Текст книги "Порно"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

30. Посылочки

Я снова закинулся каким-то дерьмом, которое должен был отдать Охотнику. Али сказала, что если я снова сорвусь, могу вообще домой не возвращатца, чтобы Энди, типа, не видел папу в таком состоянии. Вообще-то это справедливо, так што я и не стал возвращаться. В последние дни творится всякая херня: Монни, мамаша и Парки, у которого, похоже, вообще чердак сорвало. И что самое голимое – один небольшой рецидивчик, и приходитца платить такую цену. И, главное, чувствуешь: все, ты завязал, совсем завязал, а потом все равно срываешься, когда тебя начинает конкретно ломать. Как будто старая система напоминает тебе обо всем, что ты сделал в прошлом, и говорит: «Извини, парень, но вот тебе еще».

Так что я таки вмазался, в первый раз за несколько дней. Энди в школе, Али, надеюсь, в ближайшие пару часов не вернетца. Так што хата пуста, как Сахара, я сижу в большом старом кресле, кручу свою кассету с «Алабамой-3» и подпеваю вслух. Вижу этого кренделя, Заппу, как наяву. Вот уж кто никогда меня не осудит, што бы я ни сделал. Просматриваю свои записи, ну, из библиотеки. Я ваще-то зашел туда только укрытцца от дождя, а все закончилось тем, что я начал читать книжки про Лейт и даже записи делать. Я так и думал, што Лейт от меня так просто не отцепится, и пришлось мне заниматца всей этой фигней. Включаю телик, вырубаю звук и поливаю цветы, надеясь, что Заппа не выкопал в очередной раз большой куст юкки.

Но день действительно не задался. Потому што раздается звонок в дверь, я иду открывать и буквально охуеваю.

Вот он, собственной персоной, стоит на пороге. А я и не знал, что он вышел, сердце в груди колотитца, как ненормальное, ни хера себе приколы, как сказал бы Псих. Я пару секунд тупо молчу, не знаю, что сказать, потом он улыбаетца, а я наконец нахожу нужные слова:

– Франко, рад тебя видеть, дружище. Когда ты вышел?

– Да уже две недели как, бля, – говорит он, проходя мимо меня в квартиру, а я замечаю, что его каблуки обдирают лак с паркета. Али будет в бешенстве, потому што домовладелец – та еще сварливая тварь. – Но я, бля, времени не терял, разбирался, што тут и как, якшался с одной девочкой. А ты съебался в Шотландию, а, пидор? – спрашивает он меня. – Какого хера ты тут делаешь? – продолжает он, и его лицо становитца совсем мрачным. – По-прежнему сидишь на герыче, мать твою, а?

Ну, когда на тебя глядит натуральный тигр, тут главное – не пиздеть слишком много.

– Не, ну не совсем, брат, так, раз в сто лет, по большим праздникам, понимаешь? Не так, как раньше. Совсем не как раньше.

– Твое счастье, если так, потому што меня уже блевать тянет от вас, торчков. Ну што, хочешь кокса?

– Ну, э-э… даже не знаю, брат. Я вообще ни хрена не знаю.

Бегби решил, что это положительный ответ, и выудил на свет божий пакет с коксом. Отсыпал хорошую дозу, и хотя я вообще-то кокс не Люблю; я понял, што придется занюхать, типа как из вежливости. Понятно, што это развязка и все такое, но от одной дороги ведь хуже не будет, наверное.

Франко начинает делать дорожку.

– Мне тут сказали, што ты в Перте сидел, – говорит он. – Голимое место, очень голимое, бля. А мне тебя не хватало, ты, пидор, – продолжает он, улыбаясь так, штобы я понял: он скучал именно по мне, а не по мне в тюряге.

Ну и што тут скажешь?

– Ну, мне тоже тебя не хватало, Франко, брат, а ты, кстати, неплохо выглядишь, держишься в форме и все такое, вот што я тебе скажу.

Он напрягает мышцы на животе.

