Текст книги "Глаз скорпиона"

Автор книги: Ирвинг Керидж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Базарная площадь Аграпутара шумела и бурлила с самого раннего утра. Солнце ослепительно сверкало в ярко-голубом небе, воздух был свеж и прозрачен, и яркие краски восточного базара переливались в нем всеми цветами радуги.

Город стоял на пересечении караванных путей, и торговля в нем процветала с давних времен. Жители близлежащих мест привозили для продажи прекрасно выделанные кожи, великолепный овечий сыр, чудесный горный мед, шерстяные ткани. С плодородных равнин сюда доставляли заботливо выращенные фрукты и овощи, а также превосходные виноградные вина. Караванщики везли предметы роскоши: шелка, благовония, пряности, – приобретая взамен искусно выделанное дорогое оружие, украшения из самоцветов и знаменитые туранийские ковры. Кроме того, на огромной базарной площади города в специально отведенных местах издавна торговали рабами и лошадьми. Для лошадей были устроены загоны, а для рабов – загородки, каждая из которых принадлежала кому-нибудь из торговцев.

Толпа рабов состояла из мужчин, женщин и детей всех оттенков кожи – от белого до почти черного, их одежда пестрела лохмотьями всевозможных цветов (впрочем, молодых девушек, которых содержали отдельно, одевали очень красиво), но объединяло их одинаково тупое выражение лиц. Равнодушный, безжизненный взгляд отличал тех, кто волей судьбы потерял свободу, а главное – надежду обрести ее вновь.

Среди них выделялся один юноша лет пятнадцати, не столько своим внешним видом, хотя, если приглядеться, он был весьма хорош собой, а тем, что взгляд его темно-серых глаз был живым и дерзким, а сосредоточенное выражение лица указывало на то, что он о чем-то постоянно размышляет.

Он был худощав, но ловок, подвижен и очень хорошо сложен. Как в жеребенке опытный глаз может увидеть стать чистокровного скакуна, так и в мальчике угадывалась хорошая порода. Темно-коричневый загар покрывал его тело, но это был именно загар, а не смуглость, свойственная многим южным и восточным народам, – полоски светлой кожи виднелись под живописными лохмотьями. Черты его лица были правильными, но заостренными от постоянного недоедания. Выгоревшие на солнце светлые волосы волнистыми неровными прядями падали на прямые плечи. Этот юный раб, дерзко, в упор смотревший на каждого, кто обращался к нему, будь то хозяин или товарищ по несчастью, день и ночь думал только об одном – о побеге.

Он не хотел мириться со своей участью, решив для себя уже давно: либо он сумеет удрать, либо вообще не будет жить.

* * *

На другой стороне базарной площади, где торговали лошадьми, в середине дня появился человек, который выглядел настолько необычно, что привлек внимание всех, кто находился поблизости. Это был молодой мужчина высокого роста и крепкого телосложения. Накинутый на одно плечо плащ не скрывал смуглого мускулистого тела. Женщины, мимо которых он проходил, опускали глаза, но нет-нет да и поглядывали из-под длинных ресниц на перекатывавшиеся под гладкой кожей мускулы.

Все в нем изобличало чужестранца: серые, со стальным отблеском узкие глаза, смотревшие из-под густых бровей прямо и жестко, темные волосы до плеч, перехваченные ремешком, который, словно обруч, стягивал высокий лоб. На широком кожаном поясе висел тяжелый меч в ножнах. Запыленные сапоги со стоптанными каблуками свидетельствовали о том, что их владелец исходил немало дорог.

Чужеземец подошел к загону, где на привязи стояли в ряд кони и кобылы различных пород и мастей, и медленно двинулся вдоль него, внимательно оглядывая каждую лошадь и не обращая внимания на вьющихся возле него продавцов, которые на все лады расхваливали свой товар. Судя по всему, он прекрасно мог обойтись без советчиков. Наконец, остановившись возле вороного коня, который бешено грыз удила и дико косил налитым кровью глазом, он хлопнул его по крупу так, что тот присел на задние ноги и напрягся, готовый, если бы не короткий повод, взвиться на дыбы. Владелец коня, угодливо улыбаясь, обратился к возможному покупателю:

– Сразу видно знатока. Ты сделал прекрасный выбор, чужестранец. Великолепный конь! Будет хорошо тебе служить.

