Текст книги "Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

12. Обычаи

Всю ночь – кошмары. Ну какая же я дура; как вспомню этого Клепто – так вздрогну. А Лара! Вот дрянь, вечно втянет в какое-нибудь дерьмо. Но больше всего, конечно, злюсь на него. Ничего, придет и мой день, и я тебе все припомню, будешь у меня в ногах валяться. А я – твои лошадиные зубы ботинками пересчитывать.

Спускаюсь к столу. Решила: поеду в спортцентр, запишусь на кикбоксинг. Степ – тягомотина, а вот научиться драться и пинаться – очень даже полезно. Похоже, нынче это стало важнейшим из искусств. Плюхаюсь за стол и в испуге подпрыгиваю – в полутьме гостиной за перегородкой кто-то поднимается с диванчика. Я чуть не завопила; потом смотрю – а это, блин, Джейсон!

– Э-э… Привет. – Он сонно трет глаза. – Мы с Томом вчера засиделись…

В дверях появляется отец в наскоро наброшенном халате.

– Доброе утро.

– Привет, Том… А я тут как раз Дженни говорил… Я вчера на бровях ползал… А ты меня просто спас, переночевать пустил…

– Ага, – тут отец оживляется, – я добрый, но не безгранично. Так что давай завтракай, если это, конечно, завтрак, – он косится на мои диетические злаковые хлопья, – и вперед, в стойло, с лопатой наперевес! Помогаете похмела, знаешь ли.

– Да за милую душу, Том! – Он поднимается. – Готов пахать весь день.

Я сделала кофе и тосты; Джейсон усаживается за стол.

– Значит, будешь у нас на конюшне работать? – спрашиваю я.

– Ага… Тому, в смысле, твоему отцу, вроде как конюх нужен. Вот я и буду чистить стойло, кормить лошадей и выгуливать собаку. Том говорит, с ней надо больше заниматься.

Вот уж палка о двух концах! Я не особо-то счастлива, что теперь вокруг меня будет тереться еще один шизанутый Ларин знакомец. К тому же обидно, что со мной даже не советовались, кто станет ухаживать за Миднайтом. Хотя не скрою, несказанно рада, что теперь освободится вагон времени.

Возвращается отец с Амброзом в строгом ошейнике.

– Ну что, царь зверей, пора доказать профпригодность, – и передает Джейсону поводок.

– Красавец, – говорит тот и осторожно берет поводок.

Видно, что парню не по себе от вида ран на собачьей морде. – Кто ж это ему так мордельник огулял?

Я прикусила язык. Помню, помню, у нас – договор, и никаких лишних вопросов. Теперь в него втянут и Джейсон. Отцу приходится повторять свое вранье, потому что подошли мать и Индиго.

– Да уж, не повезло бедолаге, – соболезнует Джейсон.

Мать забирает куртку и ведет Инди к машине – им пора ехать в школу в Сент-Андрус. Я было потопала за ними, а потом задержалась. Дай, думаю, поторчу за дверью, послушаю.

Отец берет на тон ниже и заговорщицки так инструктирует:

– Он – на три четверти стаффордширекий бультерьер, на четверть ретривер. Жуткий зверь, но башковитый. Когда меня рядом нет, тебе придется за ним присматривать. Баба моя совершенно безмозглая; такой пса не доверишь. И страшновато, когда рядом младшая.

– А Дженни-то что ж?

– А ей плевать, – он криво усмехается, – на все, кроме своей паршивой лошаденки.

– Усек, Том. Ты вчера еще про какие-то дела говорил. – Слышу интерес в голосе Джейсона.

– Говорил, но давай сначала посмотрим, как ты с этим справишься. – Голос слышно громче, я понимаю, что отец идет на выход. Бесшумно кидаюсь в прихожую и выскальзываю за дверь. Лара как раз подъезжает на Алом Шуте. У меня совсем из головы выпало, мы ведь собирались к Фионе Ля Рю, позаниматься.

– Лар, привет! – Я иду к ней.