– Ну да, я в тюряге работал над собой, не то што некоторые. А теперь это приносит свои дивиденды, да, приносит, – продолжает он и занюхивает нехреновую такую дорогу. – У меня есть девочка, в Западном Хэйлсе, у нее хата на Лорн-стрит. Держись, нах, подальше от этого места, честно тебе говорю. Но девочка што надо, формы и все дела, – говорит он, показывая руками эти самые формы типа песочных часов. – Ну да, у нее есть ребенок, но так и хер бы с ним. Раньше она жила с одним пидором, а потом пришел я и въебал ему прямо в рожу. Этом уроду еще повезло, что у меня настроение было хорошее. Я держал себя в руках, остался со своей бабой, но што делает эта дура, она продолжает ебать мне мозга по поводу Элспет и этого пидора, с которым она жила раньше, – продолжает Франко, выплевывая слова, словно пули из штурмовой винтовки типа АК-47.

Я наклоняюсь и занюхиваю свою дозу. Потом выпрямляюсь и начинаю тереть нос.

– Ну да… и как ребенок?

– Я тут ездил на днях их проведать, да. Да все типа в порядке, но Джун продолжает трепать мне нервы. Какого хера я во все это впрягся, непонятно. Надо вообще пойти и проверить, все ли у меня нормально с башкой.

– А ты, ну это, уже отвык от тюремной системы?

Глаза Бегби тут же наливаютца кровью, и он так смотрит на меня – как будто прямо сейчас оторвет мне башку, на хрен.

– Это, бля, что еще значит? А?

– Ну… просто мне потом долго пришлось приспосабливаться к нормальной жизни и все такое, вот почему я и спрашиваю, – говорю я ему. Но Бегби уже несет, и он начинает парить мне про тюрьму, и это очень меня беспокоит, брат, потому что я начинаю думать про Рентона, и про бабки, которые я получил, и про то, как я проговорился Психу об этих бабках, и про то, не проговорился ли, в свою очередь, Псих Бегби.

Франко всасывает в себя очередную дозу кокса, а я все еще не отойду от первой. Он еще пару минут говорит обо всех этих ебанутых пидорах там, в тюряге, а потом смотрит на меня, очень-очень нехорошо смотрит, и говорит:

– Эй, Урод, когда я был в тюряге… я получил посылку. Рентой, видать, и ему выдал его долю!

– Ну да, брат. Я тоже такую получил. От Марка… Бегби застывает на месте и смотрит на меня, нет, он пялится прямо мне в душу, брат.

– Ты, бля, получил посылку от Рентона?!

А я под кайфом и не хрена не знаю, что говорить, поэтому начинаю просто гнать:

– Ну, типа того, Франко, не, я точно не знаю, от кого эта посылка. То есть, понимаешь, мне ее просто под дверь подложили. Но я типа подумал, что это, наверное, от Рентона.

У Франко, кажется, приступ ярости. Он бьет себя кулаком по ладони и начинает ходить взад-вперед. У меня в голове звучит сигнал тревога, брат. А что, если он выяснил все про бабки?

– Именно, Урод! Я, бля, ровно то же самое подумал! Только этот сраный удолбанный ворюга может прислать эту пидорскую порнуху, где сраные пидоры имеют друг друга! Только он мог прислать нам такое! Да он тоже нас поимел, Урод! СУКА! – ревет Франко и со всей дури бьет кулаком по столу, роняя стеклянную пепельницу, которая, к счастью, не разбиваетца.

Гейская порнуха… что за нах…

– Ну да, это очень даже похоже на Рентона, – говорю я, пытаясь сообразить, что к чему, и тихо радуюсь про себя, что ничего не успел спизднуть про бабки.

– Когда я мудохал этих пидоров в тюряге, я представлял себе, что на их месте находится Рентой, – выплевывает этот бешеный. Потом занюхивает еще две дороги. Одна из них пропадает зазря, потому что он чихает и продолжает орать: – Я видел Психа, в его ебучем новом пабе, в этом сраном «Порте радости»! Нуда, этот пидор типа продвинул свое вонючее заведение. И сказать ему, нах, ничего нельзя, потому что его голова забита очередными аферами.

