов Соболева поднимались на борьбу с мечтой о свободе, то их дальние потомки отстаивали в боях уже добытую свободу и свою новую счастливую жизнь.
Прошли столетия, немало было лихих годин, немало и ураганов пронеслось над Кижами, а творение русских умельцев гордо стояло наперекор всему.
Вот эту-то церковь и колокольню избрали оккупанты для своего наблюдательного пункта. С колокольни видны многочисленные острова и островки на озере, вытянувшиеся с севера на юг. Одни из них застроенные, с каменистыми полями вокруг деревень. Другие встают из воды сплошным гребнем елей или синевой смешанного леса. Между ними причудливый лабиринт проливов и заливов. За островами, заливчиками в одну сторону от Кижей простирается широкая гладь Онего, а в другую – большой полуостров с бесчисленным множеством озер, вытянувшихся узкими клиньями.
В мирное время с высоты колокольни в любой час ясного дня можно было видеть бесчисленное множество лодок и моторок, проплывающих между островами. Без них заонежанин не обходился в любом деле. В лодке он выезжал ловить рыбу, в лодке он вез накошенное сено или убранный картофель, в лодке он отправлялся на праздничное гулянье в большое село.
Теперь – война, и не видно в проливах утиных выводков плавающих лодок. И откуда им взяться: оккупанты отобрали у жителей прибрежных сел все суденышки, а самих перевезли в лагеря или согнали с родных островов в глубь лесного материка. На церковной колокольне теперь сидят наблюдатели с пулеметами, автоматами и стереотрубами и следят, чтобы не приплыла незамеченной к островам с пудожского берега ни одна лодка, не залетел ни один самолет с красными звездами, и чтоб никто не ускользнул отсюда через Онего к своим.
И все-таки в темные и штормовые осенние ночи смелые люди не раз пересекали бурное Онего и приплывали к свободной земле. В такие же ночи на оккупированных врагом заонежских островах неоднократно высаживались советские разведчики. А кижские церкви, кажущиеся с воздуха треугольными узорчатыми пирамидами, служили нашим летчикам прекрасным ориентиром.
Не случайно самолет, сбросивший груз подпольщикам, тоже летел со стороны Кижского погоста.
Когда Сюкалин, не спавший всю ночь в ожидании разведчиков, услышал гул самолета, он вышел на улицу. Увидев, как летчик на бреющем полете прошел над самым лесом, а затем снова взмыл вверх, Петр Захарович подумал: «Как бы худого чего не было, на виду у всех летит». Все утро он с тревогой посматривал на дорогу: не идут ли солдаты. И они появились, но только к полудню. «Ну, теперь наши, наверное, успели замести следы», – с облегчением подумал Сюкалин.
И вдруг назавтра, уже под вечер, Алик привел к его дому троих солдат. Один из них нес в мешке что-то тяжелое.
– Ну, Петр Захарович, доставь-ка нас в Сенную Губу. Напали на след партизан. – Глаза переводчика злорадно блестели. – Видишь, и трофеи несем: батареи к радиоприемнику, под деревом нашли.
Сюкалин бросил острый взгляд на мешок, но тут же сделал вид, что все это его нимало не интересует.
– Что ж, в Сенную, так в Сенную, – равнодушно сказал он. – Жаль только, что рыбалка моя сегодня срывается.
Ему, как бригадиру, связанному по службе с выездами в Сенную Губу, оккупанты оставили лодку. Но за это он должен был перевозить солдат через залив по первому требованию коменданта.
Петру Захаровичу уже давно надоела проклятая обязанность перевозчика. И так население считало его прислужником маннергеймовцев. Не раз доводилось слышать Сюкалину брошенное вслед ему гневное: «шкура».
«А как же иначе назвать? – думал он о себе даже с каким-то злорадством. – И я бы шкурой назвал, да еще кое-что добавил бы… А пока плачь не плачь, надо в шкуру рядиться. Иначе никак нельзя. Орлов ясно сказал, что такие поездки полезны для дела: многое можно увидеть и запомнить».
По пути в Сенную Губу Сюкалин, сидя на веслах, молча слушал хвастливый рассказ переводчика. Тот говорил, что, идя по следу партизан, солдаты заметили под деревом что-то подозрительное. Разрыли ветви, смотрят – мешок. Устроили засаду. Через несколько часов пришли трое. По ним дали залп. Один из партизан упал, потом поднялся и побежал. Солдаты гнались за ними, но не настигли. А теперь едут докладывать обо всем коменданту.
