Текст книги "Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Кендра выходит из квартиры, чтобы поймать его:

– Привет!

– Ну что, собачка вернулся? – весело спрашивает он.

– Нет… я даже в приют ездила. – Кендра качает головой. – Не могу заснуть. Наверное, ты не в том настроении, чтобы еще раз угостить меня целебным напитком, который готовил вчера вечером?

– Длинный день, очень устал.

Повар изгибает бровь; Кендра принимает это выражение за отговорку.

– Ну хоть чуть-чуть? – мурлычет Кендра, почему-то представляя повара голым.

– Пойдем, – говорит он, показывая на лестницу. Потом открывает дверь в квартиру и пропускает Кендру вперед.

Он уходит в туалет, и она, услышав журчащий ручеек мочи, решается и идет на кухню. Открывает дверцы шкафов. Ничего. Подходит к холодильнику. Смотрит на него, цепенея перед холодной незыблемой глыбой. Вдруг щелкает термостат, и на мгновение у Кендры замирает сердце. Собравшись с духом, она делает шаг вперед, хватает ручку и дергает за нее. Моргает, завидев маленькую тушку, и открывает рот, чтобы закричать.

Это всего лишь курица.

Да, точно. Кендра выходит из кухни и идет к огромной когтеточке в углу гостиной, которую повар использует для упражнений с мечом. За ней находится маленький шкафчик. Кендра наклоняется и берется за ручку.

– Не нужно этого делать, – вдруг раздается за спиной резкий голос.

Она быстро поворачивается и видит повара, стоящего у двери с самурайским мечом в руке. Кендра каменеет, словно подражая выражению его холодного, застывшего лица.

Кендра целую неделю не отвечает на звонки, но Стейси это мало беспокоит. Кении всегда была человеком настроения, думает она. Потерявшаяся собачка, новый бойфренд, месячные, спазмы, дефицит ксанакса – что угодно, шутила она в разговорах со Стефани. Опять же Кендра непременно придет на ленч в 12.30 в пятницу.

Зато Стефани немного не по себе. Как сказать Кендре о том, что она теперь встречается с Трентом? Неприятная задачка. Стефани боится, что подруга каким-то образом прознала о едва начавшемся романе и потому разобиделась.

Стейси и Стефани встречаются на Кларк-стрит. Жарко, но все-таки температура немного упала. Дымчатые облака скрывают солнце, воздух сырой и тяжелый. Подруги подходят к ресторану и видят, что на нем висит табличка «Закрыто». Внутри никого нет, но дверь подается, и перед ними предстает улыбающийся повар.

– Так вы работаете? – спрашивает Стефания.

– Для дорогих гостей мы всегда открыты. – Повар указывает на них. – Мин заболевал от жары. Ходил на концерт в парке и уснул. Ужасный солнечный удар. Акиро на неделю в Япония, похороны. Остался только я, и я готовить для вас особое блюдо.

Стефани смотрит на Стейси, потом на повара.

– А вы не видели Кендру?

– А как же, – улыбается повар, – она здесь будет. Пойдемте!

Подруги проходят в зал ресторана и садятся. Стейси в отличие от Стефани радуется привилегии: ведь повар открыл двери ресторана специально для них. Однако на часах уже 12.45, а Кендра так и не появилась.

– Она редко опаздывает, на нее это не похоже, – задумчиво говорит Стейси, глядя на часы. Пожалуй, в такую жару стоит заказать сасими. Никакого риса; углеводы после полудня – отвратительно!

– Может, на работе какие-нибудь проблемы. Она говорила, эта сучка Мэрилин постоянно на нее наезжает, – фыркает Стефани.

Ее мысли возвращаются к Тренту. Они еще раз пообжимаются, и он забудет о кошатнице Палл истер, а история об их свиданиях окажется в мусорной корзине.

– Ужасно, когда не можешь найти общий язык с коллегами, – замечает Стейси.

«А тебе-то откуда знать, идиотка?» – думает Стефания.