Джейсон с отцом уже нарисовались на пороге за моей спиной, и оба машут нам. Вернее сказать, конечно, машут ей. А потом мужчины переглядываются, и я вижу: как-то им не по себе.

– Привет, Джен! Привет, мальчики! – Она улыбается, спрыгивает с Алого Шута и ставит его рядом с Миднайтом и пони Клиффордом. Поросенок Карран бросается в дальний угол загона; похоже, им всем хорошо там вместе. Только беднягу Амброза отец привязал снаружи, словно виноватого.

Гад уходит в дом, Джейсон принимается за стойло, а мы с Ларой болтаем о предстоящих скачках в Хоике. Однако пора седлать лошадей, надо бы размяться, поскакать в поле. Миднайт ощутимо хромает, едва может перейти на галоп; ему больно, и бедняжка рвет поводья у меня из рук. Обычно он так никогда не делает. Лучше остаться дома. Лара звонит Фиоие, и мы переносим встречу. Мы с Миднайтом стоим и смотрим, как Лара и Алый Шут прыгают и резвятся…

Не распрягаю, ставлю Миднайта возле стойла и фиксирую его у столбиков. Потом снимаю узду, седло и потник: сейчас я тебя почищу, мой хороший! На столбике висит щетка для копыт, и я чищу лошадиные ступни. Чищу по очереди, особенно аккуратно обрабатываю левую переднюю. Миднайт всхрапывает – значит, больно, оставляю ногу в покое. Беру скребницу и чищу его, тру круговыми движениями. Это нам обычно нравится, и в благодарность раздается ритмичное, удовлетворенное и спокойное дыхание.

Из стойла появляется Джейсон, резиновые сапожищи в навозе. Вылупился на меня с Миднайтом, рукой зачем-то махнул. Тут Лара подъехала на Шуте.

– Привет, Джейсон. – Одаривает его самодовольной улыбкой, непринужденным красивым движением спрыгивает с лошади. – Помогаешь?

– Ну да, вот… мнэээ… немножко.

К счастью. Ларе пришло в голову съездить в город. Мы ставим лошадей и прыгаем в машину. На выезде я оглядываюсь. Джейсон так и стоит с отвисшей челюстью. Отец выходит на порог и кричит ему что-то. Только тогда парень и очнулся.

В машине я спрашиваю эту оторву в лоб:

– Амброзу досталось от вашей с Монти собаки, да?

– Да, но ведь он тогда не знал, что это пес твоего отца.

– А какая разница?

– Насколько я понимаю, большая. Я думаю, Монти его побаивается. – Ларины глаза возбужденно блестят. – Кажется, он считает Тома бандюком.

Вот дурак-то.

Однако Лара, похоже, и сама разделяет мнение Монти. И тут я вспоминаю, с каким страхом обсосок-Клептоман узнал, кто мой отец.

– Это уж покруче, чем отец-врач, – продолжает она.

Воображение у провинциалов бурное.

– Да он подрядами на перевозку занимается, – отмахиваюсь я от Лариных глупостей, – тоска зеленая.

Ну, кого может напугать этот жалкий зануда?

Позанимавшись в спортзале, мы садимся выпить кофе. Ларина назойливая самовлюбленность меня уже порядком достала. Эх, сейчас бы посидеть спокойно одной, дочитать, наконец, «Жизнь поневоле». Я как раз добралась до того места, где красавчик доктор Шоу нежно целует Жозефину прямо в губы, и его это так заводит, что он принимается осыпать ее неподвижное тело поцелуями и, в конце концов, делает ей кунни-линг. И тут она просыпается – потрясенная, шокированная и сразу удовлетворенная. Шоу смущен, ему приходится во всем сознаться. И – надо же! – как раз на самом интересном месте остановилась. А теперь вместо чтения сижу тут и слушаю чушь про Монти. Фу, просто выворачивает, когда она упоминает урода Клептомана. Как же мне хочется ей рассказать, ну хоть кому-нибудь рассказать об этом подонке!