В Сенной Губе все ушли в здание комендатуры. Сюкалину приказали сидеть на берегу.
– Подожди, может быть, скоро поедем, – сказал переводчик.
Петру Захаровичу хотелось подробнее узнать у него о том, как солдаты напали на след подпольщиков, но он не решался спросить: «Еще подумают, что выпытываю».
Долго сидел Петр Захарович на берегу и так углубился в свои мысли, что не сразу услышал окрик переводчика:
– Сюкалин, уснул ты, что ли? Иди к капитану!
«Уж не наболтал ли чего, подлюга?» – подумал Петр Захарович. Он неторопливо подтянул лодку поближе к берегу, привязал ее к колу, пошел в помещение. Часовой у крыльца кивнул ему головой: мол, проходи.
В небольшой комнате, за двумя столами сидели рыжий лейтенант и солдат, должно быть, писарь. Лейтенант равнодушно спросил:
– Сюкалин? – и пошел в другую комнату. Через минуту вернулся. – Иди к капитану.
В маленькой горнице с низким потолком почти все место занимал огромный письменный стол. За ним в расстегнутом кителе сидел гладко выбритый, светловолосый человек лет сорока.
Когда Петр Захарович вошел, комендант несколько секунд держал его под прицелом своих прищуренных глаз. Потом сказал:
– Ты здешний лес знаешь, нам помогать можешь. Мы оценим твою услугу. Офицеры Суоми не забывают тех, кто им помогает. Скажи, Сюкалин, куда могут идти партизаны? Вчера были здесь, – и он прикоснулся к карте концом цветного карандаша в том самом месте, где были лес и болото.
Петр Захарович сделал два шага к столу, взглянул на карту, подумал, как бы пытаясь сориентироваться по ней.
– Я так смекаю, господин капитан, если они там вчера были, то завтра к утру уйдут куда-нибудь на север, в большие леса. Не оставаться же им на нашем узком островке.
– Почему так думаешь?
– А где им здесь укрыться – от берега до берега всего три километра, деревни все либо пустые, либо солдатами проверяются.
Капитан Роома пытливо посмотрел на Сюкалина:
– Вы, Сюкалин, хорошо служите нам. Вы полезный человек. Мы наградим вас. Скоро население отсюда увезут, здесь будут финские усадьбы, и ваши люди будут учиться работать у Суоми. Они не умеют работать. Когда поймают партизан, я буду хлопотать вам право на землю. Будете гражданином великой Финляндии. Вы получите надел, у вас будет свое имение.
– Рад стараться, – по-солдатски ответил Сюкалин. Ничего более подходящего на этот раз в голову ему не пришло.
Петр Захарович вышел из комендатуры, весь дрожа от гнева. Голову сверлила мысль: «До чего же ты дошел, Петр Сюкалин, если оккупанты свои блага тебе обещают, землицей купить хотят. А она и так наша – земля, и никому она не достанется».
Быстро, не глядя на часового, прошел к берегу, зло оттолкнул лодку и легко вскочил в нее. Выехав на большую воду, глянул в сторону Кижей. Вспомнились ему те далекие дни юности, когда они вместе с отцом выворачивали валуны на небольших полях, сплошь усеянных камнем. А потом это нелегко доставшееся поле обрабатывали сохой. «Сволочи, чужую землю раздавать, – вновь подумал Сюкалин. – Нашей же землей наши души покупать хотите! Не быть этому», – он зло выругался и с силой рванул весла.
Потом, немного охладев, подумал: «Как же теперь наших предупредить. Орлов обещал быть завтра, но если маннергеймовцы напали на след и преследуют по пятам, он мог уйти со своими куда-нибудь дальше, и тогда встреча не состоится. Только бы не пошли туда, где их будут искать».
Не знал Петр Захарович того, что произошло в кабинете коменданта после его ухода. Потирая руки, капитан Роома сказал лейтенанту: «Господин Сюкалин советует искать партизан севернее дороги из Вегоруксы на Великую. Господину Сюкалину можно верить, он хорошо служит нам. Но господин Сюкалин может ошибиться. Не успели партизаны уйти туда. Лейтенант, посылайте патрули, засады – на всех дорогах! Не уйдут от меня партизаны».