– Надеюсь, – коротко сказал тот и достал из-за пояса кожаный кошель, не слишком туго набитый монетами. – Сколько ты за него просишь?

Продавец прищурил глаз, соображая, из какой страны прибыл этот молодец. Говорил он с каким-то необычным акцентом, какого торговец никогда не слышал, хотя немало поездил по свету. Он медленно провел ладонью по спине коня от холки до хвоста и назвал цену вдвое больше той, за которую намеревался продать вороного.

Высокий мужчина, откинув голову назад, разразился громким смехом.

– Ты, я вижу, принял меня за дурака, купец, – сказал он, успокоившись. – Я бывал во многих странах, но о таких ценах и не слышал. Может быть, у твоего коня золотые зубы?

Торговец понял, что попал впросак, но, поскольку первое правило торга, которому он всегда следовал, состояло в том, чтобы заговорить покупателя, заулыбался и щелкнул языком:

– Это редкий конь. Сильный, быстрый – тебе под стать! Сдается мне, ты знаешь толк в лошадях.

– Да, я из Атлантиды и хорошо разбираюсь в лошадях. И в ценах на них тоже.

Торговец закивал, соображая тем временем, как обвести вокруг пальца северянина, который непонятно зачем забрел в их края.

– Только ради тебя и в ущерб себе я готов уменьшить цену на четверть. Что скажешь?

– На две четверти. Итого, половина той цены, которую ты назвал, – твердо сказал атлант. – По рукам? – И протянул широкую ладонь.

Торговец замялся. Здравый смысл говорил, что надо продавать, жадность заставляла медлить. Он попробовал продолжить торг:

– Нигде ты не найдешь такого коня, чужеземец. Правду тебе говорю…

Атлант круто развернулся, собираясь уйти.

– Согласен, согласен, по рукам! – крикнул купец и схватил великана за край плаща.

– Давно бы так, – добродушно сказал тот и подошел к коню.

Вскоре он уже шел по базару, ведя вороного под уздцы. Поглядывая по сторонам и не обращая внимания на любопытные взгляды, молодой атлант пробирался сквозь толпу, высматривая оружейный ряд. Неожиданно он остановился и пристально посмотрел туда, где, по всей видимости, продавали рабов. Оттуда доносились громкие ругательства и свист кнута, который резко опускался на спину ребенка, и без того уже покрытую кровавыми полосами. Не рассуждая, атлант сунул повод первому попавшемуся прохожему и бросился к торговцу, который орудовал кнутом так, будто вознамерился убить своего раба.

Рука негодяя словно попала в клещи, стиснутая железными пальцами невесть откуда взявшегося незнакомца. Изумление его было столь велико, что несколько мгновений он стоял неподвижно с открытым ртом, выпученными глазами и поднятой рукой, из которой вывалилась плеть.

– Ты убьешь его, клянусь Валкой, – сказал сероглазый гигант и разжал пальцы.

Работорговец опустил руку, потряс ею и злобно взглянул на непрошеного защитника.

– Этот раб мой, и я могу делать с ним все, что захочу, – прошипел он.

Вокруг них уже собралась большая толпа. Одни молча с любопытством смотрели на необычное зрелище, другие оживленно обсуждали странный поступок чужеземца, третьи, а их было немало, выкрикивали угрозы. Не было никакого сомнения, что они собирались проучить чужака, дерзнувшего напасть на представителя их клана.

Работорговец, почувствовав поддержку, нагло посмотрел на чужеземца и сказал не столько ему, сколько окружающим:

– Этот мальчишка хотел сбежать. Причем делает это не в первый раз. Я его предупредил, что забью до смерти, если он сделает еще одну попытку.

– Неужели ты так на него зол, что готов понести убыток? – спросил атлант.

Торговец наклонился над мальчиком, схватил за волосы и поднял его голову. Увидев, что тот без сознания, он ткнул его лицом в пыль.

– Этот шакалий ублюдок ни на что не годен. Зачем только я его купил?