Мы возвращаемся, Лара забирает Шута и отправляется домой. Джейсона уже нет, и на порог выходит отец, когда я ставлю Миднайта в стойло.

– Чтобы ее победить, – он говорит о Ларе, – нужны крепкие яйца. А этой кляче место на живодерне. Ты из-за нее так и останешься в жопе.

У меня от злости и страха все сжимается – как вспомню, что он сделал с бедняжкой Амброзом…

– Если ты его хоть пальцем тронешь!..

Отец поднимает ладони, типа: «А я что? А я ничего…»

– Пойми, для победы нужна команда, а вся твоя команда – хромая кляча. Ну, вот смотри, возьмем, к примеру, мою работу. У нас там настоящая команда. Если кто-то не справляется – уходит своей дорогой, на все четыре стороны…

– Миднайт поправится, я знаю.

– Может, и так, – отвечает отец с сомнением, – но ты все-таки подумай о том мерине, помнишь, я рассказывал?

13. Чужой среди своих

У меня в руке – поводок, а на другом конце поводка, словно лохматый гламурный брелок, – бойцовый пес. Мол, такая у нас, в Файфе, мода. Мы топаем по самому центру города. Пса зовут Амброзом. Я к нему привык и мрачно въехал в кайф: идешь себе по улице, на поводке – такая псина, а все эти давальщицы-подавальщицы в кафешках варежки пораззявили и пялятся на нас. Че, бля, нравлюсь?

Кахилл, конечно, рассуждает так: у парня спортивное прошлое и бедовое настоящее. Особенно после того, как пару лет назад нас с Соседом Уотсоном чуть не привлекли за кое-какие проделки на заячьих бегах. Мы тогда отделались легким испугом: по шотландским законам привлечь можно только за подтасовки на старте. Естественно, я для него – эдакий налет спортивного престижа, честно оплачиваемый черным налом. На хуй, спрашивается, мне его разубеждать? Это ж реальное бабло сверх пособия! И всего-то за то, что выношу дерьмо с конюшни да глазею на его крепкожопую дочку, пока она на лошади катается. Эх, я-то ждал, что она в седле попрыгает, но, говорит, у коня еще нога не зажила, может подвести, мол. Уж средняя нога его точно не подведет. Да, вчера картинку видел – охуеть. Короче, чищу стойло, смотрю, как она под навесом этого говнюка щеткой скребет. Нахальная пиздючка Лара скачет так, что все булки прыгают; в общем, рай для онаниста.

А потом гляжу – Дженни чешет ему спину скребком, а у него членяра – черный, здоровенный членяра – лезет, что твой телескоп. Как, бля, световой меч у Дарта Вейдера из «Звездных войн»!

Я стою, дурак дураком, и лыблюсь;а она на меня и не смотрит. Да и на хуй ей сдался карлуша вроде меня, когда такая залупа рядом!

Теперь даже не знаю, что мне больше нравится: дрочить на ферме у Кахилла или выгуливать Амброза. Проблема с выгулом собаки только в том, что лишаешь себя основного источника подлинных удовольствий маргинала, а именно обеденной пинты темного в «Готе». Но потом думаю: а хули? Одна кружка погоды не испортит, сейчас дернем по-быстренькому.

Братва вся на месте; сидят, на собаку бычатся. Ну что, где тут этот хуишко Монти? Пусть только сунется, когда у меня такая бомба на поводке.

– Не ссы, не тронет, – говорю Соседу Уотсону, – мой песик и мухи не обидит, правда, Амброз? Только яйца оттяпает, и все!

Смотрю, Сосед хвост поджал, да и Дюк-пиздюк варежку прикрыл, не балаболит понапрасну.

– Слыхал новости? Сняли вчера этого Мейсона-то, бля, – заводит разговор Сосед.

– Кого? – переспрашивает Дюк, а сам на Амброза косится.

– Да этого, главного по настольному футболу, – поясняет Сосед и добавляет, поворачиваясь ко мне: – Повезло, что сначала тебя реабилитировали.