Глава 12 ЧЕРЕЗ ЛЕС
Прошел назначенный день, а Сюкалин так и не дождался встречи с Орловым. Ни он, ни кто другой из группы не мог в тот вечер прийти в Вертилово. Уходя от преследования, подпольщикам пришлось поспешно продвигаться в глубь леса. От противника, по-видимому, удалось оторваться. Во всяком случае, стрельбы, которая раздавалась то слева, то справа, теперь не было слышно.
Решили заночевать, а утром, если позволит обстановка, устроить шалаш и уже потом попытаться встретиться с Сюкалиным.
Ночевали по-походному, не разводя костра. Было холодно, накрапывал дождь. Люди не спали. Впрочем вряд ли кто смог бы уснуть при таких обстоятельствах и в хорошую погоду. Мучила неизвестность. Подремали по очереди час-другой. А утром, осмотревшись, решили: надо подальше отойти от дороги. Так и сделали. Как только метрах в пятистах от места первого привала был разбит лагерь, Орлов влез на дерево, чтобы еще раз осмотреться, и сразу же увидел в нескольких сот метрах наблюдательную вышку. Он подал сигнал.
– Что там? – тревожно спросил Гайдин.
– Хорошего мало. Вижу вышку. Кажется, ее раньше не было. – Он скользнул вниз по стволу, спросил: – Что делать будем?
– Заметили нас или не заметили, здесь оставаться нельзя. Пять минут на сборы!
Двинулись на северо-запад, еще глубже в лес. Здесь разведчики решили обосноваться по-настоящему. Но утром – опять стрельба. И снова переход, а затем бессонная ночевка. Прошли пятые сутки с того дня, как им пришлось поспешно сняться с обжитого места. И все это время без огня, почти без сна, без горячей пищи. Но главная беда заключалась не в этом. Больше всего волновало то, что почти неделю они не могли связаться со штабом.
Продвигаться дальше, не выяснив обстановку, не узнав, откуда угрожает опасность, они не могли. Люди как будто чувствовали, что с каждым броском в северо-западном направлении они все ближе подходят к той зоне, которую Сюкалин, чтобы отвести угрозу от прежней базы подпольщиков, указал капитану Роома.
Беспокоило и то, что Сюкалин, Ржанский, связные в Яндомозере, не имея известий от подпольщиков, могут попытаться начать действовать самостоятельно и тем самым поставят себя под удар.
Вот почему разведчики решили 20 сентября отправиться двумя группами на встречу с доверенными людьми. Одна группа – Гайдин, Бородкин, Дудкова, – захватив с собой трехдневный запас продуктов, должна была идти в Вертилово, а оттуда к Ржанским, чтобы познакомить с ними Бородкина, который еще не был в Оятевщине. Другая – Орлов, Куйвонен, Зайков – направились в Яндомозеро. Васильеву предстояло остаться на временной базе.
Первым ушел Бородкин с товарищами, но через час вернулись.
– Что случилось? – тревожно спросил Орлов.
– Примерно в километре от нас две палатки, видели солдат.
– Да, не на шутку всполошились маннергеймовцы, вышек настроили, патрулей по дорогам наставили, лес прочесывают. Слышите, опять стрельба, – заметил Бородкин.
И в этот день подпольщикам не удалось попасть ни в Вертилово, ни в Оятевщину, ни в Яндомозеро.
– Придется, видимо, пересидеть здесь? – полувопросительно сказал Гайдин.
Все согласились с таким решением, но прежде чем сооружать шалаш, еще раз обошли небольшой участок с целью разведки. Орлов прибег к испытанному средству: поднялся на дерево, но тут же поспешно спустился вниз.
– По эту сторону дороги, на высотке, метров четыреста отсюда, не больше, наблюдатели противника, – пояснил он.
Снова поспешный переход. Пересекли дорогу, прошли с километр в глубь леса. Остановились. Опять начали выбирать место для базы. Теперь Зайков поднялся на ель. Вскоре доложил:
– Порядок.
Наконец-то можно отдохнуть, впервые за несколько дней приготовить горячую пищу, устроить шалаш и поочередно выспаться. А потом, не торопясь, восстановить все утерянные связи.