– Ну, я обязательно спрошу твое мнение, если речь зайдет о строительстве кондоминиумов, – ехидничает она и опять задумывается о Тренте. Он архитектор, а это намного круче того, чем занимался Тодд. Он не похож на одного из сосунков-неудачников лет двадцати с чем-то от роду: многочисленные, как воробьи, они прыгают по городу от квартиры к бару, а из бара на вечеринку. Теперь ей не нужно изображать интерес, слушая надоедливые рассказы о «потрясающих проектах». Они с Трентом объединят усилия. Семейные торжества, день Благодарения в коттедже в Висконсине. Если мы с Трентом поедем на кабриолете, то управимся за пару часов. Бедная Кендра. Но что-бы сделать омлет, нужно разбить яйцо.

Повар приносит огромное блюдо с мясом.

– Попробуйте. Специально для вас.

– Чистый протеин, – замечает Стефания.

Он наблюдает за тем, как они пробуют мясо.

Стефания закрывает глаза в тот момент, когда губы берут кусочек с вилки, и маслянистое мясо тает во рту, вызывая восхищенную реакцию вкусовых рецепторов. Она словно тонет в солнечных лучах.

– Господи, как вкусно! Такое сочное! Что это за блюдо?

– Мне тоже нравится, – соглашается Стейси. – Вкус пикантный, солоноватый, но очень нежный.

Повар внимательно смотрит в ее большие глаза. Он высовывает язык, облизывает пересохшие губы.

– Старый рецепт. Можно брать даже жилистое мясо, но главное – маринад. Сначала мясо отбивают, чтобы оно стало нежным. Вот и весь секрет.

– Это свинина? – спрашивает Стейси. – По вкусу похоже на свинину, но по констистенции – скорее курица.

– Ешьте быстрее, я вам потом покажу. – Повар машет в сторону кухни, где находится его логово.

Стейси и Стефани откидываются на спинки кресел, ожидая Кендру.

– Господи, Кении наверняка будет нам завидовать – мы попробовали новое блюдо, а она нет!

Они едят с жадностью, очарованные загадочным блюдом; мясо нежное и сочное, но с резким ароматом. На время подруги даже забывают о Кендре.

Через несколько минут повар опять появляется у стола.

– Я надо показать вам кое-что очень важное! Пойдемте! – Он кивает им. Подруги удивленно встают и следуют за ним. – Там секретный составляющая. У меня есть еще одна сюрприз!

Он берет огромный нож со стойки с суси, открывает свободной рукой тяжелую створчатую дверь и, осклабившись, пропускает их вперед. Дверь со стуком захлопывается.

Мэрилин сидит в офисе и смотрит на пустое кресло у стола Кендры. Она считает: понедельник, вторник, среда и четверг.

– Как долго эта дура собирается оплакивать свою долбаную сестру? – срывается с ее губ.

Она вроде бы говорит про себя, однако Грег и Кассандра прекрасно ее слышат.

Через десять минут Кендра Кросс уверенно входит в дверь и направляется к столу.

– Итак, ты решила почтить нас своим присутствием, – ядовито улыбается Мэрилин. – Как поживает сестричка?

– Оставь мою сестру в покое, – бросает Кендра через плечо, складывая вещи в сумку.

– О, видимо, ты нас покидаешь, – глумится Мэрилин. – Нашла место получше?

Кендра оборачивается и, подбоченясь, смотрит на начальницу.

– Да, нашла, – врет Кендра. – А знаешь почему? – спрашивает она и, не дождавшись ответа, бешено орет: – Ты, сука, виновата в смерти моей собаки, ты, тупая пизда, и знаешь почему? А? Потому что ты никогда никого не любила за всю свою дебильную долбаную жизнь. И потому ты никому не нужна, черт тебя дери!

На три секунды в офисе становится совершенно тихо.

– Ах ты чертова гребаная… – Мэрилин задыхается, попав в тупик, и жалко ноет: – Ты просто меня не знаешь, – она беспомощно оглядывается на подчиненных, – ты ничего обо мне не знаешь… Кении, ты расстроена, я…

– Я знаю, что ты ни черта не стоишь. – Кендра окидывает взглядом коллег. – Как и все остальные! Вот вам новый проект: рынок недвижимости сдох! Они не могут продать квартиры в дурацких кондоминиумах, у них нет денег на строительство, а потому вы, ленивые придурки, скоро вылетите отсюда!

И еще кое-что, – Кендра опять смотрит на Мэрилин, – мы всегда издеваемся над тобой на вечеринках. Ведь так, Грег?