– Теперь уже действительно ни на что не годен, – зло улыбнулся атлант.

Он с презрением посмотрел на подступавших к нему людей, положил руку на рукоять меча, сделал шаг вперед, встал над мальчиком и громко сказал:

– Только суньтесь, уроды, я выпущу вам кишки, клянусь Валкой!

Но живое кольцо продолжало сужаться. Оно состояло, по крайней мере, из семи человек, в руках которых уже сверкали ножи.

Еще мгновение, и все семеро бросились вперед. Молодой гигант молниеносным движением выхватил меч из ножен, слегка наклонился и, быстро повернувшись на пятке вокруг себя, сделал им круговое движение. Несколько нападавших, получив резаные раны кто по груди, кто по шее, повалились на землю, но двоим удалось избежать удара: они отпрыгнули назад, когда он завершал круг. С яростными криками они снова бросились на северянина, но тот с ловкостью ягуара отпрянул в сторону, и ножи его противников пронзили воздух. Один, потеряв равновесие, упал, другой, не сумев остановиться, пролетел несколько шагов.

Атлант выпрямился, спокойно оглядел столпившихся людей и вложил меч в ножны. Подойдя к распростертому на земле рабу, он легко, словно пушинку, поднял его на руки и направился к человеку, который держал его коня. Не обращая внимания на глухой ропот толпы, он положил безжизненное тело поперек спины вороного.

– Это мой раб! – Послышался голос за его спиной.

Северянин с удивлением оглянулся, посмотрел на торговца и сказал с презрением:

– Ведь ты, отродье Тога, хотел его убить! Тогда он тебе был не нужен.

– Это мой раб, – твердил тот, размахивая руками и обращаясь к толпе. – Он украл у меня раба!

Атлант вытащил из-за пояса кошель и, достав из него несколько золотых монет, бросил их торговцу под ноги:

– Подавись, ослиная задница. Я покупаю его, – И тронул коня.

* * *

В полутемной комнате было прохладно. Тонкие лучи заходящего солнца пробивались сквозь задернутые занавески. На широком, покрытом ковром ложе лежал ничком выкупленный атлантом раб, а сам он сидел рядом и задумчиво глядел на истерзанную спину юноши.

Послышались тихие шаги, заскрипела открываемая дверь, и в комнату вошла молоденькая служанка, неся глиняную плошку с водой. Атлант вытащил из-за пояса кинжал и наклонился над мальчиком, чтобы срезать присохшие к спине окровавленные лохмотья. От этого прикосновения мальчик очнулся. Открыв глаза, он приподнялся на руках, обернулся, увидел склонившегося над ним огромного полуголого человека с кинжалом, дико закричал, спрыгнул с ложа и метнулся в сторону.

– Не бойся, – послышался низкий голос. – А ты живучий, парень!

– Кто ты? – спросил юноша, прижимаясь спиной к стене. Он так был изумлен, что забыл о боли.

– Не бойся, – повторил незнакомец. Затем посмотрел на кинжал и широко улыбнулся, сверкнув в полумраке белыми зубами. – Ты подумал, что я буду тебя свежевать, как барашка? Я – Кулл. А тебя как зовут?

Мальчик не ответил. Удивленно оглядывая комнату, он поинтересовался:

– Где я?

– Мы на постоялом дворе. Я тут остановился ненадолго. Этот ублюдок Тога, твой хозяин, чуть не забил тебя до смерти. Уж мне-то очень хорошо известно, каково это, когда плетка гуляет по спине. Я два года был рабом на галере. Ну вот, пришлось вмешаться. Как тебя зовут, поросенок?

– Ахсур. Значит, ты мой новый хозяин?

– Нет. Я тебя купил, но ты свободен. Мне раб не нужен. Ложись-ка, нужно промыть твои раны.

Кулл взял мальчика за руку и указал на постель. Тот покорно лег на живот, подставляя спину, и атлант срезал окровавленные лохмотья. Девушка поставила плошку с теплой водой на ложе и, намочив лоскут белой ткани, стала осторожно смывать запекшуюся кровь.

– Тебе не больно? – спросила она, удивляясь тому, что Ахсур не издал ни звука, хотя она проводила тряпицей по открытой ране.