Начали готовиться к обеду. Гайдин решил еще раз оглядеть местность. Только поднялся на вершину дерева и ахнул: наблюдательная вышка!
И как бы в подтверждение этого, с вышки, расположенной всего в полукилометре от подпольщиков, прогремел одинокий выстрел. И сразу затрещали автоматы.
– Туши огонь! – приказал Гайдин. В подобных условиях он, по договоренности с Бородкиным, принимал командование на себя.
И снова с тяжелыми ношами люди метнулись в лес. Сначала бежали врассыпную. Потом собрались все вместе. Группу повел Орлов.
На пути встретилось болото. Идти стало труднее, и радист, ноша которого была особенно тяжела, начал отставать. В одном труднопроходимом месте он по пояс провалился в мшистую жижу, сильно подвернул ногу. Алексей заметил это и вернулся, чтобы помочь товарищу. Остальные, ничего не подозревая, шли дальше. Пока Васильев выжимал одежду и переобувался, они уже скрылись из виду.
Выйдя из болота, Орлов хотел было прибавить шагу, но радист снова стал отставать. Боль в ноге становилась все нестерпимее. Каждый шаг стоил ему невероятных усилий. Пот застилал глаза. Хотя часть его поклажи теперь нес Алексей. Васильеву это почти не принесло облегчения. Пришлось замедлить движение. Около двух часов они медленно шли в том же северо-западном направлении. Но настигнуть товарищей так и не смогли. Уже наступили сумерки. Орлов остановился:
– Придется заночевать. Теперь уже не догнать.
– Да, надо подкрепиться, да и нога у меня зверски болит, – голос Васильева звучал неуверенно, будто и впрямь была за ним какая-то вина. Лицо его от постоянной боли посерело.
– Веселее гляди, парень, – зорко вглядываясь в глаза товарища, сказал Орлов, – не в таких переплетах бывали, и все кончалось благополучно. А что силенок у тебя поменьше, так это потому, что в детстве мало каши ел. Ногу твою мы сейчас полечим.
Алексей бодрился, хотя причин для беспокойства было немало. Особенно его волновало то, что основная группа оторвалась от них.
Орлов внимательно осмотрел опухшую ногу радиста. Потом наложил тугую повязку. Было ясно: Васильев сейчас не ходок. Решили переночевать тут же под елкой. Поочередно дремали на куче веток. Утром перед ними снова встал вопрос: куда идти?
Орлов обдумал все возможные маршруты, которыми могла следовать группа Гайдина. Сначала он пришел к выводу, что отряд должен вернуться в район прежнего расположения базы, ждать их. «Так-то оно так… Но, с другой стороны, искать их в создавшихся условиях – значило подвергнуться риску напороться на летучие отряды оккупантов, прочесывающие лес. И тогда погибнут все: и разведчики, и члены подпольного райкома».
Орлов постепенно пришел к мысли, что Гайдин повел всех к Яндомозеру в надежде выйти потом в Устьяндому и оттуда озером перебраться к своим, поскольку штабом такой вариант предусмотрен. К тому же у Гайдина и Зайкова на севере родственники. С их помощью можно достать и продовольствие и лодку. А что делать ему, Орлову? Тоже двигаться на север? Нет. Тысячу раз нет! Ведь теперь только он и Васильев могут предупредить и проинструктировать связников, встретиться с Сюкалиным. Нужно только переждать несколько дней, а потом отыскать оставленные в лесу запасы. Не мог же враг обнаружить все тайники.
И они пошли на юго-восток.
«Эх, может ничего этого и не случилось бы, если б Зайков тогда заметил наблюдательный пункт? Как это он мог не рассмотреть вышку?» – Об этом думал Орлов, а его натренированное тело как бы само, без всяких видимых усилий скользило между деревьями. И хотя почти всю поклажу нес теперь Алексей, ему приходилось то и дело сдерживать шаг. Васильев и сегодня не мог идти быстро, несмотря на то, что боль в ноге после ночного отдыха мучила его меньше.
По пути к месту прежней базы Орлов и Васильев проверили тайничок, в котором были спрятаны продукты. Продовольствие оказалось нетронутым. Разведчики взяли с собой два грузовых мешка и парашюты.