– Это точно. – Я стараюсь не проявлять лишнего интереса к теме, но чувствую, поводок в руке натянулся, хотя Амброз и лежит спокойно, как положено хорошей собаке в баре.

На всякий случай поглядывая на Амброза, Сосед начинает говорить сюсюкающим голосом:

– И как это Том Кахилл тебе не рассказал? Ты ведь теперь все время у него торчишь, просто прописался, как член семьи.

– Особенности трудового договора, бля. – Дергаю за поводок, но недостаточно, чтобы Амброз поднял голос. – Присматриваю за животными. Хрюшка, пони и здоровенная сраная коняга с хуищем, какого и на местном ипподроме не сыщешь, прикинь, да? Мерин, так что толку от такого инструмента – ноль, но я бы не отказался себе такой заиметь.

Да уж, бля, елдак четвероногий, как вспомнишь, так вздрогнешь!

– У этих тварей палка так палка! – вставляет Сосед.

Как ни стараюсь, перевести разговор на другую тему не удается, Дюк-дуболом ведет свою песню:

– Так я говорю, на этого говноеда Мейсона школьники настучали. Прикинь, он им деньги давал, чтобы те в девчонок переодевались, и дрочил на них. Похоже, он много на кого успел спустить, пока пацанята его не заложили.

– Вот ведь пидорюга! – гневается Сосед.

Мы с Амброзом помалкиваем, пес лежит у моих ног, ноздри раздуваются от спокойного дыхания, он посапывает, или, скорее, мурчит как котяра.

– Плел им всем, что потерял дочку в автокатастрофе, – продолжает Дюк, – а они, мол, как раз ее веса, роста и размера; а потом уговаривал переодеться в ее платья. И эти доверчивые бамбуки жалели старого урода и переодевались. Он им даже платил малеха. А до кучи все фотографировал и фильмы снимал. Коп Энди, ну, этот, который масон, говорит, они нашли кучу такого видео.

Ебать мои старые костыли… А его дядя Дейв – гроссмейстер ложи. Вот уж кто точно полюбопытствует. Семья, еб те.

– Эти козлы все одинаковые, – говорю, – я-то в нем сразу гомика приметил. – Я сдаю старика Олли с потрохами, но тему надо срочно прикрыть.

– Вот тварь паскудная, это ж надо так наивных мальчишек наебать. Даже не знаю, что бы я с этим гондоном сделал, – продолжает Дюк.

– Говорят, он их не трогал, так, дрочил только. – Харя Соседа трескается напополам в омерзительной ухмылке, и смотрит, гад, на меня. – Слушай, Джейс, а чем ты сам-то заслужил его милость? Что это он вдруг снял запрет с твоей игры? Ох, думаю, ее одежка тебе точно по плечу пришлась, с твоим-то ростом. С тобой он тоже в китайский бильярд играл, а, бля? – И ржет, сука.

А сам внимательно за моей реакцией следит, и Дюк тоже напряженно всматривается. Я давай про себя соображать: мое доброе имя, все мое будущее зависит от одного ответа. Слишком многое на кону, словно шарик на позиции, ничья, а времени осталось как раз на последний удар. Так что не облажайся, Джейс.

– Нет, – говорю, – я у него просто отсосал, да и все.

Дюк ржет, как лошадь, а потом и Сосед хлопает меня по плечу.

– Да… И я бы на его месте не упустил такой возможности, ты же, бля, на все пойдешь, только бы в игру вернуться.

– Лучше б я ему хуй сосал, или, там, юбку напяливал, чем слушал, как этот мудачина парит мне мозги о протоколах, процедурах и нормах поведения.