Тот не ответил, хотя Кулл видел его зажмуренные глаза, пальцы, впившиеся в ворс ковра, на котором он лежал, и невольно проникся уважением. У этого мальчишки был характер!

Атлант задумчиво смотрел на спину, исполосованную плетью, худые руки и ноги, кудлатую голову и размышлял, куда его пристроить. Взять мальчика с собой он не мог. Не в его привычках обременять себя спутниками, а тем более такими. Может быть, оставить его здесь, на постоялом дворе? Но ведь парень может снова попасть в лапы какого-нибудь негодяя.

Так ничего и не решив, он встал и направился к двери.

* * *

Через несколько дней, когда полосы на спине Ахсура затянулись, Кулл решил покинуть Аграпутар и сказал об этом юноше.

– Возьми меня с собой, Кулл, – попросил Ахсур, – Я не буду для тебя обузой.

– Нет, ты останешься здесь. Я отправляюсь в Зарфхаану. Путь туда неблизкий и опасный. Я не могу тебя взять…

– А как же я?

– Я договорился с хозяином постоялого двора. Он берет тебя в услужение.

– В услужение? Я никому не собираюсь служить! – воскликнул Ахсур, сверкнув глазами.

Атлант посмотрел на него с нескрываемым интересом. За эти дни парнишка словно преобразился. Это был уже не грязный заморыш в лохмотьях. В новой, купленной специально для него одежде он выглядел совсем другим человеком. На нем была длинная, доходившая почти до колен желтая рубаха, подпоясанная красным кушаком, темно-синие штаны заправлены в красные сапоги с загнутыми носами, светлые, чисто вымытые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. Взгляд серых глаз из-под темных, сросшихся на переносице бровей был тверд и решителен.

– Я уверен, Ахсур, ты не был рожден рабом. Скажи, как ты влип в это дерьмо? – спросил Кулл.

Мальчик пожал плечами и опустил голову:

– Не знаю. Я несколько лет жил у купца Зерхана. Он любил меня и заботился обо мне, но я слышал, что он меня купил. Не от него слышал, от других купцов. Когда Зерхан умер, они сказали, что я раб, и снова меня продали. Караванщики присвоили имущество Зерхана, хотя перед смертью он все завещал мне.

– Разрази их Валка! А ты не помнишь своих родителей?

– Нет. В караване говорили, что я два года был немым. Ничего не говорил, ни слова. – Ахсур поднял голову и с гордостью сказал: – Я побывал во многих странах. Наш караван дошел до самого Восточного океана! Я вырос на верблюде. Мне часто снится, что я качаюсь, как будто на волнах. Никакой путь мне не страшен. Возьми меня с собой, Кулл!

Северянин посмотрел на него с сомнением. «Дернул меня Тог с ним связаться», – подумал он, но, встретив серьезный недетский взгляд, неожиданно для себя сказал:

– Ладно! Моя охромевшая лошадь снова на четырех копытах. Ты поедешь на ней. Завтра тронемся в путь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Госпожа Карпатурия последнее время постоянно пребывала в плохом настроении. И виной этому были не внешние обстоятельства. С точки зрения людей одного с ней круга ее жизнь представлялась вполне благополучной, а для простолюдинов она вообще могла бы показаться сказкой. Нет, что касается богатства, положения в обществе, все у госпожи Карпатурии было прекрасно, ведь она была женой главного казначея двора, который считался третьим лицом в государстве после кинара и советника Марга.

Сама госпожа Карпатурия часто бывала во дворце, и особенно с тех пор, как рано лишившаяся матери кинна Ровена подросла и стала нуждаться в советах и надзоре опытной женщины. Пожалуй, никто, кроме нее, не мог рассказать Ровене о каждом, кто имел хоть какое-нибудь отношение к дворцовой жизни, так подробно. Госпожа Карпатурия знала все про всех и в этом была просто незаменима. Кроме того, она принимала живейшее участие во всем, что касалось лечения кинара Тибора. В течение многих месяцев, пока длилась его болезнь, придворная дама упорно искала новых врачевателей, новые снадобья и новые способы лечения, чтобы поставить кинара на ноги. К сожалению, все ее усилия ни к чему не приводили.