Грег краснеет и быстро отворачивается. Дверь распахивается, и в огромный офис входит Стефани в сопровождении Стейси. В руках у нее Тото. Увидев Кендру, он выдает целый залп веселого тявканья.

– Эге-гей! Смотри, кто идет! – поет Стефания.

Кендра смотрит на них, ее губы дрожат от спазма; она не верит глазам и ушам. Сначала она думает: неужели у меня галлюцинации? Она уезжала на несколько дней к родителям в Хай-ленд-парк, чтобы собраться с силами и успокоиться, постоянно проверяла мобильник, с надеждой ожидая звонка, а потом, поскольку никто так и не позвонил, оплакала собачку. Бессонница, ксанакс и умопомрачительная жара привели к тому, что она перестала доверять собственным органам чувств.

– Повар нашел его в вентиляционной шахте под прачечной, – улыбается Стефания. Кендра вне себя от счастья. – Наверное, Тото открыл решетку в квартире и упал туда. Он не поранился, только испугался и сильно измучился без воды и пиши. Повар хорошо его кормил, и он прекрасно себя чувствует. – Стефания отдает Кендре собаку. – Где ты пропадала?

– Господи, я… я… я ездила к маме, мне было так плохо… но он вернулся! Мой малыш вернулся! – Кендра задыхается, на глазах выступают слезы радости. – Тото вернулся…

– Вы ведь не издеваетесь надо мной, правда? – умоляюще спрашивает Мэрилин. – Грег? Кэсси? – Она злобно смотрит на Кендру. – А ну пошла вон отсюда! Убирайся! И забирай этого отвратительного крысеныша!

– Мне пора, – говорит Кендра, улыбаясь подругам, и направляется к двери.

Они следуют за ней.

Стефани разворачивается и с презрением смотрит на разбушевавшуюся Мэрилин.

– Дам тебе совет: попробуй хуй. Или по крайней мере найди тетку, которая действительно умеет работать языком.

– Ого! Ни черта себе, ну ты молодец, сестренка! – кричит Стейси, подражая негритянскому выговору и «дает пять» Стефани.

Они выходят из здания, и Мэрилин вопит им вслед:

– Вы не смеете оскорблять меня на рабочем месте! Я сейчас же вызову полицию! Вы вторглись сюда без разрешения, ясно? Без разрешения!

– Гос-споди! – восклицает Стейси, когда они выходят на улицу. Крики Мэрилин все еще звенят в ушах. – Слушай, что там произошло?

– Видимо, мне пора искать новую работу, – говорит Кендра, с удовольствием вдыхая запах Тото.

– Ого! – улыбается Стейси, думая о заработках Кендры и пустой комнате в ее квартире.

Стефания гладит собаку по головке.

– Повар стирал и вдруг услышал, что сверху, из вентиляционной трубы доносится какой-то шум. Он оставил тебе записку, но тебя не было дома. Мы думали, ты появишься сегодня в ресторане.

– Я не заезжала домой… Я приехала сюда сразу от родителей…

– У нас был настоящий пир! – распевает Стейси. – Повар приготовил целую тарелку кабаньего мяса. Я так испугалась, когда он отвел нас на кухню и велел, чтобы я открыла дверь холодильника! Представляешь, открываю, а на меня смотрит кабанья голова! Ну и тип!

– Спасибо вам большое! Вы – самые лучшие! – пылко заявляет Кендра, и тут у нее звонит телефон. Она начинает быстро копаться в сумке, не выпуская Тото из рук.

– Приве-е-ет, – воркует Кендра, прижимая к уху трубку. – Хорошо, хорошо… нет… сегодня вечером, у тебя, в одиннадцать. Отлично. Пока!

Стефани чувствует, как внутри нее растет нечто ужасное и что скоро оно отвалится словно кусок свинца. Она не в силах вымолвить ни слова.

Стейси беззаботно щебечет:

– А кто это?