– Мне ли не знать, брат, – киваю я и занюхиваю вторую дорогу, хотя меня все еще колбасит после первой.

– Ну да, и я видел Второго Приза, в одной занюханной забегаловке, среди всех этих бездомных придурков.

– Я слышал, парень стал похож на Кристофера Рива, – с трудом говорю я, наркота в этот момент сшибает меня с катушек, как поезд с рельсов, нах.

Бегби падает в кресло.

– Ну да, так все и было, но мне удалось-таки вернуть парню башку на место. Я потащил его в «ЕН1». Этот урод не хотел пить, так што я вылил ему пару порций водки прямо в его сраный лимонад, – говорит он, грустно так ухмыляясь. – Ну он и выпил, и ничего. Ему нужно, бля, развлекалово. Распевать гимны, читать библию, на хуй. Етить-колотить, в общем, я стал для него Добрым Самаритянином и спас этого пидора от тоскливой и занудной жизни, понимаешь? Они хорошо промывают мозги, эти уроды в своей блядской миссии. Но я уделал их всех, я им показал это долбаное христианство…

И я думаю, что это и вправду неплохо, что Второй Приз вернулся к нормальной жизни.

– Но врачи говорят, что ему нельзя пить, Франко, – я провожу пальцем по горлу, – или все, пиздец.

– Он мне ту же херню парил, типа «доктор то, доктор ее», но я сказал ему прямо, в наше время учитываетца не количество, а качество жизни. Лучше один год отрыватца по полной, чем прожить пятьдесят лет жалким уродом. Бля, он становился похож на всех этих пидоров в «Порте радости». Я, бля, сказал ему так: раз все так херово, так пусть, бля, сделает себе трансплантацию печени. И все типа будет в порядке.

В общем, он парит и парит, целую вечность, а я все это слушаю, так что когда Бегби наконец уходит, я рад немерено, потому что весь этот поток насилия, который обычно вываливает на тебя Бегби, иногда просто невыносим, слушать его охренительно тяжело. Тебе начинает казатца, что ты киваешь, когда надо было помотать головой, ну и всякие прочие измены в голову лезут. Так что я, даже когда на конкретных приходах, все же стараюсь себя контролировать и жду, пока парень уйдет подальше, а потом выползаю на улицу, под мелкий дождь, и настраиваю автопилот на Центральную библиотеку на мосту Георга IV.

Меня вдруг прошибает: я замечаю, что город меняется. Город больше не мой. Таких ребят, как я, оттесняют все дальше и дальше, центр полностью отдан на откуп всяким бизнесменам, покупателям, студентам и туристам. Уберите отсюда старинный замок, и это место может быть где угодно.

К тому моменту, когда я добираюсь до Уголка Эдинбурга, у меня все еще туман в голове, и я тупо таращусь на девушку, которая выдает микрофильмы.

– Из… извините, вы не могли бы помочь мне с этой штуковиной? А то я никогда ею не пользовался, – говорю я, показывая на свободную машину.

Она смотрит на меня и отвечает:

– Конечно, – и показывает мне, как заправить пленку в машину. Фишка в том, брат, что это охренительно просто, так что я чувствую себя полным дебилом. Но это ладно. Вскоре я уже начинаю читать про великое предательство 1920-го, когда Эдинбург всосал в себя Лейт против воли народа. Вот когда начались все проблемы, брат! Четыре к одному, брат, четыре к одному, что все началось именно тогда.

Когда я выбираюсь из библиотеки в город и собираюсь идти к порту, погода в очередной раз меняется, и начинается натуральный ливень. А у меня нет бабок на автобус, так што приходится бегом бежать. В Центе святого Джеймса отирается какая-то молодежь, среди них – мой приятель Кертис.

– Все нормально, парень? – спрашиваю я, меня уже почти отпустило.