Однако удручала ее не столько болезнь кинара, сколько состояние собственного здоровья. Явных признаков недомогания госпожа Карпатурия не испытывала, но с некоторых пор стала катастрофически быстро дурнеть. Она уже смирилась с тем, что молодость прошла (ей недавно исполнилось тридцать шесть лет), но спокойно смотреть, как тает ее красота, никак не могла. Изменения в ее лице и фигуре начались очень быстро и неожиданно. Голубые глаза стали мутными, блестящие темно-каштановые волосы потускнели и вылезли так сильно, что вместо толстых кос остались жалкие крысиные хвосты, кожа увяла, сморщилась и покрылась на шее и груди маленькими желтовато-коричневыми бляшками. Она сильно похудела, грудь обвисла, руки и ноги стали жилистыми, как у какой-нибудь крестьянки, работавшей всю жизнь без отдыха. Все это произошло примерно за три года. Из красавицы, что вызывала трепет и желание у каждого мужчины, смотревшего на нее, госпожа Карпатурия превратилась в уродину, к которой можно было испытывать разве что жалость.

Разумеется, все лекари, которые пользовали кинара, пытались лечить и госпожу казначейшу, но все было напрасно. Каждый из них очень быстро признавался в своем бессилии, и все они сходились в одном: тут не обошлось без колдовства.

Впрочем, первой сказала об этом несчастной ее служанка, разбитная толстушка Клементия, которая обладала многими весьма полезными качествами: безграничным любопытством, желанием и умением добывать всевозможные сведения, а также незаурядным умом, который позволял ей из множества сплетен, полученных на базаре, от слуг, от любовников и просто от прохожих, составить ежедневный доклад для своей госпожи.

Вот и в это утро Клементия, пристраивая на макушке хозяйки накладку из каштановых волос, изложила ей все городские новости, а под конец заявила:

– Ради своей госпожи я готова пожертвовать всем, что у меня есть…

Озадаченная казначейша посмотрела в зеркало, перед которым сидела, и встретилась взглядом со служанкой, искусно переплетавшей пряди ее волос:

– Что же ты имеешь такое, чего у меня нет?

Клементия быстро отвернулась и не ответила. Но госпожа Карпатурия была достаточно умна. Она помрачнела и, сверкнув глазами, сказала:

– Что за манера у тебя, Клементия, начинать издалека. Ну, продолжай, тащи рыбку, раз уж закинула сеть.

– Прости, госпожа. Помнишь, я говорила, что сглазили тебя. Никак не обошлось без этого. Только не могу я взять в толк, кому это надо и для чего. – Она заколола накладку золотыми шпильками и принялась за локоны. – Вчера на базаре разговорилась я с одной женщиной. Если судить по ее одежде, приехала она с Востока, а говорит по-нашему, как будто здесь родилась. Она сама ко мне подошла и назвала меня по имени. Можешь представить мое удивление? Я всех в городе знаю, но не встречала еще таких, кто знает меня, а я о них ни сном ни духом.

Казначейша нетерпеливо повела худыми плечами:

– Ты скажешь наконец, в чем дело?

– Эта женщина, госпожа, не иначе как гадалка или пророчица, – затараторила Клементия. – Глазищи у нее темные, бездонные, так и сверкают. Ну, слово за слово, сказала я о твоей болезни, уж ты меня прости. Она сразу поняла, в чем дело. Говорит, сглаз это. И я так думаю. – Клементия поджала пухлые губы и со значением посмотрела в зеркало, где снова встретилась взглядом с хозяйкой. – Никакие лекари тебя не вылечат. Против сглаза может быть только заговор. Вот эта женщина и предложила сказать тебе, что она может помочь.

– Так что же ты молчала, дурища! – Госпожа Карпатурия в волнении вскочила со стула. – Где она?