– Трент. Позвонил мне сегодня утром. Говорит, его преследует какая-то помешанная на психологии телка, – спокойно заявляет Кендра. – На прошлых выходных они с этой дешевкой напились и стали обжиматься, и с тех пор она бомбардирует его эсэмэсками, мейлами и звонками. Ну, вы знаете таких, – пожимает она плечами. – Схожу развеселю его, – улыбается она, не замечая, как кровь отливает от лица Стефани. – Но сейчас я хочу немного пообщаться с маленьким принцем. – Кендра кивает на собачку, смахивает слезинки, которые, несмотря на улыбку, появляются в глазах, и добавляет: – Наедине. Спасибо… вы такие классные!

Стефани задыхается. У нее кружится голова, и она не слышит ничего, кроме звона в ушах и рева автомобилей. Она видит, как Стейси что-то шепчет Кендре, а та машет им на прощание, поворачивается и быстро идет по Кларк-стрит. Тото гордо сидит на руках у хозяйки и свысока смотрит на других собак.

Мисс Аризона

Я уже не чувствую холода и отчаяния. Мое время пришло, но мне нет до этого дела. Да и с чего мне беспокоиться, Господи? Без нее я не уеду, а взять ее с собой, черт побери, тоже не могу.

Я не чувствую вообще ничего: ни рук, ни ног, я даже не могу точно сказать, закрыты у меня глаза или открыты. Наверное, это не так уж важно. Мне остались лишь мысли. Они ни хрена не стоят, но не уходят ни на миг. Фишка в том, что здесь мороз, и я от него сдохну, а снаружи, за толстыми каменными стенами, люди плавятся от жары. Наверное, все мы когда-то уйдем. Это та самая загадка, в которую и за тысячу лет не въедешь.

Думаю, я заплатил за свое высокомерие, как и он. Я наконец-то понял этого сбрендившего пьянчугу: он просто еще один придурок, напоровшийся на острие собственного тщеславия. Начинаешь думать, что ты крутой чувак: хладнокровный пиздобол с большим хером, художник, короче. А все остальные – да просто гребаные манекены. И вот ты решаешь, будто можешь творить, что пожелаешь. Это дает тебе какие-то права. А на самом деле прав у тебя ни хрена нет.

С чего же все началось?

Все началось с Иоланды и ею же закончилось.

Мисс Аризона.

Она производила впечатление классной тетки, казалось, будто ее хорошенько оттрахали и оставили еще мокрую. «Ага, – говорила она, – я как-то была «Мисс Аризоной». Разрази меня гром, по ней этого не скажешь. Она крепкая бабенка; я повидал девчонок на дальнобойных парковках в Луизиане, у них задницы и то были не такие мясистые, как руки у Иоланды, которые вечно тянулись за выпивкой. Рыжие волосы старушки Иоланды когда-то, наверное, привлекали внимание, но теперь давно забыли о краске и взбиты в залитую лаком башню над свинячьими глазками хозяйки. Кожа – белее парного молока, солнце такую не жалует, но в наших местах это распространенное явление.

Иоланда солнца сторонилась. На улице держалась в тени и любила сидеть на крыльце у задней двери, которая выходила в садик, поросший сухой коричневатой травой, по цвету точно такой же, как и окружавшие дом полуразрушенные хозяйственные постройки. Обшарпанные сараи разительно контрастировали с бирюзовым бассейном. Иоланда частенько сидела у бассейна, надев закрытый купальник в карамельную полоску, закрыв плечи накидкой, а голову – широкополой соломенной шляпой и обмахиваясь большущим веером, но в воду никогда не заходила. Наверное, боялась прическу испортить. Бассейн содержался в чистоте, по-моему, не пользоваться им – настоящее преступление, особенно в тех краях. Короче, с такой кожей Иоланде было самое место посреди этой чертовой пустыни, от Феникса добрых три часа ехать. Иоланда сидела в кресле под зонтиком, по ее бледным дряблым ляжкам сбегали синие вены, становившиеся угольно-черными под худыми коленями. Мисс Аризона, ни дать ни взять. Титул она свой завоевала, наверное, еще в те времена, когда штат за Мексикой числился.

Помню, как я впервые припарковался возле здоровенного ранчо. Я тогда подумал, что кто-то строит ковбойский дом посреди пустыни, по виду ранчо было ясно: во-первых, денег у этого чувака куры не клюют, а во-вторых, не больно-то ему нужна компания.