– Нормально, Ур-ур-урод, – отвечает он. Маленький торчок порядком нервничает из-за своего заикания, но если на него не давить, то уже очень скоро мальчик выбирает правильный ритм, и разговор идет просто как по маслу. Мы с ним трепемся пару минут, потом я направляюсь к Пикардии, жмусь к стенам домов и пытаюсь найти хоть какое-то укрытие.

Пересекая границу между Пилригом и Солнечным Лейтом, я натыкаюсь на Психа, и в этот раз настроение у него получше, судя по всему. Я думал, что он меня проигнорирует, но парень типа хочет извинитца, по крайней мере подходит ко мне, как будто хочет извинитца.

– Урод. Слушай… давай забудем о том разе, брат, – говорит он.

Очевидно, что он не заложил меня Бегби, хотя Генералиссимус и навестил его паб, так что я перестаю паритца.

– Ну да, мне типа как жаль, что все так получилось, Саймон. Спасибо, что не сказал ничего Франко.

– Да ебать я хотел этого урода, – говорит он, тряся головой. – Мне кажется, я вообще слишком уж заморачиваюсь по поводу таких, как он. – Потом он приглашает меня завернуть в ближайший паб, типа пивка попить. – Давай пропустим по кружечке, пока дождь не закончится, – говорит он.

– Хорошо бы, но… тебе придется проставляться, приятель, потому што я на нуле совершенно, – говорю я, штобы сразу прояснить ситуацию.

Псих вздыхает, но все равно заходит в паб, ну я типа иду за ним. Первый, кого я там вижу, это Кузен Доуд: сидит у барной стойки с парочкой таких же мерзавцев. Доуд парит что-то на тему англичанин в Эдинбурге: мол, у них и футбольные команды покруче, и транспортная система, и пабы, и клубы, в общем, все у них круче, и такси дешевле, и люди душевнее, ну и как обычно. Может быть, он и прав, но сейчас-то он в Эдинбурге.

Когда он отваливает в сортир, Псих мрачно провожает его взглядом и спрашивает:

– Это што еще за хер с горы?

Ну, я ему и рассказываю, што это кузен Фелли, говорю, што мне бы очень хотелось узнать пин-код Доуда, потому што, если бы я знал пин-код, я бы пошарился у него по карманам и надыбал бы его кредитку, а на счету у него лежит куча бабла.

– Ну да, он постоянно всем парит про то, как там все происходит в этом их сраном Банке Клайдсдейл.

Доуд возвращается, берет еще пива и усаживаетца. А вот потом происходит настоящее чудо! Этот урод стягивает с себя куртку, и мы с Психом переглядываемся. Фишка в том, брат, что перед нами сидит наш шанс! Потому что мы видим татуху Доуда, изображающую льва, и под ним надпись: «А вы готовы?» – на одном предплечье, а на втором предплечье у него набит Король Билли верхом на лошадке. А под лошадью, на свитке выбит пин-код, видимо, чтобы Доуд его не забыл. 1690.

31. «…половину задницы…»

Наша квартира в Толкроссе – это как небольшая фабрика. Косяки с травкой и чашки кофе сменяют друг друга. Мы с Рэбом работаем над сценарием. Диана сидит тут же, рядом; закопалась в свои записи для диссертации, смеется над нашими приколами, а мы толкаем друг друга локтями, пытаясь работать за одним компом. Диана время от времени бросает взгляд на экран, одобрительно мурлычет и выдвигает совершенно безумные, но заслуживающие внимания предложения. Лорен забилась в угол, корпит над своим домашним заданием и пытается пристыдить нас, что мы занимаемся всякой пакостью вместо того, чтобы писать курсовую. Она явно заинтригована, но тем не менее упорно отказывается читать наш сценарий. Мы с Рэбом подначиваем ее, произносим шепотом слова вроде «дрочить» и «в задницу» и посмеиваемся, а Лорен краснеет и бормочет «Феллини» или «Пауэлл и Прессбургер». В конце концов Диана сдается и собирает свои бумажки.

– Пойду я отсюда, не могу этого выносить, – говорит она. Лорен смотрит на нас сверху вниз.