– Она сказала, что остановилась на постоялом дворе у Хатани. Я знаю, где это. Мне ли не знать толстяка Хатани! Он не раз пытался за мной приударить тайком от жены, только я на таких уродов не смотрю, и вообще, я предпочитаю стройных мужчин…

– Не трещи, пожалуйста. Отправляйся к Хатани, найди эту женщину и приведи сюда как можно быстрей. – Казначейша стиснула руки у тощей груди, чувствуя, что не в силах справиться с охватившим ее нетерпением, – Скажи, что я озолочу ее, если она что-нибудь сумеет сделать. – Карпатурия подошла к служанке, умоляюще посмотрела на нее и добавила: – И тебя тоже, Клементия.

* * *

Кинна Ровена стояла у окна своей спальни. Начинало светать. На востоке появилась алая полоска, вокруг которой густая лиловая тьма постепенно превращалась в изумрудно-золотистое сияние, сменившееся затем лимонно-желтым ослепительным светом. Заря разгоралась, и, когда появились первые лучи солнца, Ровена вздохнула, с трудом оторвала взгляд от постоянно менявшейся на небе феерии красок, повернулась и подошла к постели. Было еще слишком рано, и она решила снова прилечь.

Но сон не шел к ней. Какое-то странное оцепенение охватило девушку. Мысли, воспоминания, мечты переплелись, перед глазами мелькали знакомые и незнакомые лица, в ушах звучали обрывки фраз, отдельные слова и звуки. Постепенно все исчезло, и перед глазами возникла густая пелена. Вдруг Ровена увидела перед собой бескрайнюю зеленую равнину, покрытую, словно островками, купами деревьев. На горизонте показались два всадника. Они быстро приближались, и вот можно уже различить, что один из них – молодой мужчина. Темные волосы, перехваченные на лбу ремешком, развеваются на ветру, серые со стальным отблеском глаза пристально смотрят прямо на нее. Рядом с ним едет светловолосый юноша, почти мальчик, и о чем-то оживленно говорит. Но вот он поворачивает голову… Это ее брат!

Кинна вздрогнула, открыла глаза и села. Что это было? Сон? Как явственно она видела Роба да и его спутника! Ее охватило страшное волнение. Вещие сны, которые она иногда видела, всегда сбывались. Способность видеть их появилась у нее с того дня, когда убили ее мать и похитили брата. Она никому не рассказывала, как время от времени ее посещают видения и все, что она в них видит, потом случается наяву. Так, она увидела во сне умирающего кинара Тибора, когда тот был еще здоров, полон сил, деятелен и жестоко расправлялся со своими врагами.

Двери спальни отворились, и четыре служанки вошли одна за другой. Первая несла кувшин с водой для умывания, вторая – зеркало и гребень, третья – платье, четвертая – поднос с завтраком. Когда обычная утренняя церемония одевания и причесывания закончилась, в спальне кинны появился советник Марг. Лицо его, как обычно, было суровым, взгляд маленьких холодных глаз бесстрастным, и весь вид его как будто говорил, что он делает одолжение тем, к кому обращается. Ровена боялась и не любила его, хотя понимала, что это единственный человек, которому она может доверять.

– Ты, как всегда, прекрасна, кинна, – сказал Марг почти искренне, низким поклоном приветствуя Ровену.

– Благодарю, советник. – Девушка невольно приняла его тон, при котором все слова, выражавшие какие-либо чувства, обесцвечивались и теряли значение, становясь пустым звуком.

– Кинар Тибор пожелал тебя видеть.

– Как его здоровье?

– По-прежнему. Ты можешь сейчас пройти к нему, госпожа. Он ждет тебя.

Ровена с радостью повернулась, чтобы не смотреть на Марга, и отправилась по длинным путаным коридорам дворца в спальню кинара.

В большой комнате с окнами, закрытыми тяжелыми занавесями, царил полумрак. Кинар Тибор полусидел-полулежал, прислонясь спиной к шелковой подушке. Его обритая голова блестела в свете двух оплывших свечей, горевших в канделябрах по обеим сторонам ложа. Глаза были закрыты. Ровена, подойдя к отцу, поцеловала его в лоб и сказала:

– Доброе утро, отец.

Кинар открыл глаза и улыбнулся:

– Доброе утро. Ты свежа, как роза, дитя мое, прекрасна, как утренняя заря.

Ровена еще раз поцеловала отца, на этот раз с благодарностью.