Они опять ржут. Один – ноль, но я висел на волоске. Хотел было еще пошутить на эту тему, да, думаю, как бы не переиграть. Теперь надо настраиваться на предстоящую встречу с одним пертширским пиздкжом, Дереком Кларком. Он будет играть на своей территории, все болельщики – его, ведь встреча пройдет в отеле «Салют», в Перте. «Сент Джонстон» против «Блю Бразил». Это вам не просто разборка двух придурков. Даже не столкновение двух городов или там графств. Это смертельная схватка двух диаметрально противоположных философских школ, битва на выживание!

Эх, даже кулаки зачесались.

Соседа поперло вспоминать про старые времена; треплется о конкурсе «Лошадь года» в Уэмбли, мы оба с ним работали в то время на продуктовом развозе.

– … Кэролин Джонсон на Аккумуляторе, вот была кобылка так кобылка!

По моей роже расплывается такая же тупая ухмылка, и мы в один голос гавкаем:

– Аккумулятор, конечно!

Меня тоже на воспоминания пробило.

– Да, бля, помню, с ног валился. Пока всю жратву по этим крутым гондонам разнесешь… А они еще и недовольны. Да нет, бля, я, конечно, понимаю, что «Лошадь года» – это у них козырная попойка, но на хер так нажираться-то? Был там один усатый полковник; сука, орать на меня начал, как будто я у него последний в жизни стакан забрал.

– Да, там мудаков достаточно было. – Сосед кивает.

Конечно, я об этом никому никогда не рассказывал. Я тогда живенько метнулся в кладовку за крысиным ядом, а потом вместе со всеми «болел» за наших.

А на следующий день просто офигел, заглянув в газету:

Капитан второго ранга Лайонел Консидайн-Дафф, кавалер Ордена британской империи, командор Ордена британской империи Королевского военно-морского флота в отставке был обнаружен мертвым сегодня рано утром у себя дома в Бельгравии. Служанка, которая и вызвала полицию, нашла тело, когда отправилась будить его к завтраку. Известно, что Консидайн-Дафф жаловался на боли в груди и животе после приятно проведенного вечера на ежегодном королевском шоу «Лошадь года» в Уэмбли. Отставной капитан и сам любил верховую езду; он оставил карьеру в политике после двух перенесенных транзитарных инсультов.

Как сообщает наш политический обозреватель Артур Макмиллан, «Баффи» Консидайн-Дафф был неглупым и совестливым рядовым членом парламента. Его отличный флотский послужной список и спортивные достижения показывают, что такому человеку претят грязные гонки по политической карьерной лестнице. Получив в свое время достаточно власти и славы, «Баффи» обрел счастье в скромном служении обществу. Неутомимый пропонент нефтяной промышленности, он всеми силами боролся за благополучие своих избирателей из Уэссекса. Его личную жизнь нельзя назвать скромной. «Баффи» трижды разводился и без устали повторял , что чем больше он узнавал женщин, тем больше ему нравились лошади. Предавшись, бывало, излишнему возлиянию, он выговаривал «две ноги – плохо, четыре – хорошо» всем двуногим, попавшим в его немилость.

Ну и так далее. Вот так-то, бля.

Влив в себя последний глоток пива, тихонько тяну Амбро-за за поводок, а он уже – хуяк! – на всех четырех, и мы на улице. Ебать, а ведь он у меня первый раз в жизни с руки ел.

14. Ветеринар Добсон

Опять пришел Добсон, опять осмотр ноги Миднайта. Последняя поездка и попытка пройтись рысью сказались плачевно – он снова хромает. Я позвонила Фионе Ля Рю, та сразу примчалась и посоветовала вызвать Добсона. Теперь, похоже, лею плохо. Лошадь опорожняет желудок, и доктор неприязненно морщится. Карран боднул Клиффорда мордой в задние ноги, и пони недовольно всхрапывает. Отец назвал поросенка «в честь» копа, который арестовал его за вождение машины в пьяном виде.

– Он поправится к состязаниям в Хоике? – Я знаю ответ, но все равно спрашиваю.

Добсон бросает угрюмый взгляд на меня, потом на отца.