– Тебе они тоже мешают?

– Нет, – говорит Диана печально, – просто каждый раз, когда я смотрю на экран, я еся возбуждаюсь. Так что если услышите вздохи и звуки моторчика из моей комнаты, вы, я думаю, догадаетесь, чем я там занимаюсь.

Лорен страшно надулась – кусает нижнюю губу, вся такая сердитая. Если ей так противно, то чего она здесь сидит? Что ей мешает уйти в ее комнату? К тому времени, как мы закончили первый черновик – примерно на шестьдесят страниц – и распечатали его, ее любопытство все-таки взяло верх, и она подошла к нам. Прочитала заглавие, потом нажала на кнопку «page down» и уставилась на экран. На лице у нее отражалось недоверие и отвращение.

– Это ужасно… омерзительно… непристойно… и даже не забавно. Непотребство сплошное. И по содержанию, и в смысле художественных достоинств. Мне даже не верится, что вы сподобились написать такую низкопробную, эксплуататорскую мерзость… – кипела она. – И вы собираетесь проделывать все эти вещи с незнакомыми людьми и позволите им делать такое с вами?!

Я едва не ляпнула ей в ответ: позволим-позволим, все, кроме анального секса, – но вместо этого я отвечаю цитатой, которую запомнила специально для таких случаев.

– «Хотела бы я знать, что хуже: быть похищенной и сто раз изнасилованной неграми-пиратами, лишиться половины зада, пройти сквозь строй у болгар, быть высеченным и повешенным во время аутодафе, быть разрезанным, грести на галерах, – словом, испытать те несчастья, через которые все мы прошли». – Я смотрю на Рэба, и он присоединяется к выступлению:

– «Или прозябать здесь, ничего не делая?»[9]8
  «Мама, мы все сошли с ума». – Примеч. пер.


[Закрыть] Лорен качает головой:

– Это еще что за чушь? Рэб поддразнивает ее:

– Это Вольтер, «Кандид», – объясняет он. – Странно, что ты не знаешь, Лорен, – говорит он нашей девочке, которая нервно передергивает плечами и закуривает сигарету. – И что ответил Кандид? – Рэб показывает на меня пальцем, и мы опять отвечаем хором:

– «Это большой вопрос!»

Лорен по-прежнему смотрит злобно, как будто мы нарочно над ней издеваемся, а мы опять принимаемся за сценарий.

– Хорошенькие цветуечки, – говорит Рэб, указывая взглядом на мои розы. – И второй букет, там в ведерке. – Он дерзко улыбается. – Какой-нибудь пылкий поклонник, я так понимаю?

Лорен стреляет в него взглядом, но я сразу же понимаю, что цветы нам прислал не Рэб, и первое, что мне приходит в голову: значит, это был Пси… Саймон. В общем, можно с уверенностью вычеркнуть Рэба из списка подозреваемых.

Мы сидим до открытия магазинов, просматриваем черновик, вносим дополнения. Да, мы с Рэбом ужасно устали, и еще мы нервничали из-за того, как наш проект воспримут остальные, но когда пришло время идти, мы покидали квартиру сильно подбодренные замечаниями Лорен. Мы заходим отксерить и сброшюровать несколько копий сценария. Когда мы устраиваемся в кафе, чтобы позавтракать, до меня наконец доходит – сквозь наше приподнятое настроение и нашу усталость, – что мы, похоже, обидели Лорен. Ощущая внезапный укол вины, я говорю Рэбу:

– Как ты думаешь, может, стоит вернуться и проверить, как она там?

– Не, мы только масла в огонь подольем. Дай ей время остыть, – отвечает Рэб.