Тибор указал рукой на стул, стоявший рядом с ложем, предлагая ей сесть:

– Ровена, я пригласил тебя, чтобы поговорить. Я чувствую приближение смерти и должен успеть сказать тебе нечто важное.

Кинна знала, что отец умирает, но сознавать это было настолько мучительно, что она с трудом сдерживала слезы.

– Дочь моя, я не раз говорил тебе, что власть помимо благ и преимуществ, которые она дает, требует самопожертвования и накладывает определенные обязательства. – Кинар пристально посмотрел на Ровену. Лицо его помрачнело. – Мне очень жаль, дочь, но тебе придется выйти замуж за Ниттон-Тана. Я знаю, что для тебя это ужасно, но этого требуют государственные интересы. Илурат нуждается в защите. Такой защитой, возможно, станет твой брак с могущественным магом. Кроме того, нам необходим союз с Моруолом. Нерушимость его всегда обеспечивалась брачными узами. – Тибор замолчал, ожидая, что скажет дочь.

Девушка сидела опустив голову и в волнении теребила пояс платья. Наконец она выдавила:

– Я сделаю так, как ты желаешь, отец.

– Дитя мое, поверь, будь хоть малейшая возможность этого избежать, я никогда не согласился бы на подобный брак. Но у нас нет выхода. Итак, решено. – Тибор протянул руку. Ровена подала ему свою, и он сжал ее пальцы – Теперь о другом. Видишь ли, несмотря на то что власть кинара дана нам по праву рождения, за нее постоянно приходится бороться. Я не знаю такого правления ни до меня, ни при мне, когда не нужно было отстаивать свое право. Ты наследуешь престол, дитя мое, так знай, что всю жизнь тебе не будет покоя. Неважно, что по нашим законом правителем Илурата станет твой муж. Ты и твои дети разделите его участь, если он лишится трона. Запомни мои слова. Не доверяй никому. У правителей друзей нет, есть только подданные. Даже самые лучшие из них преданны до поры до времени, пока гладишь их по шерстке. Однако без верных людей не обойтись. Думаю, ты можешь положиться на советника Марга. Не пренебрегай его знаниями. Он не слишком приятный человек, но во всем, что касается государственных дел, нет ему равных. – Кинар замолчал и прикрыл глаза. Затем вновь взглянул на дочь и заговорил: – Ровена, поверь, мне очень тяжело оставлять тебя одну, такую юную, в этом жестоком мире. Я знаю, в моем государстве, как и в моем семействе, нет согласия. Многие будут завидовать тебе, возможно, ненавидеть. Опасайся заклятых врагов и мнимых друзей. Суди о людях не по словам, а по их поступкам. Приближай к себе только тех, кто делом доказал свою верность. Будь сильной, дитя мое. Странное пожелание юной девушке, но необходимое будущей кинаре. – Тибор усмехнулся и ласково посмотрел на дочь.

Ровена заставила себя улыбнуться и сказала то, что он ждал от нее, и то, чего она сама хотела:

– Я буду сильной, отец.

* * *

Мысли о власти посещали Ровену, когда она была еще ребенком. Но мечтала она, разумеется, не об управлении Илуратом, а о том времени, когда одного ее слова будет достаточно, чтобы избавиться от госпожи Карпатурии.

Наставления казначейши, ее бесконечные разглагольствования по поводу светских приличий, надоедливые напоминания об этикете, постоянное навязывание своего мнения делали ее совершенно невыносимой и вызывали у Ровены даже не злость, а самую настоящую ненависть. Когда казначейша стала быстро дурнеть, у кинны возникла злорадная мысль, что бог Сигурон покарал придворную даму за скверный нрав и острый язык. Ровена была совсем не злой девочкой. Просто казначейша до смерти замучила ее показным вниманием и преувеличенной заботливостью. И вот что было странно. Чем больше она их проявляла, тем некрасивее становилась, и маленькая Ровена со страхом думала: «Неужели Сигурон угадывает мои мысли и выполняет мою волю?».

С каждым днем госпожа Карпатурия старела, покрываясь морщинами и бородавками. Став немного старше, Ровена поняла, что бог тут ни при чем, а, скорее всего, казначейшу точит какая-нибудь болезнь, и даже иногда ей сочувствовала.