Через сутки они уже были близ той лесной полянки, где прожили месяц. Выбрали место посуше, устроили шалаш. Здесь впервые за эти несколько дней они выспались, плотно поели. Нога Васильева пришла в норму, и он глядел теперь веселее. На третий день после возвращения на базу Алексей сказал:
– Ну, Павел, теперь я пойду к Сюкалину, заждался нас, наверно, старик. А ты присматривай тут за хозяйством. Будь осторожен: один остаешься – сам себе командир и сам себе часовой. В случае нападения, отходишь к кривой сосне. Если не сможешь туда – к ручью.
– Может попытаться пока наладить радиосвязь?
– Нет, Павел, потом. А то еще увлечешься и не заметишь, как подойдут. Завтра к утру вернусь. Сигнал: три раза крякну по-утиному, а ты ответишь два раза. Ну, всего.
К вечеру Алексей подошел к деревне. Заметил, что белой тряпки на крыльце нет – значит в доме Сюкалина только свои. В поле за кустом выждал, пока стемнело, пошел к дому. Сюкалин очень обрадовался при виде Орлова:
– Алексей Михайлович! Наконец-то! Проходи в избу.
Разговаривали, не зажигая лампы, при слабо мерцающей коптилке.
– Откуда, говоришь? Из дальних странствий. Вспугнули нас с насиженного места… А у вас тут как?
– Да как. Ищут вас везде. Заметили самолет-то, а на другой день облаву устроили. Двести пеших солдат, сорок конников с собаками. Дороги патрулируют круглые сутки. Во всех деревнях – в Боярщине, Подъельниках, Липовицах, Вигове, Зубове – да что там считать – везде солдаты с пеленгаторами. На домах объявления вывешаны: кто укажет партизан – тому награда.
– Награда, говоришь? И большая?
– Не знаю, а уж только есть такие объявления. А кругом аресты идут. В Вигове Юрьева Павла со старухой и Романова с женой забрали, Рябова – в Липовицах.
– Юрьева, Романова, Рябова?!
– Слух идет, будто Максимова их выдала. Всех увезли в Космозеро. Петра Рябова сильно пытали, требовали сказать, где вы находитесь. Привели его на кладбище, заставили яму вырыть, а потом поставили его в ту яму и стали целиться. Офицер сказал: «Говори, где партизаны. Скажешь – отпустим, не скажешь – в яме лежать останешься». Но он, Рябов-то, не выдал. Тогда они стрелять начали, да так, чтобы пули над самой головой пролетали. Думали испугается, скажет. А он одно: «Ничего не знаю». Потом бить его стали. Избили до полусмерти, полуживого в машину бросили и увезли опять в тюрьму.
– Максимова, говоришь, выдала? Не всякому слуху верь, могла сама полиция пустить этот слух. А еще что узнал?
– Комендант Роома меня вызвал, спрашивал, где надо искать партизан.
– Не сказал?
– Да что-то ведь надо было сказать. Я прикинул так: лучше будет, если они уйдут искать вас куда-нибудь дальше, за дорогу от Великой на Вегоруксу. Так и посоветовал: мол, здесь партизанам негде укрыться, на север, мол, ушли. Но не поверил, видно, мне комендант. Больно уж много здесь, на юге, их рыщет.
– Что не поверил, это, может, и к лучшему.
– А почему?
– Не на всякое «почему» ответ можно дать. Ты лучше скажи – лодку найдешь?
– Есть у меня одна, припрятана… Алексей Михайлович, переждали бы вы денек-другой, пока не утихнет, а там – махнули бы через озеро. Чего вам теперь тут делать, попадетесь еще к оккупантам в лапы.
– Нет, Петр Захарович, уходить нам еще нельзя. Недели две подождать надо.
– Надо так надо. У меня заночуешь? Разбужу рано.
Утром, еще затемно, перед тем как уйти от Сюкалина, Алексей взял у него лист бумаги, карандаш. Присел к столу и написал:
«Встреча на большой поляне, там, где жили трое в июле. Дежурим с 10 до 11 ежедневно до 10 октября».
– Если появится Гайдин, передай ему вот это. – Орлов подал записку. – Думаю: вряд ли он придет. А все-таки загляну третьего октября. До свидания.
– Сухарей-то, Алексей Михайлович, возьми. – Сюкалин сунул в руку Орлова мешочек.