Я охотно с ним соглашаюсь – мне и самой не особенно хочется возвращаться. Потому что мне нравится сидеть с Рэбом в кафе. Нравится крепкий черный кофе, апельсиновый сок и булки. Нравится, что на столе перед нами лежит сценарий. Сценарий фильма, который мы написали сами. Вот так просто сели и написали. Мы добились хотя бы чего-то, мы с Рэбом. Мы вроде как стали ближе, и я подумала, может быть, мне бы хотелось, чтобы у меня в жизни было побольше таких моментов. Сейчас речь шла не просто о сексе, как это было с моей одержимостью Саймоном, – на самом деле у меня вдруг возникло чувство какой-то странной асексуальности. Не просто ебля, а вот такие моменты – вроде теперешнего.

– Как ты думаешь, твоя девушка одобрит твое поведение, если узнает, что ты всю ночь писал сценарий порнофильма вместе с другой женщиной? – говорю я.

Рэб принимает это все за чистую монету. Он резко замыкается в себе, делает вид, что не слышал вопроса, и наливает себе еще кофе из кофеварки. Он молчит еще минут пять, а потом вроде бы хочет что-то сказать, но не говорит, и мы рассчитываемся, и выходим из кафе, и садимся в автобус до Лейта.

Всю дорогу до Лейта я думаю только о нем, а потом мы заходим в бар – и он там. Саймон Уильямсон. Собираются все остальные. Урсула в спортивном костюме, который на англичанке смотрелся бы просто ужасно, но ей он идет. Крейг и Ронни, сиамские близнецы. И Джина. Я вижу ее в первый раз с того вечера, когда она мне помогла. Я подхожу и кладу руку ей на плечо.

– Спасибо тебе большое, что помогла мне в тот раз, – говорю я.

– Тя вырвало прям на мой топ, – говорит она резко, так что я даже вздрагиваю и убираю руку, но ее агрессивность – явно показная, и она улыбается мне: – Так, самую малость, беленькая. С кем не бывает.

Потом входит Мелани, вся открытая и дружелюбная, обнимает меня, как будто мы большие подруги и сто лет не виделись. Мы с Рэбом раздаем копии сценария.

– Только имейте в виду, – объясняю я, – это еще черновой проект. Все комментарии и предложения приветствуются.

По крайней мере название им понравилось. Они все ухмыляются, когда читают на титульном листе:

СЕМЬ РАЗ ДЛЯ СЕМИ БРАТЬЕВ

Я по-быстрому объясняю сюжет.

– Вкратце речь вот о чем: семь парней работают на нефтяной буровой установке в море. Один из них, Джо, заключает пари с другим, Томми, что каждый из семи «братьев» должен найти себе девушку на ночь, когда они поедут на берег на выходные. Но им надо не просто поебаться, они должны воплотить в жизнь свои самые безумные сексуальные фантазии. Но у двоих из семи свои планы на выходные: культурная программа, спорт и все такое, а третий – безнадежный девственник. Так что дополнительная нагрузка ложится на Томми. Но у Джо есть приятельницы, Мелинда и Сьюзи, которые держат высококлассный бордель и которые берутся найти семь девушек для семи братьев.

Саймон энергично кивает, хлопая себя ладонью по бедру.

– Звучит неплохо. Нет, правда. Задумка хорошая.

Пока остальные читают, мы с Рэбом решаем пойти вниз и выпить в закрытом, пустом пабе. Мы даем им полчаса. Сидим, выпиваем в холодной, нервной тишине. Я до сих пор не могу поверить, что выставила себя перед ним такой дурой, когда ему на меня наплевать. Но, может быть, это все потому, что я точно знаю: если бы он повелся, я бы, наверно, и не посмотрела бы на него, если бы он весь горел. Он был бы лишь бледным эхом ебли с Колином, вот и все.

Через полчаса мы возвращаемся. Народ тихо сидит в потрясении. Я думаю: о нет, – но потом до меня доходит, что они смотрят на нас чуть ли не с благоговением.

Вдруг – громкий смех Мелани высасывает воздух из комнаты. Она швыряет сценарий на стол и чуть ли не на пол сползает от смеха.

– Это, блядь, просто шиза. Вы оба крезанутые. Потом вступает Терри. Он обращается к Рэбу:

– Ладно, все просто пиздато, но послушай, Биррел, это же не проект для колледжа, блядь. Порно – это когда много хуев и дырок, а не когда все так завернуто.