В этом вся старушка Иоланда. Но поскольку это, кажется, моя последняя история, пора и о себе сказать. Меня зовут Рэймонд Уилсон Батлер. Тридцать восемь, в разводе, коренной западный техасец. До того как встретил Иоланду, я жил почти в центре Феникса на съемной квартире за тысячу долларов вдвоем с подружкой – Пен. Кто она такая? Я мог бы говорить о ней бесконечно. Но сейчас в голову приходит только то, что она пела прекрасные песни, когда не работала в книжном отделе городского супермаркета. Я повстречал ее, и моя жизнь изменилась к лучшему. Она – самое потрясающее, что у меня было.

Иоланда другое дело. Она изменила жизнь не только мне, а всем и каждому. Каждому сукиному сыну, которому довелось с ней общаться. Я познакомился с ней по работе, через день катался к ней на ранчо.

Чтобы добраться до Иоланды, мне приходилось из Феникса ехать на запад. Я не переставал поражаться, как резко обрывался город и начиналась пустыня, граница между ними растягивалась не дальше, чем пьяный сумел бы нассать. Проезжаешь мимо парочки фермерских хозяйств, которые только-только взялись достраивать, а до этого они почти двадцать лет трескались на солнце – бетон, стальные каркасы. Люди считали, что земля тут – основное богатство, вот и скупали как очумелые. Да хрен-то – с нашими-то пятнадцатью миллиметрами осадков в год. Строительство возобновилось только после того, как запустили систему каналов, принесшую со Скалистых гор драгоценную воду.

Но вот последнее ранчо позади, а до дома Иоланды через пустыню еще пилить и пилить. По дороге к ней меня всегда мучила чертова жажда. Такая местность не по мне. В этом приграничье всегда чувствуешь искушение остановиться и глотнуть чего-нибудь холодненького – «Миллер», «Будвайзер», «Курз», еще чего пригодного для питья. Да, жара стояла адская.

В день, который мне вспоминается, состоялся мой второй визит к Иоланде; сразу после того как мы договорились насчет сотрудничества. Стоял полдень, солнце в это время палило нещаднее всего, и даже старый техасец вроде меня, немного поживший в Лос-Анджелесе, порой забывает, на что оно способно. Чертово отродье выжигало всю свежесть воздуха, оставляя в легких частички железа. Горло пересыхало, бронхи барахлили, а сам ты потел как одинокая шлюха после ватаги дальнобойщиков, последний из которых как раз натягивает потертые джинсы.

Первая вылазка к Иоланде напомнила мне, как классно рассекать по пустыне на «лендкрузере». Я сворачивал с главной магистрали и петлял по дорогам, пока не возвращался снова на грязный проторенный путь, врезался в то, что казалось нетронутым песком, но на самом деле было раскрошившейся глиной, продирался по пустыне, как влажная тряпка по столу. Во вторую поездку я убедился, что не стоит выбираться из машины надолго. Мне хотелось минут пять постоять, прислушиваясь к похрустыванию песка под ногами, к отдаленному клекоту канюков над дорожной падалью. В этом пустынном краю больше ни хера не услышишь, и куда ни повернись, чистое небо все так же сливается с землей. Я смотрел на северо-восток, но не заметил даже намека на складчатые зубцы гор, которые должны были находиться в нескольких милях.

Вбирая в себя пустоту и уединение, можно отстраниться от всего на свете. Пропуская мысли через мембрану одиночества, я вспоминал о Джилл и о тех чудовищных ошибках, которые мне пришлось совершить. Я приободрился, подумав, что у меня есть второй шанс – Пен, и я обязательно его использую.

Я не доверял Фениксу, как не доверял всем этим обшарпанным и опаленным солнцем городишкам с возникающими из ниоткуда деловыми районами, бездушными дорогами на окраинах, торговыми центрами, выходящими на автостоянки, гаражами по продаже подержанных автомобилей и плохонькими домишками, неумело спрятавшимися за пальмами. И люди – они высыхали на солнце, словно фрукты, мозги плавились от жары и ежедневной рутины. Люди уже не помнили, зачем они вообще сюда приехали. Это относится исключительно к бедноте. Богатых можно увидеть только за стеклом: в торговых центрах и машинах они вдыхают кондиционированный воздух, который отдает лекарством от кашля. К жаре я привык, но тут настолько сухо, что деревья прячутся в тени собак.