– Боюсь, что нет. Дженни, послушай, мне нелегко об этом говорить, – слова тяжело текут из его резиновых губ, на лице – виноватое выражение, – но, боюсь, ситуация может сложиться так, что нога Миднайта никогда не позволит ему заниматься конкуром. Видишь ли, это вид спорта, сопряженный с прыжками и сильными ударами…

Клиффорд игриво ржет. Нашел, чему радоваться, дурак.

Отец молча нависает над нами. Одна рука в кармане, другой он вытаскивает сигарету. Складки жира висят на подбородке. Увидев его под таким углом, я вдруг поняла, насколько он уже немолод. Меня охватывает щемящее чувство нежности. Которое мгновенно улетучивается, стоит лишь ему раскрыть рот.

– А я что говорил? Ему теперь место только в собачьих консервах.

Сглатываю ком, застрявший в горле, и беспомощно смотрю на Добсона. А он так гадливо качает головой.

– Ну что ты, Том. Миднайт абсолютно здоровт об усыплении и речи не может быть. Это всего лишь тендинит, дистрофия ткани сухожилия. Мы еще поколем противовоспалительное, и все будет в порядке. Однако не думаю, что он вернется к конкуру.

– Короче говоря, лошадь на слив, да? – Отец злобно сверлит Добсона взглядом.

– Ну, я бы так не говорил, Том, – скулит тот в ответ. – Для него не заказана работенка попроще, например, верховые прогулки, охота, выездка и тому подобное. Дело в том, что конкур весьма печально сказывается на лошадином здоровье, а у него, извините, проблема с ногой.

Отец щелчком отправляет сигарету из конюшни в полет.

– Это и называется «нахлебник». – Он снова недовольно качает головой. А Миднайт стоит весь такой измученный; в глазах столько скорби… Я готова с кулаками на отца наброситься, только бы заткнулся. – Мы покупали лошадь для конкура, для состязаний. А теперь это будет еще один захребетник, лишний желудок. – Он сует руки в карманы и смотрит на нас презрительно.

Да что он, блин, о себе возомнил? Что он в лошадях-то понимает?

– Миднайт – кливлендская гнедая, это упряжная, каретная лошадь, – объясняю старому дураку, а потом глажу лошадиную морду и шепчу на ухо, успокаиваю. Отец и эта чертова свинья, которую завели специально, чтобы Миднайт чувствовал себя спокойнее, его нервируют. Ирония судьбы – с Амброзом-то они ладят.

– Да? Может, тогда купим тебе карету? – говорит этот весельчак-самоучка. – Будешь проводить экскурсии по Кауденбиту. С упряжью. Как раз ему по силам. Даже денег заработаешь вместо того, чтобы их тупо тратить на бессмысленные занятия.

Чтоб ты сдох, свинья.

– Я не просила тебя заводить дочь!

– Ага, единственное в этой жизни, чего ты не просила, – с издевкой говорит он.

Заметно, что чертовому ветеринаришке не по себе, и он выдает:

– Пожалуй, мне пора.

Самые умные твои слова за сегодня.

15. Парни из Перта

Памятуя о полученном уроке, решил на этот раз не перебирать с подготовкой к чемпионату. Потянуло на пикшу, взял кусочек посочнее в «Боуке». Протеинчик, как-никак! Парнишка-продавец даже посыпал рыбу толченым сухарем. Адомая ее зажарил и такой сандвич себе сбацал! Залил все это дело приправами, засыпал перцем и уселся. Передо мной – отец, перед ним любимая газета, «Скотланд тудей». Он привычкам не изменяет, у газеты – тарелка с лапшой. Сидит, мычит очередную «гангстерскую» песенку своего «Фифти сентс».

Дан вообще, я в тот день дважды попировал – Крейви накормил меня индийской кухней в «Шимла пэлис». Я там всего раз до того и был – они устраивали воскресный шведский стол. Кормежка – заебись! Домой пришел – султан-султаном. Пока виндалу* со светлым пивом булькали в пузе, подрочил на порнушку – чисто с целью повышения КПД организма.