Каково же было ее удивление, когда однажды она заметила, что госпожа Карпатурия стала выглядеть немного лучше. Она пополнела, взгляд ее оживился, глаза приобрели прежний голубой цвет, кожа стала чище. Ровена так привыкла думать, что казначейша потеряла красоту из-за своего скверного нрава, что очень удивилась, заметив перемены в ее облике, но не в характере.

Заинтригованная, она все же не решалась спросить о причине столь разительных перемен. Госпожа Карпатурия заговорила об этом сама:

– Я не верила в чудеса, кинна. – Казначейша, приставив указательные пальцы к нижним векам, оттянула их и выкатила глаза. – Посмотри, они голубеют. Разве это не чудо?

Ровену очень позабавили гримасы придворной дамы, но, сдерживая улыбку, она лишь сказала:

– Да, действительно.

– Румелия вылечит меня, и я снова стану красивой.

– Кто эта Румелия? И почему ты прежде подумала о своей красоте, а не о здоровье кинара? – Девушка гневно сверкнула глазами. – Если тебе удалось найти хорошую знахарку, почему же ты молчала?

Госпожа Карпатурия вскинула редкие брови:

– Какое ты еще дитя, Ровена! Для женщины ее внешность важнее всего на свете! – Затем поспешно добавила: – Я сама не ожидала, что снадобья Румелии мне помогут. Это произошло на удивление быстро. Впрочем, ты права! Румелия может вылечить кинара. Если позволишь, я приведу ее во дворец.

– Да, и побыстрее.

* * *

В тот же день во дворце появилась женщина, закутанная в черное шелковое покрывало, с небольшим узелком в руках. Стоило Ровене взглянуть в ее темные глаза, как она сразу же прониклась к ней доверием. В этих глазах светились такое спокойствие и сила, что юная кинна, забыв сон, в котором видела умирающего отца, почти уверилась в том, что он выздоровеет.

Знахарка пожелала увидеть кинара, чтобы определить, чем он болен, и Ровена провела ее в опочивальню отца. Кинар Тибор лежал с закрытыми глазами. Возможно, он спал, возможно, находился в забытьи, что часто с ним бывало в последнее время. Как бы там ни было, тревожить его не осмелились. Румелия поговорила с лекарем, а затем попросила отвести ей комнату, где она смогла бы сварить снадобье, потребовала кувшин воды, большую сковороду, ступку с пестиком, а также цветок мака. Ей предоставили все необходимое, и она велела не беспокоить ее до утра, ибо приготовление лекарства займет много времени.

Как только закрылась дверь, Румелия принялась готовить отвар. Этому искусству она научилась в горах у матери Зейнада. Старая горянка знала о травах все: какими свойствами они обладают, когда их надо собирать и в каком сочетании готовить, чтобы вырвать человека из объятий смерти или же, наоборот, отправить его к предкам.

Румелия не собиралась убивать Тибора. Если бы кинар умер, ее месть потеряла бы всякий смысл. Она хотела, чтобы он, безгласный и недвижимый, походил на живой труп и мучился от сознания своего бессилия.

Молодая женщина развязала узел, достала из него мешочки с травами и приступила к самому важному: надо было подобрать растения и определить, сколько их нужно. Затем, бросив все необходимое в кувшин, она поставила его на жаровню и приготовилась ждать. Отвар кипел довольно долго, но Румелия не замечала времени: месть, о которой она так страстно мечтала, вот-вот должна была свершиться.

Наконец снадобье было готово. Румелия сняла с жаровни кувшин, поставила на его место сковороду и принялась понемногу наливать на нее густой отвар. Образовавшуюся после выпаривания сухую зеленоватую пленку она соскребала ножом и ссыпала в маленькую медную ступку. Когда сосуд наполнился на четверть, знахарка начала толочь его содержимое, превращая в мельчайший порошок. Она удовлетворенно улыбнулась, когда из наклоненной над ладонью ступки посыпалась темная пыль, и наполнила два кулечка из лоскутов тончайшей кожи. Остатки она вытряхнула на цветок и заткнула его за пояс платья. Все было готово.