В тот день, отправившись на первую серьезную встречу с Иоландой после того, как она приняла мое деловое предложение, я задумался и слишком долго блуждал по пустыне. Я не замечал, как сильно палило солнце, пока не обернулся и не увидел, как далеко отошел от тачки, лучше бы мне вернуться. «Ленд-крузер» в колышущемся от жары воздухе походил на мираж; невозможно было определить, далеко он на самом деле или близко. Я запаниковал, но тут моя рука коснулась обжигающего металлического корпуса. Я скользнул в сладкую прохладу автомобиля, черт бы ее побрал, и почувствовал, что в висках колотится кровь. Пришлось растянуться на пассажирском сиденье и включить кондиционер на максимум. Прошло несколько минут, прежде чем я почувствовал себя лучше и сумел снова перевалиться на задницу. Взял газету. Уровень террористической угрозы – низкий. Время безопасного пребывания на солнце – шестнадцать минут.

В этот самый моменту меня зазвонил мобильник. Это была Марта Кроссли, мой агент из Лос-Анджелеса. Обычно она не звонит мне на сотовый. Нет такого важного известия, которое не могло бы подождать, пока я не доберусь до городского.

– У меня отличные новости, – визгливо пропела она. – Ты в списке претендентов на съемки рекламы «Фольксвагена».

– Здорово. Но сама знаешь, заказ отдадут кому-нибудь вроде Тейлора или Уорбертона.

Обычно я предпочитаю думать, что запросто поймаю удачу за хвост, но на этот раз я отлично знал, что в списке претендентов полно всяких говнюков с опытом и связями.

– Хвост пистолетом, ковбой! Прорвешься! Я буду держать тебя в курсе, – подбодрила меня Марта. – Чао!

Я вытащил из морозильника заледеневшую бутылку; пива мне больше не видать, хотя чудовищная жажда никуда не денется, она затаится и будет поджидать черную полосу. Но сейчас Рэй с этим дерьмом возиться не станет. Я не собирался заливать кишки газировкой или колой – это пойло доведет до жирной задницы и тромбов в сосудах. Нет, по воспаленному от жары горлу бежала прохладная, чистая вода. Немного погодя я завел «лендкрузер» и поехал по растрескавшейся глине обратно к шоссе.

Как всегда, я повернулся к пассажирскому сиденью и представил, что рядом со мной сидит Пен – аккуратный макияж, сладкий аромат духов наполняет салон, ногти накрашены, а пальчики поигрывают кнопками радио, пока не найдется та самая, правильная мелодия. У меня отыскать правильную мелодию никогда не получалось, наверное, без этой девчонки правильных мелодий попросту не было. Вечером пойду послушать, как Пен играет и поет свои прелестные песенки. Но для начала надо уладить дело с Иоландой. Дело, которое касалось Глена Хэллидея.

Глен Хэллидей – моя навязчивая идея, американский антигерой. Легендарный режиссер провел последние годы жизни в уединении, здесь, и провел он их с этой женщиной. Иоланда его вторая жена, первой была Мона Зиглер, девчонка из его родного городка Коллинз, штат Техас. Этот город послужил источником вдохновения для многих (и, на мой взгляд, лучших) фильмов Хэллидея, в особенности для «Лжецов из гнилой бухты».

С Моной я несколько раз встречался в прошлом году. Она снова вышла замуж и жила теперь в скучном райончике Форт-Уорт. Об отношениях с Гленом вспоминала вежливо, но с прохладцей. Воспоминания Моны сводились к тому, что Глен много работал, а когда не работал, то пил и матерился. Поскольку Глен Хэллидей был моим героем и источником вдохновения, я такую информацию воспринял в штыки. Я все списал на жизненные неудачи Моны и оставил ее в покое. К сожалению, после смерти режиссера недолюбливали и в Коллинзе. Это был маленький консервативный городишко, и многие жители возмущались, что Глен изобразил их тупыми провинциалами. Но я приехал из такой же дыры, и, черт возьми, Хэллидей ухватил самую суть этих мест. Ничего из того, что я увидел и услышал в Коллинзе, не смогло убедить меня в обратном.