После карри только азиатские девки. Оставим «Гиннесс» для зубастых скандинавских серен – во всем должна быть своя логика!

* Виндалу – блюдо южноиндийской кухни, вид карри. Популярно в Великобритании.

На следующее утро я уже в седле мотоцикла Крейви, и мы прем по улицам Кауденбита, как подстегиваемый жутким сушняком трудяга к банке пива. Мы летим в Перт, и мне охуитель-но хочется попросить Крейви не гнать лошадей, но знаю – его об этом просить без толку. К счастью, он и сам сбрасывает скорость, завидев двух девчонок верхом.

– Не будем пугать коняшек, – кричит он мне. Ну, или что-то такое кричит и притормаживает рядом с ними.

– Привет. – Лара одета так, что у меня сразу встает. – Куда это вы собрались?

– В Перт, – говорю. – Добился своего. Здравый смысл возобладал в высоких инстанциях, и меня вернули в кубок. Буду биться за Файф. Покажу им всем, чья философия настольного футбола победит. А ваш турнир когда?

– В четверг, – отвечает Лара.

– Мы, может, и сами прогуляемся да доедем к вам, а, Крейви? Поддержим девчонок? – предлагаю я. Он лишь неопределенно пожимает плечами. Крутой, бля. Но – тут и к бабке ходить не надо – у девок щелки взмокли. Еще бы, от такого черноглазого парня с задумчивым взглядом. Да, думаю, пора мне отойти в сторонку да пропустить его к Ларе. А самому все усилия направить на эту Дженни Кахилл. Задница просто персик!

Поэтому переношу огонь: – Ты тоже едешь, Дженни?

– Я уже зарегистрировалась, да пришлось отказаться. Миднайт не готов к состязаниям, – объясняет она грустно. – А ветеринар вообще говорит, что ему уже никакие соревнования не светят.

– Ну что ты! – Лара улыбается.

– Так, нам пора, – вставляет Крейви. – Держись крепче, Джейс. У тебя впереди турнир, надо собраться.

И он дает жару. Мы рвем асфальт в клочья, а когда я более или менее успокаиваюсь и оборачиваюсь, и девчонки, и лошади – уже точки на горизонте.

Как же я ненавижу это нарезалово между тачками по шоссе! Однако ничего не поделаешь; в голову лезут мысли о загробной жизни, думаю, может, хоть в ней что-нибудь такое произойдет, что Файф станет новым Сассексом, землей обетованной Соединенного Королевства, и шотландцы начнут петь «Боже, храни королеву!» без всякой иронии. Сижу, короче, мечтаю, но когда останавливаемся у кафешки выпить кофе, меня трясет, как пизду, в которую вместо вибратора воткнули отбойный молоток.

– Ты чего трясешься? – спрашивает Крейви.

– Нервишки, – говорю, – байк здесь ни при чем, – это я вру, – я, в конце концов, бывший жокей, хоть и ученик. А нервничаю из-за предстоящей игры с этим Кларки. Он же не херово играет, и на моих крепких плечах – охуительный груз ответственности. Защищать честь всего округа – это не два пальца обсосать. Да ладно, бля, трясучка пройдет, а талант останется.

Крейви всматривается мне «в глазное дно».

– Дух, вера, желание – вот что нужно для победы. И это все у тебя есть. Я уже вижу, что Кларки – не жилец, Джейс.

– Подбери сопли, – говорю. Развел тут телячьи нежности у всех на виду. Да, такие мы, симпотные парни, когда дело доходит до спорта. Кажись, еще наш великий бард Робби Берне отмочил: «Так кокаин с футболом в гомосеков превращают»*.

Или не он? Наверно, это все-таки был нынешняя гордость Файфа – Эки Шоу.

Мы катим по улицам древнего Перта. Меня просто тошнит от выставленной напоказ роскоши. Так бы, бля, и пригнал сюда братву из Кауденбита на грузовиках, устроили бы им социалистическое перераспределение собственности: грабь награбленное! Хуй вам в жопу за ваши обещания манны небесной. Сидят себе в офисах, в ус не дуют и радуются, что у нас революциям не бывать. Все вы тут одинаковые. Ну, пожалуй, кроме Джеки Анструтера.