Рэб раздраженно смотрит на него.

– Прочти, нах, сценарий, Лоусон. Есть семь парней на нефтяной вышке, они приезжают на берег на выходные, и все, что им надо, – это встретить и отыметь семь цыпочек.

Саймон враждебно смотрит на Терри, потом оборачивается к нам, и вид у него неподдельно взволнованный.

– Это, бля, гениально, – говорит он, поднимается и хватает Рэба за плечо, потом целует меня в щечку, перегибается через барную стойку и наполняет стаканы. – Нет, правда. Мне очень понравились сцены садо-мазо и эпизод с поркой. Такие смачные!

– Да-а, – тяну я, пребывая в совершенном восторге, но стараясь сохранить некоторую трезвость ума, а еще на меня накатывает усталость от наших ночных бдений. – Британский рынок, ну ты понимаешь. Это ведь очень британский фетиш, правильно? Происходит еще от публичных школ и от традиции «государства-няньки».

Рэб с энтузиазмом кивает.

– Там так же показано наше наследие в сфере легкого порно и репрессивная природа цензуры в нашей культуре, – говорит он. – Как могла бы сказать Лорен, здесь нет искусства, здесь все на потребу плебса.

– Да в жопу искусство, Биррел, мне понравился кусок про пацана, одержимого минетом. – Терри подмигивает и смачно облизывает губы.

Саймон кивает и говорит с видом сурового, но довольного инквизитора:

– Остается еще подобрать актеров.

– Я хочу играть всех братьев, – говорит Терри. – Это можно устроить с помощью спецэффектов и монтажа. Разные парики, несколько костюмов, ну, очки и все такое…

Мы все смеемся, но преимущественно – скептически, поскольку мы знаем, что Терри не стебется. Он говорит совершенно серьезно. Саймон встряхивает головой.

– Вообще-то мы все хотим поучаствовать.

– Ну, без проблем, – говорит Терри, похлопывая себя по промежности. Потом он оборачивается к Рэбу: – Чтой-то ты приумолк, Биррел! Не хочешь роль получить?

– Отъебись, Терри, – говорит Рэб с натянутой улыбочкой.

– Я бы отьебся, Биррел, но тебя так и хочется подъебнуть, – насмешничает Терри.

– Что вы как дети, – важно говорит Саймон. – Может быть, это и ускользнуло от вашего внимания, но здесь присутствуют дамы. То, что мы делаем порногра… гм, развлекательный фильм для взрослых, это еще не значит, что мы должны в жизни нести похабщину. Если у кого в голове помойка, так и держите ее при себе.

Мы с Рэбом взволнованны. Еще бы – наше творение ребятам понравилось. Когда мы собираемся уходить – нам надо зайти в универ, проверить оценки за курсовые, – Саймон подходит ко мне и шепчет мне на ухо:

– Всю жизнь ты была для меня как мираж, а теперь ты настоящая.

Это он послал цветы.

Мы садимся в автобус, и Рэб продолжает говорить о фильме и о кино вообще, но мои мысли блуждают где-то далеко. Я не вижу его и не слышу, я могу думать только о Саймоне. «Всю жизнь ты была для меня как мираж, а теперь ты настоящая».

Для него я настоящая.

Но наша жизнь – не настоящая. Это не настоящая жизнь. Это развлечение. МакКлаймонт поставил мне пятьдесят пять. Оценочка так себе, но это зачет. Есть несколько неудобочитаемых замечаний.

Попытка хорошая, но эффект смазан из-за раздражающей привычки применять к нашему языку ублюдочную, прошу прощения, американскую орфографию. Тем не менее вы сделали несколько неплохих наблюдений, однако не стоит недооценивать влияние шотландских иммигрантов в науке и медицине – а не только в политике, философии, образовании, машиностроении и строительстве.

Зачет. Теперь можно уже навсегда забыть и об этом предмете, и об этом старом ублюдке.