Всю дорогу до базы Орлов думал о том, как могло случиться, что и Максимова, и Рябов, и Юрьев оказались в тюрьме. Всех их он знал, со всеми встречался, все они ему помогали. Надежда Максимова… Она охотно выполняла поручения подпольщиков. Со многими людьми связала. А Юрьев? Зимой прошлого года укрыл от погони. Лошадь в хлеву сеном зарыл, чтобы не нашли. Потом в дорогу справил. Нет, нет, это все люди надежные.
Максимова выдала? Не может быть! Но ведь арестованы только те, кто ходил к ней на дом. Юрьев приезжал к ней, когда она мою записку ему передала. И жена Юрьева заходила. Кто же выследил? Если бы выдала Надежда, тогда взяли бы и других. Она ведь знала, что и Ржанские нам помогают. Но их не арестовали. Завтра же надо сходить к Ржанским.
– Вот, Павел, дела какие, – сказал Орлов радисту. – Обстановка сложная, и все-таки мы должны жить пока здесь. До десятого октября каждый день с десяти до одиннадцати часов будем дежурить на большой поляне, ждать вестей от своих. Только, я думаю, что не придут они, самостоятельно выходить будут, как Бородкин говорил. Но тут на авось рассчитывать нельзя: убедиться надо!
Больше недели Орлов и Васильев ежедневно ходили на большую поляну. Иногда вместе, а иногда и поодиночке. Приходили, осматривались, голосом подавали только им одним известный сигнал, прислушивались: опять никого. В тревожном ожидании проходил час – с десяти до одиннадцати, – но они еще с полчаса сидели возле поляны, чутко ловя каждый звук и не слыша того, ради которого сюда ходили.
Потом разведчики возвращались на базу, готовили нехитрый обед из концентратов, немного отдыхали. А под вечер шли на разведку к Сюкалину или Ржанскому.
Но и те, разведывая по заданию Орлова обстановку в районе, не могли сказать ничего утешительного. Облавы продолжались, были перекрыты все дороги, патрулировались деревни. Все же Орлов и Васильев ждали. Длинными и холодными осенними ночами они по очереди несли вахту.
В одну из таких ночей Алексей, сменивший на посту Васильева, заметил, что к утру небольшие лужи у шалаша подернулись тоненьким ледком.
«Как бы не зазимовать, – подумал он, – надо решаться на что-то».
Да, оказаться зимой в лесу без крова, теплой одежды, надежных средств передвижения – значит обречь себя на бесцельную гибель.
Прошло еще несколько дней, уже миновало 10 октября, глубокая осень могла в любой день уступить свои права зиме, а она по всем признакам обещала быть в этом году ранней. Орлов и Васильев понимали, что пришло время попытаться выехать на другой берег, к своим.
И вот однажды утром Васильев протянул Алексею листок бумаги.
– Шифровка.
В ней было четыре слова: «Разрешаем выход двумя группами».
Орлов вспомнил, что Саша Ржанский просил взять его с собой, на свободную советскую землю. «Что ж, пусть едет с нами», – подумал Алексей.
В день очередной встречи с Сюкалиным в Вертилово пошли оба. Петр Захарович ждал их, приготовил баню, а когда они мылись, – наблюдал за улицей, готовый в любую минуту предупредить, если появится какая-либо опасность.
– За баню тебе спасибо, Петр Захарович, – сказал Орлов, когда садились пить чай, – но теперь еще заночевать придется.
– Заночуйте, успеете и в другие дни в своей яме померзнуть, – ответил Сюкалин и, немного подумав, добавил: – Время-то, Алексей Михайлович, одна неделя до Покрова осталась, а после у нас опасно в озеро выезжать.
– Лодку с утра посмотрим, а ехать… Решим так: вечером восемнадцатого.
Утром Сюкалин и Орлов прошли метров восемьсот вдоль берега.
– Вот она, ваша лодка, – сказал Петр Захарович.
– Где?
Орлов видел только какой-то кол, одиноко торчащий из воды. Потом присмотрелся, заметил: на самом дне лежала затопленная лодка.
– Ловко придумал, Петр Захарович.
– Так-то надежнее.
Лодку вытащили на берег, замаскировали хворостом.
Поздно вечером Сюкалин сходил на базу к разведчикам, принес оттуда радиопередатчик и спрятал его в надежном месте.