Нет уж, низы больше не могут! Хотим все и сразу!

Однако должен признаться, отель «Салют» мне понравился. Все отделано красным деревом; про такие места и говорят: «под словом «большая» мы понимаем сумму, а не пипиську».

* Джейсон пытается цитировать другого барда – Шекспира. «Гамлет», Акт 3, сцена 1: «…Так в трусов нас сознанье превращает». Пер. А.Д. Радловой. – Примеч. пер.

Ну и уж надо быть совсем кремнем, чтобы душа не запела, глядя на портреты знаменитых посетителей: сэр боб Гельдоф; наши парламентарии Борис Джонсон и Томми Шеридан; Кларисса Диксон или как там зовут эту толстуху, что готовит жратву, ну, ту, которая чуть ласты не склеила; Фрэнк Бруно. Н-да… Джейсона Кинга пока не видать, но это, бля, дело наживное, это от нас никуда не уйдет.

Мы заходим в лобби, где уже установлены игровые столы, в воздухе витает напряжение – особая атмосфера перед боем. Чисто Колизей! Делаю круг по залу, оцениваю гладиаторов – будущих противников; очко поигрывает, когда вижу злобную рожу этого перебежчика Моссмэна, он среди болельщиков Кларка, перекинулся за Перт, бля! Вот тебе и ебучий Данфермлин, вишистская столица Файфа! Тут слышу, гондон Моссмэн специально громко шепчет Кларку, когда я прохожу рядом по дороге к толчку:

– Порви этого засранца-жокея!

Стоим с Крейви над толчком, ссым на фарфор.

– Слышал, пиздюченыш Моссмэн назвал меня «засранцем-жокеем»? Что ж, я хотя бы оставил по себе память на скрижалях спорта!

Крейви стряхнул, застегнул ширинку и говорит:

– Да? А мне послышалось: «порви этого засранца в жопу».

– Ну и хуй с ним, – говорю. А сам вспомнил Джеки Анструтера и думаю: я, может, и коммуняка, но если все-таки Бог есть, пусть он сегодня болеет за Файф, а не за уебищный Перт!

С другой стороны, пошла она в пизду, божья помощь! Я увидел Моссмэна и завелся, теперь спортивной злости хоть отбавляй. Но если с Моссмэном все ясно, то как быть с Кларком? Он ведь совсем не такой. Он, я бы сказал, одаренный. Поэтому я сразу решил: буду играть на пасах, не отдавать мячик. Нельзя позволить противнику перехватить инициативу; пусть поработает зрителем, пусть стоит и смотрит. Кларки не привык к грубой игре. Если не давать ему мяч, он быстро распустит сопли.

Сказано – сделано. Держу мяч, не создаю опасных ситуаций, потихоньку переношу игру к воротам противника. Короче, жду, когда настанет удачный момент. Первая голевая ситуация возникла, когда я отбил мяч от его защитника, – кстати, сделал, как задумал. Так я повел в игре. Второй закатил с дальней дистанции, с центра поля. Мячик лег ровно на линию удара и сам просился в ворота. Я так херакнул, что фигурка игрока улетела в сетку! Пипец, бля. Пропустив вторую плюху, Кларки задергался, полез шаловливыми ручонками к воротам и напросился на разговор с судьей.

А я не выпускал мяча и довел игру до конца с тем же счетом – два-ноль.

Вот сука, я к нему со всей душой, пригласил в бар на кружку пива, а он отказался. Это же знак дружбы; как не выпить после схватки? Даже сэр Алекс* не гнушается выпить с какими-нибудь итальяшками бутылочку красного после игры, не важно – просрали, натянули или ничья. Нет, ну разве можно так неспортивно себя вести?

* Шеф футбольной команды «Манчестер Юнайтед». – Примеч. пер.