Пустыня оборвалась еще одним городком с глухими заборами и воротами. Именно такие городки и поносил Хэллидей в своих фильмах и книгах. Его непрестанно терзало, что жизнь здесь загнивает: бетон, проповедники, тупое телевидение, скаредность улыбчивых толстосумов, которые делают деньги на всем этом дерьме. А эти затраханные бабуины только улыбались, пока всякие мерзавцы снова и снова унижали их. Несмотря на то, что Глен Хэллидей уже умер, он все еще бесил придурков из Коллинза.

Городок походил на бесконечное множество других, через которые я проехал. В застывшем пустынном воздухе болтался американский флаг, вялый, как член старикашки из теснящихся на обочине домов престарелых. Городок закончился, и я снова поехал по пустыне, такой необъятной, что в зеркале заднего вида ей не было ни конца, ни края. Наконец я добрался до фермы Иоланды, где воду использовали, только чтобы наполнять бассейн, а земля по цвету сравнялось с бурой медвежьей задницей.

Дом был низенький и оштукатуренный. Довольно просторный, но по размеру не сравнить с огромной каменной стеной, которая окружала его по периметру, и со здоровенными железными воротами. Все строения выкрашены в белый цвет, а во дворе виднелись деревья и редкие кактусы.

Н-да, старушка Иоланда не больно-то жалует гостей. Единственный, кого я встретил, был чистильщик бассейна. Содержанию бассейна здесь всегда уделялось особое внимание. Это казалось мне чистым безумием, тем более что хозяйка никогда его не использовала. Хотя, наверное, трудно жить в таких местах и оставаться в здравом уме.

Я проехал мимо бассейна, и парень наверняка меня заметил, но виду не подал, он продолжал снимать грязную пену с поверхности воды. Лицо у него было довольно гнусное. Глазки-щелочки, узенький рот, плотная складка под носом. Иоланда встретила меня в дверях, на ней был купальник. Она поцеловала меня в щеку, и я слегка поморщился; от Иоланды исходил странный прогорклый запах, которого в прошлый раз я не учуял. Она пригласила меня в дом. Гостиная была выкрашена в белый, два больших вентилятора изо всех сил гоняли воздух. Тем не менее прохлада больше исходила от сланцевой плитки на полу. Иоланда пошла приготовить мне лимонад, и я слышал, как она разговаривает с кем-то: «Эсмеральда, ну что ты так на меня смотришь…»

Поначалу я решил, что в доме есть кто-то еще, затем подумал, что она, должно быть, болтает с кошкой или с собачонкой. Только потом я понял, что слова адресовались чучелу кошки, которое стояло на старом буфете красного дерева. Иоланда – да, она настаивала, что я должен называть ее именно так – была странной бабенкой, этого у нее не отнять, но по крайней мере она с охотой помогала мне в исследовании, касавшемся ее покойного мужа.

Иоланда вернулась с напитками: мне – лимонад, себе – джин; я снял ботинки и почувствовал, что ступни мокрые от пота. Приятно было ступить на холодный сланцевый пол.

– У вас тут здорово, – сообщил я.

– Это все подземное охлаждение. Холодильная система остужает воду, которую выкачивают из водоносного слоя. В бассейн идет та же вода, но, несмотря на фильтр, там все равно хватает минеральных солей и отложений. Потому-то Барри так часто и приезжает.

Она махнула рукой в сторону бассейна, где трудился парень-чистильщик.

Я не знал толко.м, что такое водоносный слой, но в этом сукином сыне воды, наверное, хватало. Я хотел было спросить Иоланду, потом понял, что распространяться она может долго, а мне пора переходить к делу.

– Мадам, итак, я хотел бы узнать про Глена как можно больше. Он ведь был вашим четвертым мужем?

– Точно, – улыбнулась она, поднося к губам стакан с джином.

– Как вам кажется, вы были близки? – Понимая, как тупо прозвучал мой вопрос, я тут же извинился: – Простите. Кажется, я говорю как какой-нибудь окружной прокурор. Просто мне хотелось бы понять суть ваших отношений.

Иоланда улыбнулась и уютно устроилась в кресле, словно большая кошка, которая вот-вот замурлычет от радости.

– Дорогуша, ты же сам сказал, он был номер четыре. Я выходила замуж по любви, ради секса, ради денег, но к четвертому браку особенно ничего не ждешь.

– А дружба?

Иоланда поморщилась:

– Господи, терпеть не могу это слово. Впрочем, оно не хуже любого другого, – признала она.

Впервые в ее голосе и выражении лица я уловил горечь. И эта горечь явно была связана с Гленом Хэллидеем.

– Что вы знали о его работе в кино?

– Не так уж и много. – Она сделала еще глоток и посмаковала джин, как завзятый выпивоха. – Сам знаешь, Глен всегда снимал независимое кино, а мне больше по душе Берт Рейнольдс. У Хэллидея ни гроша за душой не было, на каждый фильм еле наскребал. Наверное, решил, что я богатенькая дамочка.

Трудно было поверить, что Глен Хэллидей, мистер Честность-воплоти, мог выступать в роли альфонса. Я был на его лекции в Нью-Йоркском университете, и еще раз, в Санденс, в тот же вечер выступал Клинт Иствуд. Нелегко было представить Глена в качестве жиголо, который торгует своей потасканной задницей, чтобы снять еще один фильм.

Наверное, все мысли отразились у меня на лице, потому что Иоланда незамедлительно подлила масла в огонь:

– Он прямо с катушек слетел, когда я отказалась продать этот дом.

Местечко неплохое, если у вас к таким местам сердце лежит. Но если бы у меня были ее деньги, вряд ли бы я остаток жизни жарился в пустыне. Я решил сменить тему:

– Вы тут надолго обосновались, Иоланда?

Наверное, выпивка делала свое дело, мне показалось, что улыбнулась хозяйка уже искренне:

– Думаю, да. Не пойми неправильно, с этим место меня связывают воспоминания. Ферма принадлежала Хэмфри. Это мой первый муж и единственная настоящая любовь, – пояснила она, слегка зарумянившись. – Когда я умру, дом отойдет нашему сыну. Он живет во Флориде. О, Хэмфри Марстон… Я так и не подыскала ему замену… – Иоланда мечтательно улыбнулась. – Остальные с ним и рядом не стояли.

Ее губы обхватили кусочек лимона. Иоланда пососала его и словно бы поцеловала, прежде чем бросить обратно в стакан. Меня начало обуревать нетерпение. Я не сомневался, что Хэмфри был отличным парнем, но к моим делам он отношения не имел.

– Давайте вернемся к Глену. Он что, был банкротом, когда женился на вас?

Иоланда бросила на меня скучающий взгляд, затем отхлебнула из стакана, и это, кажется, придало ей сил.

– Сам знаешь, какие он фильмы снимал, – раздраженно заговорила она, но потом немного смягчилась. – Он работал ради любви к искусству, а не за деньги. Все, что получал, спускал на выпивку. Страшный алкаш, а пить совсем не умел. Вот мой третий муж, Ларри, Ларри Бриггс, он как раз до Глена был, вот тот умел пить. – Иоланда почти кричала. – Надерется, и давай покупать подарки, тискать… – Она умолкла, рука взметнулась ко рту. – Что я болтаю…

Кажется, она смутилась.

Должен признать, представление задело меня за живое, и я не собирался этого скрывать:

– Не волнуйтесь, мадам, как говорят у нас в Техасе, мне на родео не впервой.

Иоланда хлопнула себя по бедрам, и я приложил все силы, чтобы не пялиться на сотрясения, которые вызвало это движение. А она уже хохотала во все горло:

– Это уж точно, парень! У тебя это на лбу написано! Хочешь знать, что мы с Гленом выделывали в койке, а?

– Мадам, я бы никогда… – запротестовал я, но потом пошел на попятный. – Раз уж вы об этом заговорили…

Как только эти слова вырвались у меня, я осознап всю глубину своего предательства. Что, черт возьми, я творю? Это же один из величайших мастеров американского независимого кинематографа. Человек масштаба Кассаветиса или Сэйлза. Я хотел отдать дань памяти значительному, почитаемому и вдохновенному таланту, который вытащил меня из убожества, а теперь снова тону в похабщине, от которой бежал пять лет назад. Тогда я снимал порнушку в долине Сан-Фернандо – не место, а настоящая кутузка, но счета надо было оплатить.